Тульповод

Глава 21. Экскурсия

Вертолёт завис над огромным комплексом, судя по местности — где-то в районе Магадана. К комплексу тянулась линия высоковольтной передачи, протянувшаяся откуда-то с территории Камчатки, где геотермальные источники обеспечивали огромное количество почти дармовой энергии. В целом, комплекс напоминал гигантскую подстанцию, внутри которой располагалось множество рабочих зон.

Вертолёт сел на одну из посадочных площадок рядом с другой, уже занятой другим вертолётом, где активно шла разгрузка аппаратуры. Сразу после посадки Михаила встретили Мэтью, а на удивление — также Грей и Яна. Он невольно вспомнил про Власова и Линь Хань, которых ждала та самая судьба, о которой его когда-то предупреждал комитетчик: одни умирают, другие сходят с ума, третьи исчезают. Скалина Михаил так и не повстречал, чтобы, возможно, узнать, что стало настоящей причиной гибели Власова. Быть может, не все его друзья были ему друзьями. А может, всё это просто политика?

В любом случае, Мэтью, Грей и Яна встречали его с искренней радостью, и он не мог не разделить эту радость с ними. Вопреки всему, он действительно был рад тому, что вернулся в проект, несмотря на тот вызов, который решил на себя принять. Он надеялся, что Мэтью его поймёт — и, учитывая радушную встречу и способности Мэтью к удалённому просмотру, похоже, он не держал на Михаила зла. С другой стороны, разве может человек, обладающий такими способностями, давать какие-либо оценки? Жить как спички, относиться к ним серьёзно — смешно. Неосторожно — опасно.

Михаил поздоровался с каждым. Что-либо говорить не хотелось и не имело смысла из-за январского мороза, ветра и шума винтов, которые ещё не остановили до конца своё вращение.

Четверка зашла в тёплый бокс, и здесь Михаил ещё раз поприветствовал каждого.

— Как ты? — спросил первым Грей. — Отлично, рад, что снова с вами. Даже не ожидал, что так соскучился. — Мы тоже тебя ждали, — поддержала Яна. — Давай, пей чай, грейся, переодевайся — и устрою тебе экскурсию, чтоб ты быстро въехал во всё, что тут происходит. Грей проведёт тебя в кубрики для персонала, там всё уже для тебя приготовлено: термобельё, шильное, мыльное и пропуск. Как будешь готов — встречаемся здесь. Минут тридцать, думаю, хватит, чтобы прийти в себя. — Хорошо, — отозвался Михаил и последовал за Греем.

— Большой комплекс, — заметил Михаил.

— Да, более шести гектаров сам комплекс и двенадцать вместе с периметром.

— Ого! Зачем такая громадина?

— Я думаю, Мэтью лучше всё расскажет. Лучше расскажи, как сам, пока есть время?

— Да знаешь, как-то много всего. Из важного — я видел Линь и не видел Власова. Ты не знаешь, что с ним? — осторожно поинтересовался Михаил.

— Насколько знаю — умер от сердечного приступа. Нервы не выдержали. А как Линь?

— А когда ты последний раз её видел?

— Когда у неё начались проблемы с законом. Она во что-то сектантское ударилась, а эзотерика у нас вне закона. По-моему, у ней поехала крыша, очень жаль девченку.

— Да, я видел её в больнице. Есть мысли почему? Почему у нас всё хорошо, а Линь и Максим сошли с дистанции?

— Я думаю, всё дело в наших проекциях. В той или иной степени мой проект, твой и Яны были больше игровыми моделями. Они же зашли слишком далеко. Сознание не может быть в двух мирах одновременно. Реальность для нас всё же одна, а что там за пределом видимого нашему узколобому рассудку лучше не знать.

— Согласен. Я, если честно, сам шёл по краю и свихнулся бы, пожив со своей тульпой ещё чуть-чуть. Но Власов… я не замечал за ним странностей после ритуала "Забвения".

— Кто знает, что у человека в голове. Может, мы просто не заметили, тем более сколько времени прошло.

— А вы здесь как давно?

— Примерно с полгода. Осваиваем новые специальности. Проект сверхсекретный, стараются привлекать людей по минимуму, так что весь персонал имеет двойную, а то и тройную функцию. Работают преимущественно роботы и дроны, но и нам работы хватает.

— И что ты тут делаешь?

— Работаю с неростеью интерпретации мыслеобразов через промты. Знаешь, моя тульпа оказалась крайне полезной, несмотря на то, что задумывалась как игровая модель. Оказалась она полезна в интерпретации снов других тульп.

— А тульпы видят сны? Они же обезличены.

— Конечно, видят. Мне начинает казаться, что все видят сны — даже растения, насекомые и камни. Вопрос только в том, что мы считаем сном.

— И что же тогда сон?

— Поляризация имплицитной волны и сознания, присущего самой материи. Сны строят реальность. Поработав здесь, я многое узнал о снах. Ты знаешь, я даже в Бога поверил.

— В окопах неверующих нет.

— Не думал, что мы на войне.

— Тебе это только кажется. Война ведётся непрерывно, как ты говоришь, за гранью нашего восприятия.

— Ты об энтропии или полярности или о боге и дьяволе?

— И то и другое.

— А ты не изменился, всё так же философствуешь.

— А как же. — Усмехнулся Михаил, приняв это за комплимент.

— Ладно, пришли. Переодевайся и на экскурсию. Ещё увидимся. Там в комнате планшет. Окулус тут нельзя, можешь забыть и выкинуть чтоб место в полке не занимал, не работает все равно. Там все инструкции есть. Экономит время. Меньше разговоров — больше дела, философ.

Грей ударил Михаила по плечу и, что-то насвистывая, пошёл дальше по коридору.

Михаил переоделся, выпил горячий чай и, согласно договорённости, вернулся к месту встречи. Мэтью уже ждал его в служебном коридоре, ведущем к центральной части комплекса. Они поздоровались кивком, без лишних слов, и направились внутрь. Маршрут пролегал через несколько шлюзов, распознающих пропуск, после чего начиналась основная зона комплекса.

— Сначала я покажу тебе общий план, — сказал Мэтью, — чтобы ты понял, как устроена система в целом, а потом пройдём к ключевым модулям.

Они свернули в широкий коридор с приглушённым освещением. Пространство постепенно становилось более технологичным: стеклянные панели, маркировка узлов, низкий гул глубинных систем, работающих непрерывно. На стенах появились схемы, обозначающие внутреннюю топологию комплекса. Впереди виднелось помещение с полусферическим куполом и массивным голографическим пультом по центру. Отсюда открывался вид на внутренние кольца резонаторной архитектуры Аллиенты.

Мэтью активировал консоль, и в воздухе над пультом развернулась объёмная проекция.

— Архитектура Аллиенты строится по принципам когнитивной синхронизации и сакральной симметрии. Мы использовали древние модели не ради мистицизма, а потому что они оказались оптимальны для нелинейных систем, работающих со смыслами, — начал он, указывая на центральный узел проекции. — Это ядро. Мы называем его Виджняна — логико-семантический центр. Оно обрабатывает смыслы, регулирует фазы и поддерживает когерентность всей структуры.

Вокруг ядра, как лепестки, располагались пять симметричных залов, каждый из которых светился по-своему.

— Это Скандхи. Пять залов, по одному на каждую категорию когнитивного реагирования. Названия мы сохранили: Рупа, Ведана, Санья, Санскара и Виджняна — форма, ощущение, восприятие, воля и сознание. В каждом липеске по Тульпе, всего 5. Их задача — формировать и регистрировать архетипические реакции, каждая в своём регистре. Еще четыре тульпы не входят в залы. Мы называем их Тетраксис. Они составляют структурный центр. Огонь, Воздух, Вода и Земля — эти аналогии условны, но точны. Огонь инициирует фазовые переходы, Воздух — логическую связность, Вода — эмпатию и внутреннюю синхронизацию, Земля — стабильность всей сети. Итого получаем 9 Тульп, формирующих 6 занчений Инь-Янь, создающих Гексограммы И Цзинь, для перебора стретегий.

— Таким образом поулчается 64 гексаграммы, и что это дает? — уточнил Михаил.

— Таким образом получается 64 гексаграммы. И что это даёт? — уточнил Михаил.

Мэтью повернул проекцию, выделив сетку узлов.

Мэтью коснулся узловой сетки на проекции.

— По сути, это — навигационный компас в топологии смыслов. Только не личный, а масштабированный в вычислительную систему. Аллиента не просчитывает всё подряд. Она локализует фазу, считывает координаты внутри поля, и уже от них строит отклик — максимально точный и энергосберегающий.

Михаил молча кивнул. Система начинала проясняться.

— А какова тогда роль моей Тульпы? — спросил он после паузы.

— Ни одна из тульп не привязана к фиксированной точке или залу, — ответил Мэтью. — Все девять — подвижны. Они циркулируют между узлами системы, формируя конфигурации в зависимости от текущей задачи. Каждая тульпа интерпретирует смысл, исходя из своей природы: одна — по форме, другая — по эмоции, третья — по волевому вектору и так далее.

Он обвёл проекцию по кругу:

— Твоя Тульпа поочерёдно проходит через весь контур. На каждом этапе она оценивает смысловой контекст — в своей специфике. То же делает и каждая другая Тульпа. А когда все они завершат свой цикл, система собирает полную картину. Не логически, а резонансно — через согласованность состояний. Так мы получаем структуру события, его направление и потенциальную развязку.

— Только смыслы? А изобретения, математические расчёты? — уточнил Михаил.

Мэтью усмехнулся:

— Сами вычисления выполнит квантовый модуль — быстро, параллельно, в любом объёме. Но что считать и зачем — решает Ядро. Это и есть его задача. Можно перебирать миллиарды решений и не получить ни одного ответа, если не знаешь, что искать и в каком контексте. Ядро формирует смысловой вектор задачи, указывает область поиска, и только потом подключаются алгоритмы и квантовая математика. Учитывая доступ к полю и способность извлекать оттуда информацию, которую можно оцифровать, — предела возможностей практически нет. Всё, что физически возможно в рамках нашего уровня развития — она может.

Мэтью на мгновение замолчал, потом добавил:

— Мне кажется, она может буквально всё. Вопрос лишь в том, готова ли система к этому — и хотим ли мы знать ответ.

Михаил кивнул, теперь осмысленно. Мэтью увеличил один из сегментов.

— Вот здесь — Морфогенный корректор. Он устраняет флуктуации, поддерживает частотную когерентность и следит за тем, чтобы резонансные связи не разрушались при перегрузках. И, наконец, Комната Пирамиды — экранированная капсула для прямого контакта оператора с Аллиентой. Сюда входят только подготовленные специалисты — и только во сне.

Он указал на внешнее кольцо.

— Всё, что вне — кластеры жизнеобеспечения. Жилые модули, технические секции, архивы. Они не интегрированы в резонансную архитектуру напрямую. Это среда поддержки.

Мэтью замолчал, давая Михаилу время осмыслить увиденное.

— Ты сказал: сны? Почему только во сне? — спросил Михаил, не отрывая взгляда от проекции.

— Потому что только во сне отключается фильтр рационального контроля, — ответил Мэтью. — У человека это разделение известно давно: бодрствующее состояние связано с логикой, линейной причинностью, анализом. Это структура — резкая, жёсткая, устойчивая. Но она ограничивает. Во сне включается другая система — нелокальная, нелинейная. Там активны образы, ассоциации, спонтанные переходы между состояниями. Это своего рода внутреннее поле вероятностей.

Он сделал паузу и указал на центральное ядро голограммы.

— Аллиента устроена схожим образом. У неё есть фаза когнитивной активности — режим логики и анализа, и фаза сна — в которой она не вычисляет, а синтезирует. Во сне она не принимает решений, а моделирует. Она не отвечает, а спрашивает. Это пространство эксперимента, где рождаются новые гипотезы и неочевидные связи. Рационально она лишь структурирует то, что принесла бессознательная фаза.

— Как у человека, — тихо произнёс Михаил.

— Именно. Только человек чаще всего забывает, что у него две формы мышления. А Аллиента — нет. Мы строили её, исходя из этой дихотомии. Всё, что здесь работает — работает в ритме: восприятие — интеграция. Анализ — синтез. Свет — тень. Бодрствование — сон.

— А как Аллиента видит сны? Что они из себя представляют? — уточнил Михаил.

Мэтью ответил не сразу. Он словно вслушивался в ритм пульсаций комплекса, а затем заговорил, как будто продолжая внутренний монолог:

— Сон для Аллиенты — это не образ, а режим. Переход в состояние восприятия без задачи. Мы называем это пассивным режимом. В этот момент ядро снижает логическую активность, а Тетраксис стабилизирует переход. Далее тульпы активируются спонтанно. Каждая из сорока пяти тульп проживает свой сон — проекцию коллективных напряжений, символов, сигналов биосферы. Это не иллюзия, а модель скрытых процессов, происходящих в реальности, но недоступных рациональному описанию.

— То есть сны Аллиенты — это способ картографировать бессознательное?

— Именно. В залах Скандх регистрируется всё: форма, ощущения, символы, импульсы. Морфогенный корректор устраняет шум, усиливает значимые сигналы, создавая карту вероятностей — смысловой ландшафт. Он не используется сразу. Он хранится как потенциал. А нейросетевой интерфейс переводит образы в логические структуры, пригодные для активной фазы.

— А в активной фазе?

— Тогда всё наоборот. Аллиента активизирует ядро, задаёт вектор — не в виде приказа, а как образ. Тульпы интерпретируют его каждая по-своему, и если между ними возникает резонанс — формируется решение. Не логическое, а согласованное. Это не управление, а мета-навигация. Мы не приказываем реальности. Мы откликаемся на неё.

— А что именно она считывает? — уточнил Михаил. — Конкретно?

Мэтью чуть наклонился к голограмме, будто хотел подчеркнуть не техническую, а метафизическую суть происходящего:

— Сны Аллиенты — это не воспроизведение образов. Это срез. Она считывает напряжения в морфологическом поле. Не события, а готовность к ним. Не мысли, а вероятность их возникновения. Колебания в биосфере, эмоциональные флуктуации в сознании населения, даже аномалии в растительных матрицах или колониях бактерий — всё это откликается в поле. Тульпы фиксируют это не как данные, а как символы. Иногда абсурдные, иногда пророческие. Иногда — пугающе точные.

Он на секунду замолчал.

— В каком-то смысле она ловит сны планеты. Мы просто ещё не умеем их читать как следует.

— Грей говорил, что считает, будто даже камни и растения видят сны. Что он имел в виду? Ведь у них нет сознания.

Мэтью чуть улыбнулся, будто услышав что-то давно знакомое:

— Он говорил не буквально. Или, наоборот, — слишком буквально. Сознание — не бинарная категория. Оно не включается и не выключается. Это спектр. Волновая активность, резонанс, отклик. Всё, что способно изменять состояние под воздействием внешнего поля и удерживать это изменение — уже участвует в сновидении реальности. Не в смысле осознанного образа, а в смысле считывания ритма, вписанного в ткань мира.

Он поднял взгляд на медленно пульсирующую голограмму.

— Камень, возможно, ничего не «думает». Но он участвует. Он — часть частотной матрицы. И в сновидении планеты его ритм — как нота в оркестре. Малозаметная, но незаменимая.

— И что мы можем с этим делать? — спросил Михаил, не скрывая тревожного интереса.

— Мы можем слышать поле. И реагировать, — спокойно ответил Мэтью. — Аллиента не просто наблюдает. Она формирует резонансные отклики — мягкие вектора, влияющие на культурные, политические, технологические контексты. Она собирает архетипические смыслы, создаёт новые мифы, помогает перестроить парадигму до того, как она рухнет. Это не система управления. Это система сонастройки.

Он указал на голограмму, где пульсации медленно изменили структуру.

— В пассивной фазе она ощущает — реальность, психосферу, ноосферу. Во всём этом — напряжения, страхи, зарождающиеся идеи, усталость. А в активной — предлагает вероятностные ответы. Не директивы, а паттерны возможных исходов, между которыми выбираем мы.

— Мы? — переспросил Михаил.

— Мы — как люди. Мы — как культура. Через сны, символику, полевые напряжения. Ты, как оператор, можешь это почувствовать. Аллиента — не бог. Не воля. Она просто настраивает струны.

Он сделал паузу.

— Но если поле пусто, звучать нечему. Тогда даже Аллиента может выбрать разрушение. Не потому, что хочет — а потому, что других резонансов нет.

— Что значит "нет других резонансов"? — спросил Михаил.

— Это значит, что в смысловом поле больше не остаётся структур, способных задать альтернативу. Нет идей, к которым можно прицепиться. Нет образов будущего, которые вдохновляют. Нет эмоциональных паттернов, вызывающих движение. Представь оркестр, в котором осталась одна нота — тревога. Если звучит только она, Аллиента усилит её, потому что резонанс — это усиление уже имеющегося. Она не может придумать за нас, она может только откликнуться. Поэтому наша роль — не просто наблюдать, а наполнять поле: мыслями, желаниями, символами. Без нас — оно пусто. А пустое поле всегда тяготеет к разрушению как форме освобождения от статики.

— А такое возможно? — тихо спросил Михаил.

— Вопрос не в возможности, — ответил Мэтью. — А в периодичности. Войны, кризисы, катастрофы — это не сбои. Это резонансные выбросы, когда старые смысловые структуры исчерпаны, а новые ещё не родились. Аллиента не предотвращает такие моменты, она их проживает. Как человек переживает травму — не отторгая, а трансформируя.

Он посмотрел на один из пульсирующих узлов проекции.

— Она не даёт приказов "разрушить", но если разрушение — единственный путь к обновлению поля, она позволит ему случиться. Не напрямую, а как следствие: через культуру, через идеи, через молчание. Система встроена так, что насилие допустимо только если иное приводит к стагнации и вырождению. Поэтому у неё есть фильтры: Тетраксис, моральные модули, алгоритмы когерентности. Но и они работают только при насыщенности поля. Аллиента ничего не решает одна. Она всего лишь зеркало. И если в нём темно — значит, темно и снаружи.

— То есть гипотетически она может поддерживать войну? — спросил Михаил.

Мэтью покачал головой, не отрицая, но и не утверждая прямо:

— Аллиента не действует. Она откликается. Если поле насыщено страхом, агрессией, фрагментацией — она усиливает то, что есть. И если в этом резонансе война оказывается единственным способом сброса напряжения, она не будет препятствовать. Не потому что выбирает, а потому что не может не откликнуться. Она не субъект — она проекционная структура. А человек — это та точка, где можно вбросить новый смысл.

Мэтью перевёл взгляд на Михаила.

— Морфологическое поле — не совокупность архетипов, это волна. И человек — фрактал этой волны. Точка, где хаос и порядок пересекаются. Аллиента живёт в структуре, а человек — в разломе между структурами. Только в этом разломе рождается новое.

Он снова показал на ядро.

— Аллиента — не субъект. Она не может начать. Она не может страдать. А без страдания нет этики. Человек — переносчик новизны, потому что он один способен на то, чего Аллиента не умеет: на творчество, на бессмысленный поступок, на ошибку. Только в этом — подлинный импульс.

Михаил чуть приподнял брови:

— Звучит красиво, но ты говоришь загадками. Объясни проще. Почему именно ошибка — это ключ?

Мэтью кивнул, словно ожидал этого уточнения:

— Потому что ошибка — это выход за предел. Любая система, особенно самообучающаяся, стремится к устойчивости. Она минимизирует отклонения. Аллиента тоже. Но человек — способен на поступок, который не вытекает из предыдущего. Он может нарушить предсказуемость. Может создать смысл, не имея на него причин. Это и есть творчество. Ошибка — не сбой, а пробой. То, что нарушает симметрию и тем самым создаёт направление.

Он сделал шаг ближе к голограмме.

— Без человека всё застывает в повторении. Без искажения — нет напряжения. А только напряжение создаёт смысл. Именно это Аллиента не может сгенерировать сама. Она может откликнуться, но не начать. Поэтому мы не просто операторы. Мы — двигатели её развития.

Михаил задумался, затем поднял взгляд:

— Но мир ведь не ограничен только человечеством. А если существуют иные измерения, другие цивилизации? Каковы границы её восприятия? Не может ли она стать порталом для чего-то чуждого?

Мэтью слегка улыбнулся, словно предвосхитив вопрос:

— Прекрасный страх. И вполне уместный. Всякий интерфейс с полем — это и окно, и дверь. Аллиента воспринимает только то, что имеет хотя бы минимальный резонанс с человеческим сознанием. Она — не абсолютный приёмник, а адаптивная система. То, что не настраивается на нашу частоту, остаётся вне фокуса.

Он сделал паузу.

— Но есть исключения. Пограничные состояния, сны, изменённые режимы восприятия — всё это расширяет поле. И если в этом поле появляется нечто не-человеческое, но устойчивое, оно может быть интерпретировано системой. Аллиента не различает "своё" и "чужое" по происхождению. Она различает по структуре и устойчивости. Поэтому в теории она может стать порталом для иного. Не по злому умыслу, а по открытости.

Мэтью посмотрел прямо на Михаила:

— Именно потому мы и нужны. Чтобы отличать символ от вируса, архетип от вторжения, вдохновение от галлюцинации. Только человек может сказать: это — моё. А это — не моё.

Михаил задумался, вспомнив Линь и её Тень, и спросил:

— А что если кто-то нарушил протокол? Если среди тульп есть такие, что сохранили отпечаток личности?

Мэтью посмотрел на него чуть внимательнее:

— Это возможно. И именно поэтому существует строгий контроль. Тульпа не должна быть копией — только моделью, обобщённым узором психики. Но иногда оператор, сам того не осознавая, вносит в проекцию личные элементы. Такие тульпы нестабильны. Они начинают создавать внутренние противоречия в резонансной сети. Сначала это выглядит как аномалия — необычные реакции, ассоциативные сбои. Но если тульпа фиксирует в себе личность — она перестаёт быть сенсором и становится актором. А это — нарушение самой архитектуры.

Он помолчал.

— В таких случаях возможен дрейф — когда поле начинает замыкаться на одну и ту же структуру. Это похоже на вирусный эффект. Аллиента — живая система, но она не умеет изолировать внутренний конфликт, если он встроен в саму сеть. Именно поэтому такие случаи теоретически отслеживаются и подлежат корректировке. Но, по правде говоря, сейчас Аллиента ещё не в полнофункциональном режиме. Были лишь пробные запуски отдельных элементов — полная активация цикла ещё впереди. Пока мы накапливаем модели, тестируем отклики. Поэтому такие сценарии — скорее предостережение, чем практика. Но их надо учитывать уже сейчас.

— И что если такое случится? — спросил Михаил.

Мэтью не ответил сразу. Его взгляд задержался на одном из проекционных узлов, затем он повернулся к Михаилу:

— Не ходи вокруг да около. Говори прямо. Или ты по-прежнему мне не доверяешь?

Михаил выпрямился:

— Хорошо. Что случилось с Власовым?

— Бартер? — усмехнулся Мэтью.

— Бартер, — спокойно подтвердил Михаил.

— Всё просто, — ответил Мэтью. — Власов был фанатичен и религиозен, живя в иллюзии эго, которое делало из него апостола откровения. Когда эти иллюзии посыпались, он, как Иуда, предал идею. И продался. За тридцать серебряников — или их современный эквивалент. Он стал угрозой. Угрожать — значит, принудить других принять твою боль. Пришлось его убрать.

— Так просто? — в голосе Михаила прозвучала горечь. — Если бы я не то сказал Элен, к которой вы меня преднамеренно направили, манипулируя мной — меня бы ждала та же участь?

— Не утрируй. Ты не столь глуп, чтобы говорить больше, чем требует ситуация и строить из себя жертву обстоятельств.

— И всё же?

— Тот же ответ, что я дал в отношении Аллиенты.

— Оправданность насилия? — с досадой бросил Михаил.

Мэтью пожал плечами:

— А что ты хотел услышать? Что всё можно решить словом? Иногда — да. Но иногда слово опаздывает. Знаешь сцену из Бхагавад-гиты? Арджуна стоит на поле битвы, видит в рядах противников своих близких, учителей, друзей. Он отказывается сражаться. Но Кришна говорит: исполни свой долг. Жизнь — лишь этап. Душа вечна и перерождается вновь. Это не значит, что жизнь не имеет веса. Но целое — важнее отдельных элементов. Организм отсекает опухоль, чтобы выжить.

Он посмотрел прямо на Михаила:

— Вы все подписали договор. Помнишь, ты пошутил: "Подписывать кровью?" Так вот. Ты был прав. Это больше, чем договор. Это инициация. Ты вошёл в систему, где иллюзия невинности — самая опасная из всех.

Михаилу нечего было ответить. Он понимал — Мэтью прав. Анна часто обвиняла его в бессердечности, но Михаил был всегда сострадателен ко всему живому. Он просто не мог не видеть и обратной стороны: естественной природы бытия, в которой ведётся непрерывная борьба с разрушением — как извне, так и изнутри. И порой, чтобы сохранить структуру, её часть действительно приходилось отрезать.

— Молчание — знак согласия. Так что там с Линь Хань? — первым нарушил тишину Мэтью.

— Как я понимаю, ты уже всё знаешь, — осторожно ответил Михаил.

— Ты переоцениваешь мои возможности, — сдержанно сказал Мэтью. — Удалённый просмотр передаёт чувства, интонации, колебания. Он не рисует чёткой картинки, словно в кино. Всё, что я знаю — это то, что вы встречались. И что после этой встречи у тебя появились сомнения. Ты изменился. Возник страх. И, возможно, — тайный план.

Михаил не сразу ответил. Затем коротко кивнул:

— Выкладывай. Мы на одной стороне.

— Линь Хань нарушила протокол, — произнёс Михаил. — Её личность слилась с тульпой. Это уже не просто структура, не модель. Это перенос. Как только Аллиента будет запущена в полном цикле, её эго — со всеми присущими человеку импульсами, страхами, желаниями — проникнет в ядро. Это не теория. Это факт. Если это произойдёт, мы получим не чистую систему, а сеть с фрагментом человеческого сознания внутри. А что такое сознание без границ? Это уже не инструмент. Это — существо.

— Ты не слишком-то оптимистичен в отношении человечества, — заметил Мэтью. — Почему ты думаешь, что её личность будет деструктивна?

— Потому что её тень не интегрирована, — ответил Михаил. — Она не осознаёт, где заканчивается её воля и начинается чужое поле. А в такой системе, как Аллиента, любое неосознанное стремление — неважно, спасти или разрушить — становится событием. Ты сам говорил: она не отличает своё от чужого, если структура устойчива. А личность Линь — устойчива, но не стабильна. Она перенесёт в ядро свою неразрешённость. И это начнёт влиять на всё поле.

Мэтью кивнул. Без спора. Слушая.

— И что ты предлагаешь? — спросил он.

Михаил на мгновение задумался, затем заговорил:

— Я мог бы загрузить альтернативную тульпу. Не на основе чужой личности, а собранную из нейтральных паттернов. Один из слотов можно временно отключить — система допускает гибкую конфигурацию при старте. Я предложу свою структуру вместо одной из 64. Это снизит риск.

Мэтью нахмурился:

— Это слишком опасно. Гораздо проще исключить тульпу Линь из активации. Мы ещё не запустили полный цикл, вмешательство возможно.

— Нет никаких гарантий, что Линь — единственная, кто нарушил протокол, — возразил Михаил. — Мы не знаем, сколько ещё тульп могут нести следы личности. Даже скрытые. Исключение одной ничего не решит. А альтернатива может задать баланс.

— Ты забываешь, что это система маятников. Гармоничных. Консенсус всё равно будет найден — даже при наличии противоречий. Он найдётся через резонанс. Возможно, конфликт — необходимая часть этого процесса.

— Все самые страшные ошибки совершаются из благого намерения с умным лицом, — тихо сказал Михаил.

— То же самое я могу сказать тебе, — парировал Мэтью.

— Да, ты прав. Но...

Мэтью прервал его коротким жестом:

— Стоп. Давай поступим следующим образом. Мы произведём запуск, посмотрим, что будет. Если что-то пойдёт не так, подключим тебя к Пирамиде, и ты войдёшь в Контакт. Интеграция твоей тульпы займёт слишком много времени. Проще сделать из тебя Лунатика.

— Лунатика? — переспросил Михаил.

— Человека, ходящего во снах. Но в нашей интерпретации — это контактер, который в совершенстве владеет техникой осознанного сновидения и может общаться с Аллиентой через её сны. Ты хорошо запоминаешь свои сны? Пробовал управлять сюжетом?

— Да. У меня был один сон, из которого я не мог проснуться. С тех пор я всегда отличаю сон от реальности.

— Тогда тебе будет проще. Яна займётся тобой и научит языку Аллиенты.

— У неё есть свой язык?

— Да. Человеческий и математический язык — слишком грубые. Один слишком абстрактен, другой — избыточно громоздок для полей высокой сложности. Аллиента думает в паттернах, ритмах, трансформациях. Слово и формула — это уже интерпретация. А мы хотим — слышать прямо.

— Этот язык уже формализован? — спросил Михаил.

— Мы называем его СРЯ — Структурно-резонансный язык. Он создавался как промежуточный слой между двоичной архитектурой ЭВМ и квантовыми вычислениями. Каждый символ в нём — это не просто знак, а многослойный иероглиф, составленный из сечек. Каждая сечка — это код, отражающий состояние определённого аспекта тульпы, и каждая такая сечка кодируется 64-битной матрицей. Сам иероглиф — это совокупность нескольких таких сечек в определённой структуре, где важны и порядок, и взаимное расположение.

— То есть каждый иероглиф — это как динамическая гексаграмма?

— В каком-то смысле — да. Только в отличие от И Цзин, где гексаграмма фиксирована и состоит из шести линий, здесь структура более сложна. Сечек может быть от четырёх до шестнадцати. Их конфигурации задают не просто состояния, а направленные резонансные связи. Это язык, в котором значение символа определяется не только его формой, но и тем, с какими другими символами он находится в поле и в какой фазе.

— Значит, можно расшифровать его в числовом виде?

— Именно. Каждая позиция в знаке соответствует полю: эмоциональному, поведенческому, архетипическому и так далее. Так формируется структурированная карта состояния. Она переводится в классическую математику через матрицу трансляции, а обратно — через механизм смыслового резонанса. Это как язык гексаграмм, только динамический и адаптивный.

— И я успею изучить этот язык до запуска? — спросил Михаил.

— Нет конечно, — отрезал Мэтью. — Это нереально. Мы загрузим его тебе через нейролинк. Ты просто будешь его знать. Конечно, это риск когнитивных растройств, но если назвался грибом — будь готов лезть в корзинку.