Товарищ мэр

Глава 5

Губернатор, значит. Я в этом теле всего несколько дней и почти ничего не знаю о реальных отношениях Марочкина с сильными мира сего. И притворяться, что меня нет, совсем не по-мужски. Значит, пора познакомиться.

— Не берите, — резко прошептала Кристина, замирая на каменных ступенях парадного крыльца. Лицо её было напряжено, взгляд категоричный. — Это губернатор Князев. Полагаю, он недоволен. Сильно. Возможно, нам для начала стоит уладить…

Я не дослушал ее, коснулся экрана, и на нём появились цифры, как на таймере. Я глубоко вдохнул влажный, пахнущий цветами воздух и поднёс телефон к уху.

— Слушаю вас, Алексей Сергеевич, — произнёс я ровно и спокойно.

В трубке на секунду воцарилась тишина, а затем раздался низкий, густой голос, намеренно растягивающий слова:

— Здравствуй, Евгений, — протянул он моё имя, будто пробуя на вкус. — Ну что, герой? Отошёл от своих подвигов?

Я поймал напряжённый взгляд Кристины. Она, кажется, даже не дышала, её пальцы побелели, с силой сжимая ручку сумочки.

— Я в порядке, спасибо за беспокойство, — холодно ответил я.

Тишина в трубке стала густой и тяжёлой. Потом голос Князева, сдавленный от ярости, прорвался наружу:

— Беспокойство? — прошипел он. — Ты думаешь, я звоню, чтобы поинтересоваться твоим здоровьем? Ты там вообще страх потерял? Ты что, мать твою, творишь? Я тебя зачем поставил? Чтобы ты проблемы плодил?

— А в чём, собственно, проблема? — спокойно спросил я, прекрасно понимая, что такой ответ взбесит его ещё больше. Но мне ведь нужно было понять, что именно его так разозлило.

— Проблема⁈ — его голос стал тихим и приобрёл опасную, шипящую окраску. — Ты в своём уме вообще? Ты че, дурак что ли? На посту второй месяц, а уже звездуешь? Ты что? Не в курсе, как у нас наверху к таким вывертам относятся? Ты меня сильно разочаровываешь, Женя…

На последней фразе запал его ярости иссяк, послышалась усталость. И снова это уже знакомое снисходительное отношение, как к школяру. Надо бы паспорт проверить, может, мне на самом деле и шестнадцати нет. Такое отношение нужно срочно исправлять.

— Понимаю, молодость-дурость, — как-то по-отечески вдруг заговорил Князев, — но у тебя задача была проще некуда: делать, что велят, и не высовываться. А ты что устроил? Этот развод, пьяная езда… Ну что ж ты, Женя, так меня подводишь?

— Алексей Сергеевич, — спокойно сказал я. — Понимаю ваше недовольство, но у меня всё под контролем.

В трубке повисла тишина, затем послышался усталый вздох.

— Под контролем, значит, — тяжёлым тоном произнёс Князев. — Очень хотелось бы верить. Но пока я вижу, что ты только косячишь и косячишь. Будь в тебе хоть капля характера и мозгов твоего отца, этих проблем бы и не было.

Вот так, снова всплыл Михаил Марочкин. Надо бы больше о нём узнать, человек он был явно непростой и уважаемый. Жаль только, что его сына-дурачка по протекции тащат, вспоминая папеньку. А он явно даже не врубался, какое бремя на него свалили. Но что уж теперь? Понятное дело, что мне это всё разгребать.

— Значит так, Женя, — перешёл на деловой тон Князев. — Ни тебе, ни мне скандалы не нужны. Как я говорил, наверху такое не любят, лишний раз их внимание привлекать, себе дороже. Развод твой, хрен с ним, дело житейское. Но вот что жене с секретаршей изменял — это уже скандал. Не скрепно, понимаешь? У нас сейчас, сам знаешь, какая политика. Государство за институт семьи топит, демографию поднимаем. Измена, удар по репутации. Исправляй. Секретарше рот закрой. С женой хочешь мирись, хочешь нет, твоё дело. Но чтобы она о тебе исключительно уважительно отзывалась и измену отрицала. Что до аварии…

— Здесь уже всё решено, — ответил я. — Медицинская экспертиза показала, что алкоголя в крови не было. Причина ДТП неисправные тормоза.

— Выкрутился, значит, — явно усмехнувшись, протянул Князев. — Молодец, хитрожопый. Но сплетни, слухи… Сам понимаешь, народ верит им больше, чем фактам. Так что поднапрягись, репутацию поправь. В детский дом сгоняй, подарки раздай или на улицу какую-нибудь фонарей поставь. Короче, загладь вину.

Я молчал, думая про себя, как же всё просто у этих «буржуев». В моё время такими подачками проступки не замаливали. Вылетел бы из кресла со свистом.

— И ещё, Женя, — продолжил Князев, снова становясь серьёзным. — Ещё один такой косяк, и ты свободен. Там вон твой зам, Гринько или Гунько, стелется половиком и в затылок тебе дышит. Мне вчера не посчастливилось с ним беседовать. Таких жополизов ещё поискать. Ты с ним поосторожнее, он явно тебя подсиживает. Но он кто? Выскочка и хрен с горы, непонятно откуда взявшийся. А ты сын уважаемого человека. Не срами имя отца, докажи делом, что достоин его памяти. А нет, поставлю на твоё место этого подхалима, он уж точно из кожи вон вылезет…

— Разберусь, — сдержанно ответил я.

А что тут ещё скажешь? Негодование Князева мне понятно. Мне и самому поведение Марочкина не по душе. Если б мог, отвесил бы ему парочку отеческих подзатыльников.

Князев снова тяжело вздохнул, затем сказал:

— Разбирайся, и жду тебя через две недели на совещании с главами муниципалитетов. — И, сказав это, он повесил трубку.

Кристина всё ещё продолжала напряжённо смотреть на меня.

— Как всё прошло? — спросила она, как только мы встретились взглядами.

— Нормально, — задумчиво протянул я.

— Вас не отправят в отставку? — Кристина нахмурилась, нервно поправила ремешок от сумочки на плече.

— Да кто ж меня отправит, я же памятник, — усмехнулся я.

Кристина в недоумении моргнула. Кино, что ли, не смотрит современная молодежь?

В этот момент тяжелая дубовая входная дверь в бронзовой фурнитуре распахнулась, пахнув на нас запахом свежеиспеченного хлеба и домашней стряпни.

На пороге возникла женщина лет шестидесяти, растерянно теребящая края фартука. Невысокая, полноватая, с мягкими чертами доброго лица; седые волосы, убранные в аккуратный пучок. Простенькое платье в мелкий горошек, поверх которого белоснежный фартук.

— Евгеша! Родной вы мой! Живехонький! — женщина шагнула ко мне, всем своим существом выражая порыв обнять, но вдруг застыла, смущенно теребя в руках края фартука. Она покосилась на Кристину, видимо, сочла, что при моих подчиненных такие эмоции будут неуместны.

Но чувства, видимо, все же пересилили, в ее глазах заблестели слезы, и женщина вдруг запричитала:

— Я же места себе не находила! Как узнала, что за горе приключилось… Ой, батюшки! И Генка ничего толком не говорит, и все молчат… А мне-то что думать? Всю ночь как на иголках, а утром Кристиночка говорит, домой едете. А какой едете, что там с вами, молчат все, как воды в рот набрали! Ой, да что это я, старая дура⁈ — вдруг резко успокоилась она, снова всплеснула руками и расплылась в добродушной, сияющей улыбке. — Заходите же, заходите, голубчики! Я тут и бульончик вам диетический на куриной грудке сварила, чаю сейчас заварю…

— Это ваша дом работница, — шепнул мне Кристина, — Галина Степановна.

Галина же тем временем засуетилась, пропуская нас в холл, и я, наконец, смог войти в дом и осмотреться.

Мой взгляд скользнул по интерьеру, и я чуть не присвистнул. Твою ж дивизию! Красота-лепота…

Холл напоминал музей, а никак не дом. Гладкий, холодный мрамор пола, отполированные до зеркального блеска дубовые панели на стенах, широкая парадная лестница, спиралью уходящая вверх. Стены украшали картины в массивных золоченых рамах. Чуть подальше громадные кресла и диван из темной кожи с фигурными ножками. Там же стеклянный журнальный стол. Напротив огромный во всю стену телевизор.

И все это венчала чудовищных размеров хрустальная люстра, слепящая десятками лампочек. Одну эту безвкусную махину, наверное, можно было бы продать и обменять на что-нибудь куда более полезное. И на кой-черт одному человеку это все?

В мое время такое богатство мы даже представить не могли. Оно и понятно, ведь такое не нажить честным трудом. Аж злость взяла. В городе детсады закрывают, а у этого прохвоста дворец. Продать бы по-хорошему это все к чертовой матери и вернуть деньги народу!

— Евгений Михайлович, вы, наверное, голодны? — в голосе Галины послышалась трогательная, почти материнская надежда.

— От бульона не откажусь, — согласился я. — Где здесь кухня?

На лице Галины застыло недоумение.

— Да там же, где и обычно… — растерянно пробормотала она, удивленно округлив глаза.

— Она не в курсе? — не столько спросил, сколько резюмировал я и перевел взгляд на Кристину.

— Галина Степановна, — деликатно обратилась к ней Кристина, — у Евгения Михайловича временные провалы в памяти. Последствия аварии.

Галина в ужасе замерла на месте. Ее добродушное лицо вытянулось, побледнело.

— Провалы в памяти? — растерянно прошептала она. — Так это что же получается, Евгеша? Вы меня не узнаете? Батюшки-и-и!

Она схватилась за голову и явно собралась вот-вот вновь разрыдаться.

— Не стоит так переживать, Галочка, — поспешил я ее успокоить, подошел, погладил по плечу. — Это временное явление. Доктор заверил, что скоро память вернется.

— Вы меня Галочкой никогда не называли, — даже как-то обидевшись, закачала она головой, выпучив на меня глаза. — А я-то думаю, что у вас взгляд какой-то не такой, чужой что ли.

— Галина Степановна, — вмешалась в разговор Кристина. — Ситуация так сложилась, что Евгению Михайловичу нужна поддержка и наша всеобщая помощь. И лишний стресс ему сейчас только помешает. Мы ведь можем рассчитывать на вас?

— Конечно-конечно, я всё понимаю, — с готовностью закивала Галина.

— И ещё, это должно остаться строго между нами, — Кристина произнесла эти слова тихо, но твердо. — Ни слова никому. Ни подругам, ни соседкам, ни родне. Вы же понимаете всю серьезность ситуации? Если информация просочится, это будет стоить Евгению Михайловичу и карьеры, и репутации.

— Разумеется, что ж я, дура что ли, трепаться? — Галина даже подпрыгнула от возмущения, а затем сочувствующе посмотрела на меня и вновь запричитала: — Я ведь тут уже пятнадцать лет как работаю. А как мать его сбежала в Испанию, так я же с Евгешой нянчилась, занималась. Михаил, упокой его душу, господи, все на работе да на работе. Евгеша, он же мне как сын родной. Как же я его так подставить-то?

Она вдруг решительно расправила плечи и заявила:

— Будем выхаживать, будем помогать вспомнить. А сейчас давайте-ка на кухню, пока бульон свежий да горячий.

Галина схватила меня под руку и потащила через холл, бросив через плечо:

— А вы, Кристиночка, есть будете?

— О, нет, спасибо, я не голодна, — вежливо улыбнулась та. — Но от крепкого кофе не отказалась бы.

— Так я сейчас, милая, сейчас! — обрадовалась Галя, словно гостья просила не кофе, а сделала ей личный комплимент. — У меня как раз свежемолотый есть.

На кухне, несмотря на её размеры и оснащённость диковинной техникой, пахло так, как должно пахнуть на любой нормальной кухне: бульоном, свежим хлебом и чем-то домашним, уютным. Галина Степановна принялась хлопотать с ловкостью фокусника, управляясь с неведомой техникой.

Я смотрел на это, как на сеанс магии. Какая-то блестящая коробка с подсвеченными кнопками вдруг зашипела и выдала струйку чёрной жидкости, видимо, кофе, судя по запаху. Рядом на столе стояла другая махина со стеклянной дверцей, внутри которой вдруг закрутилась тарелка.

Кухня оказалась огромной, стерильно-блестящей с гранитными столешницами, плитой с двумя духовками и стеной из глянцевых шкафов. Но среди этой холодной роскоши Галина Степановна сумела создать уют: на массивном кухонном острове стояла скромная кастрюлька с бульоном, рядом лежали домашние сухарики и пучок свежей зелени.

— Думаю, что время не стоит зря терять, — сказал я, с некоторым усилием взбираясь на высокий стул без спинки у столешницы. Такие стулья я раньше видел только в гостиничных барах. — Мне бы неплохо прояснить кое-какие моменты.

— Разумеется, — кивнула Кристина, изящно присев на краешек стула, оставив между нами один стул пустовать. Видимо, намеренно создавая дистанцию.

Галина Степановна между тем уже ставила передо мной тарелку с дымящимся бульоном.

— Кушайте на здоровье, Евгений Михайлович, — сказала она, а потом, понизив голос, добавила: — Я вам не мешаю. Я пока займусь стиркой. Если что, я внизу, в прачечной. Буду нужна — зовите.

Она сделала многозначительную паузу и, торопливо зашаркав, удалилась.

Подождав, пока Галина Степановна отойдёт на достаточное расстояние, я повернулся к Кристине:

— Итак, давай по порядку, — сказал я. — Первое: что у нас там за история с детским садом?

Кристина вмиг посерьёзнела, я бы даже сказал, стала мрачной.

— Эта история тянется ещё от вашего предшественника, Игната Макаровича. Это были его договорённости с Кобылянским.

— Мне бы подробнее. Что? Кто? И как они это провернули?

— Схема старая, — вздохнула Кристина, потупив взгляд. — Здание признали аварийным. Обычно такое здание требует сноса или капремонта, а денег в бюджете, разумеется, никогда нет. Сделали заключение у экспертной организации, не за спасибо, разумеется. Аварийное здание сняли с баланса и дальше продают за символическую цену тому, кто возьмёт на себя обязательства по сносу. Естественно, новый владелец не сносит его, а делает ремонт и использует по своему усмотрению.

Я медленно кивнул, глядя на поднимающийся пар над бульоном.

— На какой стадии продажа?

— Здание уже выставлено на торги. По закону требуется тридцать дней для подачи заявок на участие, но… — Кристина горько усмехнулась. — Разумеется, участвовать в торгах будет только Кобылянский.

Я отодвинул тарелку. Бульон внезапно потерял всякий вкус.

— Нам надо это исправить и вернуть детский сад городу и детям, — решительно сказал я.

Идеальные брови Кристины поползли вверх от удивления. Она, кажется, даже растерялась, не найдя что мне сказать.

— Что мы можем сделать? — спросил я.

Кристина на секунду задумалась, её красные коготки застучали по столешнице.

— Во-первых, мы можем инициировать официальную проверку обоснованности признания здания аварийным. У нас есть ещё неделя до закрытия торгов, достаточно времени для создания административных препятствий, — в её голосе появились деловые нотки.

— Что нам дадут эти препятствия?

Кристина смотрела на меня с растущим интересом, я бы даже сказал, с азартом. Её пальцы замерли на столешнице, и она продолжила:

— Формально, мы выиграем время. Проверка заморозит торги до её завершения. Но по существу… — она внимательно изучила моё лицо, будто проверяя, можно ли говорить прямо. — Мы создадим прецедент. Вот только я бы вам не рекомендовала лезть на рожон. По сути, получается, что вы готовы оспаривать решения предшественника. Это предупредительный выстрел.

— Выстрел в кого? — усмехнулся я. — В Кобылянского?

— В систему, — чётко ответила Кристина. — Хабаров, Кобылянский, Гринько, администрация — они все звенья одной цепи. Сделаете так, и по сути, объявите им войну.

Она вперила в меня заинтересованный взгляд, изучая реакцию.

— А Хабаров, это у нас кто?

— Прошлый мэр. Игнат Макарович.

— Надо же, фамилия какая говорящая. Это получается, тот, который сейчас сидит? — нехорошо усмехнулся я.

В ответ Кристина лишь кивнула.

— А с хрена я должен выполнять какие-то договорённости взяточника и уголовника? — с негодованием спросил я.

Кристина сохраняла ледяное спокойствие, но лёгкая улыбка играла в уголках её губ, а в глазах читалось удовлетворение.

— Формально, — осторожно начала она, — потому что муниципальные обязательства имеют силу независимо от смены лиц. Но, если говорить откровенно, вы меня удивили.

— То-то ещё будет, — улыбнулся я и подмигнул ей.

Кристина вздохнула и закатила глаза, но уже как-то не так, как прежде. Не так холодно, что ли.

— А, и ещё, — вспомнил я. — Что там насчёт Гринько? Второй день про него слушаю и ни разу ничего хорошего не услышал. Его уволить бы к чертям и никаких проблем.

— В общем-то, можете и уволить, но так резко это делать не рекомендую. Настроите против себя всю администрацию. Резкое увольнение вызовет если не саботаж, то мощное сопротивление. Половина аппарата может встать на дыбы.

— Значит, нужно действовать осторожно, — заключил я.

Кристина кивнула:

— Сначала необходимо найти ему замену. Подготовить почву. А потом уже увольнять. Но для этого нужны веские основания. Либо серьёзный провал, либо компрометирующие материалы.

— Основания найдутся, — уверенно сказал я. — У таких людей всегда найдется за что зацепиться. Тут даже сомневаться не стоит.

— Это будет непросто, — усмехнулась Кристина. — Гринько очень осторожен.

— Тем интереснее, — улыбнулся я. — Любая система имеет слабые места. Нужно лишь найти их. Кстати, ты так осведомлена во всех делах. Похвально. Но, насколько я понял, ты работаешь моим секретарём всего ничего. До этого была некая Анжелика…

— Да, — Кристина как-то резко переменилась, кажется, даже смутилась. — Одинцову вы были вынуждены уволить. Это было разумное решение. А я просто восстановлена в должности. До этого я работала пять лет на Хабарова.

— А-а-а, вот, значит, как? — удивлённо вскинул я брови. — Получается, и вернуть тебя на должность было разумным решением. Это очень хорошо. Мне с тобой повезло.

Кристина сдержанно улыбнулась, но было видно, что ей это польстило.

В это мгновение где-то из глубины дома послышались быстро приближающиеся шаги. На кухню влетел явно чем-то обеспокоенный Гена. В руке он сжимал какие-то документы. Он встревоженно взглянул на меня, затем перевёл взгляд на Кристину и мрачно произнёс:

— Кристина Игоревна, вы бы не могли нас оставить?

— Да, разумеется, — кивнула она, ловко спускаясь со стула. — Мне как раз уже пора. Нужно съездить в администрацию: разведать обстановку, да и работы немало. На связи, Евгений Михайлович. Я вечером заеду, подготовлю материалы и приступим к восстановлению вашей памяти.

Коротко кивнув на прощание, она стремительно вышла, чётко отбивая каблучками ритм по мрамору. Я не сразу сумел отвести взгляд от её стройного силуэта.

Гена тем временем грузно устроился рядом на стул и швырнул на стол папку с бумагами.

— Говори, — потребовал я.

— Дела хуже некуда, Женек, — мрачно изрёк Гена.

— Не тяни, в чём суть?

Он тяжело вздохнул, беспокойно посмотрел на документы и выдавил:

— Похоже, на тебя было покушение, Женек.