Товарищ мэр

Глава 14

Повисла гробовая тишина. Сначала все трое недоуменно переглянулись. Ермаченко снисходительно усмехнулась.

По всей видимости, эта троица решила, что на Марочкина нашла какая-то блажь, и он это, в общем-то, не всерьёз.

— Евгений Михайлович, — в голосе Маловичко слышались снисходительные нотки, она растянула губы в елейной улыбке, — этот вопрос ведь уже давно решён. Зачем ворошить прошлое?

Остальные двое, явно поддерживая зама по хозяйству, тоже снисходительно заулыбались, глядя на меня как на несмышлёного дитяти, который вдруг решил учить жизни взрослых.

Ну что ж, я к этому был готов. Ещё вчера Кристина сообщила, что фактическая независимая экспертиза проведена, и документы будут к утру. Для официальной проверки потребовался бы месяц. Слишком много бюрократических проволочек.

С невозмутимым видом я открыл папку. Передо мной лежали два заключения: одно настоящее, которое мы провели неофициально, и второе официальное, но по сути липовое и абсолютно лживое.

— Итак, — начал я, обведя троицу холодным взглядом, затем принялся читать документ вслух: — Экспертное заключение о техническом состоянии… Так-с. Здание муниципального бюджетного дошкольного образовательного учреждения «Колосок». Адрес объекта: город Жданогорск, улица Ленина, дом сорок два. — Я поднял на них глаза, какое-то время исподлобья буровя взглядом Гринько, а после продолжил: — Фундамент: неравномерная просадка, трещины шириной до восьми миллиметров, локальные вывалы кладки. Ох, мама! Как оно ещё только не рухнуло? — наигранно ужаснулся я, ясно давая понять, что это сарказм.

Помолчал, глядя на замов. Маловичко нервно заёрзала на стуле, покосилась на Гринько. Тот сохранял маску равнодушия, но его правая рука непроизвольно сжала подлокотник кресла.

— Продолжаем. Несущие стены: сквозные трещины в кирпичной кладке, отклонение от вертикали на сто двадцать миллиметров. — Я вскинул брови. — Перекрытия: прогибы железобетонных плит до одной сотой пролёта, коррозия арматуры, отслоение защитного слоя бетона. Такое, конечно, никуда не годится. Кровля: частичное обрушение стропильной системы, протечки на семьдесят процентов площади. — Я снова взглянул на них и воскликнул: — Это что ж получается? Выходит, там вообще крыши нет! Бедные, конечно, дети. И последнее, просто гвоздь программы: инженерные системы. И здесь — просто полный комплект. Аварийное состояние электропроводки! Утечка в системе отопления! Отсутствие вентиляции! Непонятно, зачем родители так возмущаются? Кто в своём уме отведёт в такое здание родную кровиночку? Ну не сумасшедшие ли?

Я снова обвёл замов испепеляющим взглядом и холодно добавил:

— Это официальная экспертиза, которая признала здание аварийным.

— Всё верно, здание действительно аварийное, — даже глазом не моргнув, уверенно заявила Ермаченко.

Я усмехнулся, перевернул заключение так, чтобы видели все.

— А теперь смотрим, чьи подписи здесь стоят. Инициатор проверки: Ермаченко. Заключение профильного заместителя: Маловичко. И что тут у нас ещё? — я вытащил ещё один документ. — Постановление о выставлении на торги — Гринько.

— Всё правильно, Евгений Михайлович, — затараторила Маловичко. — Процедура выполнена без нарушений, все как полагается, все подписи на месте. В том числе и Тарасова.

Я кивнул и достал второе заключение. Наше. Молча положил его на стол поверх постановления о торгах.

Вся троица склонилась над листком. Первым поменялся в лице Гринько, бросив на меня короткий, но обеспокоенный взгляд. Я не дал им дочитать, забрав документ.

— А это уже моя личная независимая экспертиза, — отчеканил я. — И она установила, что эксплуатация детского сада возможна без ограничений. Дефекты носят исключительно косметический характер и не влияют на несущую способность. Никаких ужасов с провалившейся крышей или неисправной проводкой не имеется.

Я замолчал. Замы застыли.

Я же наблюдал, как маски равнодушия и снисходительности разом сползли с их лиц, обнажив напряжённую настороженность. Воздух в кабинете застыл, густой и недвижимый.

Первой не выдержала Маловичко, истерично хохотнув:

— Это какая-то шутка?

— Вам смешно? — я вперил в неё суровый, бескомпромиссный взгляд.

Маловичко нервно провела рукой по горлу, её взгляд метнулся к Гринько, ища поддержки.

— Евгений Михайлович, — деликатно обратился Гринько и, слегка понизив голос, добавил: — Вы сейчас серьёзно? Вы действительно не знаете… — он почти перешёл на шёпот, растянул рот в мерзкой улыбке, — как у нас здесь всё устроено?

Я холодно улыбнулся. Ну и жук, намекать он мне тут вздумал.

— В том-то и дело, Эдуард Максимович, что очень даже знаю и понимаю.

— И? Что вы хотите? — Маловичко подалась вперёд, в глазах мелькнула надежда и где-то даже облегчение.

Ну, разумеется, её блондинистую голову посетила та же мысль, что и Кобылянского: будто я возмущён тем, что со мной никто не поделился.

— Хочу, чтобы наша администрация работала честно и не нарушала закон, — я широко улыбнулся, откинулся на спинку кресла, с удовольствием наблюдая, как все трое меняются в лицах. Как рушится их привычный порядок.

Гринько вдруг изобразил оскорбление и возмутился:

— Ну знаете, Евгений Михайлович, если вы хотите нас в чём-то обвинить!.. — он вскочил с места с крайне оскорблённым видом.

Ну и артист, конечно. А Гринько тем временем продолжал возмущаться:

— Если вы не в курсе, мы люди подневольные и подчинялись вашему предшественнику. Игнат Макарович имел договорённости по этому зданию, и это его инициатива…

— Сядь и угомонись, — резко велел я.

Гринько едва не поперхнулся словами, даже рот приоткрыл растерянно.

— Знаю, что схема принадлежит Хабарову, — спокойно продолжил я, а Гринько медленно опустился на место. — Но не надо мне заливать, что вы никаким образом к этому не причастны и что вас, бедных-несчастных, заставил Хабаров. Уверен, свою выгоду вы со всего этого тоже поимели.

Ермаченко, до этого хранившая ледяное молчание, вдруг заговорила. Её голос был тихим, но каждое слово она чеканила:

— И что вы собираетесь делать с этой экспертизой, Евгений Михайлович? Говорите прямо. Вы собираетесь направить её в прокуратуру? — в её глазах читался открытый вызов.

В глазах Маловичко тут же вспыхнул страх. Гринько поджал губы и бросил недовольный взгляд в сторону Ермаченко. А мне в какой-то миг показалось, что она мне даже где-то подыгрывает.

— По-хорошему, стоило бы, — медленно протянул я.

— Сделаете это, и встанет весь аппарат, — Гринько вдруг взял себя в руки и теперь говорил уверенно и спокойно. — Начнутся проверки, многие начнут увольняться из страха, что их могут привлечь. Некоторые и вовсе быстро испарятся из страны.

Я холодно улыбнулся.

— Что ж, — резко перешёл я к деловому тону, — раз мы с вами здесь говорим откровенно, то и я скажу как есть. Детский сад мы не продаём. И он продолжит работать в прежнем режиме. Но!.. — я многозначительно вскинул указательный палец. — Зданию требуется косметический ремонт, как я уже упомянул.

Маловичко и Гринько переглянулись, а слово взяла Ермаченко:

— Бюджет уже распределён. У нас нет на это денег.

— Нет в бюджете, значит, сделайте за свой счёт. Уверен, откат вы получили за это дельце хороший.

У всех троих на лицах вспыхнуло такое возмущение, будто я им предложил пройтись маршем голышом по площади.

— Евгений Михайлович, я, конечно, всё понимаю, — возмущённо, по нарастающей, как сирена оповещения воздушной тревоги, начала вопить Маловичко, — но! Вы вообще знаете, какие это деньги⁈ Это не меньше пяти миллионов! Где мы, по-вашему, их должны взять⁈

— Отставить вопли, — строго велел я и поморщился. От её крика аж в ушах зазвенело.

— Евгений Михайлович, — осторожно начал Гринько, — если вы думаете, что мы от Павла Кобылянского много получили, то это совсем не так. К тому же, учитывая, что сделка не состоится… Уверен, он потребует свои деньги обратно. А ещё… — он сделал театральную паузу, — у нас могут начаться серьёзные проблемы. Особенно у вас. — Последнюю фразу он произнёс с особым удовольствием.

Да и Маловичко тут же успокоилась и стала веселее от этой идеи.

— Мне не интересно, сколько вы и за что получили до того, как меня назначили, — категорично сказал я. — Но это ваша ошибка, и вам за неё расплачиваться. Собирайте консилиум, привлекайте того же Тарасова или кто ещё участвовал в этой афере, выясняйте, кто сколько наворовал, и скидывайтесь. Но через месяц сад должен быть с ремонтом и работать в прежнем режиме. А с Кобылянским я уж как-нибудь сам разберусь.

И снова удивление. Та же Маловичко и вовсе впала в ступор. Зато Ермаченко странно усмехалась. То ли что-то задумала, то ли её эта ситуация откровенно веселила.

— Но ведь есть процедура, нужно создать фонд, составить смету… — начала что-то мямлить Маловичко.

— Вот и отлично, — перебил я её. — Значит, работы у вас немало, так что не смею отвлекать. Всем спасибо, все свободны.

Замы какое-то время мешкали, явно пребывая в шоке, а затем молча и нерешительно поднялись. Гринько покраснел, внутри он явно весь кипел от возмущения и моей наглости. Он, как-то странно скукожившись, первым направился к выходу, стараясь не смотреть в мою сторону. Маловичко, всё ещё не пришедшая в себя, неуверенно последовала за ним, пошатываясь на высоких каблуках.

Последней зашагала прочь Ермаченко. У самой двери она обернулась, и на её губах промелькнула странная, почти одобрительная улыбка. Кивнула мне коротко и чётко, будто говоря: «Наконец-то». Затем бесшумно вышла, прикрыв за собой дверь.

Что ж, первый удар я нанёс. Шороху я им навёл знатного, тут сомневаться не стоит. Ткнул палкой, так сказать, в змеиное гнездо. И теперь оставалось только ждать, что они предпримут.

Возможно, как намекнул Гринько, структура управления действительно может посыпаться, и крысы побегут с корабля. Но в таком случае — туда им и дорога. А если они действительно держатся за свои места, а я почему-то уверен, что держатся, тогда им придётся исправляться.

Не прошло и минуты, как в кабинет влетел Гена, за ним на пороге появилась Кристина.

— Ну? Как прошло, Женёк? — Гена озадаченно оглядел меня, будто проверяя на наличие повреждений. — Что ты им такого наговорил? Они с такими мордами повыскакивали! Оксанка чего верещала?

— Прошло достаточно интересно, — уклончиво ответил я.

Кристина, не в силах сдержаться, сделала шаг вперёд.

— И каков результат, Евгений Михайлович?

— Думаю, они сделают ремонт в детсаду за свой счёт. Ну, или мы больше их не увидим, — я откинулся на спинку кресла и позволил себе улыбнуться.

Наступила короткая пауза, которую нарушил Гена, сдержанно присвистнув.

— Ничего себе ты мочишь!

В этот миг телефон, который он держал в руке, пискнул, а после ещё раз пискнул. Генка взглянул на экран, затем хохотнул и сказал:

— Оксанка собирает срочно собрание. Гринько тоже в двенадцать собирает своих. Ишь как засуетились, когда жопы подгорать начали, — и, не сдержавшись, он громко заржал.

Кристина едва заметно усмехнулась, покосившись на Гену, затем перевела взгляд на меня. В её глазах читалось одобрение.

— Пригласи мне ещё Тарасова, — сказал я Кристине. — И пусть прихватит с собой все документы по аварийным зданиям города. И ты мне тоже понадобишься.

Кристина коротко кивнула и ушла выполнять поручение.

— Что ты ещё задумал? — усмехнулся Гена и, хохотнув, спросил: — Заставишь их все здания в городе ремонтировать?

Я задумчиво покачал головой. Гена, поняв, что к шуткам я не расположен, снова уткнулся в телефон и ушёл обратно к дивану.

Тарасов Дмитрий Николаевич являлся начальником управления муниципального имущества и земельных отношений. Он отвечал за аренду и приватизацию городской собственности и, по сути, был ключевой фигурой в любой сделке с муниципальным имуществом.

Пришёл он довольно быстро, осторожно втиснулся в кабинет. Невысокий, коренастый, седой, в коричневом костюме в клетку. В руках внушительных размеров папка, которую он прижимал к груди. Взгляд настороженный, да и сам он какой-то весь зажатый. Даже поздоровался как-то торопливо.

Следом вошла Кристина и бесшумно встала за моей спиной, замерев.

— Садитесь, Дмитрий Николаевич, — кивнул я, наблюдая, как он аккуратно устраивается на краешке кресла.

— Я великодушно прошу прощения, — моргнув, сказал Тарасов, — но тут у меня накладка выходит, Оксана Анатольевна внеплановое совещание решила устроить…

— Я ненадолго вас задержу, — ответил я. — Мне необходимо, чтобы вы предоставили перечень зданий, которые находятся на территории центрального района города и которые находятся в аварийном состоянии. Только, Дмитрий Николаевич, действительно аварийных.

Кристина, которая уже была в курсе задач, добавила:

— Здание должно подходить под застройку.

— Какую? — сощурившись, уставился на неё Тарасов.

— Территория должна быть не менее трёх тысяч квадратных метров.

Тарасов кинул папку на стол и принялся судорожно листать.

— А вот тут у нас дом, уже почти расселён, — затараторил он, — а здесь уже всё рухнуло, это как раз недалеко от центрального парка. А тут у нас вообще пустырь…

— То есть, — перебил я его, — таких вот свободных и проблемных участков у нас предостаточно?

— Разумеется, Евгений Михайлович, — моргнул и одновременно кивнул Тарасов.

— Сможете подготовить мне документы на эти участки до трёх часов дня?

— Если совещание не затянется, через два часа документы будут у вас на столе, — с готовностью сообщил он.

После этого Тарасов ушёл.

Какое-то время мы с Кристиной ещё обсудили текущие дела. Чем больше она вводила меня в курс дела, тем больше я понимал. И тут уже память Марочкина мало чем помогала. По всей видимости, этот дуралей и сам ни черта не знал.

В два часа дня Тарасов принёс необходимые документы. Мы с Генкой и Кристиной просмотрели их и выбрали три участка подходящих под наш запрос.

Затем Генка сгонял в столовую, которая находилась здесь же в здании администрации, только в другом крыле, и мы все вместе пообедали.

В три часа дня мы с Геной покинули кабинет. В коридорах было как-то подозрительно пусто и тихо. То ли все крысы с перепугу попрятались, то ли уже сбежали.

— А где все? — всё же решил я спросить.

— Так это, время уже три часа, — хмыкнул Генка. — Многие свалили по домам. А те, кто работают, документами занимаются. Так-то приём граждан у нас в первой половине дня.

В этот миг из кабинета выскочила маленькая блондинка с куцым хвостиком и в белом платьице в горошек. Увидев нас, она перепуганно округлила глаза и, резко отступив назад, скрылась, захлопнув за собой дверь.

— Это кто был? — спросил я, прокручивая в голове всех сотрудников.

— Да это Софья. Киреева. Помощница Светловой.

Светлову я помнил как начальницу управления информационной политики и пресс-службы. А ещё я помнил, что на следующий день после того, как Марочкин попал в аварию, она укатила в отпуск. Может, она это заранее планировала, но что-то мне подсказывало, что нет.

Мы вышли из здания администрации, на стоянке нас уже ждал Вова. У Генки уже была готова специальная камера для скрытой съёмки — такая малюсенькая, что оставалось только диву даваться. Генка её примостырил. Сумел встроить вместо верхней пуговицы на пиджаке Вовки. Камера была стилизована под черный перламутр, с почти невидимым отверстием объектива в центре.

Я думал, Вова будет нервничать, но он, наоборот, куражился, явно войдя в азарт. Поправил пиджак, деланно важной походкой направился к машине, залихватски подмигнул нам:

— Теперь я, мать его, как Джеймс Бонд! — хохотнул и уселся за руль.

Затем мы с Геной тоже погрузились в «Москвич» и выдвинулись в сторону сталелитейного цеха, принадлежащего Кобылянскому.

Довольно быстро мы приехали на окраину города. Туда, где когда-то были свинофермы, а дальше — и склад, где меня убили. Теперь же тут стоял сталелитейный цех. Массивное здание из металла и стекла. Из труб поднимался пар и дым, за арочными окнами мерцало багровое свечение печей. У входа тяжёлые ворота, рядом эстакада с конвейерами и штабели металлических заготовок.

За цехом открылась неприметная площадка: покосившийся металлический навес с облезлой краской, пара чугунных пепельниц на ножках и обшарпанная скамейка. Рядом сетчатый забор, за ним густая лесополоса. У навеса дымил одинокий рабочий в промасленной, закопченной робе, рассеянно глядя в телефон.

— Это не он, — глухо сообщил Вовка.

Рабочий докурил и ушёл. Ровно в четыре появился Антошка. Я сразу понял: это он. Худой, высокий, с дикими отросшими космами — пряди белёсых волос падали на лицо. Форма на нём, в отличие от рабочего, была чистая, аккуратно заправленная.

— Я пошёл, — бросил Вовка, шумно выдохнул, будто собирался опрокинуть стопку водки, и выскочил наружу.

Мы с Геной остались в машине. За затемнёнными окнами нас было невозможно увидеть.

На всё про всё ушло не больше двух минут. Вовка отдал ему деньги, Антон, опасливо, где-то даже воровито озираясь, вручил ему свёрток. Затем Вова быстро зашагал к машине, попутно, как я и велел, рассыпав и выкинув дурь. Антон же стоял, уставившись в телефон, достал сигарету и закурил.

Генка тем временем смотрел на своём телефоне запись, полученную со скрытой камеры.

— Всё получилось, отлично видно, — коротко кивнул он.

Как только Вова подошёл к машине и заглянул в салон, я кивнул.

— Все получилось. Молодец. А теперь веди его сюда.