Тульповод

Глава 8. Поток

С окончанием подготовительных занятий и началом практики жизнь Михаила полетела вверх тормашками. С одной стороны — напряжённые экспериментальные работы по созданию ментального образа его компаса; с другой — переезд Анны и знакомство с её родителями; с третьей — проекты коллег и начало более плотного общения с ними; с четвёртой — странные сны и общее психологическое состояние.

За последний месяц его радовал только стабильный доход в тысячу Гейтсов, который он попросту не успевал тратить: большая часть средств сгорала. У него не было ни времени, ни желания на дарение, ни на дорогие покупки в дом — такие траты требовали внимания, размышлений и последующего использования. График изменился: теперь он работал два через два, чтобы иметь больше времени на отдых. В один из таких свободных дней Михаил отправился далеко за город — в простой, необлагороженный роботами и людьми лес, чтобы подумать обо всём понемногу, по очереди, и попытаться осмыслить происходящее.

Больше всего его тревожило ощущение, что он не там, где должен быть. Что путь, который он выбрал, возможно, ведёт его в незримую пропасть. Он не мог понять, что именно идёт не так — ведь в целом всё складывалось довольно хорошо. На днях он впервые попробовал заказать сон, обратившись к своему подсознанию. Ему хотелось понять, верен ли выбранный путь. Он перестал искать смысл в привычном понимании. Хоть эта мысль и не покидала его разум, Михаил верил, что сама дорога, по которой он идёт, непременно откроет перед ним любые тайны, какие он только может вообразить.

Но что-то было не так. И это не давало покоя. А желаемый сон так и не приходил.

В этот раз Михаил не стал брать такси — он воспользовался каршерингом. Его доход это позволял. Он направился на север, решив уехать к Серой Зоне. Территория России оставалась обширной и слабо заселённой. Города превратились в огромные агломерации малоэтажных микрорайонов, соединённых скоростными магистралями. За пределами этих агломераций не было буквально ничего. Деревни и посёлки как явление исчезли, став пережитком прошлого. Такие поселения ещё сохранялись в районах месторождений или в местах концентрации сельскохозяйственных земель, но даже они являлись частью более широкой агломерации.

Если же ехать далеко на север, рано или поздно начинались заброшенные города и деревни, отданные в дар природе, которая постепенно поглощала их. Закрытые коммуны предпочитали селиться вдали от трасс — попасть туда можно было лишь по воде или по воздуху.

Спустя три часа езды по скоростной трассе и примерно 500 километров пути асфальт сменился гравийкой. Ещё через два часа и 200 километров дорога вовсе закончилась — на месте оказалась заброшенная ферма. Михаил немного покружил среди руин и нашёл лесную дорогу, но проехать по ней не смог: автомобиль отказался двигаться дальше, сославшись на плохое покрытие и опасность путешествия.

Он взял из багажника рюкзак с палаткой и припасами на сутки, оставил машину как есть и пошёл по лесной дороге пешком. Вряд ли в этих местах мог быть кто-то ещё.

К своему разочарованию, ближе к вечеру, когда пришло время устраиваться на ночлег, он так ничего и не нашёл. Путь оказался изнурительным. К концу дня дорога упёрлась в молодую берёзовую рощу — и на этом закончилась. Видимо, когда-то здесь находился крупный лесозаготовительный участок. Больше — ничего. Хотя чего он вообще ожидал?

По пути Михаил заметил незнакомые ему ягоды — и через Окулус, через распознавание растений по фото тут же проверил, что это и можно ли их есть. Как выяснилось, лес был полон брусники и малины, которыми он наелся вдоволь. Были и грибы, но, изучив вопрос и обсудив это с Софией, решил не рисковать. Всё это показалось ему странным: почему он не делал этого раньше? Ведь ягоды растут прямо под ногами — можно просто поехать в лес и есть их, а то и заготавливать на год вперёд. Зачем тогда есть полусинтетические пасты или покупать свежие сборы в супермаркете за свои скромные сто Гейтсов?

Михаил поймал себя на мысли, что начинает понимать отшельников из коммун — тех, кто не хотел жить, как жил он. Вокруг пели птицы, встречались белки и ящерицы, а тело зудело от укусов комаров — руки с непривычки покрылись волдырями. Сначала он испугался, но, проконсультировавшись с системой нейролинка, понял: ничего опасного. К вечеру насекомых стало ещё больше, мошка не давала открыть глаз. Михаил подумал, что это весомая причина не ходить в лес, но возвращаться было поздно — надо было устраивать ночлег.

Сначала он разжёг костёр, чтобы отогнать мошкару. Насекомых стало чуть меньше, но они продолжали досаждать. Он вызвал Софию — та порекомендовала сделать дёготь и обмазаться им, или использовать специальные средства от комаров и мошки. Также она предупредила о клещах и змеях. На вопрос, что делать прямо сейчас, София посоветовала бросить в огонь больше травы или найти более сырые дрова — чтобы дыма было больше. Михаил отметил, что дым действительно отпугивает насекомых, и сел так, чтобы он шёл на него, а не в сторону. Дышать дымом было неприятно, но комары и мошка раздражали куда сильнее.

Еда, которую он взял с собой, казалась вкуснее обычного — может, просто проголодался? Заготовив дров на ночь и притащив пару поваленных деревьев, он разжёг второй костёр — в надежде окончательно победить насекомых. Спать он не планировал — да и как уснёшь? Михаилу всё время казалось, что стоит ему задремать, как комары облепят его и просто высосут всю кровь. Он лёг на каремат для йоги, накрылся пледом, оставив снаружи только лицо, обращённое к огню. Это немного помогло забыть о зудящих укусах.

Он пытался думать о чём-то другом, но всё сводилось к одному: не чесать руки. Некоторые места он уже расчесал до крови. Он понял: чем больше чешешь — тем больше чешется, и остановился. Почему-то София об этом не предупреждала.

Отключив нейролинк и проверив заряд, он начал медленно дышать, пытаясь успокоить ум. И сам не заметил, как уснул — под потрескивание костра и монотонное жужжание комаров.

Михаилу снился сон.

Огромный тёмный зал. Стены и потолок терялись в бесконечности. По полу тек поток энергии. Вглядываясь, Михаил различал в нём отдельные частицы — они плавали в хаотичном движении, следуя направлению потока.

С момента своего первого странного сна, из которого он не мог проснуться, Михаил всегда осознавал, что спит. Он понимал: это сон — и мог влиять на его сюжет. Но он никогда не практиковал осознанные сновидения всерьёз, предпочитая наблюдать происходящее, осознавать, но не вмешиваться. Лишь иногда — легкие корректировки, не более.

Но в этот раз увиденное вызвало у него отторжение. Он решил вмешаться.

Он понял: поток — это течение жизни, а частицы в нём — живые создания. Его возмущал детерминизм этой картины. Где же воля? Где выбор? Где душа? Всё казалось подчинённым потоку. Каждое движение — лишь голограмма, проекция волны сознания, взаимодействующей с голограммой среды. Хаос был иллюзорным — побочным эффектом колебаний, резонансов, всплесков.

Он чувствовал протест. Сосредоточив волю на потоке, он попытался разделить его на русла, задавая новые направления. В этот момент в зал вошёл некто.

Фигура напоминала призрака — того самого, что приходил к его кровати в детстве и стоял, не двигаясь, из ночи в ночь. Тогда Михаил звал мать, а она твердило: «Это просто сон». Со временем он привык и перестал плакать и звать Мать. Однажды он даже прикоснулся к нему — и почувствовал прохладную, но осязаемую поверхность. Со временем, призрак просто перестал приходить и Михаил забыл о нем, вспомнив лишь теперь. Теперь этот некто не вызывал ни страха, ни удивления.

— Ты не понял, — сказал он. — Нет смысла делить поток на русла. У него нет ни левого, ни правого берега. Ни дна, ни неба над ним.

— Тогда в чём смысл? — спросил Михаил. — Зачем всё это: боль, страдания, метания, рождения и смерти, если всё подчинено единому замыслу?

— Никто не лишён выбора. Просто поток — есть поток. Он несёт всех туда, куда каждый должен прийти. И нас — тоже.

Михаил не понимал. Как может быть выбор, если всё течёт в рамках одного направления и подчинено его законам?

— Я понимаю твой вопрос, — продолжил Некто. — Тебя тревожит, правильным ли путём ты идёшь. Верно ли поступаешь. На своём ли ты пути.

— Да... — с грустью ответил Михаил, впервые осознав, откуда берётся его тревога.

— Нет верных и неверных путей, Михаил. Есть пути быстрые — и пути долгие. Не в этой, так в другой жизни. Не здесь, так в другом месте или времени. Ты найдёшь. Ты придёшь туда, куда должен прийти.

— А куда я должен прийти?

— Туда же, куда идут все. Туда, куда несёт поток.

— А что там, в конце пути?

— Это тебе и предстоит узнать, мой друг.

По телу Михаила пробежал холод, и он проснулся. Костёр почти догорел и перестал греть, но мошкары и комаров, к его удивлению, было куда меньше, чем накануне вечером.

«Нет правильных и неправильных путей. Есть только путь долгий и короткий. Ты либо плывёшь по течению, отдавшись ему, либо пытаешься грести против. Все движения вправо-влево, вверх-вниз не имеют значения. Важно лишь движение вперёд или торможение назад, не способное преодолеть силы потока, но способное его замедлить» — вот он, ответ, который я искал, — заключил Михаил.

Сев на каремат и накинув плед, словно плащ, он подбросил в костёр дров и начал вспоминать события последнего месяца — с самого начала практики. Он размышлял, что тормозит его на пути, а что, наоборот, способствует более быстрому движению вперёд.

Всё началось с того, что в Институте появилась Лилит — робот-психотерапевт. Она выполняла роль гипнотерапевта и психиатра, у которого все участники проекта должны были проходить ежемесячные обследования. Это событие вызвало у Михаила подозрения. Всё происходящее начинало казаться всё менее случайным.

Задать прямой вопрос он не решался — мысль об этом ему не нравилась. Он и сам мог придумать десяток ответов, звучащих как правда, но не являющихся таковой. И любой из этих ответов лишь сбил бы его с уже выбранного курса.

На ежемесячной сессии Лилит вела себя сдержанно, словно они едва знакомы, — между ними сохранялась дистанция. Но при этом она ясно дала понять, что помнит его, задав вопрос:

— Как успехи в поиске Смысла?

Михаил ответил уклончиво:

— Ищу... и чувствую себя в этом поиске отлично.

Позже Мэтью одобрил идею Михаила о создании ментального компаса и подсказал, откуда можно черпать первоисточник — структуру, генерирующую пилотную волну. В качестве отправной системы была выбрана «И Цзин» — Книга Перемен, древний китайский трактат, лежащий в основе множества философских и стратегических школ.

Основу «И Цзин» составляют гексаграммы — шестилинейные символы (卦 guà), каждая из которых состоит из шести черт: инь (прерывистая, 0) или ян (непрерывная, 1). Если перевести это в машинный код, получится, например: 010010.

Эти шесть линий образуют динамическую модель бытия — путь, процесс, напряжение. Каждая позиция отражает конкретную эмоционально-функциональную составляющую восприятия и действия:

Инстинкт / Импульс — корень движения

Ян (1): внутренний порыв, первый импульс

Инь (0): застой, отсутствие начальной энергии

Устойчивость / Сомнение — глубинная мотивация

Ян (1): решимость, ощущение опоры

Инь (0): неуверенность, поиск стабильности

Воля / Столкновение — точка сопротивления

Ян (1): волевой прорыв, готовность к преодолению

Инь (0): внутреннее сдерживание, конфликт

Связь / Желание — линия сердца

Ян (1): эмоциональная открытость, включённость

Инь (0): холод, отстранённость

Ядро / Решимость — внутренняя прочность

Ян (1): зрелая воля, способность нести

Инь (0): сомнения, недостаток внутренней опоры

Край / Перегрузка — предел возможности

Ян (1): чрезмерное усилие, риск разрушения

Инь (0): естественное завершение, уход

В результате этого шестилинейного бинарного кода рождаются 64 уникальные гексаграммы — полное множество возможных состояний системы. Их можно воспринимать как архетипические паттерны напряжений, в которых проявляются состояния биологических, эмоциональных и кибернетических систем.

Но важен не только сам код. Переход от одной гексаграммы к другой рождает третий, скрытый смысловой элемент — вектор трансформации. Именно его и улавливает тульпа-компас: не просто «что есть», а «во что это разворачивается» — и как это чувствуется.

В архитектуре тульпы-компаса этот принцип реализован буквально:

Первая гексаграмма — зафиксированное внутреннее состояние: комбинация эмоций, импульсов, ощущений.Вторая гексаграмма — потенциальная трансформация: она порождается случайно, но «встречается» с сознанием.Третья, невидимая структура — маска изменения: это линии, которые изменились, и то, что в этих изменениях резонирует как «да», «нет» или «возможно»

Эксперименты по тестированию модели принятия решений выглядели примерно так: Михаила погружали в лёгкий гипнотический транс, а Лилит предлагала ему к рассмотрению гипотетические ситуации, требующие выбора. На основе его эмоционального отклика формировалась исходная гексаграмма — карта состояния на момент задачи. Затем система генерировала вторую гексаграмму, случайным образом, в поиске резонансного решения.

Михаил вспоминал один из экспериментов особенно отчётливо. Тогда всё началось с вопроса, который задала Лилит — её голос звучал ровно, почти гипнотически:

— Вы на пороге разговора, который может разрушить отношения — или открыть их на новом уровне. Вы не уверены: говорить честно — или молчать?

Он уже знал, что будет дальше. Реакция тела — лёгкое волнение, сжатие в груди. Ощущение застоя, будто давно не проветривалась комната внутри него самого. Эти ощущения фиксировались как входной импульс, и система немедленно формировала гексаграмму состояния:

0 — Пассивность

0 — Сомнение

1 — Потенциал

0 — Промедление

1 — Мощь

1 — Давление сверху

Гексаграмма 001011. Согласно «И Цзин», это №28 — «Превышение меры», или как она чаще называлась в аналитике, «Великая перегрузка». Всё точно отражало его состояние: внутреннее перенапряжение, невозможность продолжать в том же духе, край.

Затем компьютер, не анализируя ситуацию, сгенерировал случайную гексаграмму: 101001. Гексаграмма №44 — «Встреча». Это был совершенно другой образ. Там, где он задыхался под давлением, новая фигура представляла неожиданную, неконтролируемую встречу — открытость, уязвимость, момент, не входящий ни в один план.

Система сравнила две структуры.Первая: 110100.Вторая: 100101.

Различия — в 1-й и 5-й линиях (считая справа налево). Система зафиксировала маску изменения: 001001.

Он вспомнил, как Лилит объясняла это:

— Эти линии — это то, что изменилось в тебе. Их нужно не просто анализировать, их нужно почувствовать.

Первая линия — инстинкт, корень.Он всплывал. Сигнал изнутри. Желание выговориться, вырваться из сдавленного молчания.Пятая линия — центр воли, эго, удержание.Она ослабла. Он начал допускать, что быть уязвимым — это не провал, а необходимость.

— Пора говорить. Не потому что это безопасно.

— А потому что молчание больше невозможно.

— Рискнуть — значит встретить, — сказала тогда Лилит. Или показалось?

Он помнил, как сидел в кресле, датчики на висках и затылке. Как дыхание сбивалось. Как будто модель не просто фиксировала его реакции — заставляла их проживать. Он был словно актер играющий сложную эмоциональную роль с полной отдачей и сочувствию герою. Многие ситуации накладывались на его личный жизненный опыт заставляя переживать его снова.

Так Прошли четыре недели. Каждый раз — новый сценарий. Новый эмоциональный взрыв. Он чувствовал, как истончается. Не от бессонницы, не от мыслей — от самой природы этих экспериментов. Он выворачивали Михаила изнутри наружу.

Михаил и Анна уже месяц жили вместе. Знакомство с её родителями произвело на него странное, но сильное впечатление.

Во-первых, Михаил увидел жизнь иного класса. На первый взгляд — ничего особенного: чуть больше дом, чуть просторнее двор, лучший район. Но суть была в другом. Эти люди не жили внутри гаджетов. Они использовали автономные, неинтегрированные устройства — только по необходимости. Они не растворялись в интерфейсах, как это делали пролетарии и большинство неспециалистов. Ели они тоже иначе: настоящую еду, выращенную людьми, а не с гидропонных ферм, и уж тем более не синтетические пасты и смеси с безупречным вкусом и полным отсутствием органики.

Во-вторых, Михаил не знал, о чём с ними говорить. Даже с обычными людьми из своей среды он нередко испытывал трудности. А здесь — ещё сильнее. Он чувствовал себя чужим. Родители Анны не проявляли к нему особого интереса: спросили, где работает, какие у них с Анной планы, собираются ли они жениться, будут ли дети, где он живёт, как с ним связаться. Когда Михаил ответил, что ни брак, ни дети пока не планируются, он заметил странную перемену — мать Анны, будто, почувствовала облегчение, а отец сразу сменил тон. Михаилу всё это не понравилось.

В-третьих, произошёл непонятный разговор наедине с матерью Анны. Она вдруг начала подробно расспрашивать его о работе. Михаилу пришлось опираться на легенду, придуманную Институтом, но в этой легенде оказалось слишком много дыр. Элен — мать Анны — оказалась хорошо осведомлённой о местных научных структурах, институтах, и ключевых фигурах в сфере науки. Михаил же знал об этом мире ровным счётом ничего. Он плыл. Она отстала, но не потому, что поверила — просто решила не давить. Михаил чувствовал: он попал в поле её подозрений.

Всё это постепенно начало сказываться на отношениях. Между ними накапливались тени недоверия. Анна стала чаще расспрашивать о его работе. Пришлось делиться — отрывками, обрывками, без контекста. Он рассказывал про эксперименты, не называя цели, описывал коллег — только в самых общих чертах.

Анна не могла найти работу по душе, всё чаще оставалась дома или уходила на прогулки. Деньги она тратила с его счета, но Михаила это не беспокоило. Беспокоила другая вещь — ощущение нарастающей стены между ними. Она становилась всё плотнее. Он не мог выговориться. Эксперименты изматывали.

Он хотел создать машину способную чувствовать, в то время как сам был неспособен разобраться в своих чувствах. Не отдает ли он машинам последний оплот человечества? Этого ли он хотел? - Вот в чем корень истинных сомнений.

Нет правильных и неправильных путей, — думал Михаил. — Есть только короткие и долгие пути. Но куда течёт поток? И плывёт ли он с ним — или гребёт против, увлекая за собой других? Ответа он не знал. Возможно, его компас когда-нибудь подскажет.

Михаил достал из рюкзака блокнот и, устроившись ближе к костру, начал вручную строить гексаграмму текущего состояния. К тульпе-компасу они ещё не приступили — пока тестировали саму модель, и вся интерпретация шла от него самого. Он делал так, как делала Лилит — задавал себе вопросы и фиксировал ответы цифрами.

101001. Гексаграмма №44 — «Встреча». Образ внезапной открытости. Контакт с тем, что невозможно контролировать. Женское приходит к мужскому — инь поднимается снизу и проникает в структуру. В психологическом смысле — это ситуация, в которой слабое вторгается в сильное, разоружая его изнутри. Михаил задумался. Потом активировал нейролинк привычным движением пальец в жесте “ОК” перед лицом:

— София, сгенерируй, пожалуйста, случайный шестизначный бинарный код.

011110. Гексаграмма №37 — «Цзясин» / «Дом». Внутренний порядок. Структура, в которой каждый знает своё место. Гексаграмма уюта, но и иерархии, ролей, обязательств. Семейность — не как эмоция, а как система.

"Очень хорошо," — подумал Михаил.

Он начал сопоставлять линии. Только 4-я линия — «Связь / Желание» — осталась неизменной. Всё остальное изменилось. Это не просто переход. Это — разворот всей структуры. Чувства остались, но всё вокруг — другое.

— София, — тихо сказал он, — интерпретируй, пожалуйста. Что всё это может значить?

— Гексаграмма 44, — отозвалась она, — это встреча с неизвестным. Она хочет стать системой. А 37 — это твой отклик: ты ищешь любви, но получаешь структуру. Роли. Контроль. Принятие этого — и есть переход. Если ты не примешь, система разрушится.

Михаил замолчал. Его мысли вцепились в фразу:

«Ты хочешь любви — но получаешь структуру».

— Скажи, София… Почему я не могу просто любить — и всё?

— Потому что любовь не возникает в вакууме, Михаил, — ответила она. — Она требует среды, в которой может дышать. Ты хочешь любить как чистую силу. Но сила — это поток. А поток требует русло.

Михаил долго молчал. София продолжила:

— Я не чувствую, как ты. Но я вижу: ты не боишься любить. Ты боишься, что любовь сделает тебя уязвимым — внутри чужого порядка. Но правда в том, что ты уже уязвим. Ты просто ещё не позволил себе быть в этом доме.

Михаил чуть заметно улыбнулся.

— Если я всё ещё чувствую… значит, не всё потеряно, — сказал он. — И это не так уж плохо.