Громко играла музыка. Из-за низких басов потряхивало столик. Сгорбившись на стуле, я невидяще смотрел в пустоту — туда, где, по мнению окружающих, танцевало несколько девушек в покрытых блестками костюмах. От подвешенного над ними шара во все стороны разбегались разноцветные блики, скользили по сцене, столикам, зрителям.
Мне было глубоко плевать на эти огни, на танцующих красавиц, на ритмичную мажорную мелодию. Как заведенный, я повторял про себя совсем другую песню, из репертуара «Голубых беретов»:
«…Только старый ворон устало,
Оторвавшись от стаи, летит.
Наклевался за жизнь свою падали,
Насмотрелся на тех, кто убит.
И не может понять на старости
Отчего на земле столько зла,
Отчего не живется по-доброму,
Отчего пахнет кровью земля?»
Фаргел сидел рядом, деликатно помалкивая. Вроде и не смотрит в мою сторону — а нет-нет да и глянет: справляюсь ли, все ли держу под контролем?
Справляюсь. Держу. Пока, по крайней мере.
Старейший приволок меня в ночной клуб, чтоб я развеялся, чуток расслабился. Расслабишься, как же! Только вспомнишь, во что превратилась квартира, забрызганные кровью стены…
К горлу подкатил комок, будто снова стоял в заваленной трупами комнате. Чего бы ни ждал тогда Старейший, я чувствовал себя обычным человеком: очень тошнило. Запах свежей, еще теплой крови, возбужденно пьянящий любого нормального вампира, у меня вызывал одно лишь отвращение. И омерзение, когда я смотрел на Фаргела.
Нет, тот не спешил приступить к трапезе — безмолвно стоял поодаль, наблюдая муки, отражающиеся на моем лице. Потом взял за руку, поднял в небо, чтобы, промчавшись над паутиной улиц, ввести сюда.
Такова цена моего бессмертия? Или псевдобессмертия? Никто не сможет ответить на этот вопрос: еще ни один вампир не покинул этот мир по причине старости.
Неужели каждый месяц моего существования должен оплачиваться чьей-то жизнью? Жизнью человека, который мог творить, улыбаться; человека, который был кому-то близок и этим близким очень важно, чтобы их любимый продолжал жить. Если я обречен нести страдание другим, не лучше ли перестать существовать самому?
«Взгляните в лица матерей,
Печаль свою им не излить,
И их погибших сыновей
Уже никем не заменить».
Право же, мое небытие — слишком малая цена за счастье других!
Что-то заподозрив, Фаргел устремил на меня внимательный взгляд:
— Ты ни в чем не виноват: я все сделал сам.
На миг я поддался искушению поверить, что так оно и было. На один только миг. Потом собрался с духом и принял нападки совести.
Кто полез выбивать дань с попавшихся на дорог криминальных структур, я или Фаргел? Я, родимый. Кто довел разговор де конфликтного завершения? Папа с мамой?! Тоже я. Старейший вмешался, потому что меня могли убить: ситуация стала опасной.
Фаргел мудр. Он перекидывает сейчас всю вину на себя; как бы заявляет: «Я — виноват», «Я — профессиональный убийца со стажем», «Я — зверь в человеческом облике, вини меня!»
Мудр Учитель, но и ученик честен с собой. Никогда не буду укорять других за то, что учудил сам. Кабы не я, Фаргел и близко бы к этим людям не подошел — разве что случайно. Моими руками оборваны чужие судьбы. Я — убийца! Вурдалак!!
Подброшенный мной столик плавно повернулся в воздухе. Тарелки с нетронутой пищей заскользили по его поверхности, устремились к краю — и огромным градинами полетели к полу. Плевать! — мне было по-настоящему худо. Фонтанчики осколков с мелодичным звоном разлетелись в стороны. Картошка и мясо показали меньшую прыть, но хватило и этого: шагавший мимо парень как раз приостановился, пропуская вперед свою спутницу, на платье которой и пришлась львиная доля угощения. Столик упал чуть позже, угодив на ботинок ухажера, бросившего вперед, чтобы отвести девушку в сторону.
— Твою мать! Чо, совсем……?!! — проревел парень, немедленно нависая над той сволочью, которая только что сделала гадость его девушке и ему лично.
Фаргел грустно вздохнул и отвернулся. Прочие посетители клуба, наоборот, воззрились на безобразников с живейшим интересом. Девушки на сцене тоже ненадолго замерли, но, раз уж музыка продолжает играть, вернулись к своей работе: в конце концов, им за нее платят. Откуда-то возникли двое плечистых парней и резво зашагали в мою сторону. Наверное, чего-то сказать хотят. Что за ночь невезучая?
— Слышь, братишка, — глядя снизу вверх, чуть заискивающе проговорил я. — Извини. Я нечаянно, получилось по-дурацки…
— Ты, урод, не передо мной извиняйся сначала! — молодчик кивнул на спутницу. — Ты перед ней извинись сперва. Если она тебя простит, тогда и я подумаю.
Меня перекосило: откуда ты взялся, такой наглый? Обида обидой, но разговаривай нормально! Сын большой шишки? Или сам по себе отмороженный? Мне все равно, даже выяснять не буду: зарвешься — получишь по шее.
К поле боя приблизились охранники и с ходу вступили в разговор:
— Ребята, что происходил? Кто бил посуду?
— Да этому п… надо е… разбить! — обиженный ухажер повернулся к вышибалам и, брызгая слюной, пояснил. — Чтоб в следующий раз по сторонам смотрел!
Я — человек воспитанный, могу и посмотреть. Послушно завертел головой, лишний раз разглядев окружающий меня людей и нелюдя; многочисленные столики; разноцветные огни, которые, несмотря ни на что, продолжали носиться по кругу. Словом, ничего нового не увидел: посетители все так же держали глазки и ушки распахнутыми; Фаргел по-прежнему маскировался под истукана. Рядом с вышибалами-охранниками встала девушка в униформе официантки.
— В чем дело?
Ась? А, это мне…
Вышибалы смотрели так, что хотелось раздобыть где-нибудь пистолет — и застрелиться. Ну, чего уставились-то? Вам-то какое дело? Ах, да… Я ласково улыбнулся
— Готов возместить причиненный ущерб. И Вам, — легкий поклон прекрасной даме, — и вам, — я устремил взгляд на ухажера.
— Ты, му…ло, на это платье всю жизнь работать будешь! — неожиданно вспылив, рявкнула девица, сразу превратившись в ведьму: увешанный косметикой, дурно ругающийся человек не может быть красивым. И куда мои глаза раньше смотрели? Похоже, я оказался в плохой компании.
— Катя, приготовь счет — вот этому господину, — попросил официантку один из вышибал. Для полной ясности кивнул головой в мою сторону.
Без обид! Любителям швырять тарелки лучше пойти погулять — это понятно. Только рад буду: они мне нужны, лишние разборки?
Шевеля губами, официантка принялась за работу. Стало быть, с администрацией клуба общий язык нашли. Осталось успокоить гневную парочку.
— У меня нет ни малейшего желания всю оставшуюся жизнь отрабатывать ваше платье, — доверительно поведал я. — Просто назовите цену. И, кстати, я извиняюсь.
Девушка горделиво вскинула носик и, промедлив секунду, назвала такую сумму…
Я медленно прикрыл рот. Таких денег я ни то что в руках не держал, даже не видел.
Собравшись с духом, я скептически оглядел наряд дамы:
— По-моему, вы решили, что оно из золота.
— Слышь, тебя за язык никто не тянул, — сообщил ухажер. — Плати.
В отчаянии я повернулся к вышибалам. Те немедленно заинтересовались вычислениями официантки — как-то идет подсчет убытков?
Пришлось вернуться к разобиженной парочке:
— Да вы че, поломались?! Это платье не стоит таких…
— У меня есть деньги, — негромко заметил Фаргел.
— Не хочешь платить, — хищно осклабился парень, — пойдем, поговорим!
— Хотя… можно и поговорить, — флегматично изрек Фаргел.
Меня передернуло:
— Заплати.
Старейший неторопливо вытащил старое портмоне.
— Сколько это будет в евро?
Девица не растерялась, быстро назвала цифру. Конечно, «слегка ошибившись» в свою пользу. Едва я открыл рот, Фаргел успокаивающе положил ладонь на мое плечо. Толстая пачка банкнот легла в руки обиженной дамы. Глаза ухажера жадно заблестели:
— А теперь, — зловеще проговорил он, — поговорим о моей ноге.
— Секунду! — бросил вдруг Фаргел. — Мы заплатили за это платье?
Парень непонимающе хлопнул ресницами.
— Вроде да, — подтвердила девица, пересчитывая деньги
Фаргел возвысил голос, оборачиваясь к окружающим:
— Все слышали? Я заплатил за ее платье.
Народ одобрительно зашумел.
Старейший повернулся обратно:
— Снимай!
— Что? — не поняла девица.
— Платье, разумеется, — вежливо сообщил Фаргел. — Оно теперь принадлежит мне.
— Чего? — недовольно подняла голову дама. — А не пошел бы ты на…! Да один мой звонок — и тебя в половик раскатают!
— Тебе еще позвонить надо — а я уже рядом, — равнодушно сказал Фаргел. — Включите это в счет.
Взяв многострадальный столик в пальцы, он резко свел их воедино. На какое-то время треск заглушил даже музыку.
Старейший безразлично встряхнул кисти и повернулся к девице:
— Снимай, — в ее сторону пошла мощная ментальная атака.
Побледнев от страха, девушка потянулась дрожащими пальцами к застежке.
— Вот и хорошо, — констатировал Фаргел и холодно взглянул на другого любителя денег. — Так сколько стоит твоя нога?
Надо признать, хлопец соображал куда медленнее спутницы. Но когда сообразил… Парень так спешил отдалиться, что налетел на соседний столик. Вместе с ним полетел на пол. Стоя на четвереньках, ухажер отчаянно замотал головой.
— Нисколько, — перевел Старейший. — Инцидент исчерпан.
— Пошли отсюда, — вяло попросил я.
— Ты прав, — к чему-то прислушавшись, согласился Фаргел. — Пора на боковую. Платье заверните.