Товарищ "Чума"#11

Глава 12

Лодка Харона скользила по мутным водам болота, словно тень в потустороннем мире. Ветер крутил туман в спирали, из глубины доносились щелчки, шипение и звуки, похожие на скрежет костей. Каин сидел неподвижно, вглядываясь в темноту, а Харон то и дело прихлебывал вино — эта поездка, за исключением пассажиров, была для него обычной рутиной.

Туман стал плотным, как саван мертвеца, и в нем время от времени мелькали тени — неясные, вытянутые, уродливые. Они нашептали что-то шелестящими голосами на неведомых языках, кого-то звали. Может быть, это были имена их знакомых или родственников, а, может быть, они просто жаловались нам на собственное весьма печальное посмертие.

— Ну, и мерзкое же место, — пробормотал я, ощущая, как влажный смрад начинает уже привычно раздражать легкие, вызывая кашель, и въедаться в лёгкие.

— Подожди, у вас впереди Ад — будет ещё веселее! — хрипло усмехнулся Лодочник и взмахнул веслом, указывая куда-то вдаль.

— Сколько до границы с Адом, старик? — спросил я, передёргивая плечами от отвращения, когда лодка проплывала мимо раздутого белесого тела, плавающего в трясине лицом вниз.

Харон не обернулся. Только хрипло выдохнул, сам воздух здесь был тяжелым для дыхания. Как он вообще умудрялся здесь выживать в течении такого длительного времени?

— Как таковой границы между Чистилищем и Адом нет, малец. Есть только зыбкий переход…

— И когда он произойдет, этот переход?

— Когда ты перестанешь чувствовать себя живым, — визгливо хохотнул безумный и основательно поддатый старикан, — считай, что ты на месте.

Я сглотнул. В горле пересохло.

— Не слушай его! — коротко бросил Каин. — У Царства мертвых четкая география. Просто Харона временами заносит…

— И насколько долго его уже заносит? — попытался схохмить я, но упырь ответил абсолютно серьёзно:

— Ну, пару тысяч лет, как минимум. С тех пор, когда сгинули прежние боги.

Лодка медленно скользила вперед, вода под ней пузырилась. Вспухающие тягучие пузыри лопались, исходя на редкость вонючим сероводородом, будто в глубинах копошились какие-то постоянно пердящие твари. Туман сгущался, и странные тени то приближались, то отступали, словно дразня нас.

— Что это за огни впереди? — обратился я к Харону, пристально всматриваясь во мрак.

Лодочник оглянулся, его мутные глаза отражали дрожащий желтый свет, что временами пробивался сквозь густой туман.

— Там в болото впадает Флегетон[1], — нехотя проскрипел он. — И Стигийская трясина кипит от её чудовищного огня.

Я почувствовал, как потянуло жаром, будто где-то рядом из-под воды бил горячий источник. Через мгновение лодка прошла сквозь завесу пара, и перед нами открылась зловещая картина: вода здесь была черной как деготь и местами бурлила, выбрасывая в воздух клубы серного дыма.

— Кипящие топи, — пояснил Каин. — Один из ходов в Преисподнюю начинается здесь. Только мы с тобой не выдержим этого жара… Нужно искать другой.

Я хотел что-то сказать, но тут из воды с плеском вырвалась длинная костлявая рука и схватилась бортовую доску — лодка резко накренилась, черпанув теплой болотной воды.

— Пшёл прочь, ублюдок! — Харон сыпанул проклятиями и ударил веслом по руке. Тварь с шипением скрылась в глубине, но я уже видел, как в мутной болотной воде мелькают другие тёмные силуэты — такие же худые и извивающиеся, как грёбаные глисты. — И чтобы я вас тут больше не видел! — заорал Лодочник, истерически шлепая лопастью весла по поверхности воды. — Если упадешь — твоя душа станет частью этой, — ответил Харон с жуткой усмешкой. — Обычно они на меня не нападают — знают, падлы, что я им не по зубам. Но они чувствуют живую кровь — вот и бесятся.

Я съежился, стараясь держаться ближе к центру лодки. В этот момент воздух задрожал от пронзительного крика — где-то впереди что-то вопило, звук был таким болезненным, будто рвали живую плоть. Крик оборвался так же внезапно, как и начался, оставив после себя лишь звон в ушах.

— Что это было? — прошептал я. — Страдающие души?

Лодочник лишь усмехнулся, неуклюже поправил свой потрёпанный и грязный хитон и продолжил грести, словно ничего не произошло.

— Нет, — сухо ответил Каин. — Души в Стигийских трясинах обычно молчат. А это… — Он замолчал на мгновение, прислушиваясь к новым звукам, теперь уже доносившимся со всех сторон — хлюпающим, скребущим, будто сотни мелких когтей царапали лодку снизу. — Это что-то другое.

Харон внезапно резко одёрнул весло вверх, и я увидел, как из воды медленно поднимается что-то огромное, чёрное и склизкое, словно кусок гниющей плоти. Оно не имело определённой формы, лишь судорожно пульсировало, издавая при этом влажный, чавкающий звук.

— Болотный Жирдяй, — прошипел Харон, и впервые в его голосе прозвучала не насмешка, а что-то вроде брезгливости. А на мой непритязательный взгляд, брезгливость и Лодочник — две вещи абсолютно не совместимые. — Проклятая субстанция… Осадок грехов, что не сгорели во Флегетоне. Их даже огонь не берёт… Не вздумайте тронуть его хотя бы пальцем! — неожиданно предупредил лодочник. — Я уже несколько столетий не могу избавиться от проказы, а ведь на меня только капелька попала.

Мы замерли. Лодка тоже застыла на месте, словно сама вода вокруг нее стала гуще, препятствуя движению. Склизкая масса медленно проплывала мимо, обволакивая борта лодки. Из ее поверхности то тут, то там выступали обрубки рук и ног, лица — искажённые, полусгнившие, но с живыми глазами, которые молча «вопили» от невыносимых страданий.

— Не смотри в них! — предупредил Каин, хватая меня за плечо и резко разворачивая. — Это даже не души! Это — отбросы душ, ядрёная смесь квинтэссенции греха и насилия с основательно запеченным грехом отцеубийств… И, если ты встретишься с Жирдяем взглядом, — продолжил Каин, понизив голос почти до шёпота, — они начнут «шептать». Сначала — просто повторять твоё имя. Потом — перечислять грехи, которые скрывал. Которые считал забытыми. И от этого голоса, звучащего в твоей голове избавиться практически невозможно. Иногда проще умереть, чем постоянно это слушать.

Я резко закрыл глаза, но было уже поздно. В течении всего лишь одного мгновения я скользнул глазами по одному из лиц, вплавленному неведомой силой в эту отвратительную чавкающую массы, и увидел… самого себя. Точнее, не совсем себя. Лицо было моим, но искажённым, как в кривом зеркале. Глаза — пустые, бельмастые, как у слепца. Рот был растянут в немом крике, но из него не вырывалось ни звука. И всё же, я слышал его.

— Ты уже мёртв, — шептала моя гротескно искажённая физиономия. — Просто ещё не упокоился окончательно.

Я отшатнулся, ударившись спиной о борт. Утлое судёнышко вновь опасно закачалась. Сердце колотилось так, будто пыталось вырваться из груди.

— Он… он сказал…

— Заткнись, — резко оборвал меня Каин. — Не повторяй. Ни слова. Не дай ему вцепиться в тебя, залезть в твою голову и свести с ума. Иначе, в конце концов, ты действительно рискуешь оказаться частью этой твари.

Харон двинул веслом, приложив усилие, и лодка резко дёрнулась вперёд, вырываясь из липкой хватки этой отвратительной массы.

— Мало кто видит свое отражение в Жирдяе, — прохрипел Лодочник, глядя вперед и не оборачиваясь. — Обычно это знак…

— Какой ещё знак? — выдавил я.

— Либо ты скоро умрёшь, — сказал Харон, мерно работая веслом, — либо ты уже давно мёртв…

Каин весело фыркнул:

— Не слушай его. Он просто пьян.

— Я трезв! — огрызнулся Лодочник. — И знаю, что говорю. Да у него запах мёртвяка!

Я чувствовал, как кровь отхлынула от лица. А ведь чёртов Харон прав — я уже давно мертв, только по какой-то случайности (знать бы еще, счастливой или нет?) моя душа переселилась в тело погибшего от ран Романа Перовского. Так что с лодочником надо держать ухо востро… Мало ли, чего он там еще умеет?

Впереди, сквозь дым и пар, замаячили яркие языки пламени. Бурным потоком в Стигийское болото вливалась широкая река, но текущая не водой, а огнем. Флегетон — пламенный. Или Пирифлегетон — огнепламенный. Река огня, очищающего грехи, или сжигающего души.

— Вот он, — прошептал Харон, — один из путей в Ад. — Но мы туда не пойдём — ни я, ни вы, ни моя лодка — никто не выдержит этого жара Преисподней!

Мне показалось, что наше жалкое судёнышко задрожало, чувствуя близость огня, как живое существо, что инстинктивно боится пламени. Воздух над Флегетоном искрился, раскалённый до чудовищного состояния. Каждый вдох обжигал горло. Даже тени вокруг, казалось, отступили — ни туманных силуэтов, ни шепчущих голосов. Только рёв огненной реки, шипение кипящей воды и неясный гул, происхождение которого я не мог пока определить.

Каин сидел неподвижно, его глаза, обычно холодные и расчётливые, теперь были прищурены, как будто он что-то высматривал в самом сердце пламени. Упырь не вдыхал раскалённый воздух и чувствовал себя вполне комфортно, в отличие от нас с Лодочником. Мы-то были живыми, хоть и находились в мире мертвых.

— Есть другой путь, — сказал Перевозчик, стараясь держаться подальше от стены пламени. — Не через огонь…

— Другой путь? — переспросил я, стараясь не смотреть на огонь, который притягивал взор, как магнит. — И куда он ведет?

Харон не ответил сразу. Он замер, будто прислушивался к чему-то. Весло повисло в воздухе, и капли чёрной жижи мерно капали с лопастей в болото.

— Мы пойдём сквозь Топи Забвения и Трясину Несбывшихся Надежд, — сказал Каин, и в его голосе впервые прозвучала не насмешка, а что-то вроде предостережения. — Страшные места… Но сквозь них можно пройти… если повезёт… — добавил он после продолжительной паузы. — А вообще — зря я с вами связался!

Топь Забвения встретила нас тягучим молчанием. Воздух здесь был густым, пропитанным запахом гниющих трав и влажной плесени. Болото словно дышало — медленно, тяжело, с хрипом и присвистом. Поверхность воды покрывала маслянистая плёнка, отражающая бледное, болезненное свечение, будто тошнотворный свет бледной луны, пробивающийся сквозь толщу серых облаков.

— Ты же знаешь, куда он нас заведёт? — шёпотом осведомился я у Каина.

Упырь усмехнулся, но в этот раз его улыбка не была издевательской. Она скорее напоминала оскал зверя перед прыжком.

— Туда, где никто не хочет оказаться по своей воле… Но, да — другого пути поблизости нет.

Харон резко направил лодку в узкий проход между черными стволами мёртвых деревьев. Они стояли, обтянутые обожжённой корой, очень похожей на человеческую кожу, местами свисающую клочьями. Иногда среди ветвей мелькали мелкие существа, похожие на уродливых насекомых.

Впереди вода потемнела ещё сильнее, почти сливаясь с серым туманом, который не переставая клубился вокруг лодки. И вдруг из топи поднялись какие-то длинные водоросли или корни деревьев. Они тянулись к нам, цепляясь за борт лодки, обвивая её со всех сторон.

Харон чертыхнулся и резко рванул вперёд, но растительные плети не отпускали. Они скользили по дереву, оставляя за собой влажные полосы на бортах лодки. Одна из них на мгновение схватила меня за запястье. Холод. Глухой вой в голове и чей-то чужой голос, прошептавший:

— Ты давно мертв, и должен быть здесь, с нами…

Лодка дёрнулась, и плеть сорвалась, скрывшись в воде. Харон тяжело дышал, работая веслом с неестественной для него яростью, пока плети окончательно не отстали.

— Понаотращивают тут всякой хрени… — пробормотал Каин, когда лодка выскользнула из узкой протоки в открытое пространство.

Вода здесь была мутной и неподвижной, словно тягучая ртуть. А над ней возвышались странные сооружения — полуразрушенные колонны, покрытые зеленоватым налетом грибка, и обломки арок, напоминающие сгнившие зубы исполинского чудовища. Между ними стояли темные неподвижные фигуры, застывшие в странных позах — то ли статуи, то ли призраки. Их черты были размыты, как будто смазаны. Но все же я успел заметить — фигуры неторопливо шевелятся.

— Кто они? — прошептал я.

— Те, кто забыл себя, — ответил Харон, не отрывая взгляда от воды перед лодкой. Его голос звучал как перезвон погребальных колоколов. — Потеряли всё… даже имена…

Когда мы подошли ближе, фигуры начали протягивать в мольбе руки к лодке, беззвучно шевелить губами, будто пытаясь что-то нам сказать. Но звуков не было. Только холод, исходящий от них, заставлял кожу покрываться колючими мурашками.

— Они потеряли всё, — вновь повторил Лодочник, — даже дар речи.

Лодка замедлила ход, хотя Харон греб с прежней силой. Вода стала густой, словно кисель.

— Это их пристанище, — усмехнулся Каин, но смех его был безрадостным. — Они могут и нас утянуть в беспамятство. Не вздумай к ним прислушиваться!

Одним резким движением Харон ударил веслом по воде, и лодка рванула вперед, разрывая завесу тумана. Мы влетели в узкий коридор меж древних развалин, и вдруг один из теневых призраков резко шагнул ближе. Его лицо стало четче — и я узнал его.

Его мутные и мёртвые глаза были моими. Как и лицо, и фигура и… Вернее, моими из того мира — мира будущего. Это был Виктор Чумаков.

— Ты… здесь… — прошептал он моим голосом, но он звучал лишь в моей голове. — Я устал! Я не помню ничего о своей жизни, как не помню ничего о себе… Я вообще ничего не помню…

Меня бросило в жар и одновременно в ледяной пот. Сердце забилось так, что казалось, вот-вот вырвется из груди. Я хотел закричать, но язык запрокинулся назад, будто его кто-то тянул изнутри. Каин резко схватил меня за плечи и тряхнул.

— Не поддавайся! — прошипел он, выпустив клыки. — Не слушай!

Но призрак уже протягивал руку, и его пальцы едва на коснулись моей груди. А потом лодка резко выскочила на «чистую» воду, оставив развалины и призраков позади.

— Вот дерьмо стигийское! — Харон вытер лоб тыльной стороной ладони. — Не думал, что будет так сложно…

Я дрожал. Кровь в висках стучала так, словно хотела вырваться наружу, или проломить мне черепушку. Каин тяжело опустился на дно лодки.

— Что ты увидел? — прошептал упырь, и в его голосе впервые за все время я услышал нечто, похожее на жалость.

Но я не мог ему ответить — горло сдавило спазмом. Перед глазами всё ещё стоял он-я — Виктор Чумаков. Тень. Призрак забвения. И он был этим призраком на самом деле. Мысли путались, уводя меня непонятно куда. Голос Каина звучал как будто сквозь толщу воды — глухо и расплывчато, но он железной хваткой впился в мое плечо, будто бы хотел таким способом удержать моё уплывающее сознание.

— Ты здесь? С нами? — махнул упырь ладонью перед моим лицом.

Я, наконец-то, смог кивнуть, но слова всё ещё не шли. В голове гудело, будто в неё вбивали гвозди, а перед глазами мигали обрывки воспоминаний. Харон недовольно цокнул языком и снова погрузил весло в тягучую воду. Впереди проплывали новые развалины, новые тени. Чудилось, будто их всё больше, будто они тянутся к нам и шепчут что-то, но сквозь гул в ушах я уже не различал слов.

Лодка скользнула вперёд, оставляя за собой рябь, а тени развалин и шепчущие призраки остались позади. Харон тяжело дышал, его весло рассекало воду с резким хлюпающим звуком, будто болотная жижа сопротивлялась каждому движению.

— С каждым разом проход всё уже, — проворчал Лодочник. — Скоро уже и лодке здесь будет не пройти!

Вдруг кимбий резко качнуло, едва не опрокинув нас в тёмную пучину болота. Каин вцепился в борт, Харон выругался на каком-то древнем языке, а я, ослабевший и дрожащий, смог лишь поднять голову. Туман перед нами вдруг разорвался, словно кто-то резко отодвинул его в сторону, как театральный занавес. И прямо перед лодкой выросло что-то огромное.

[1] Флегетон (др.-греч. пламенный), также Пирифлегетон (огнепламенный) — в древнегреческой мифологии одна из пяти рек (остальные: Ахерон, Коцит, Лета и Стикс), протекающих в подземном царстве Аид.

Пирифлегетон — огненная река, впадающая в Ахерон. У Платона в диалоге «Федон» говорится, что в этой реке пребывают души отце- и матереубийц до тех пор, пока не искупят свой грех.

У Данте в «Божественной комедии» Флегетон — кольцеобразная река из кипящей крови, в которую погружены насильники против ближнего. Она пересекает лес самоубийц и пустыню с огненным дождём, откуда низвергается водопадом в глубь земли, чтобы превратиться в ледяное озеро Коцит.

Флегетон упоминается в произведениях ряда античных авторов: Гомера, Цицерона, Сенеки, Вергилия, Овидия. Упоминания о нём также встречаются у Мильтона, По, Лавкрафта и др.