Товарищ мэр

Глава 22

Я снова прислушался к звукам наверху: двое пошли проверять комнаты, один направился к лестнице в подвал.

Я сжал пистолет и, пригнувшись, бесшумно проскользнул в тренажёрный зал. А после спрятался за лестницей.

Тихие шаркающие шаги по ступеням. Первый «чистильщик» медленно спускался, держа пистолет наготове.

Я замер и приготовился. Он сделал шаг с лестницы, я уже был сзади. Приставил пистолет к затылку и тихо велел:

— Оружие на пол.

Мужчина напрягся всем телом, затем медленно поднял руку с пистолетом и сказал:

— Не глупи, я ложу.

Он начал опускаться, чтобы положить пистолет, но резко извернулся, попытался выбить оружие у меня из рук. Я успел отскочить, и его удар пришёлся в плечо.

Мой выстрел грохнул в тесноте подвала. Пуля ударила противника в грудь. Не было характерного хлюпающего звука и брызг крови. Только глухой, тупой удар, как по толстой доске. Бронежилет.

Мужчина ахнул, отступил, потеряв на миг равновесие от силы удара. В этот момент я ногой выбил пистолет из его ослабевшей руки. Оружие со звоном отлетело в сторону.

Я не ждал. Рванул с места и ударил его прикладом пистолета по виску. Противник коротко охнул, его глаза закатились, и он рухнул на пол, потеряв сознание.

Конечно, выстрелы не могли не привлечь внимание. Наверху застучали ботинки. Сюда спешили остальные двое.

Я схватил пистолет того, кого вырубил и рванул к Гене.

Генка уже умудрился доползти до Галины и затащить её за барную стойку в углу.

— Гена, лови! — крикнул я и по полу швырнул ему пистолет. Тот заскользил по плитке, Гена быстро схватил его и затаился за стойкой.

Я сам спрятался за массивным дверным косяком у входа в зал с бассейном, прижался спиной к стене, пистолет наготове.

Шаги наверху затихли. Они действовали осторожно, оценивали обстановку.

Тишина длилась несколько секунд. Потом я услышал их голоса: приглушённые, без эмоций. Обменивались короткими фразами. Решали, как действовать.

Я услышал осторожный шорох подошв по бетону. Они двигались с двух сторон вдоль стен тренажёрного зала, приближаясь к двери в бассейн.

Я встретился взглядом с Геной через зал. Мы обменялись немыми сигналами. Он кивнул, а после прицелился в дверной проём из-за стойки. Я же отошёл от своего укрытия у косяка и прижался к стене прямо рядом с дверью, с противоположной от Гены стороны.

Шаги затихли прямо за стеной. Они были здесь.

Первый осторожно заглянул, сканируя взглядом пространство. Смотрел он прямо перед собой, явно не ожидая, что я буду стоять вплотную у двери.

Краем глаза он заметил меня. В тот же миг я вжал ствол своего пистолета ему прямо в висок.

— Брось! — сказал я. — Оба, бросайте оружие.

Но вместо того чтобы замереть, он рванул головой в сторону, одновременно выбрасывая локоть в мое солнечное сплетение. Я едва увернулся, и удар пришёлся по рёбрам. Боль пронзила бок, но я удержал позицию.

Пистолет в его руке развернулся ко мне. Я поймал ствол левой рукой, отводя в сторону, раздался выстрел.

В проёме появился второй. Он видел, как его напарник борется, и поднял оружие, чтобы выстрелить в меня. Но Гена опередил его. Выстрел из-за стойки ударил второму чистильщику в предплечье. Тот вскрикнул, пистолет выпал из его руки.

Первый, воспользовавшись заминкой, вырвался, рванул меня на себя и попытался задушить сгибом руки. Мы рухнули на пол, я под ним. Воздух перехватило.

Второй, невзирая на рану, схватил пистолет и начал шмалять в сторону Генки, прижимая его огнём за стойкой. Стекло от бутылок и стаканов дождём посыпалось Генку иГалину сверху.

Я изо всех сил упёрся коленом в живот первого чистильщика, ослабив хватку, и ударил его в горло основанием ладони. Он захрипел, его пальцы разжались. Я вывернулся, нанёс ещё один удар в подбородок. Он обмяк.

Я сразу же перекатился, спрятавшись за лежак, навёл пистолет на второго, который всё ещё стрелял в сторону Гены. Я выстрелил ему в ногу. Пуля ударила в бедро. Он рухнул с подавленным стоном, потеряв пистолет.

В подвале на мгновение воцарилась тишина, оглушительная после грохота выстрелов. Только тяжёлое, хриплое дыхание и стоны.

Я поднялся, держа пистолет наготове, посмотрел на Гену. Он выглянул из-за развороченной стойки, его лицо было бледным, но в руке он крепко сжимал оружие.

В этот момент сверху, из холла, донёсся грохот, от которого задрожали стены. Сомневаться не стоило, кто-то вышиб входную дверь. Топот множества ног, громкие команды, треск рации. Тяжёлые, быстрые шаги, лязг прикладов, сдержанные, чёткие команды.

— Всем лежать! Спецназ! — раздался мощный, не терпящий возражений голос с лестницы.

Я опустил пистолет на пол и медленно, держа руки на виду, поднялся из-за укрытия. Гена последовал моему примеру, прислонившись к стойке.

— Здесь! — крикнул я в сторону лестницы. — Внизу! Раненые!

— Лицом вниз! Руки за голову! Быстро! — скомандовал первый, появившийся в дверном проёме боец в полной экипировке.

— Это хозяин дома, я его телохранитель, на нас напали, — быстро отчеканил Гена, которого двое бойцов уже держали на прицеле.

Боец в проёме жестом приказал оставаться на месте. Позади него, в темноте тренажёрного зала, мелькали тени и слышались отрывистые команды: «Проверяй углы!», «Раненый», «Мертв», «Группа два, на лестницу!».

Через несколько секунд, убедившись, что прямой угрозы нет, в зал с бассейном ворвались ещё трое. Они двигались как единый механизм. Двое мгновенно обыскали и скрутили пластиковыми стяжками уцелевших «чистильщиков». Действовали жёстко, без лишних слов. Раненому в ногу даже не дали застонать, просто перевернули, скрутили и оттащили к стене.

— Кто хозяин дома? — коротко бросил вошедший крупный мужчина. По манере держаться, по тому, как остальные бойцы замерли, ожидая его команды, было видно, что он старший.

— Я хозяин, — ответил я, не меняя позы. — Второй Геннадий, мой помощник, ранен в ногу. Женщина без сознания, наша экономка. Охрану снаружи отравили. Тот, кто это сделал, мёртв в бассейне. Эти трое, — я кивнул головой в сторону связанных людей, — вооружённые, пришли позже.

Боец на секунду замер, его взгляд скользнул по телу в воде, по Галине, по Гене. Потом он повернул голову и коротко, отрывисто заговорил в рацию:

— Центр, группа один. Обстановка в подвале: нападение на мэра. Мэр цел, один его человек ранен, вторая пострадавшая без сознания, возможно, отравлена. Трое нападавших нейтрализованы, задержаны. Один убитый в бассейне. Прошу допустить медиков и следственную группу. Периметр зачищен.

Он отдал команду, и всё дальше пошло как в тумане. Нас подняли, снова, уже тщательнее, обыскали. Засуетились медики: двое склонились над Геной, накладывая жгут и готовя носилки, другие осторожно переворачивали Галину Степановну, щупали пульс, светили фонариком в глаза.

Сверху доносилась нарастающая суматоха: новые голоса, шаги, радиообмен. Я поднялся наверх. В холле царил организованный хаос. Оперативники оцепляли комнаты, криминалисты уже начинали фотографировать следы борьбы. Через распахнутую дверь было видно, как возятся с отравленной охраной у машин: кого-то уже увозили, над кем-то склонились врачи.

Меня усадили на диван в холле. Подошёл бойкий молодой следователь, с деловым выражением лица. Он достал блокнот.

— Евгений Михайлович, — начал он, официально, но с налётом подобострастия. — Прошу рассказать, что здесь произошло. С самого начала.

Я начал говорить. Спокойно, чётко, на автомате. Версия, которую я уже обдумал: Вова-предатель с личным мотивом мести, отравление, драка, несчастный случай в бассейне. Потом нападение троих вооружённых неизвестных. Мы оборонялись. Я не знаю, кто они и зачем пришли. Возможно, ограбление. Возможно, помощники Вовы.

Я видел, как следователь старательно записывает, кивает. Он задавал уточняющие вопросы: во что был одет Вова, куда именно упал, откуда появились нападавшие. Я отвечал, глядя мимо него, в окно, где за снующими людьми мелькали мигалки машин.

Я ни словом не упомянул о Князеве. Не сказал ни о пистолете на заводе, ни о флешке, ни о том, что Татьяна уже в пути. Нельзя. Пока нельзя.

Если эта информация просочится и дойдёт до нужных ушей, пока у Князева ещё есть рычаги, он успеет уничтожить улики, убрать свидетелей, а меня самого подставить или прикончить.

Нужно было выиграть время. До того момента, как в столице материалы Тани уйдут в эфир. Только тогда правда станет оружием, а не смертным приговором.

Следователя вызвали по рации к входной двери. Он извинился, быстро сложил блокнот и направился туда, оставив меня под присмотром оперативника.

И в этот момент, рассекая толпу суетящихся людей, в холл вошёл Корнилыч. Он был в повседневной одежде: тёмные брюки и рубашка, наброшенная на плечи куртка, — его явно выдернули из дома. Лицо Корнилыча было хмурым, как туча. Он мрачно взглянул на меня, встревоженно покачал головой, медленно подошёл и кивком отрядил караулившего меня бойца в сторону.

— Дела, однако, Женек, — мрачно произнёс он, грузно присаживаясь рядом на диван. — Как тебя вообще так угораздило-то? В своём доме, под охраной… — он развёл руками, и в этом жесте была не столько злость, сколько усталое недоумение.

— Вы же полиция, вот и выясняйте, — отрезал я, глядя куда-то мимо него.

— Мы-то выясним, — кивнул Корнилыч, и в его голосе прозвучала тяжёлая, усталая убеждённость. — Но чую я, встрял ты, Женек, по самые не балуй. Вот на хрена ты вообще на рожон полез? — спросил Корнилыч, и в его вопросе не было злости, а была какая-то почти профессиональная досада.

Без сомнения, Корнилыч уже знал, кто стоит за нападением. Но он явно колебался. Сомневался, доверю ли я ему всю правду, и, главное, сможет ли он, а главное — захочет ли помочь. Возьмёт ли верх его долг начальника полиции, обязывающий действовать строго по уставу? Или страх перед вышестоящими заставит его выслужиться, взяв под стражу и меня, как неудобного свидетеля?

Непростой, однако, предстоял разговор. Но главное, надо было выяснить, какую роль вообще играл сам Корнилыч. А это я выясню, только когда пойму, сколько ему уже известно.

Я посмотрел ему прямо в глаза.

— А ты как думаешь? Сам я полез или у меня выбора не было?

Корнилыч молчал, его челюсть напряглась. Он смотрел не на меня, а куда-то внутрь себя, взвешивая каждый возможный ответ и его последствия. Потом он медленно, с тяжёлым выдохом, покачал головой.

— Выбора, Женек, у людей в нашем положении почти никогда не бывает. Особенно когда в игру вступают такие фигуры, — он едва заметно кивнул в потолок, в сторону абстрактной «верхушки». — Здесь или тебя сожрут, или ты их. Третьего, обычно, не дано. Тут осторожно же надо, продумано. А ты как?

— А я осторожно и продуманно, — холодно ответил я. — Но меня сейчас другое интересует. Ты сейчас в качестве кого сюда пожаловал? Друга? Начальника полиции? Или конвоира, который ждёт команды свыше? Только тут надо хорошо подумать, Корней Корнилыч, чтобы вдруг ненароком не оказаться не на той стороне баррикады.

Я смотрел на него, не моргая. Это был прямой вопрос.

Корнилыч нахмурился, затем нехотя и тихо ответил:

— Мне уже звонили полчаса назад из области. Как только твой сосед сообщил, что в доме мэра стрельба, и мы выслали спецназ… там, наверху, уже знали, — он устало прикрыл рукой глаза и продолжил: — Звонили не для того, чтобы спросить, что случилось. Звонили, чтобы сказать: любые материалы по этому делу сразу наверх, в особый отдел. Никаких утечек в прессу. Мэра изолировать для его же безопасности. Но я сразу почуял, что дело неладное.

Значит, его не посвящали в подробности. Значит, он сам что-то уже узнал от своих оперов, что-то понял, о чём-то догадался. А раз догадался, был шанс убедить его встать на мою сторону.

Корнилыч посмотрел на меня исподлобья. В его взгляде не было трусости, нет. В нем читалась тяжёлая, взрослая ответственность и та самая усталая горечь, которая бывает у людей, слишком много видевших:

— Я, хрен его знает, что с тобой делать, — выдохнул он почти шёпотом. — У меня, сам понимаешь, семья. Дети, внуки. Но и тебя на убой совесть не позволяет…

Он резко замолчал. Уткнулся лицом в ладони, устало потер лоб.

— Значит, поступи по совести или просто подожди до вечера, — спокойно ответил я и взглянул на настенные часы. — Во сколько у нас там вечерний выпуск новостей?

Корнилыч нехорошо усмехнулся:

— Новости? — повторил он. — Если думаешь, что просочится о том, что здесь произошло… Это вряд ли. Соседу твоему велели молчать. Медики, да и мои ребята тоже распространяться не станут. Затылок почешут в курилке, и всё. — Он вдруг прищурился, и его взгляд, тяжелый и подозрительный, впился в меня. — Если ты только сам в сеть что-то слить не успел. Или… успел? — В последнем вопросе прозвучало нечто новое: не просто растерянность, а смутная, колючая надежда. Словно он вдруг, наконец, осознал, что игра может вестись по другим правилам.

— Это происшествие тут не при чем, — отрезал я, а подумав, добавил: — Почти. Но, думаю, ты будешь в курсе еще до эфира.

И в этот миг у Корнилыча задорно зарычал телефон. Он отстраненно вытащил его из кармана. После растерянно посмотрел на экран, потом на меня.

— Слушаю, — бросил он в трубку. Голос ровный, казенный, без единой трещинки.

Я наблюдал, как его прямая спина стала ещё прямее, а плечи слегка отведены назад. Это поза подчинённого, принимающего указания сверху. Он почти не говорил, только слушал, изредка бросая короткие «так точно», «принято», «понял». Разговор длился меньше минуты.

Когда он положил трубку и повернулся ко мне, его лицо изменилось.

Исчезло раздражение и подозрение. Появилось холодное, почти научное любопытство.

— Женя, — обратился он осторожно. Голос его был приглушенным, будто он боялся спугнуть ответ. — Это то, что я думаю?

— Я пока не умею читать мысли… — начал было я, но договорить не успел.

Телефон Корнилыча снова ожил, на этот раз вибрируя короткими, настойчивыми импульсами. Корнилыч взглянул на экран, и его лицо стало пепельным. Он поспешно приложил трубку к уху.

— Да, — бросил он отрывисто.

Я видел, как его лицо вновь стало сосредоточенным. Корнилыч слушал, не моргая, его взгляд стал острым, как шило, упирающимся в одну точку на стене.

— Кирпичный? — переспросил он и бросил на меня быстрый, пронзительный взгляд, полный немого вопроса. — Понял вас. — Он выслушал ещё несколько секунд, кивая в такт. Его голос стал ровным, металлическим, лишённым всяких личных интонаций. — Всё ясно. Поручение будет выполнено. Объект изолирован, периметр под нашим контролем. Группу из центра встретим и обеспечим.

Он закончил разговор и медленно, будто аппарат весил тонну, убрал телефон в карман. Его пальцы слегка дрожали. Он смотрел на меня так, будто видел в первый раз. Но ничего не сказал, а резко вышел, попутно раздавая в телефон поручения.

А мне и не надо было ничего говорить. И так понятно, что пистолет Малевского найден. А значит, Таня добралась до столицы, и всё сделала, как надо.

После следователь снова забрал меня для дачи показаний, теперь в кабинет подальше от посторонних ушей. Видимо, по распоряжению Корнилыча.

Кабинет на втором этаже теперь выглядел чужеродно. Следователь методично задавал вопросы. Рядом сидел оперативник молчаливый, как скала. Воздух был спёртым, пахло чужим потом.

Меня уже сфотографировали, сняли отпечатки. Я говорил медленно, чётко, придерживаясь той же версии, что и ранее: Вова, отравление, драка, нападение неизвестных. Все это им самим предстоит вытаскивать наружу, я же должен выглядеть остающимся в неведении.

За дверью слышались шаги, шорохи, тихие разговоры, отрывистые рапорты. Полиция копошилась в доме, как муравьи.

— Я телевизор включу, — сказал я. — Новости. Хоть немного отвлечься.

Следователь и оперативник переглянулись, но возражать не стали. Я взял пульт и включил небольшой плоский телевизор в углу кабинета. На экране мелькала реклама, затем целый зал взрослых мужчин и женщин обсуждали и осуждали какую-то девицу с огромной грудью и губищами.

Я почти не смотрел, отвечал на вопросы. И потому не сразу понял, что всё началось — лишь краем уха уловил смену интонации:

«…В редакцию поступили шокирующие материалы. Речь идёт о коррупции, злоупотреблении властью и причастности высшего должностного лица региона к тяжким преступлениям, включая убийства…»

В кабинете воцарилась тишина. Следователь замер, ручка над блокнотом застыла в воздухе.

«Это расследование стало возможным благодаря эксклюзивным материалам, поступившим в нашу редакцию. Сейчас мы имеем информацию, что по делу Князева уже запрошена эксгумация останков Евгения Серова, где, по нашим данным, могут находиться и останки ранее числившегося пропавшим без вести Андрея Малевского. Следите за нашими сообщениями, мы держим руку на пульсе и работаем в режиме реального времени…»

Экран снова погрузился в рекламу, а её нарочитое веселье казалось чудовищным кощунством.

— Охренеть! — не выдержав, воскликнул следователь, взглянув ошеломлённо сначала на меня, затем на оперативника, будто ища подтверждения, что он не ослышался.

Опер вытащил телефон, что-то там почитал, затем так же обалдело протянул:

— Тут кипишь. Это ещё и у нас в Жданогорске всё, прикиньте… — но, наткнувшись на мой холодный взгляд, на осуждающий взгляд следака, спохватился и сунул телефон в карман.

Вскоре ведущий вновь появился на экране, лицо его было сосредоточено, а голос звучал ещё более торжественно:

«Нам снова поступила информация, что уже есть подтверждение: в Жданогорске найдено и само орудие убийства Малевского. Пистолет, которым уже занимаются правоохранительные органы».

Ведущий сделал многозначительную паузу, и картинка сменилась на трясущуюся, снятую на телефон съёмку. Ночные вспышки, силуэты людей в тёмной форме у высокого забора.

«И в эти минуты, — голос за кадром стал напряжённее, — нашему корреспонденту удалось оказаться у резиденции губернатора Князева. Как вы видите, там уже идёт операция. По нашим данным, это группа захвата из Главного управления Следственного комитета. Им поступила санкция на задержание…» — Голос вдруг резко оборвался, а вместо съёмки снова появилось изображение ведущего новостей.

Он что-то напряжённо слушал из наушника, кивал, лицо его стало официально-скорбным. Затем, взяв себя в руки, произнёс ровным, телевизионным голосом:

«Приносим извинения, временные технические неполадки. Итак. Повторю для тех, кто только что присоединился к нам. В прямом эфире — громкий скандал, похлеще любого триллера. Губернатор оказался не тем, за кого себя выдавал. Как минимум, он подозревается в организации убийств двух человек. Коррупционные схемы на миллиарды, доказанная связь с криминальными группировками, смена фамилии и биографии в лихие девяностые. И ещё! Эксклюзивные кадры с личным признанием, сделанным ещё десять лет назад самим Князевым на скрытую камеру. Почему ему удавалось так долго скрываться? Кто его прикрывал на самом верху? И главный вопрос — кто предоставил нам эти материалы, рискуя собственной жизнью? Всё это в нашем специальном репортаже, который готовится к выходу буквально через несколько минут. Не пропустите».

Следователь и оперативник засуетились, обменявшись быстрыми взглядами.

— Собственно, на сегодня, пожалуй, всё… Предварительные показания мы сняли, — торопливо проговорил следователь, собирая бумаги. — Вам необходимо будет явиться для дачи более подробных объяснений позже. А сейчас… вам лучше отдохнуть.

— Да-да, все вопросы позже, — кивнул оперативник, уже направляясь к двери. — Вас здесь оставят под охраной, для вашей же безопасности.

Их голоса звучали ровно и профессионально, но в движениях читалась странная, лихорадочная спешка. Они не смотрели мне в глаза, их мысли были уже далеко. В том мире, где рушились карьеры и начиналась охота на ведьм. Им не терпелось вырваться из этого кабинета, чтобы за углом, у служебной машины, с низкими голосами и круглыми глазами обсудить скандал, который они только что увидели в прямом эфире.

Я остался в кабинете один, бездумно глазея на экран с какой-то дурацкой рекламой жевательной резинки, яркие цвета резали глаза. Я ждал единственного сообщения: о его задержании. Чтобы услышать, как его ведут в наручниках. Чтобы знать, что он теперь за всё ответит.

Затем снова эфир. Ведущий, отстранённый и строгий, каменным голосом, без единой лишней эмоции, сообщил:

«Только что поступило официальное сообщение. Губернатор Алексей Князев найден мёртвым в своём рабочем кабинете в резиденции. Предварительно: огнестрельное ранение. На месте обнаружено охотничье ружье, принадлежащее Князеву. Предварительно рассматривается версия о самоубийстве».

Я почувствовал, как в груди растекается чёрная, едкая волна ярости. Трус! Мерзавец!

Стольких людей сломал, столько жизней положил на алтарь своей карьеры, а когда пришла пора ответить по-крупному… Просто сучонок сбежал! Сбежал от суда, от приговора, от возмездия. Не ответил ни за Марочкина-старшего, ни за Малевского, ни за мою смерть.

Триумфа не было. Была только ледяная пустота да усталость, въевшаяся в самые кости. Справедливость не восторжествовала. Её словно украли к меня последней, трусливой пулей.

Да и хрен с ним. Собаке — собачья смерть, и слава ему такая же, поганая.

Я стоял у окна, глядя на серый, спящий город. Город, который, кажется, я только что спас и за который теперь отвечал всецело.

Я знал: на смену одной войне уже шла другая. Не громкая, с выстрелами, а тихая, подлая. С бумажками, интригами и молчаливым саботажем.

Понятно, что место Князева не останется пустым. Его вакуум начнут с жадностью заполнять всякие мелкие пауки и паразиты, которые всё это время прятались в его тени. Им теперь придётся доказывать свою лояльность новым хозяевам, отгрызая куски от того, что осталось. И тут сомневаться не стоит, дойдёт дело и до меня.

Победить чудовище, ещё не значит очистить землю. Теперь предстояло долго и нудно выпалывать сорняки, которые взошли на удобренной его тленом почве. Моя работа только начиналась.