В Красный лес возвращались молча. Ноэль шел первым, не оглядываясь и ни с кем не разговаривая. Внутри царило черт-те что. Если бы Ноэля попросили описать словами, что же именно происходит, он бы, вероятно, ляпнул какую-нибудь глупость типа «душа чешется». Но было именно так. Мозг буквально зудел от новой информации, которую вывернули на него, перебивая и дополняя друг друга, Грохан и тонко-звонкий паж с раскосыми глазами. Йохан и Ладвиг в основном молчали. Но, судя по лицам, то, что говорили учитель и новообращенный Фурлих, являлось чистой правдой. Даже Сигвард пару раз утвердительно кивнул, не поднимая направленный внутрь себя взгляд. Было от чего голове разбухнуть. Да еще и руки болели, а на ладонях и кончиках пальцев кожа так и вовсе обгорела и слезла. Ноэль даже думать боялся, сколько заклятий и какой мощности он сотворил. Но самое главное было не то, что он за последние сутки наворотил черт-те чего, впустив в себя Тайфеля, а кое-что еще, чем предпочел с окружающими не делиться, оставив эту информацию при себе. Суть тайны состояла в том, что Ноэль стал сильнее, знал то, чего не знал ранее, а еще его рвала изнутри какая-то дикая энергия, вспенивая кровь как крепкий сидр. Она несла его куда-то без устали, без раздумий и без сомнений. Он шел в глубь леса, туда, куда звала его сила, подобная той, что кипела в его крови. Шел по едва заметному светящемуся белому следу на траве, который мог различить явно только он. Не он прежний, а кто-то смотрел вместо него другими глазами на мир, его окружавший. Смотрел и не узнавал.
Теперь лес и правда был живым. Не случайно открывшейся листвой или внезапно появившейся просекой. Не хлестнувшей хулигански по лицу веткой. Нет. Ноэль мог ясно видеть токи жизненной силы в стволах деревьев. Он отчетливо слышал шепот заблудившихся в ветвях душ, и чувствовал их так, как не мог сделать этого раньше. И причина в его новых знаниях и умениях была одна – кое-кто заблудился в Ноэле. Спрятался, но не ушел. Отдал свою силу и знания, но пока не объявил цену на подаренные навыки. Слова, сказанные Гроханом о том, что зло может в любой момент взять верх, упали в душу и проросли сомнением. Ноэль резко обернулся и в который раз поймал на себе взгляд наставника, шедшего чуть позади и справа. Учитель тут же отвел глаза, но до того, как успел это сделать, Ноэль увидел в его взгляде главное – сомнение. Сомнение в том, кто Ноэль теперь такой и на что способен, читалось и в глазах остальных спутников. Единственный, кто смотрел на него открыто и в чьих глазах не промелькнуло ни толики колебания, был Фурлих. Ноэль слабо улыбнулся пажу, а тот, как ни в чем не бывало, подмигнул. Такой легкий и ничего не значащий жест – и так много в нем было. Ноэль почувствовал ровное тепло и вдохнул полной грудью. Зуд сомнения чуть отступил.
– Ноэль, уже темнеет! Да и Сигвард окончательно выдохся, – тронул его за плечо Грохан, сам едва переводя дыхание. Ноэль остановился, принюхиваясь, как гончая. По его подсчетам они не дошли до места, куда его тянуло, всего ничего, но, с другой стороны, всем действительно необходимо было передохнуть.
– Мы с Йоханом сходим за хворостом. Нужно разжечь костер и разбить лагерь, – хмуро обронил Ладвиг, сбрасывая в траву заплечную сумку.
Ноэль покрутил головой и посмотрел наверх, туда, где между кронами деревьев бархатным пологом, расшитым звездами, проглядывало небо.
– Дом, – сорвалось с его губ прежде, чем он сам понял, что сотворил короткое, но мощное заклинание, которого раньше стопудово не знал. Деревья вокруг поляны, на которой они стояли, вздрогнули. Вековые клены с шумом стали медленно тянуть в центр и переплетать между собой густые ветви. Раздался скрежет, откуда-то сверху полетели листья и мелкая труха, и через несколько минут, ко всеобщему изумлению, они стояли уже не под открытым небом, а в чем-то отдаленно напоминающим круглую ротонду. Ее стволы-колонны и крыша-листва надежно укрывали их от возможного дождя и ветра.
– Однако, – пробормотал Грохан и вдруг почтительно склонил голову. Ноэль ничего не сказал и, отойдя к одному из корней-подножий, опустился на землю. Затих и скользнул пальцами за пазуху. Птица, припрятанная и пригретая на груди, не двигалась, но Ноэль мог чувствовать ровное живое тепло и даже смог убедить себя, что слышит слабый стук птичьего сердца. Пока они шли по лесу, он время от времени запускал ладонь за ворот и тихонько гладил атласное оперенье кончиками пальцев. Почему-то это успокаивало. Он словно питал птицу своей энергией и был связан с ней незримыми нитями. Он не мог видеть эти нити, но мог их чувствовать словно пока носил птицу за пазухой, она проросла в его сердце.
Ноэль украдкой обвел всех взглядом, но, казалось, его спутники погрузились в свои дела. Ладвиг с Йоханом скрылись в чаще, занятые сбором хвороста. Грохан колдовал, раздувая огонь, Фурлих чуть поодаль сооружал хитрые силки, чтобы поймать к ужину кроля поупитанней, а Сигвард сидел, как и Ноэль, привалившись к стволу клена, и веки его были опущены. Всем было не до Ноэля. Он осторожно вытащил птицу из-за пазухи и, держа ее теплое живое тельце, уставился на аккуратную птичью голову с острым клювом и плотно закрытыми глазами. С минуту ничего не происходило, но вдруг птичье веко дернулось и без всякого предупреждения на Ноэля уставился живой любопытный глаз. Юноша, не ожидавший такого оборота, вздрогнул и разжал руки. Птица, вопреки ожиданиям, не упала на землю, а легко взмахнула крыльями и, больно вцепившись в кисть острыми коготками, уставилась на Ноэля уже двумя блестящими глазами-бусинами. Юный маг замер, пока черный дрозд изучал его. Крылья птицы подрагивали.
– Ноэль? – раздалось откуда-то из центра поляны. Птица зашуршала-захлопала крыльями и в мгновение ока взмыла вверх под зеленый купол-свод. Описала плавный круг над головой своего спасителя, ловко пролетела сквозь стены-стволы и взмыла ввысь, в ночное небо. Ноэль почувствовал острое разочарование, что-то неуловимое ускользнуло от него. Просочилось сквозь пальцы и укрылось от понимания.
– С тобой все в порядке? – снова позвал знакомый голос. Юный маг встряхнул головой и увидел перед собой Учителя.
– Просто устал, – Ноэль делано зевнул, и Грохан хмыкнул, не поверив ему ни на секунду. Слишком хорошо он знал своего ученика. Хотя именно сегодня не взялся бы утверждать это на сто процентов.
– Куда ты нас ведешь? – мягко спросил Грохан, проигнорировав попытку Ноэля избежать разговора.
– Сам пока не знаю, – вынужден был признать Ноэль. – Меня тянет куда-то, но объяснить я не в силах.
Грохан кивнул и замолчал. Блики костра плясали на его лице, делая из Учителя незнакомца. Он помедлил и спросил о главном:
– Как думаешь, кто это может быть?
Уточнять, о ком именно он спрашивает, не было нужды.
– Арчибальд Петель, конечно! Та еще вражина! – тут же выпалил Ноэль, одномоментно припоминая все, что ему довелось вынести от этого лощеного выскочки. – Ну или на худой конец Маркус Лидсей!
Грохан грустно рассмеялся и повернул к нему лицо:
– Не можешь простить, как они тебя антигравитационным заклинанием перед рождественским ужином оплели, чтобы ты парил над накрытым столом тощим дирижаблем? – Ноэль насупился, а Грохан, отсмеявшись, предложил: – Попробуй еще раз.
– Ну… – Ноэль подобрал с земли острую веточку и задумчиво стал водить ею по земле. – Ронни Киррик мог бы стать хорошим боевым магом. Огненные шары-заклинания его конек.
Они с Гроханом переглянулись и одновременно покачали головами.
– Это может быть кто угодно, – озвучил Грохан лежащее на поверхности. – Если ему хватило навыков и уверенности скрывать свою личину на протяжении семи лет, то я вынужден признать, что мы имеем дело с очень сильным магом. Причем заметь, сильным магом он был еще тогда. В возрасте одиннадцати лет. Я принял его в школу и ничего не заподозрил за все время его обучения. Хотя… у меня была веская причина.
– Это какая еще? – подозрительно скосил глаза Ноэль, не ожидая услышать ничего для себя хорошего. И не ошибся.
– Львиная доля моего внимания была прикована к тебе и твоим каверзам, чудовище! – рассмеялся Грохан, а впрочем, его смехе была грусть. Словно трещина в хрустальном бокале.
Их разговор прервало появление Фурлиха. Тот, вернувшись с добычей и свалив жирные тушки кролей рядом с очагом, глянул на Ноэля со странным выражением лица. После падения Дерхорта они толком не разговаривали, а Ноэлю просто не терпелось показать другу новую, проснувшуюся с нем, силу.
– Ты сильно изменился после… возвращения, – наконец произнес Фурлих, заметив нетерпеливое ерзание Ноэля.
Ноэль энергично кивнул:
– Магия из меня так и прет, – признался он и, не в силах больше терпеть, схватил Фурлиха за руку и потащил его на буксире за собой в густые заросли бука, чьи стволы потемнели после захода солнца.
– Куда ты меня тянешь? – рассмеялся Фурлих, и в этот момент Ноэль остановился. Повернулся к нему лицом, махнул рукой и спросил:
– Ты это слышишь? Чувствуешь? Это лес. Он говорит с нами…
Стоило его голосу затихнуть в дрожащем ночном воздухе, как откуда-то сверху с крон могучих деревьев стали срываться крупные снежинки. Они кружились в воздухе и мягко ложились на землю. Фурлих задрал голову вверх и цокнул языком от восхищения. Одна особенно крупная снежинка коснулась его щеки, вторая щекотнула веки. Снегопад усилился, и Фурлих подставил ладони лодочками.
– Это не снег! – глянул он почти с мальчишечьим восторгом на чудо, сотворенное Красным лесом, который в считанные минуты стал белым. Ноэль любовался вместе с ним, как с неба, кружась и путаясь, трепеща в потоках воздуха и падая сугробами к их ногам, летели невесомые, нежные, белые лепестки. Их было так много, что скоро они устлали всю поляну. Фурлих опустил руки и замер с закрытыми. Его черные волосы, плечи, ресницы были усыпаны благоухающими легкокрылыми соцветьями. Ноэль смотрел на того, кто все время находился рядом, оберегал его, а главное, давно простил то, сделанное, о чем Ноэль даже не подозревал и к чему не имел отношения. Наконец Фурлих открыл глаза и сказал без тени улыбки:
– Ты силен, Ноэль, раз Лес говорит с тобой. И знай: я верю в то, что твоя сущность сильнее Тайфеля. Иди вперед и делай, что должен. За тобой есть кому присмотреть. Я всегда буду тем, кто прикрывает твою спину.
Ноэль порывисто выдохнул, чувствуя, как лапа тревоги потихоньку разжимается на горле. Фурлих тихонько кивнул ему, словно прочитав его мысли, а потом хмыкнул:
– Тебя еще многое предстоит узнать о Тайфеле, Ноэль. Нужно понимать его, чтобы бороться с ним, а свои воспоминания он не отдаст тебе добровольно. Но я помогу. Я хорошо его знал. Слишком хорошо, – при этих словах голос Фурлиха дрогнул. – И тебе следует знать о той, чья любовь делала его сильнее. О черной ведьме. Если ты поймешь, какой она была, ты поймешь какой силы маг мог родиться от таких двух родителей как Ровена и Тайфель.
С этими словами Фурлих взял его за руку и посмотрел ему прямо в глаза своими невозможными, раскосыми, желтыми глазами. Ноэль хотел отвести взгляд, но не смог. Только почувствовал, как целое облако цветов взмыло вверх и медленно закружилось вокруг них, образовав воронку, в центре которой они стояли. Лепестки кружились все сильнее, и голова Ноэля стала кружиться, вслед. Он впал в странный транс, глаза сами собой стали закрываться. В конце концов он не устоял бы на ногах и опустился прямо на траву. Фурлих крепко держал его за руку, медленно опустился рядом, оберегая и следя, как бы никто не потревожил мага.
Наконец наступила тишина и лепестки, один за другим стали опадать. И когда последний лепесток опустился на волосы Ноэля, чистое звездное небо над их головами прочертила тревожная тень вернувшегося черного дрозда. Птица медленно кружила над поляной, не снижаясь, но и не улетая, словно несла вахту и оберегала сон. Ноэль спал тихо, только его лоб хмурился, а уголки губ подрагивали. Сны, тяжелые, древние, что принесла на крыльях черная птица, тревожили душу…
Стройная, высокая, гордая и сильная. Такая, словно ее тонкую нежную белую кожу натянули поверх несокрушимого стального каркаса. Невозмутимая, всегда добивающаяся своего, а сейчас потерянная.
Черноволосая босая женщина с растрепанными волосами стояла на перекрестке посреди пустоши и не отрываясь смотрела на единственное искореженное дерево. Земля под его корнями была разрыта и разворочена, а в колеблющемся дневном воздухе кружили хлопья седого пепла. У ног ее лежал плотный мешок из грубой ткани. Лицо женщины выглядело спокойным. Глаза не отрывались от свежих комьев земли. Губы беззвучно шевелились. Легкие порывы ветра подхватывали случайные слова заклинания, тут же сжигая их и множа пепел в воздухе.
– Первородная госпожа… прародительница и мать всего колдовского… дай сил.
Рука ведьмы легла на пока еще совершенно плоский живот, поглаживая, успокаивая.
– Дай ему силы того, от чьей плоти и крови он пошел… Дай мне ярости и ненависти воспитать его так, чтобы вся земля содрогнулась под его ногами… Дай время воплотить задуманное…
Мешок у ног женщины вздрогнул, завозился и тихонько захныкал. Ведьма потянула завязки на платье, роняя в пыль тонкую ткань, и переступила через одеяние, не чувствуя ни холода, ни ветра. Перехватила поудобнее тонкий маленький кинжал, наклонилась, дернула веревки-тесемки. Детский плач стал громче, словно завидя свет дитя поняло, что наступает конец всему. Лезвие вспыхнуло, и кинжал сверкнул молнией. Крик стих. Ведьма выпрямилась, медленно очертила вокруг пупка алый круг и облизала палец, пачкая рот кровью невинного.
Ноэль вскочил как ужаленный. Во рту стоял железный привкус крови, видимо, он случайно прокусил себе язык. Фурлих сонно заворочался рядом в траве. Вокруг было тихо и мирно. Вся поляна была усыпана лепестками, словно снегом. Ноэль повертел головой и замер – в паре метров от него на ветке сидел черный дрозд. Он моргал черными глазами-пуговицами, коротко клонил голову набок и не отрывал взгляда от Ноэля. Тот завороженно поднял левую руку и замер, приглашая. Дрозд подпрыгнул на ветке, переступил с лапы на лапу и вдруг резко взмыл вверх. Ноэль вздрогнул, но руку не убрал. Птица сделала круг над поляной и, замерев над Ноэлем, не спеша приземлилась на предложенный насест. Ноэль медленно, чтобы не вспугнуть ее, поднял правую руку и легко погладил по шелковому оперению.
– Молодец… молодец… – прошептал он. – Ты показал?
Птица снова склонила голову, словно соглашаясь.
– А еще покажешь? – шепнул Ноэль и приблизил лицо к птичьему клюву. Дрозд замер и пристально уставился в глаза владельцу. Новому ли, старому, да только одному-единственному. Птичьи зрачки замерли и налились алым…