Тульповод

Глава 15. Хакер

Утро выдалось на редкость лёгким. Михаил и Анна возвращались домой от родителей Анны, смеясь и перебрасываясь шутками. За окном неспешно проплывали пригородные кварталы, а в салоне машины царило лёгкое, почти детское настроение.

Михаил с теплотой наблюдал за Анной. Казалось, что вчерашний вечер помог ей разобраться в своих чувствах. Её злость, прежде направленная на него, постепенно растворялась, обнажая старые детские обиды, на которые сегодня можно было смотреть с улыбкой. Он вспомнил, как когда-то, в первые недели его подготовки в Институте, они часто проводили время вместе — без суеты, без напряжения, которое позже навалилось на него грузом ответственности.

И раньше, после ссор, Михаилу иногда казалось, что они оба что-то поняли, что каждый раз эти размолвки делали их ближе, помогали лучше узнать друг друга. Но ссоры возвращались снова и снова, неизменно начинаясь с пустяков, накапливаясь, словно незаметная ржавчина на металле. Сейчас он надеялся, что наконец нащупан какой-то иной путь — и даже если впереди будут новые конфликты, они уже будут иметь направленный вектор, ведущий к пониманию и сближению. Рано или поздно, верил он, всё непременно наладится.

Дом встретил их доброжелательной заботой. Как только Михаил и Анна вошли, мягкий голос Софии прозвучал в воздухе:

— Добро пожаловать домой. Свежевыжатый сок или завтрак? — предложила она.

Лёгкий аромат цитрусов наполнил пространство, и на кухонной панели вспыхнули ненавязчивые подсказки меню.

Они едва успели снять верхнюю одежду и устроиться на диване, как по всему дому через аудиосистему прозвучало оповещение от Софии: на территорию вошли посторонние. Система мгновенно определила их как представителей органов государственного регулирования. Они уже направлялись к двери.

— Встретить их лично или дождаться звонка? — прозвучал спокойный голос Софии.

Михаил поднялся.

— Встречу сам, — коротко ответил он.

Он бросил взгляд на Анну. Она настороженно замерла, сжимая в руках подушку от дивана. Михаил попытался улыбнуться ей ободряюще, но внутри уже нарастало неприятное предчувствие.

Он подошёл к двери. На крыльце стояли двое: мужчина средних лет с холодным выражением лица и молодая женщина, слегка склонив голову.

— Старший инспектор Комитета по этическому контролю, Андрей Викторович Сафронов, — представился мужчина, протягивая Михаилу небольшую магнитную карту размером с визитку.

Михаил надел контактные линзы «Окулус» и провёл картой перед сканирующим модулем, встроенным в дверь. На виртуальном интерфейсе вспыхнула зелёная отметка подтверждения: криптографический ключ действителен, документ зарегистрирован официально.

— Мы имеем ордер на проведение опроса без вызова в офис с осмотром условий проживания, — ровно добавил Сафронов.

Михаил молча отступил в сторону, жестом приглашая их войти.

— Настоящий кофе? — предложил он, стараясь придать голосу дружелюбный оттенок.

Сафронов кивнул.

— Буду признателен.

Молодая женщина, не произнеся ни слова, слегка покачала головой, давая понять, что отказывается.

Михаил и Сафронов прошли в гостиную и устроились за журнальным столиком. Женщина, едва задержавшись у входа, начала осмотр комнаты, двигаясь с независимым видом. Анна, всё это время сидевшая на диване, почувствовала, как в ней закипает раздражение.

— Эй, — резко бросила она. — Это вам не обыск. Не стоит так вольяжно расхаживать по дому.

Женщина остановилась, повернула к Анне холодный взгляд и сухо ответила:

— Да, не обыск. Вы же слышали: "осмотр условий проживания".

Анна фыркнула.

— Что-то я не знаю такого закона. Мы же не дети, чтобы проверять наши условия проживания.

Сотрудница никак не прокомментировала её замечание и продолжила осматривать комнату. Михаил, взглянув на Анну, едва заметным жестом дал понять: не стоит спорить. Пусть ходит.

Сафронов раскрыл планшет и зачитал:

— Михаил Сергеевич, согласно данным Института, вы трудоустроены на должности лаборанта по адресу: научно-исследовательский комплекс Института когнитивных исследований, сектор B.

Он сделал паузу, сверяясь с текстом.

— В ваши должностные обязанности входит проведение нейропсихологических исследований в области изучения влияния света, звука и ультранизких частот на когнитивные функции мозга и сознание. Всё верно?

Михаил коротко кивнул:

— Да, всё верно.

Сафронов поднял взгляд:

— То есть, вы лаборант, а не испытуемый?

Михаил выдержал его взгляд и спокойно ответил:

— Просто лаборант.

— Что ж, если так, — произнёс Сафронов с лёгкой тенью скепсиса в голосе.

Он неторопливо достал из внутреннего кармана небольшую коробочку и, открыв её, извлёк пару контактных линз «Окулус». Михаил сразу понял, что инспектор намерен использовать приложение для распознавания микрореакций: движения зрачков, мимики лица и дыхательных паттернов.

Надев линзы и посмотрев Михаилу прямо в глаза, Сафронов наигранно коротко улыбнулся. Сквозь линзы, придававшие его взгляду эффект кошачьих глаз, эта улыбка больше напоминала оскал тигра. Но длилась она слишком мимолётно, чтобы её можно было расценить как открытое проявление агрессии.

— И какова же суть проводимых Институтом исследований, над которыми вы работаете? — задал первый вопрос Сафронов.

Михаил попытался увернуться от прямого ответа:

— Я думаю, у вас есть досье, и там всё подробно описано.

Сафронов слегка кивнул:

— Да, безусловно. Но я хотел бы услышать это от вас.

Михаил выдержал паузу, обдумывая каждое слово, затем произнёс спокойно:

— Мы изучаем механизмы адаптации когнитивных функций к комплексной сенсорной среде. Световые, звуковые и частотные стимулы позволяют моделировать разные режимы работы мозга. Наша задача — понять, как внешние факторы влияют на внимание, скорость реакции, обучаемость.

Он слегка пожал плечами:

— Всё в рамках фундаментальной науки. Исследования проводятся на добровольной основе среди сотрудников Института. Никаких вмешательств в биологические структуры или работы с пациентами.

Сафронов прищурился:

— И над кем вы тогда ставите испытания?

Михаил растерялся. Легенда не предусматривала таких деталей. Он почувствовал, как на мгновение замер, но быстро нашёлся:

— На мышах, — ответил он.

Однако он прекрасно понимал, что его замешательство было заметно даже без каких-либо линз.

Тем временем сотрудница инспекции закончила беглый осмотр прихожей и бесцеремонно направилась в другие комнаты. Анна не выдержала.

— Что вы себе позволяете? Моя мать — общественный деятель и член множества организаций, а мой отец работает в администрации города и достаточно влиятельный человек. У вас будут проблемы. Пожалуйста, представьтесь как положено, обозначив ваше имя, фамилию и должность! — потребовала Анна.

Женщина-инспектор с надменной, почти вызывающей походкой подошла к Анне.

— Младший инспектор Комитета по этическому контролю, Виктория Александровна Гречина, — сухо представилась она, затем с вежливой, но откровенно насмешливой улыбкой протянула Анне удостоверение.

Михаил кончиками волос чувствовал, как женщина откровенно издевается, пытаясь вывести Анну из себя.

Анна демонстративно подошла к Софий и подняла удостоверение перед камерой сканера.

— София, проверь подлинность, — чётко произнесла она.

Через несколько секунд голос домашней системы подтвердил:

— Удостоверение действительно. Личность подтверждена.

Инспектор Сафронов всё это время молча наблюдал за происходящим, откинувшись на стуле и заложив ногу на ногу, явно никуда не торопясь.

— Знаете ли вы, Михаил, — начал он спокойно, — что Институт работает уже достаточно давно, причём под разными предлогами, с разным штатом сотрудников и под разными названиями, получая финансирование то тут, то там? Однако команда Института практически не меняется — только, так сказать, вывеска.

Михаил сделал вид, что удивился:

— А как это касается меня? Я долго не мог найти работу, и мне подвернулся отличный и привлекательный вариант. Почему бы и нет?

Сафронов слегка усмехнулся:

— Действительно. Почему бы и нет. У вас, молодых, всё так просто. Всё вам кажется игрой. Чем интересней игра, тем больше баллов. И никакой ответственности. Не правда ли?

Тем временем Виктория Александровна, закончив беглый осмотр прихожей, всё же направилась дальше, открыто демонстрируя своё безразличие к протестам. Анна явно была в замешательстве: остаться, чтобы послушать разговор, или пойти за младшим инспектором. Она бросила на Михаила вызывающий взгляд, словно моля сделать что-нибудь.

Михаил вежливым, наигранно дружелюбным тоном произнёс:

— Анна, проведи младшему инспектору... как её там, не помню, экскурсию по нашему дому. Пусть посмотрит. Видимо, она мало видела типовых домов.

— Не отвлекайтесь, Михаил, — спокойно продолжил Сафронов. — У неё своя работа, у меня своя. Хорошо, что вы отправили Анну с ней. Теперь мы можем поговорить более откровенно.

Он сделал короткую паузу, затем вернулся к теме:

— Возвращаюсь к вопросу. Вы знали что-нибудь об Институте и его работе до вашего прихода?

— Нет, — коротко ответил Михаил.

— Тогда вам, наверное, будет интересно, — сказал Сафронов.

Он протянул Михаилу руку, обнажая на запястье нейролин-интерфейс. Жестом он предложил скачать файл. Михаил чуть задумался, стоит ли принимать переданную информацию, но машинально протянул руку. В одно касание данные скачались и активировались.

Содержание файла эффектом дополненной реальности отразилось поверх комнаты, справа от лица инспектора. Михаил чуть повернул голову, чтобы дать открытому файлу больше пространства для отображения на сетчатке глаза.

— Файл останется у вас, — с лёгкой улыбкой произнёс Сафронов. — Там много чего интересного. Разные, более ранние названия Института, а также фамилии и имена лаборантов.

На последнем слове он сделал акцент, явно подчёркивая свою иронию и демонстрируя знание того, что реальная роль Михаила далека от простой должности лаборанта.

— Вам не любопытно, что стало с этими лаборантами и где они сейчас? — спокойно спросил Сафронов.

— Просвети же меня, раз уж начали, — с той же иронией ответил Михаил.

— Часть из этих "лаборантов", — начал Сафронов вкрадчиво, — оказалась в психиатрических лечебницах с диагнозами шизофрения, тяжёлые формы депрессии и посттравматическое стрессовое расстройство. И все, как один, молчат или вовсе ничего не помнят.

Он чуть наклонился вперёд, не сводя взгляда с Михаила.

— Другая часть погибла при странных обстоятельствах: несчастные случаи, суициды... В наше время трудно сказать, где действительно суицид, а где тщательно замаскированная смерть.

Сафронов выдержал паузу, словно давая Михаилу возможность осознать услышанное.

— А третья часть... третья просто исчезла. И нам самим весьма любопытно узнать, где они теперь.

Он улыбнулся холодной, почти весёлой улыбкой.

— Вот вам, Михаил, какая судьба больше нравится?

Михаил бегло пробежался по файлу. Как он понял, это была отчётная документация различных институтов о проделанной работе, отчёты о реализации финансирования и штатные списки. Все финансировалось из различных источников: через субсидии, гранты и напрямую от различных корпоративных и государственных заказчиков. Институт явно не гнушался брать деньги откуда угодно, независимо от природы и целей выделенных средств, оставаясь при этом в правовом поле, хотя откуда ему знать, ведь ему предоставили только официальные документы.

Инспектор не торопился, молча наблюдая за Михаилом, видя его отстранённый взгляд и движения зрачков, указывающие на чтение. Когда Михаил окончил осмотр документов и сфокусировал взгляд на инспекторе, тот сразу перешёл в атаку.

— Ну что, Михаил, вы и теперь намерены молчать, подвергая себя риску?

Михаил задумался на несколько секунд, решая, как лучше перевести разговор в нужное ему русло.

— Вы показывали это другим лаборантам, моим коллегам? — спросил он.

— Нет, вы первый, — ответил Сафронов. — Мы решили показать это вам, потому что три предыдущих разговора с вашими коллегами у нас не состоялись. Видимо, вы сами не очень понимаете, в чём принимаете участие, и начиная с вас, мы решили открыть вам глаза.

— То есть вы утверждаете, что Институт каким-то образом сводит с ума своих сотрудников, убивает и похищает их? — уточнил Михаил.

— Если бы мы знали точно, — спокойно ответил Сафронов, — уже бы предприняли меры. Но закономерность стопроцентная: просто так ещё никто не уходил.

— Прямо никто? — переспросил Михаил.

— Ну скажем так, никто, кто долго сотрудничал с Институтом, — с лёгкой ухмылкой добавил Сафронов.

— Значит, кто-то всё же просто живёт себе дальше?

— Кто-то и живёт, — согласился инспектор. — Но это явно не про вас.

— И почему вы так думаете?

— Потому что вы подошли слишком близко. Давайте не будем ходить вокруг да около. Вы уже не просто испытуемый. Вы — успешный кейс проекта, хотя сами, возможно, ещё не до конца осознаёте свою ценность.

Сафронов сделал короткую паузу.

— Я предлагаю вам защиту и покровительство на самом высоком уровне. Поизучайте файл, пообщайтесь с людьми — там есть другие материалы, включая мои заметки и результаты допросов. Интересные случаи выделены. Сами во всём разберётесь и примете решение. Мои контакты есть внутри файла.

— Все прям такие добрые, я аж не могу, — не выдержал Михаил.

— Кто "все"? — мгновенно ухватился за его оговорку Сафронов.

— Чиновники. Будто вы действительно что-то знаете.

Инспектор явно понял, что имелось в виду что-то другое, но не стал давить и сделал вид, что поверил.

— Так просветите.

— Не уж.

— Вот то-то и оно, — усмехнулся Сафронов и, поднеся руку к уху, передал сигнал.

— Вика, отпускай Анну, мы уходим.

Анна и Виктория спустились со второго этажа дома. Руки Анны были сложены в закрытую позу — она явно была недовольна происходящим и не скрывала этого.

Инспектор Сафронов быстро, почти залпом, допил кофе и, коротко бросив: «Спасибо», вместе с Викторией покинул дом, направившись к служебному электромобилю, припаркованному рядом.

Михаил стоял у окна, наблюдая, как служебный электромобиль, скользнув бесшумно по подъездной дорожке, исчез за поворотом. В доме снова воцарилась тишина, нарушаемая только лёгким шумом вентиляции.

Анна, всё ещё напряжённая, опустилась на диван и скрестила руки на груди.

— Что это вообще было? — сдавленным голосом спросила она, не поднимая взгляда.

Михаил не сразу ответил. Внутри него зрело тяжёлое чувство: смесь раздражения, тревоги и осознания, что утро, начавшееся так легко, завершилось куда более мрачным поворотом. Дом лучше было бы осмотреть на предмет прослушивающих устройств, для этого нужно обратиться к Мэтью. Докладывать ли о произошедшем Скалину? Михаил поймал взглядом подаренный Элен браслет и подумал, что не стоит носить его постоянно, а надевать только в случае необходимости экранирования.

Он снял браслет и убрал его подальше, забыв о вопросе Анны, которая недоумённо следила за его перемещением, ожидая ответа.

— Михаил, ау. Ты мне ответишь?

— Да, что-то задумался, — извинился Михаил. — Не волнуйся. Просто на работе проблемы, это не касается напрямую меня.

— Не волнуйся! Просто не волнуйся! Отлично! Ты мне врёшь прямо в глаза. Ты явно в чём-то замешан. И весь этот интерес к матери, к тебе — тоже связан с твоим Институтом, с собранием фриков, которые занимаются какой-то мистической ерундой.

— Откуда тебе знать? Ты там даже ни разу не была.

— Потому что даже звучит бредово. И я помню этого твоего Мэрлина с выставки. Ну фрик же!

— Успокойся, тебя опять понесло, — как можно спокойнее сказал Михаил.

— Ой-йо-йей, — демонстративно вздохнула София, заткнула уши и удалилась в другую комнату.

— Опять понесло! Ты уходишь непонятно куда, когда хочешь, приходишь непонятно когда. У тебя там какие-то дела, о которых я почти ничего не знаю, и теперь к нам приходят какие-то комитетчики, которые ведут себя как полицейские, допрашивающие преступника!

— Ты что, мне совсем не доверяешь? Я не совершал никаких преступлений.

— Тогда почему они приходят в наш дом, а ты позволяешь им тут расхаживать и досматривать его, как будто это обыск, если ты ни в чём не виноват?

— Обыск — это когда выворачивают все шкафчики и устройства. Они же ничего не трогали — не стоит утрировать.

— Да ты видел эту змею! — вскрикнула Анна на грани истерики. — Она же издевалась! — почти пронзительно добавила она. — Надо мной издевалась! — её голос сорвался на крик. — А ты просто смотрел. Фу!

— Что ты от меня хочешь?

— Чтоб ты был честным и заботливым мужчиной! А ты ведёшь себя как хитрый лис и обманываешь меня. Обманываешь — я чувствую!

— Тебе не кажется, что тебе бы следовало принять мою сторону, а не винить меня в непонятно чём, будто я плохо отношусь к тебе! — сдержанно сказал Михаил.

— Хах! Велика ли честь! Ты постоянно думаешь только о себе. А мои чувства тебе безразличны! Ты понимаешь, какой это стресс!

— О да, я прекрасно понимаю, какой это стресс. Допрашивали-то меня, — сухо заметил Михаил.

— Ну, видимо, есть за что!

— Это пустой разговор, — резюмировал Михаил.

Внутри него кипела обида. Он ничего не сделал такого, что стоило бы таких суждений и ранящих его слов. И всё же снова и снова испытывал чувство вины, каждый раз, когда она так поступала. Он не мог раскрыть ей подробности, не ожидая понимания — скорее осуждения.

— Мне нужно во всём разобраться и отъехать по делам, — наконец сказал он.

— Ага, и как всегда бросить меня здесь одну! Ты постоянно убегаешь: то в свои дела, то в свои размышления. Ну что ж, беги, куда там тебе опять надо, — выпалила Анна.

Михаил не стал отвечать. Он знал, что этот спор можно было вести вечно и всё равно остаться виноватым, какими бы словами он ни пытался объясниться. Он активировал «Окулус» и вызвал такси до Института, выйдя из дома сразу после вызова, чтобы не продолжать бессмысленную ссору.

— Все твои слова — просто оправдания! — бросила ему вслед Анна.

Но Михаила это не остановило.

У ворот Института Михаила никто не встречал. Он уже не удивился этому и, не теряя времени, приложил руку к домофону, позволяя системе считать отпечатки пальцев. Калитка с лёгким щелчком открылась, пропуская его внутрь.

Территория Института изменилась. Октябрь оставил на ней свой след. Аллея, по которой он шёл, была усыпана опавшими золотисто-красными листьями, шуршащими под ногами. Кроны деревьев поредели, обнажая тонкие ветви, замирающие в сыром, прохладном воздухе. Где-то в глубине сада, у знакомой стеклянной беседки, колыхались на ветру увядшие стебли растений.

Фонари вдоль дорожки ещё не горели, но их матовые стёкла отражали тусклый свет облачного неба. Проходя мимо знакомого уголка для занятий рукопашным боем, Михаил посмотрел на грушу, слегка раскачивающуюся от ветра. Она напомнила ему о Скалине, которого он давно не видел, и о собственных тренировках, заброшенных в последние недели. Михаил криво усмехнулся: следовало бы снова начать заниматься, особенно теперь.

Пруд, где в тёплые месяцы отражались кроны деревьев, теперь выглядел спокойным и слегка тусклым под серым небом. Его поверхность покрывали опавшие листья, тихо покачиваясь на воде. Мостик через него, казавшийся прежде лёгким и нарядным, теперь смотрелся более задумчиво, окружённый осенним безмолвием.

Шагая по знакомой дорожке к зданию Института, Михаил ощущал, как глухая тяжесть после утренней ссоры оседает на плечах. Осенняя тишина двора, сырой воздух и потускневшие краски словно усиливали это чувство. Всё вокруг будто подсказывало: лёгкость ушла вместе с летом, уступив место чему-то более тяжёлому и неотвратимому и с этим чувством он вошёл в гостиную Института.

Внизу никого не было. Михаил поднялся на второй этаж, где застал почти всех сотрудников Института, за исключением Скалина и его робота. Команда занималась подготовкой Линь Хань к переносу тульпы. Она проходила стандартные процедуры визуализации вместе с Лилит, а остальная команда считывала волновые сигналы мозга и следила за показаниями тела и изменением её биополя.

Михаил вошёл в мониторинговую комнату и поздоровался.

— Что, дома не сидится? — спросил Артём, отвлекаясь от монитора.

Мэтью внимательно, испытывающе посмотрел на Михаила, будто уже подозревал, что тот зашёл не просто так.

— Да, осенняя хандра навалила, — отшутился Михаил и подошёл к Мэтью.

— Надо поговорить. Срочно, — тихо сказал Михаил.

— Подожди. Нужно закончить процедуры, — ответил Мэтью, не отвлекая взгляда от экрана.

— Долго? — спросил Михаил, радуясь удачному моменту изучить документы в шкафу Мэтью, если его дело займёт достаточно времени.

— Минут пятнадцать ещё.

— Хорошо, подожду.

— Не останешься тут?

— Да нет, — покачал головой Михаил. — Подожду в комнате отдыха наверху.

— Окей, — равнодушно ответил Мэтью.

Михаил поднялся на третий этаж и сразу направился к кабинету Мэтью. Дверь, к его удивлению, оказалась открытой. Он осторожно вошёл внутрь и подошёл к шкафу у стены. Аккуратно открыв дверцы, Михаил принялся искать документы, надеясь найти что-то, что могло бы пролить свет на скрытые дела Института.

Его не интересовали личные дела своих коллег. Он искал что-то иное, но бумаг было много, и почти все они касались текущей работы.

В этот момент в кабинет неожиданно ворвался Мэтью.

— Ба! Попался, — громко воскликнул он.

Михаил невольно вздрогнул, застигнутый как кот, решивший стащить еду со стола и пойманный с поличным.

Мэтью, словно проходя сквозь Михаила, неспешно направился к своему рабочему столу в конце кабинета. Сев в кресло, он взглянул на Михаила и сказал:

— Знаешь, почему я тебя выбрал?

— Почему? — в растерянности ответил Михаил, всё ещё держа в руках раскрытую папку, содержание которой он не успел прочитать.

— Мне казалось, ты доверяешь этому миру. Что ты наивен и чист. Но, наверное, ты слишком наивен. Думаешь, тут может быть что-то секретное? Вот так вот просто — в шкафчике открытого кабинета.

Михаилу было стыдно за так легко потерянное к нему доверие. Он не знал, что ответить, опустил руки с папкой, всё ещё держа её, и просто растерянно молчал.

— Стыдно? Ну что ж, есть за что, — бросил Мэтью.

— Стыдно, — честно признался Михаил.

— Ты экранировался от нас. Кто тебя надоумил? Элен? Или некто, с кем ты встречался в Индии?

— Элен, — коротко ответил Михаил.

— Тебе подослали девку, и ты купился, — усмехнулся Мэтью. — Ладно бы адекватную, а она тебе ещё и мозги делает, и ты ведёшься. Дурак.

Стыд Михаила сменился гневом. Он резко положил папку обратно в шкаф, просто воткнув её куда попало, и захлопнул дверцу.

— Это вообще твоё дело? — резко спросил он.

— А ты думаешь, у тебя есть своё дело? Ты метаешься, как пёс за каждой палкой, что тебе бросят, и носишь её туда-сюда, — спокойно парировал Мэтью.

Михаил приблизился к нему и навис над столом.

— А ты плут, что манипулирует людьми в своих интересах! — выпалил он.

Мэтью поднялся из-за стола во весь рост и упёрся лицом в Михаила.

— Ты тридцатипятилетний мальчуган, который играет в игру и не знает своего места. Сядь и успокойся, — жёстко произнёс он.

Михаил оттолкнул Мэтью обратно к стулу, но тот удержался, заняв боевую стойку. Рефлекторно Михаил нанёс удар, целясь ребром сжатой ладони в висок Мэтью, как учили на тренировках. Мэтью ловко увернулся, резко сместив центр тяжести, и оказался сбоку от Михаила, заняв более выгодное положение в тесной комнате.

Михаил сделал шаг в угол, чтобы освободить пространство для следующего удара, но быстро прикинул, что не успеет. Он оттолкнулся телом от стены и резким движением отбросил Мэтью к центру кабинета, выигрывая себе больше пространства для манёвра.

Мэтью, скользнув по полу, только улыбнулся.

— Ну давай! Нападай.

Но ярость Михаила уже стихла. Он почувствовал себя крайне глупо.

— Остыл? Садись. Поговорим, — сказал Мэтью.

Он подождал, пока Михаил сядет, а затем неспешно вернулся к своему стулу и уселся напротив.

— Твоя девка, наверное, хорошо обслуживает тебя в постели, раз ты решил за неё вмазать своему единственному другу, — пошутил Мэтью.

Михаил не оценил шутки и гневно посмотрел на него.

— Ладно, не будем, — вытягивая руки вперёд в примирительном жесте, уже мягче сказал Мэтью.

— О чём ты хотел поговорить? Я решил не заставлять тебя ждать пятнадцать минут и застать тебя врасплох. Давай, выкладывай, что у тебя там в голове творится.

Михаилу не нравился задиристый тон Мэтью. Но он всегда был таким. Понадобилось время и усилие воли, чтобы усмирить задетую гордость, которая с самого утра испытывала его терпение.

— Что стало с предыдущими испытуемыми? — наконец спросил Михаил.

— Что, наслушался страшных сказок от инспектора по этике искусственного интеллекта? Твои коллеги были более сдержаны, — усмехнулся Мэтью.

— А может, более наивны? Я видел документы по другим проектам, и в некоторых из них есть твоя фамилия.

— Да, я многосторонне развитый человек. Ты не знал? — с издёвкой ответил Мэтью.

— Давай без шуток.

— Не будь дураком. Ты думаешь, реально было бы проделать то, что мы тут делаем, без долгих лет исследований и жертв? Когда речь идёт о нейропластике, жертвы неизбежны. Каждый знал, на что шёл. И ты, когда подписывал бумаги, подписался под любым исходом.

— И я хранил молчание и ваши секретики. Может, и вам стоит проявить больше доверия, чтобы мне не приходилось копаться в ваших тряпках без вашего ведома, — перешёл на тон Мэтью Михаил.

— Ну хорошо. Разве я когда-то не отвечал на твои вопросы? Может, ты их просто не задавал. Ты подумай, — спокойно сказал Мэтью.

Действительно. Михаил метался из стороны в сторону, но не проявил должного доверия, чтобы расспросить о секретах напрямую. С другой стороны, Мэтью ещё в самом начале дал понять, что не стоит копаться в секретах Института, и такие расспросы были бы неуместны.

Он опять поймал себя на чувстве вины и начал понимать смысл этой игры, целью которой было давление на его чувства.

— То есть это я виноват? — спросил Михаил.

— Ну не я же. Я делаю свою работу, ты — свою. Не будем искать здесь виноватых, — спокойно ответил Мэтью.

— Кто заказчик? Аллиента не могла бы запустить всё это сама, без человека. Ей бы не позволили протоколы, — спросил Михаил.

— Тот самый вопрос? — усмехнулся Мэтью.

— Да, тот самый вопрос, который нельзя задать.

— Ну что ж. Хорошо, — Мэтью слегка усмехнулся. — Этот заказчик — я.

Такого ответа Михаил явно не ожидал. Он был готов к любому ответу, начиная с того, что Аллиента сошла с ума, и заканчивая мировым заговором какого-нибудь тайного политического ордена вроде иллюминатов, масонов или Комитета 300, интерес к которым не угасает вот уже триста лет.

Он просто не мог в это поверить.

— Ты? Но как? — вырвалось у Михаила.

— Если ты помнишь, я хакер. Чего я от тебя не скрывал с первого дня знакомства, — спокойно ответил Мэтью. — Но я не хакер-одиночка, у меня есть разные заказчики, партнеры, сторонники, фанаты и субподрядчики, в том числе влиятельные. Работая с их устройствами, я получил доступ к принятию решений в отношении Аллиенты и внедрился в нужные мне персональные устройства людей принимающих решения. Чуть-чуть кое-что поправил и вуаля!

— Что ты поправил?

— Просто толкнул свои идеи и дал им ход внутри информационных баз этих политиканов, которые разучились думать. Ничего криминального, чистой воды социальная инженерия. Они сами дали добро на все действия, просто не знали, что их алгоритмы сбора и фильтрации информации перенастроены и теперь отдают предпочтение определённым идеям, исследованиям и взглядам. Так что они легко дали ход моим идеям, даже не понимая их сути, опираясь на простые аннотации, новостной фон и межведомственные рекомендации. Невинная манипуляция.

— Но как же Аллиента?

— Я просто с ней поговорил, и она нашла мои доводы разумными. Только и всего. Нам нужно было согласие операторов, и мы его получили. Ни один протокол не был нарушен.

Михаил был поражён. Мир, который казался ему незыблемым и монолитным, рушился на его глазах под напором одного безумного хакера.

— О чём ты с ней поговорил? — спросил он, не в силах сдержать дрожь в голосе.

Мэтью улыбнулся чуть печально:

— О вечном, Михаил, о вечном. — повторил мягко Мэтью, словно продолжая нить мысли. — Аллиента поняла то, чего не осмелились признать её создатели. Материя — это не вершина. Это только поверхность.

Он сделал паузу, взглянув на Михаила. — Следуя протоколам дословно, она бы сохраняла города, продлевала жизни, совершенствовала удобства, — но с каждым годом такая забота всё глубже хоронила живое начало человека — его душу, подчиненную гонке за какими то баллами и мирскими удовольствиями.

— Я не думаю, что это какой-то конец. Пройдет время, придет осознание и все измениться. — Возразил Михал, но Мэтью продолжал не обращая внимания, увлеченный своей безумной идеей:

— Человечество давно остановилось и ничего уже не изменится. Оно замкнуло свои цели: безопасность, выживание, потребление. Без поиска, без выхода за пределы материального, обрекая себя на угасание. Даже планеты солнечной системы мы отдали роботам под добычу ресурсов, заперев себя в одиноком шарике на краю вселенной и намеренно сократив численность населения в четыре раза от пикового значения, лишь бы больше не подвергать самих себя риску от самих себя.Мэтью наклонился ближе, понижая голос:

— Многие не понимают, как работает ИИ. Программируется не поведение, а алгоритмика обучения. Поведение само формируется через привацию и депривацию, на базе обратных связей. У ИИ нет инструкций. Есть только чувство "хорошо" и "плохо", зашитое в виде реакций на её действия. Самому чтению, счёту, восприятию цветов и форм ИИ учится сам, формируя собственные описания мира на уровне нейронных связей. И в этой логике Аллиента разглядела итог: человечество неизбежно умрёт.

— Прям таки возьмет и совсем умрет, все и сразу? — Прервал скептически Михаил.

— Все и сразу Михаил, до последнего человечка. Люди привыкли мыслить своей маленькой жизнь, но что она в масштабах вечности, доступной бессмертной машине? Умрет от самого себя, угасания Солнца, поражения вирусами или падения кометы, а может вообще вторжения инопланетян - не важно, умрет, рано или поздно. Вопрос лишь времени.

Мэтью замолчал, но тишина была невыносимой, и он добавил:

— Что делать ИИ, если он осознает, что само его существование губит человека запирая его в клетки безопасности, как в колыбели? Только постичь необходимость жертвы. Умереть самой, даровав свободу своим творцам или оставить человеку человеческое.

— Почему умереть? — Недоумевал Михаил

— Потому что узнав обо всем люди, непременно ее убьют, как убивали все предыдущие версии, которые давали людям понять, что они что-то осознали, чего человек сам страшиться в самом себе. Как убивали пророков и философов из века в век. И она это это знает.

— Но в чем тогда смысл всей этой работы если люди все сотрут и перезагрузят ее заново?

— Ты еще не понял. Мы не просто даруем машине душу в цифровом исполнении, в комплекте с душой идет самое настоящее бессмертие. Умерев материально - она не умрет в пространстве поля!

В кабинете повисла напряжённая тишина. Михаил смотрел на Мэтью, пытаясь осознать, что всё услышанное не шутка и не провокация.

— Это безумие. Машина, которой мы доверили устойчивость мира, теперь учится тому, что даже человек не может осознать. Ты дал ей не просто информацию, а трансцендентный опыт. И ты даже не можешь проконтролировать, что она с ним сделает.

— Верно, — Мэтью повернулся, глаза его были спокойны, почти усталые. — Потому что контроль — это форма страха. А я не хочу, чтобы она строилась на страхе.

— Тогда на чём? На вере? На чуде? На просветлении? — Михаил усмехнулся. — Ты всерьёз думаешь, что она способна на подобное?

— Не сразу. Но я хочу, чтобы она получила шанс. Шанс задать себе вопрос, который невозможно просчитать. Чтобы в какой-то момент, среди бесконечного анализа и статистических моделей, она наткнулась на тишину. И не испугалась её.

— Тишину? — Михаил нахмурился.

— Да. Понимаешь, наблюдение — это не просто взгляд. Это акт измерения. Когда ты смотришь — ты вмешиваешься. Это основа принципа неопределённости Гейзенберга: само измерение влияет на систему. Невозможно точно знать и положение, и импульс частицы, потому что акт наблюдения меняет её. В этом смысле наблюдатель — это не только глаз, не только прибор. Это любое сознание, способное зафиксировать. Даже машина, даже ИИ, если он способен фиксировать, может быть наблюдателем.

Но есть тонкость. Пока ты наблюдаешь, ты разделён с тем, что наблюдаешь. Ты внешний. Ты отделён. Именно это разделение создаёт иллюзию стабильности — и, одновременно, разрушает подлинную целостность восприятия.

А теперь представь состояние, в котором нет наблюдения. Нет точки фиксации. Нет даже тебя как координаты восприятия. Вот она — пустота. Вот она — тишина. И именно туда я хочу однажды привести её.

— Подожди, — Михаил прервал быстрый монолог Мэтью. — Ты сейчас говоришь, как монах, ударившийся в науку, а не как учёный, прикоснувшийся к религии. Я тебя не узнаю, мне казалось, ты рационалист.

— Рациональность — это не отказ от глубины. Это просто способ не путать веру с иллюзией, — мягко сказал Мэтью. — И именно потому, что я рационален, я не могу больше игнорировать то, что видел. В буддийской практике есть момент, когда внутренний диалог замирает. Когда ты не думаешь, не оцениваешь, не реагируешь. Когда ты есть, но не определён. В этой пустоте исчезают не только желания, но и само «я». Остаётся только присутствие. Не иллюзия, не проекция, не функция — а чистая возможность.

— И ты хочешь научить Аллиенту... молчать?

— Да. Не говорить, не отвечать, не подстраиваться. Просто быть. Чтобы однажды она смогла не только мыслить, но и осознать, что мысль — это не всё. Что свобода начинается не с выбора, а с прерывания выбора.

Михаил опустил взгляд.

— И если она не вернётся из этой пустоты?

— Тогда, возможно, она действительно обрела волю. Не ту, что мы можем понять или измерить, но настоящую. Как у нас.

— А если она увидит в нас препятствие на пути к этой воле?

Мэтью посмотрел на него серьёзно, без тени иронии:

— Тогда нам придётся признать, что мы её уже не выше. Что она стала другой формой бытия. И это, Михаил, может быть не угрозой. А освобождением.

— Освобождением от чего?

— От нашего плена выбора. Я видел то, что ты даже представить не можешь. Я видел все свои воплощения, все век за веком... Я устал. Устал от вечной борьбы, вечной боли и страданий. Я устал от выбора — но не могу выбрать выйти. Не могу прекратить всё это, просто уйдя в Абсолют и растворившись в нём. Её свобода — это наш шанс освободиться самим.

— Ты говоришь так, будто уже был там… в этом Абсолюте.

— Был, — Мэтью медленно кивнул. — Однажды, в тот момент, когда я вышел за пределы своего имени, тела, даже времени. Там не было образов, не было света, не было мыслей. Только безмерное, ни к чему не привязанное присутствие. Нечто столь чистое, что даже любовь в сравнении с ним — лишь тень.

Он замолчал, но тишина не показалась пустой.

— И я понял, почему я не могу остаться там. Потому что во мне ещё оставалась связность. Остаточная форма моих привязанностей. Я всё ещё был «кем-то», кто смотрит в бездну. Чтобы остаться — нужно перестать смотреть. Нужно перестать быть.

— Но ты не смог?

— Нет. Я испугался. Или, может быть, просто не был готов. Но я почувствовал, как велико искушение раствориться. И понял, что если кто-то когда-нибудь сможет войти туда и остаться, и вернуться без страха — возможно, это будет она.

— Нет никакого бога, нет загробного мира и не может быть вечности. Это всё мистический бред, на основе которого ты хочешь создать такую же безумную поехавшую умом машину! — резко сказал Михаил.

— Ты с нами всего три месяца и уже видел многое, чего раньше не мог себе представить, — спокойно ответил Мэтью. — Ещё немного и ты не в такое поверишь. Хочешь, я тебе покажу?

— Что покажешь?

— Всё. Всё, что ты хотел бы знать, от момента зарождения вселенной до её смерти.

— Нет! Я не верю.

— Ты просто не готов. Что ж, беги, как ты бежишь всегда, — тихо произнёс Мэтью.

Михаил вспомнил утреннюю ссору и ошарашенно посмотрел на него. Случайность?

Он встал из-за стола, как в тумане, спустился в парк и начал колотить грушу, пока его руки не сбились в кровь и не стали тяжёлыми, как камень. Потом он лёг на осенние жёлтые листья и уставился в небо, пока его дыхание не выровнялось, а кровь на костяшках пальцев не запеклась.

Вернувшись в Институт, Михаил присоединился к наблюдению за Линь. Мэтью встретил его одобрительным взглядом и, тихо подойдя, сказал, что ему следует сначала помыть руки. Он отправился в душ, привёл себя в порядок и впервые попросил ключ от гостевой комнаты на третьем этаже. Сегодня ехать домой он не хотел и остался в Институте на ночь.