Товарищ "Чума"#11

Глава 3

После панихиды, устроенной на кладбище отцом Евлампием, мы вернулись в особняк. Разрушенной оказалась только его центральная часть, а оба крыла — уцелели. Пескоройка уже принялась за восстановление разрушенного здания, но сколько оно продлится — известно только ей и Создателю.

Мы помянули ушедших героев на кухне, где дух-хранитель накрыл нам скромный стол. Да нам сейчас и немного надо — в живых осталось только пятеро: я, Глаша с Акулиной, отец Евлампий и капитан госбезопасности Фролов. Стыдно сказать, но о Лазаре Селивёрстовиче во всём этом кавардаке мы банально забыли.

Он первым встал на пути главного упыря и мгновенно был отправлен в полный нокаут. Затем его завалило обломками стены, но удачно — практически ничего не расплющив и не сломав. Так он и пролежал там, пока о нем не сообщили вампиры, которые и достали Фролова из-под завала.

Сил у меня практически не было — все они остались в отрезанной бороде Черномора. И как вынуть её оттуда, никто из нас не представлял. Поэтому подлечить товарища капитана удалось лишь самой малой толикой сил, которые я сумел собрать обычным способом — из окружающего эфира.

Так что на похоронах Лазарь Селиверстович не присутствовал — он крепко спал, погруженный в некое подобие комы с помощью зелья Глафиры Митрофановны. Вампиры тихо сидели в винном погребе, благоразумно стараясь не попадаться нам на глаза. И правильно делали, хоть мы и зачли им спасение Фролова.

После поминок я отправил моих девушек отдыхать — ночь была тяжелая, и они совершенно вымотались. Оставшись втроём с дедулей и отцом Евлампием, я спросил:

— Может мне кто-нибудь объяснить, почему так легко умерли трое одарённых? И весьма сильных, разменявших не одно столетие? Ведь насколько мне известно, без передачи проклятого дара их переход на «ту сторону» весьма затруднителен. Ведьмы не умирают «тихо и мирно»…

Я ведь прекрасно помнил, как отдавала концы старуха Акулина из моего будущего — дар противится смерти носителя, не даёт ему перейти грань между миром мёртвых и миром живых. Иногда одарённые, не подготовившие преемника могут мучиться неделями и месяцами, пока не отдадут концы.

— А в нашем случае, раз — и готово! — добил я до логического конца свою мысль. — Как-то не верится мне в такой вот исход, товарищи дорогие.

При слове «товарищи» отец Евлампий недовольно поморщился, но возражать не стал, ибо сам временами становился свидетелем мучений умирающих носителей темного дара. Однако, пока никаких предположений он не высказывал, прикидывая в уме вероятности подобного исхода. Я читал его мысли, но ничего путного ему в голову пока не приходило.

— Слушай, дед, — спросил я мертвеца, — а как с тобой быть? Ты же, вроде бы, умер, а от дара тоже не избавился?

— Ну-ну, как же, не избавился, — усмехнулся Вольга Богданович. — Честь по чести свой дар подготовленному преемнику перед смертью передал. А вот когда меня обратно «призвали», выдернув из сладкого вечного сна, так и обратно передали часть сил общего родового эгрегора.

Я сосредоточился, обдумывая его слова. Родовой эгрегор — это сложная энергетическая система, аккумулирующая опыт и силу всех поколений рода Перовских. Получается, Вольга Богданович не просто вернулся, но еще и получил дополнительную подпитку от предков, а не свой дар обратно.

— То есть, ты хочешь сказать, что у каждого из погибших была возможность передать свой дар? — уточнил я.

— Не просто возможность, — вмешался отец Евлампий, — а непреложный факт! Особенно для таких сильных носителей дара, как погибшие. Иначе, не отошли бы они так мирно.

Вольга Богданович кивнул:

— Правильно. И тот факт, что это произошло, а мы не заметили, говорит о чем-то странном…

И куда, интересно, делось сразу три ведьмовских дара? — спросил я. — Не могли же они просто «в воздух» улететь?

— Не, внучек, не могли! — Сразу отмел это предположение мёртвый старикан. — Защитный купол не пропустит такую энергию — он непроницаем! Блокирует истечение силы вовне напрочь!

Вот оно в чем дело! До меня наконец-то начало доходить, почему я во время схватки с упырём никак не мог призвать себе на помощь своего одноглазого братишку — Лихорук меня просто не слышал. Похоже, защитный купол рубит не только силу, но и любую магическую связь!

Повисло молчание. Каждый из нас понимал серьезность ситуации.

— А ведь есть способ проверить! — неожиданно произнёс отец Евлампий. — Ритуал обратной связи с умершими, прости Вседержитель за то, что я это предлагаю! — И священник истово перекрестился. — Я знаю, есть у вас, ведьмаков, такая метода.

Внезапно Вольга Богданович звонко хлопнул себя по колену:

— А ведь прав батюшка! Может получиться! Они ведь новопреставившиеся покойнички! На сорок дён еще могут на этом свете задержаться, если, конечно, «тёмная сторона» на них раньше не выйдет. А она выйдет — тут сами князья ада в очередь выстроятся, кому их души отойдут. Не кажный день такие чины мрут! Но поспрошать можно… Да… Только для этого нужны определенные условия и артефакты.

— Какие именно? — насторожился я.

— Во-первых, место силы. Во-вторых, их кровь, либо кровь ближайших родственников или прямых наследников. В-третьих, личная вещь каждого из погибших.

— С кровью и вещами — проблем нет, — произнёс я. — А вот с местом силы…

— С этим тоже, — успокоил меня дедуля, — Пескоройка строилась именно на таком месте — месте древней хтонической силы. А выход её — на алтаре нашего родового святилища!

— Прости Господи, что не пресекаю эту поганую бесовщину! — отец Евлампий вновь истово перекрестился. — Учитывайте, что риск призыва таких сущностей — огромен. Мы можем потревожить не только духов погибших, но еще и привлечь нежелательное внимание с «другой стороны»…

— Риск оправдан, отец Евлампий, — твердо сказал я. — Мы должны понять, что же произошло на самом деле. Иначе мы рискуем сами лишиться дара также быстро и непонятно.

— Да ладно! — Легко отмахнулся дедуля-метвец от предостережения священника. — Чего мы не видали на «той» стороне?

Я посмотрел на моих товарищей. Несмотря на усталость и потери, в глазах каждого горела решимость. Мы были готовы раскрыть эту тайну, что бы для этого ни потребовалось и чем бы это ни грозило. Даже священник-инквизитор нам больше не противился, и был готов помогать. Ведь от нашей совместной силы зависело будущее всего мира.

— Когда начнём? — подвел я итог нашей весьма продуктивной беседы.

— А чего откладывать? — поднялся со своего места Вольга Богданович. — Прямо сейчас!

— Сейчас? — Я удивленно посмотрел на деда. — Мы вымотались, девчонки отдыхают, товарищ Фролов без сознания…

— А зачем они нам? — отмахнулся Вольга Богданович. — Невестка к тому же беременна, хоть и светлая у неё голова — обойдёмся и без неё… Ты, я и отец Евлампий — этого достаточно. Священник нервно поправил крест на груди:

— Да, я тоже должен пойти с вами. Но не для участия в ритуале, упаси Господи, а для защиты от того, что может прийти «оттуда»…

В очередной раз за этот день мы направились по направлению к родовому кладбищу. Ведь именно там находилось родовое святилище рода Перовских. Вольга Богданович шел впереди, уверенно вышагивая по аллее, посыпанной голубой мраморной крошкой.

— Послушай, дед, — прервал я молчание, — а как мы получим кровь или личные вещи погибших? Ведь они… того… похоронены?

Старик, повернувшись ко мне, хитро усмехнулся:

— Ты думаешь, старый Вольга Богданович не предусмотрел такую возможность? У каждого из мертвецов нашего кладбища в специальном хранилище в лаборатории есть запечатанный флакон с его кровью и волосами. Древняя традиция, понимаешь ли…

— Традиция предосторожности? — уточнил я.

— Правильно, внучек! — довольный моей сообразительностью произнёс старик. — В нашем магическом мире ничего нельзя делать без надлежащего контроля! Мало ли, кто как решит воспользоваться нашими мертвецами против нас же. Наш род, Ромка, славился великими кровезнатцами, а вот некромантов среди нас никогда не было. Но с помощью крови можно решать не только вопросы живых, но и мёртвых! — наставительно произнёс он.

— Так ты сохранил их кровь?

Дед залез в карман своего камзола и извлек оттуда три небольших флакона с темной жидкостью и холщовые мешочки, перевязанные нитями разного цвета.

— Кровь и личные вещи, — пояснил он, заметив мой вопросительный взгляд. — Кусочки одежды. Всё, что нужно для ритуала.

— Наш пострел везде поспел… — проворчал священник и перекрестился в очередной раз.

Холодный ветер кружил над кладбищем, раскачивая ветви старых дубов. Ослабев после схватки и обилия восстановительных задач, Пескоройка перестала следить за климатом внутри защитного купола. И промозглая осень, наконец-то, добралась и в это благословенное место.

Солнце, скрывшееся за пеленой серых и низких туч, оставило лишь тусклый отсвет на мраморных крестах и обветшалых могильных плитах семейного кладбища. Родовое святилище Перовских виднелось в конце аллеи. Я видел в магическом зрении, что его древние стены покрывали многочисленные руны, словно выжженные в камне.

Мы прошли внутрь, правда, дедуля заблаговременно вручил какой-то оберег священнику, мотивируя тем, что без него он не сможет войти в храм. Батюшка покочевряжился немного, затем перекрестил небольшую костяную безделушку (думается мне, что она тоже была вырезана из кости прародителя Перовских) в виде волка.

Помещение храма, окутанное привычным полумраком, пропускало сквозь витражи лучи света, наполнявшие пространство призрачными бликами — кроваво-алыми, потускневше-золотыми и ледяной синевой. По стенам, испещрённым затейливыми фресками, пробегали тени давних сказаний: сражений, канувших в Лету, и подвигов, о которых помнили лишь древние камни. Казалось, время здесь остановилось, запертое в этих изображениях.

Под массивными, давящими сводами рядами стояли саркофаги — бледный камень, испещрённый узорами и полустёртыми знаками, значение которых, возможно, навсегда утрачено. Густой воздух пах пылью веков и забытым величием, а тишина была такой глубокой, будто само здание внимательно следило за каждым звуком, решая: достоин ли пришелец ступать по этим древним плитам. А к батюшке оно присматривалось с удвоенным подозрением.

Хорошо, что дедуля снабдил его оберегом, иначе священника бы натурально размазало по стенам. Я не сомневался, что так бы и было. Незваным гостям сюда дороги не было. А для нас Перовских, и родичей наших, в этом торжественном молчании, под суровым взглядом вечности, даже тревога угасала, сменяясь странным, почти болезненным умиротворением, будто душа подчинялась незримому шёпоту этого священного места.

— Вот и место силы, — пробормотал Вольга Богданович, останавливаясь перед алтарём. — Здесь хтонические энергии выходят на поверхность, как лава из вулкана.

Отец Евлампий нервно одёрнул рясу:

— В последний раз предостерегаю: мы не знаем, какие существа могут воспользоваться вашим ритуалом. Они могут притвориться душами погибших, а потом… — священник умолк, глядя на нас осуждающе.

— Мы и сами с усами! — хохотнул дедуля, заставив монаха поморщиться.

— Прости Господи! — прошептал священник. — Вы еще те исчадия…

— Мы будем осторожны, отец Евлампий, — пообещал я монаху и повернулся к деду. — Что дальше?

Старик разложил флаконы с кровью на алтаре, аккуратно расстелил холщовые мешочки и достал из складок одежды нож с костяной рукоятью. На этот раз он воспользовался каким-то другим клинком, не тем, что хранился в нише за алтарём.

— Кровь — проводник души, — проскрипел он, — а личная вещь — якорь, чтобы приманить дух. Но сначала нужно активировать алтарь. Дай руку князь Перовский…

Я протянул ему руку, и он провёл лезвием по ладони, и тёмные капли упали на камень. — Еще твоя кровь усилит связь, — прошипел он, смешивая мою кровь с содержимым флаконов.

Отец Евлампий отступил к краю ротонды, чертя в воздухе кресты и шепча молитвы. Стены святилища поглотили шёпот священника, словно древние камни жадно впитывали любое проявление человеческой активности. Кровь на алтаре заструилась, как живая, переливаясь в лучах витражного света, и вдруг вспыхнула густым багровым пламенем.

— Услышьте, мертвые! — прохрипел дед, и его голос прозвучал странно — будто не только он его произнёс, а ещё кто-то, вторя его словам.

Пламя алтаря рванулось вверх, осветив своды храма чудовищными тенями, и вдруг резко наступила тишина. Огонь сначала опал, а затем и вовсе погас, но на его месте осталось дрожащее «марево», словно мерцающая пелена горячего воздуха, разделяющего миры — живых и мёртвых. Воздух сгустился, наполнившись запахом прелых листьев, мокрой земли и свежей крови, которой я основательно окропил алтарь.

И тут я услышал шорох. Почти неслышный. Как будто кто-то осторожно провёл пальцами по камню стены за моей спиной. Я резко обернулся. Из темноты между саркофагами медленно выползла чья-то неясная тень. Форма её была почти человеческой, но слишком угловатой, неестественной, будто кости под кожей ломались и срастались заново. Она двигалась прерывисто, рывками, как будто её тянули за невидимые нити.

— Кто ты?.. — вырвалось у меня, но дед резко сжал мою руку:

— Молчи!

Я резко заткнулся, а тень замерла. Потом её голова медленно повернулась ко мне, и в темноте засветились два бледных огонька. Как глаза.

— Ты звал мёртвых. Я тоже их зову… — прошелестело в воздухе.

Голос звучал так, будто раздавался из ржавой металлической бочки. Священник за спиной изумлённо ахнул, но дедуля погрозил ему своим сухоньким кулачком, и он замолчал. Дед выпустил мою руку и шагнул вперед, костяной нож подрагивал в его пальцах.

— Мы звали не тебя, Перевозчик!

Колючие мурашки побежали по моей спине: вот оказывается, кто это — вечно старый Харон, перевозчик душ на тот свет. А батюшка-то оказался прав в своих опасениях — на наш зов откликнулся совсем не тот, кого мы ожидали увидеть. Тень медленно качнулась, будто рассматривала нас.

— Меня не надо звать — я сам прихожу. Я не мог не воспользоваться случаем попасть в вашу вотчину. Что-то вы все — Перовские, не спешите уйти за Грань жизни, как-то подзадержалась ваша семейка на этом свете…

Тень расплылась в широкой ухмылке, и вдруг её контуры стали чёткими, словно кто-то прорисовал её углем на фоне полумрака. Перед нами стоял высокий, сгорбленный старик в лохмотьях, с шелудивой и покрытой гнойными язвами кожей. В его руках была длинное черное весло, кривенькое и неказистое — явно ручной работы, а за спиной — полуразвалившаяся лодка, будто вросшая в каменные плиты пола родового святилища.

— Лодка? — не выдержал я, усмехнулся я. — И где же твоя река, Харон?

Перевозчик тоже усмехнулся, и его крепкие, но отчего-то абсолютно серые зубы блеснули, как мокрые речные камешки.

— Река? Да она везде, юнец! Раскрой глаза пошире и обязательно её узришь.

Он стукнул веслом о камень, и вдруг пол под ногами стал влажным. Я посмотрел вниз — из щелей между плитами сочилась черная вода, явственно отдающая тиной и тухлятиной. Она медленно поднималась, уже скрывая наши ступни. Отец Евлампий заерзал, пытаясь отступить, но позади него тоже плескалась эта дурнопахнущая жижа.

— Чувствуете тяжёлый стоячий дух Стигийского болота[1]? — визгливо рассмеялся лодочник, шумно втянув носом воздух. — А я вот нет — принюхался за столько-то веков… или тысячелетий… не помню уже…

— Дед… — я шепотом позвал старика, но тот стоял неподвижно, не спуская глаз с Харона.

— Почему пришёл ты, а не Смерть?

— Слишком много работы у моего нынешнего Хозяина — смертные истребляют друг друга уже не сотнями и тысячами, а десятками и сотнями тысяч! — проскрипел Харон. — Продохнуть некогда! А души трёх настолько сильных ведьмаков так или иначе придётся перевозить в ад. Так почему бы не совместить приятное с полезным? И вот я здесь, у ваших ног… — Гнусаво напел он строчки какого-то смутно знакомого романса, после чего опять мерзко захихикал, брызжа слюной во все стороны.

— Ну что, Перовские, готовы отдать долги?

— Чего ты хочешь, Старый[2]? Какую плату? — резко спросил Вольга Богданович.

Перевозчик склонил голову набок, будто к чему-то прислушиваясь.

— Не торопись, мертвец. Я не за тобой пришел. — Его горящие глаза медленно переползли на меня. — Ведь это ты призывал мертвых… тебе и платить…

[1] В древнегреческой мифологии Стикс — это одновременно и река, и болото, и персонификация этих понятий. Стикс является одной из пяти рек подземного мира, через которую Харон перевозит души умерших в царство Аида.

[2] В греческой мифологии Харон изображается как старик, потому что он перевозчик душ умерших в царство Аида. Его вечная старость символизирует неизбежность смерти и переход из мира живых в мир мертвых. Харон не может умереть, так как он сам является частью загробного мира. Он даже родился стариком.