Товарищ "Чума"#11

Глава 11

Вопрос повис в воздухе тяжёлыми каплями морского тумана. Все замерли. Даже мёртвый Вольга Богданович, казалось, на мгновение утратил всякое подобие жизни, превратившись в обычную истлевшую мумию. Каин медленно поднял голову. Его глаза, чёрные, как провалы в бездну, вдруг вспыхнули — но не красным, как у обычных вампиров, а странным мерцающим фиолетовым светом.

Все взгляды устремились на меня, а напряжение, повисшее в воздухе, достигло своего апогея. Наконец Каин хрипло рассмеялся, хлопнув ладонью по столу. Видимо, моя безумная идея связаться с предводителем падших ангелов, бросивших вызов самому Творцу, его нимало позабавила.

— Люцифер? — переспросил он, медленно растягивая имя, будто пробуя его на вкус. — О, он не потерпит предательства. Особенно, если это предательство от тех, кому он даровал свою милость. А Изабель в своё время перепало немало приятных плюшек от короля ада.

Отец Евлампий сжал крест так сильно, что костяшки его пальцы побелели.

— Люцифер — не просто демон, — произнес он тихо, с каким-то внутренним трепетом. — Он — падший ангел! Но он… он тоже враждебен Хаосу. Он — порождение упорядоченного. Даже в аду у него установлен свой порядок. Во время своего бунта на Небесах он не хотел уничтожать весь мир. Он лишь не желал склониться перед человеком, как того требовал Господь… И, если Изабель открыла дверь Хаосу… это не просто предательство, это — нечто большее!

— Именно, — заметил Каин. — Люцифер ненавидит Хаос так, как только может его ненавидеть Высшее Существо, когда-то бывшее ближайшим к Божественному Свету.

Дедуля кивнул, подхватывая мысль:

— Верховная ведьма вышла из-под его контроля, связавшись с Раавом. Это не просто измена, как сказал святой отец — это постыдное оскорбление! Плевок в лицо самому Князю Тьмы.

Отец Евлампий мрачно добавил:

— В священных текстах сказано: «Гордыня всегда предшествует падению». Сам Люцифер когда-то пал именно из-за гордыни. Думаете, он простит Изабель, что та осмелилась наплевать на своего хозяина?

— Простит? — фыркнул Вольга Богданович, скрестив руки на груди. — Да он разорвет ее на куски! Вопрос только один — когда именно он этим займётся?

— Так надо его известить, — задумчиво произнёс я, — и как можно скорее. Если Люцифер обрушит на ведьму свой гнев, то Изабель придётся сражаться на два фронта: против нас и против него.

— Это даст нам дополнительный шанс, — резко заключил Каин. — Пока они выясняют отношения между собой, мы можем успеть раздобыть «сосуд Соломона». Но действовать всё равно нужно очень быстро — Раав нас ждать не будет.

— Тогда, может, поискать его в другом месте, не в Ватикане, а… Спросить у того же Люцифера? Может, он припрятал у себя нечто-то подобное? — рискнул предположить я.

Дедуля замер, а потом медленно ухмыльнулся:

— Ты хочешь сказать нам надо поискать в аду? Мало тебе было ночи в Чистилище?

Тишина снова накрыла нашу компанию, но теперь в ней чувствовалось нечто иное — не уныние, не страх, а настоящий азарт.

— Если уж красть, — тихо произнёс отец Евлампий, — то у самого Сатаны.

И Вольга Богданович вдруг разразился диким хохотом:

— Ну, батюшка, ну, повеселил! Красть у дьявола… — прошептал он, делая вид, что вытирает несуществующие слезы. — Это не кража… Это настоящее самоубийство! Ты хоть понимаешь, что даже попасть в ад — это не просто «зайти в гости»?

— Понимаю, — ответил священник. — Но что же нам тогда делать?

— Но, существует же какой-то способ туда попасть? Или хотя бы связаться с ним? Пусть, у него и нет «сосуда», но ведь он может хоть как-то прищучить эту ведьму? А любая помощь будет нам только на руку.

— А ты не глупец, ведьмак, — хмыкнул Каин.- Мне доводилось бывать в чертогах повелителя ада…

— Ты был в Аду? — спросил я упыря.

— Я был в его дворце, — ответил Каин, и в его голосе зазвучала древняя, почти забытая боль.

— Тебя туда тоже низверг Господь? — выпалил батюшка. — Только почему об этом молчат Святые Книги?

— Нет, монах, — покачал головой Каин, — Он меня не низвергал. Я пришел туда сам, по собственной воле, а не как Его наказание. Мне нужно было обсудить с ним один маленький вопрос, насчет посмертных мучений моих упокоенных птенцов… Но это не относится к нашему делу…

— Да плевать, что тебя туда привело! — выругался дедуля. — Главное, как ты туда попал?

— Меня провела к нему моя мать — Лилит…

— Вот дерьмо! — выругался мертвец. — Ни за какие коврижки я не выпущу это рыжую суку из её темницы! Мы все едва не погибли из-за неё…

— Её нельзя выпускать в мир! — поддержал дедулю Отец Евлампий, рука которого машинально поднялась к кресту на груди. — Первая демоница… Мать всех монстров… Она сильна… очень сильна…

— Именно так, — равнодушно кивнул Каин, — хотя еще недавно был готов перегрызть за неё глотки всем нам. — Если вы её освободите, я могу вновь не сдержаться, — признался он, — хоть её сила уже не та… Но лучше не рисковать…

— Верное решение! — Отец Евлампий перекрестился, его губы шепотом пробормотали молитву.

— Значит, вариантов нет? — спросил я, чувствуя, как надежда тает. — И попасть в ад невозможно? Хотя, — меня неожиданно осенило, — почему же невозможно? Вход… или выход, всегда можно найти даже в самой безвыходной ситуации!

— Неужели? — Дедуля хитро прищурился. — И где же он? Тот вход… или выход?

— Например… — спокойно произнёс я. — Из чистилища можно легко попасть в ад.

Отец Евлампий резко перекрестился.

— Ты хочешь вернуться… туда… чтобы добраться до чертогов Сатаны? — прошептал священник.

— Ну, — пожал я плечами, — раз уж другого выхода нет… Придётся опять Харона звать…

— А чего меня звать? — неожиданно раздался из глубины подвала дребезжащий старческий голос, знакомый нам всем, без исключения. И тут же подвал наполнился непередаваемы смрадом Стигийского болота. — Я же говорил — сам всегда прихожу… А тут такие интересные разговоры разговариваются, да беседы беседуются — поневоле заслушаешься!

Из тьмы, шлепая босыми ступнями по каменным плитам пола, постепенно покрывающимся болотной водой, вышел Харон. Худющий, что узник Бухенвальда, высокий, но сутулый, скорее похожий на старого запущенного бродягу с перекошенной спиной, чем на бессмертное существо, в глазах которого отражалась вечность.

Так же, как и в прежний раз он был облачен в какое-то грязной рубище, проеденное пятнами плесени, которое я бы поостерегся использовать даже в качестве половой тряпки. В руке он держал уже знакомое мне весло, на которое опирался, как на посох. Его изъеденное глубокими язвами лицо, выражало крайнюю степень заинтересованности. Видимо тот небольшой «ночной отпуск», на время которого я его подменял, пришелся старому лодочнику по душе.

— Соскучился, никак, по Стигийскому болоту, малец? — с явной подковыркой произнес Перевозчик. — Готов опять поменяться? Я жду не дождусь этого момента. Не думал, что это произойдёт так скоро.

Отец Евлампий застыл в напряжённой позе, пальцы его сжимали крест так, что казалось, его грани вот-вот врежутся в плоть. Вольга Богданович оскалился в недоброй ухмылке, Каин стоял неподвижно, а его глаза, наполнившиеся тьмой, изучали лодочника с холодным интересом.

Харон же, подойдя к столу, бесцеремонно плюхнулся на один из свободных стульев, прислонив весло к стене.

— А чего замолчали, ребятки? Только что было так шумно и весело… А какие темы: Лилит, Люцифер, сосуды Соломона, измены, скандалы, интриги, расследования — прямо как в старые добрые времена! — Он звонко шлепнул себя ладонями по тощим голым коленкам, торчащим из-под лохмотьев хитона. — Я правильно понял, что вам всенепременнейше надо попасть в Ад?

Я не стал тянуть кота за «причинное место» и честно ответил:

— Нам нужно попасть к Люциферу. Быстро. Ты поможешь?

Старик фыркнул, поправив лохмотья на костлявом плече:

— Помочь-то я могу… Вот только… — Он причмокнул тонкими губами, сплошь обсыпанными гнойным герпесом, рассматривая нас, будто торговец на базаре. — Только плата нынче другая. Одной ночью здесь не обойдёсси! — И старикан тоненько гнусно захихикал. — Год, не меньше!

— Чего⁈ — рявкнул дедуля. — Совсем сбрендил, старый⁈

Харон покачал головой, грозя дедуле пальцем:

— Ой, не кипятись, мертвяк! Побывать в Чистилище — это одно, в Аду — совершенно другое. Поэтому и плата — соответствующая…

— Год⁈ — переспросил я, чувствуя, как по спине пробегает холодок. — Хочешь, чтобы я провел целый год на твоём болоте? Вместо тебя?

Харон только хихикнул, обнажая в ухмылке черные кривые зубы:

— А ты думал, малец, что я за пару медных монеток отведу тебя прямо к вратам Ада? Там не просто болотная топь и мертвые души, там — Ад! Проникнись этим, смертный! Там огонь Геены, что сжигает души без остатка! Там стенает от мук само пространство, а время течёт вспять. Там даже я — Харон, перевозчик мёртвых — хожу с опущенной головой и воровато оглядываюсь, чтобы не увидеть лишнего…

Он замолчал, и в подвале повисла тишина, нарушаемая лишь тихим плеском болотной воды, поднимающаяся между плитами.

— Ну, ты не передумал, ведьмак?

— Не передумал! — мотнул я головой. — Я иду! И пусть мне после этого придётся год плавать по этим вонючим водам Стигийского болота.

— Тогда я с тобой, — неожиданно произнёс Каин.

Все резко обернулись к нему.

— Ты? — удивился я.

— Что, не доверяешь? — усмехнулся он. — Или боишься, что я опять предам? Даже несмотря на принесённую клятву?

— Боюсь, — честно ответил я.

— Только кроме меня всё равно больше некому, — пожал плечами упырь. — Твой мертвый старик, попав в Ад, не вернётся оттуда — его просто не выпустят. Слишком уж он задолжал «по счетам». Здесь его защищает родовой эгрегор, а там подобной поддержки не будет.

— Он прав, Ромка, — согласился с его доводами мертвец. — Я как-то не подумал об этом…

— А священник… Сам понимаешь, что с ним будет в Аду, — продолжил Каин. — Каким бы святым он в итоге не был, он — не Иисус Христос, чтобы снизойти в Ад, как на прогулку[1].

Я задумался, в словах упыря несомненно имелся определённый резон.

Каин же продолжил:

— Я уже был там. Я знаю дорогу. И Люцифер знает меня, как и его князья. Не буду обещать, но возможно… возможно, он нас выслушает. Слышь, Старый, — окликнул упырь неожиданно закемарившего Перевозчика, — я иду с ним! Но плата от этого не изменится! — безапелляционно заявил он.

Харон протёр глаза кулаками и покачал головой.

— Двое? За один год? Да вы совсем ошалели тут, на земле…

— Мы не торгуемся! — перебил его Каин, твердо глядя прямо в глаза Лодочнику. — Мы или идём вместе, или ты иди на хрен! Ты меня знаешь, Старый — не нужно меня злить!

Лодочник помолчал, нервно скрипя зубами. От этого звука у меня даже мурашки по коже побежали. Потом Харон невнятно выругался сквозь судорожно сжатые зубы и выплюнул:

— Ладно. Двое. Год один.

— Договорились! — довольно усмехнулся упырь.

— Жалкие шкурники-торгаши! — продолжал бурчать Лодочник, бросая на Каина ненавистные взгляды. — Гореть вам в Аду! — Он всё не мог успокоиться, поливая нас проклятиями.

А меня всё никак не отпускало чувство, что я чего-то не учитываю в этом раскладе. Ведь не просто же так появился старый перевозчик душ в нашем подвале? Он никак не мог предугадать, что мы задумаем очередной вояж в мир мёртвых. Значит, он появился здесь по какой-то другой причине… Не придумав ничего лучше, я об этом спросил.

— А ты чего тут появился, Харон? — стараясь не выдать своих чувств, произнёс я, наливая старикану полный ковшик хорошего вина из ближайшей бочки. — Угостись вином, старина, а то мы совсем не с того начали наш разговор…

— Вино? — оживился Лодочник, шумно втянув ноздрями пряный запах выдержанного напитка. — Действительно не с того… — Он выхватил из моих рук ковш и буквально в три глотка выдул его содержимое.

Я почувствовал, как недовольный дедуля пытается возмутиться, но я качнул головой, останавливая его праведный порыв.

— Отличное вино! — выдохнул Харон, возвращая мне опустевшую тару. — Просто бесподобно! Не пробовал такого со времен падения Содома и Гоморры… Можно ещё?

— Конечно, дорогой! — ответил я, нацеживая из бочки еще порцию. — Так как ты здесь оказался? Только не надо говорить, что мимо проходил — не поверю!

— Да достали меня твои безумные приятели на Нагльфаре, — признался старик, опростав второй ковш (довольно немалый по размеру) и основательно захмелев. — Совсем от них жизни не стало на Стигийском болоте! — продолжал он жаловаться, пока я наливал «по третьему кругу». — Вот раньше была тишь-благодать, а теперь вообще жизни не стало! Может, угомонишь их между делом, а? — произнес Харон, выдув еще один ковш вина и пустив «грубую мужскую слезу» по морщинистой щеке.

— А-а-а, вот ты о чём? — понятливо протянул я. — Конечно, угомоню! Как не помочь хорошему другу, которого уважаешь? — произнес я, наблюдая, как уродливая и поддатая физиономия Лодочника расплывается в широкой улыбке. — А ты меня уважаешь, старина?

— Уважаю! — Лодочник поднялся со своего места и полез обниматься.

— А вот этого не нужно! — Я едва успел уклониться от его объятий. — А теперь скажи, какие между настоящими друзьями могут быть счеты?

— Ты о чём? — не понял с пьяных глаз Харон.

— Друзья помогают друг другу совершенно безвозмездно, то есть — даром! — пояснил я. — Я тебе помогаю угомонить команду Нагльфара, а ты — проводишь нас с Каином в Ад! По рукам, дружище? — И я протянул раскрытую ладонь старому Лодочнику.

— У-у! Облапошил всё-таки, чертов ведьмак! — хлопнув меня по раскрытой ладони, недовольно проскрипел Лодочник к вящему веселью дедули. Его глаза словно говорил мне — молодец, наследник! Так держать! — Тогда вставайте, — буркнул Харон, приподнимаясь со стула. — Нечего рассиживаться!

Он взял свое весло, и в тот же миг темный подвал начал терять свои очертания, прямо на глазах превращаясь в топкую трясину. Воздух наполнился запахом гнили, серы и еще чего-то, чего я не мог разобрать. Да в общем-то и не сильно стремился — всё вокруг было жутко вонючим.

— Держитесь за мной… — прохрипел Лодочник, шлепая по воде к своей лодке.

Мы двинулись следом. Отец Евлампий перекрестил нас на прощание, а дедуля что-то проворчал себе под нос — молитву или проклятие, было не разобрать. Мои друзья и соратники превратились в неясные и зыбкие тени, резко пропавшие в густом болотном тумане.

Топь сомкнулась за нами, поглотив последние следы подвала, словно его и не было вовсе. Впереди маячила черная лодка Харона — старая, обшарпанная, утлая, но весьма крепкая, невзирая на непрезентабельный вид. Мне уже довелось в этом убедиться. На корме мерцал тусклый фонарь, отбрасывая колеблющиеся блики на мутную воду.

— А мне так в прошлый раз фонарь пожалел — не оставил! — попенял я Лодочнику.

— Садитесь, — буркнул Харон, неуклюже переступая через борт и заставляя лодку опасным образом накрениться. Ответом он меня так и не удостоил. — Только не раскачивайте!

Каин прыгнул следом, гибкий, как кошка. Я последовал за ними. Едва я переступил борт, в тот же миг лодка резко дернулась.

— Ну вот, и поехали… — проскрипел Харон, упираясь веслом в раскисший берег.

Лодка прошуршала днищем по илу и медленно поплыла вперед, рассекая зловонную гладь. Туман сомкнулся над нашими головами, и в нём замерцали бледные огоньки — то ли заблудшие души, то ли глаза неведомых тварей. Ветер принёс отдалённый стон, а следом — неясный шепот, в котором угадывались знакомые голоса.

Меня посетило ощущение, что мы не учли чего-то важного. А Харон ухмыльнулся, будто прочитав мои мысли.

— Что, сомнения гложут? — Он плюхнулся на своё законное место, смачно отхлебнув из ковша (как и когда он успел его стянуть из подвала, да еще наполнить вином, и притащить в лодку, чтобы никто не заметил, так и осталось для меня загадкой). — Поздно, друг — обратного пути нет!

Лодка резко нырнула в тень низко нависших колючих ветвей, и мир вокруг нас стремительно погрузился в туманный сумрак Стигийского болота. Остался только плеск воды, да тихий-тихий заунывный плач, доносившийся словно из ниоткуда…

[1] Сошествие Иисуса Христа в ад — догмат, исповедуемый историческими христианскими церквями (римско-католической, православными, древневосточными, восточнокатолическими) и церквями ранней протестантской реформации (лютеранской, кальвинистской, англиканской, цвинглианской), согласно которому после распятия Иисус Христос спустился в ад и, сокрушив его ворота, принёс свою евангельскую проповедь, освободил заключённые там души и вывел из ада всех ветхозаветных праведников, а также Адама и Еву. Сошествие Христа в ад входит в число Страстей Христовых. Считается, что это событие произошло во второй день пребывания Христа во гробе и вспоминается за богослужением Великой субботы.