В поисках красного дракона

Глава 22 Наперсток

Повинуясь одному лишь жесту своего предводителя, армия детей устремилась с кораблей на берег. В считанные минуты все взрослые — и Хранители, и кроатонцы — были окружены. Группа детей прочесала рыбацкие хижины и схватила остававшихся в них индейцев и детей, которых освободили из лабиринта и которые выглядели совершенно сбитыми с толку.

И только тогда гром стих настолько, что пленники смогли расслышать негромкую мелодию флейты.

Высокий худой человек, укрытый черным плащом с капюшоном, сошел с «Красного дракона». В руках он держал панфлейту и наигрывал мелодию, которая с силой отдавалась в каждом, кто ее слышал.

Но на детей музыка влияла по-другому. У тех, кто находился на кораблях, были застывшие, зачарованные лица. Дудочник манипулировал ими всеми.

— Король Сверчков, — выдохнул Берт.

Музыка смолкла.

— Он самый, — проурчал голос, дрожащий от ненависти. — Но можете называть меня Дудочником.

Все внимание Эвин было сосредоточено на сыне, поэтому она не заметила или не придала значения словам высокого человека. Стефан едва удостоил ее взгляда. Для она она была лишь одной из пленников.

— Он ведь ребенок! Ему еще и девяти нет! — воскликнула Эвин. — Как он может быть этим... этим...

Внезапно Джон понял, что так потрясло Эвин. Этот Стефан, командующий армией, носящий золотое руно, был подростком лет четырнадцати или старше и уже походил на взрослого. Кем бы он ни стал, он больше не был малышом.

— Я забрал его ребенком, — сказал Дудочник. — Как и многих, многих других моих слуг. Они путешествовали по разным странам, их скитания длились годы.

— Но прошло всего несколько дней! — закричала Эвин.

— Для вас — возможно, — ответил Дудочник. — Но наш Крестовый поход продолжался гораздо дольше и будет продолжаться еще долго. Сюда мы вернулись, только чтобы подчистить кое-какие концы.

Раздался крик боли и удивления, и друзья в изумлении увидели, что Бертон лежит на земле, рыдает, а изо рта у него течет кровь.

Над ним стояла девочка со сжатым кулаком. Она была одета, как кроатонка. Это была пропавшая дочь Бертона, Лилит. Исследователь разглядел ее в толпе и подбежал обнять, но его встретил столь сильный удар в лицо, которого никак нельзя было ожидать от такой крохи.

Это была уже не малышка, а воин, в чем ее отец, к скорби своей, сумел убедиться.

— Мне даже почти жалко этого мерзавца, — шепнул Чарльз. — Он проделал все эти ужасные вещи ради своей дочери, а она находится под действием чар, как и все остальные.

— Не разделяю твоего сочувствия, — прошептал в ответ Берт. — Большая часть всего этого — его вина.

— Что тебе нужно, Орфей? — попытался напустить в голос смелости Джон. — Зачем ты все это делаешь?

— Орфей? — удивился Дудочник. — Думаешь, я Орфей? — Он откинул голову и разразился долгим тяжелым смехом. — Ох, дорогие мои Хранители, я дивлюсь вам, хотя уже давно перестал удивляться. Стоило вернуться, чтобы только это услышать.

— Так он не Орфей? — шепотом переспросил Джон у Берта. — Как это мы ошиблись?

— Не имею ни малейшего представления, — покачал головой Берт. — Если Дудочник — не Орфей, тогда я совсем ничего не понимаю.

— Как он узнал? — поинтересовался Чарльз. — Откуда он узнал, что мы Хранители?

Прежде чем Джон успел ответить, несколько детей-солдат заморгали и начали мотать головами. Очевидно, без постоянной подпитки гипнотизирующее воздействие музыки Дудочника не могло продолжаться слишком долго.

Дудочник снова поднес флейту к губам и принялся наигрывать мелодию, и тут же Стефан, Лилит и прочие солдаты выпрямились, их глаза снова остекленели. Затем в мелодии послышались ноты злобы и Лилит сорвала с пояса длинный нож.

Девочка двинулась к друзьям, и стало ясно, что Дудочник заставляет ее убить их.

Эвин поднялась на ноги и приготовилась защищаться. Джон хоть и был солдатом, но врукопашную проигрывал ей. Девочка была меньше, но нож ее был смертоносно острым, и по всему выходило, что она умело с ним обращается.

По краям толпы дети, спасенные из лабиринта, сбились в кучки, в ужасе от того, что кругом творится что-то непонятное, и еще сильнее их пугало то, что взрослые тоже ничего не понимали.

— Джон, смотри, — зашипел Чарльз. — Дудочник тут музицирует, но Лоре Липучке и другим детям из Убежища хоть бы что.

Футах в пятидесяти от них малышка пыталась казаться храброй, но было очевидно, что она перепугана до смерти, — и совсем не поддается музыке Дудочника.

— У нее же был воск в ушах, разве нет? — припомнил Джон.

— Дело не в воске, — возразил Чарльз. — Должно быть, что-то еще защищает этих детей от чар.

Чарльз оказался прав. Лилит была полностью во власти панфлейты и обходила Эвин по кругу, делая ложные выпады и резкие движения c точностью холодного механизма, — но Лора по-прежнему жалась в комочек у подножия скал с выражением ужаса на лице.

— Никто из детей с кораблей-драконов не в силах противиться музыке, — прошептал Чарльз. — Лилит снова стала плясать под его дудку уже через минуту. Почему же на остальных музыка не действует?

— Не знаю, — честно признался Джон. — Это, должно быть, связано с Убежищем, может, в тех детях есть нечто особенное...

У Джона внезапно перехватило дыхание, когда он осознал, что только что произнес.

Нечто исключительное, что было только у них.

Нечто особенное в детях из Убежища и других детях из лабиринта, которых признали «негодными» для участия в Крестовом походе.

Нечто, не дающее им поддаться чарам Дудочника с его музыкой.

Сердце Джона забилось быстрее, он понял, в чем дело, в чем должно быть дело. Но как обернуть это знание в свою пользу, не убив никого?

Ход его мыслей прервал крик. Лилит наконец нашла брешь в обороне Эвин и нанесла ей удар в бок. От боли Эвин упала на колени, левая рука ее безжизненно повисла, рубашка окрасилась кровью.

Лилит бросилась вперед, чтобы добить ее, но гармоничная трель в мелодии удержала девочку на месте.

— Нет, — сказал Дудочник. — Не сейчас. Ты ее одолела — и хорошо. Теперь нас некому остановить.

Эвин с усилием поднялась на ноги, а Лилит заняла свое место близ Дудочника.

— Нет, — промолвила Эвин хриплым от боли голосом. — Ничего не кончено.

— О, а я считаю иначе, — усмехнулся Дудочник.

И вновь он поднес флейту к губам и сыграл несозвучную мелодию, и внезапно Стефан бросился вперед и пинком свалил мать на землю. Он поставил ногу в сандалии ей на затылок и вдавил лицо Эвин в песок. Все это время его лицо было абсолютно пустым — для мальчишки имела значение лишь музыка и иллюзия, которую та рисовала в его голове.

Мелодия изменилась, Стефан поднял ногу и повернулся к кораблям-драконам.

— Рассказать тебе о сыне? — Голос Дудочника был жесток и насмешлив. — Рассказать о всех тех ужасах, которые он совершит, о смерти, которую принесет в мир? Хочешь узнать о том, что он уже натворил? Не желаешь ли узнать и лучшую часть? — продолжал Дудочник, голос его становился тише, но все еще сочился злобной радостью. — Он понимает. В глубине души, где-то глубоко внутри, он все еще тот мальчик, которого ты помнишь. И когда он по моему приказу ведет вперед мою армию, неся миру разрушение, он знает, на что его толкают, — и не может этому помешать. Он мой, отныне и навсегда.

Эвин не шевелилась, она плакала, уткнувшись лицом в песок.

— Мой сын пропал, — бездумно пробормотала она. — Пропал. Мой пропавший мальчик.

«Пропавший мальчик, — подумал Джон. — Пропавшие Мальчишки». Вот оно. Питер знал. Ведь он же сам был Дудочником когда-то — и должен был знать, как одолеть чары панфлейты. И Джейми тоже должен знать, иначе зачем с самого начала было посылать к нему Лору Липучку?

— «Оставь надежду, всяк сюда входящий», — процитировал музыкант. — Так было предрешено, это неизбежно. А теперь, — он опять поднес флейту ко рту, — пора положить этому конец и отправляться на Великую Войну, которую мы готовили семь сотен лет.

— Стойте! — выкрикнул Джон, как он надеялся, не совсем слабым голосом. — Будьте милосердны. Дайте ей хоть проститься. Позвольте попрощаться со своим сыном.

Эвин уставилась на Джона. Ни усталость, ни боль не могли скрыть ее удивления. Что за игру он ведет?

Дудочник кивнул и жестоко улыбнулся, словно почувствовав возможность продлить пытку.

— Последнее прости ребенку, — произнес он. — Пусть не говорят, что я не милосерден — до определенной степени.

Он сделал знак рукой, и Стефан повернулся на пятках и снова встал над распростертой на песке матерью.

Джон всеми силами старался казаться спокойным и придать голосу твердость.

— Эвин, — сказал он, — прими милость Дудочника. Попрощайся с сыном. Скажи ему «прощай»... и подари последний поцелуй.

«Пожалуйста, — думал Джон. — Пожалуйста, Эвин. Пойми. Разгляди связь. Ради всех нас, прочитай это в моих глазах и пойми, что ты должна сделать.»

Эвин поняла.

Она взглянула на Дудочника, изобразив молящую и уже скорбящую мать, которая нуждается лишь в одном, жаждет одного.

— Могу я подарить сыну поцелуй? — спросила она.

Дудочник приосанился, заслышав жалобные, почти отчаянные нотки в ее голосе.

— Да, — прошептал он. — Раз такое дело, и ты в последний раз видишь сына, я разрешаю поцелуй.

Эвин слегка склонила голову, благодаря за проявленное милосердие. Покачнувшись, она встала на ноги, слабая от потери крови, и медленно, превозмогая боль, шагнула к сыну.

Стефан равнодушно смотрел на мать, скрестив на груди руки. Взгляд его не был мертв, он просто не отражал никаких чувств. Не было искры, только цель. Человек без души, и пустота в его глазах выдавала это. И через считанные минуты хозяин мальчика собирался использовать его, чтобы разжечь пожар, который поглотит весь мир.

Эвин подавила рыдание.

Она подалась ближе, будто бы для того, чтобы поцеловать Стефана в щеку, — а затем, пряча движение покалеченной левой рукой, правой она быстро вытащила что-то из кармана.

Эвин поцеловала сына и в тот же самый миг вложила ему в ладонь маленький серебряный наперсток.

На мгновение показалось, что ничего не происходит. А потом глаза Стефана распахнулись и он вздрогнул.

Дудочник прищурился. Творилось явно что-то не то.

Эвин смотрела, как мириады эмоций пронеслись по лицу сына, у него вырвался тихий стон, как от боли. А потом взгляд Стефана прояснился. Глаза расширились, взгляд сфокусировался и стал прежним.

И сын Эвин улыбнулся матери.

— Матушка, — тихо сказал он, — ты же знаешь, я не люблю, когда меня целуют на глазах у подданных.

Дудочник зарычал и снова схватился за флейту.

Прежде чем Эвин сумела сделать хоть одно движение, Стефан закрыл ее собой и на развороте метнул в Дудочника длинный нож.

Лезвие угодило последнему в горло до того, как он начал играть, и Дудочник испустил удушливый крик.

Раздался удар грома, небо содрогнулось. Фигура Дудочника взорвалась обрывками тьмы.

Ведомый тенью, которая разыскала его и привязалась к нему, Джек направил «Индиговый дракон» над последним из Бродяжьих островов в шестой и последний район Подмира, к последнему острову.

Девятый круг, если верить Данте. Центр ада. Явно не то место, куда отправляются по собственной воле. Но Джек отправился, не потому, что тень его заставила, а потому, что считал, что ей это нужно. Тени нужна была помощь, и она нашла его. Не одного из взрослых. Джека. Юного Джека. Тень доверилась ему, и он не мог предать ее доверие.

В это трудно было поверить, но девятый остров был маленьким и непримечательным. На нем и было-то всего несколько чахлых деревьев и нагромождение камней, напоминавшее не то пирамиду, не то вход в пещеру.

Джек накренил корабль, крутанул штурвал и устремился к острову.

Лоскутки тьмы, составлявшие тело Дудочника, представляли собой тысячи и тысячи сверчков, которые попрятались в трещинах и под камнями, чтобы уйти от света. А то, что скрывалось за ними, никуда не делось.

Это была тень. Всего лишь тень.

Когда тело было уничтожено, флейта упала наземь и треснула. Починить ее было бы трудно — а то, что последовало за расколом флейты, произошло стремительно и не вызвало удивления.

Дети стали пробуждаться.

Долгое заклятие, во власти которого они находились, теперь спало.

Когда детские глаза прояснились, они снова стали собой. Те, кто был вооружен, побросали оружие. Те, у кого были друзья, узнали их и обняли — и это было радостное и грустное воссоединение, поскольку для некоторых детей в разлуке с друзьями прошло всего несколько дней. Для других — целые годы.

Даже Бертон зарыдал, когда его дочь упала на колени рядом с ним и обняла отца.

— Ах, моя Лилит, моя детка-Лили, — воскликнул он. — Я так по тебе скучал.

— И я по тебе, папочка, — ответила девочка.

Тень зашипела и взвилась в небо.

— Может, вам и удалось уничтожить мое тело, — прошипел бывший Дудочник, и слова его разлетались, словно ядовитый дым. — Но я пришел сюда не один.

Хью Железный и Уильям Боров, наполовину Заводные Пропавшие Мальчишки, все еще находились под действием какого-то внушения. Уничтожение панфлейты с виду никак на них не повлияло. Они быстро приблизились к «Красному дракону» и сняли с палубы несколько булыжников, которые и уложили один к другому, соорудив подобие дорожки, ведущей от корабля к тому пятачку земли, где висела тень Дудочника.

И тогда последний пассажир спокойно перебрался через борт «Красного дракона» и, старательно ступая только по камням, пошел навстречу потрясенным друзьям.

Это был Дедал.

— Ты дал слово, что дети не пострадают, — обратился изобретатель к тени.

— И никто не пострадал, — прошипела та в ответ. — Пока. Ты сказал, что приведешь ко мне всех Хранителей детьми, и все же, когда я добрался сюда, они все были взрослыми.

— Они не стали смотреть в Колодец, — ответил Дедал. — Только один, Джек, а его я здесь не вижу.

— Один — это не трое, Дедал, — сказала тень. — Будь они детьми, я мог бы подчинить их панфлейтой и покончить с этим.

Лора Липучка радостно вскрикнула и подбежала обнять Дедала, не понимая, что на самом деле происходит. Чарльз перехватил девочку и прижал к себе.

— Что это? — воскликнула Эвин. — Что ты натворил, Дедал? С кем связался?

— Он с самого начала был против нас, — сказал Джон. — Вот почему он хотел, чтобы мы все заглянули в Колодец, и вот почему в «Истории» не хватает последних страниц. Это была ловушка.

— Постарайся не думать обо мне слишком плохо, Эвин, — произнес Дедал, а Хью и Уильям тем временем продолжали таскать с корабля камни и выкладивать их вокруг того места, где зависла тень. — Я просто сделал, что должен был сделать, как и мы все. Тобою двигала любовь к сыну. Я же... я просто хотел выбраться из этого проклятого города детей. Из чертовой башни, где был узником столько веков.

— Ужас-то какой за возможность покаяться и искупить вину, а, Дедал? — поддел Джон.

— Не надо лить мне свой христианский елей, — поморщился Дедал. — Мой племянник унизил меня, и, хотя убивать его не входило в мои планы, я не мог спустить ему обиду.

— А как насчет Икара? — вмешался Берт. — Что скажешь о своем сыне?

Дедал вздрогнул, но взял себя в руки.

— Печально. Я не хотел, чтобы так вышло. Мои чертежи тогда еще не были доведены до совершенства, так что на самом деле это была не моя вина. Несчастный случай — и только. Случайность.

— Да вы, доложу я вам, худший отец, о котором мне доводилось слышать, — покачал головой Чарльз.

— Ясона не забудь, — напомнил Берт, бросив полный сожаления взгляд на Хью и Уильяма.

— Два сапога пара, — припечатал Чарльз. — Оба просто отвратительны.

— Хватит болтать! — взорвалась тень. — Выполняй свою часть уговора, Дедал. Уничтожь их!

— Не хочу отнимать конфету у ребенка, но флейта тю-тю, — сказал Чарльз. — Ты больше не можешь приказывать своей армии детей, а те двое, — он указал на Уильяма и Хью, — нам не соперники.

— К счастью для нас, — ответил Дедал, — Хью и Уильям — не единственные мои слуги.

Изобретатель поднял руку и сделал замысловатый жест пальцами, а через мгновение друзья услыхали громоподобный звук, за которым содрогнулась земля.

— Это что, гром? — Берт уставился в темное небо.

— Нет, — ответил Чарльз. — Это звук отличного хода, который сделал гроссмейстер.

Звуки теперь прокатывались по островам с регулярным ритмом, а далеко на севере показались Талос и остальные бронзовые автоматоны. Машины доберутся до них в считанные минуты.

— Шах, — провозгласил Дедал. — И мат.

Тень разразилась смехом, и Джон мог лишь сказать, что смех этот совсем не походил на стрекот сверчков.

Вход в пещеру стерегли с десяток детей, облаченных в грязные шкуры. Джек различил толстого мальчика в шкуре медведя, трех девочек-лисичек, двух мальчиков помладше, одетых опоссумами, и одного беднягу, опрометчиво нарядившегося скунсом, который стоял поодаль от остальных.

Когда Джек приблизился, дети вскочили на ноги, подняв грубое самодельное оружие из камней и палок, но тут же расслабились, увидав, что это такой же ребенок, как они сами.

— Ты принес нам поесть? — спросила одна из лисичек. — Король Сверчков всегда забывает покормить нас и бьет, если мы спрашиваем.

— Извини, не принес, — ответил Джек.

— Да чтоб тебя! — выругалась девочка. — Я устала караулить. Хочу поиграть в другую игру.

— Вы что, играете? — удивился Джек.

— Да, — кивнула другая девочка. — Хочешь с нами? Я Бу Редиска. А ты кто таков?

— Я таков... то есть, я — Джек, — представился Джек. — А что у вас за игра?

— Внутри сидит чудовище, — подал голос мальчик-скунс. — Оно выглядит, как обычный Старик, но все равно оно чудовище, и мы должны не выпустить его из пещеры.

— Вы, стало быть, лягушки? — уточнил Джек.

Вторая лисичка хлопнула в ладоши:

— Так ты знаешь эту игру! Что же ты не сказал, что ты из Пропавших Мальчишек?

Толстый мальчик-медведь выпятил грудь:

— Если мы стережем чудовище, то мы тоже должны быть Пропавшими Мальчишками.

— Я только что узнал, что я один из них, — признался Джек. — Можно мне войти?

Дети-звери равнодушно посторонились, и Джек с двумя тенями ступил на порог пещеры. Неподалеку находилась рама, к которой было привязано охраняемое детьми «чудовище».

— Кажется, у меня есть кое-что твое, — произнес Джек.

— Спасибо, что вернул, — ответил Питер. — Так тебя прислал Джейми?

— Можно и так сказать. Я на замене. Я пришел с Лорой Липучкой.

— Моя девочка! — воскликнул старик. — Ну что ж, Хранитель... хочешь поиграть?