Теневик. Конец войны

Глава 9

Я чувствовал Силу, исходящую от девицы. Но поддаваться ей не собирался, хотя, кажется, напор со стороны девушки усилился. Я с вызовом посмотрел на единственную даму в нашем сугубо мужском коллективе, не смутилась ли.

А она красивая, чертовка! А ещё вся такая внешне строгая, смотрит исподлобья, изучает, злится, что не по ее сценарию все пошло, что в нашем обществе в ее власти только капитан… Нет, еще и Якут закрыл глаза, направил свой нос в сторону вошедшей девушки, что-то все нюхает, и улыбка у него такая… блаженная, будто только что был секс. Или у Якута он уже уже был? В его фантазии у парня все уже произошло. Но быстр тогда, получается, наш «нюхач».

А дамочка явно готовится дать отпор и мне, и кому бы то ни было другому. Я даже представил девушку с плёткой. И ей бы очень подошли кожаные штаны и красный платок. Такая вот ярая революционерка с нотками пролетарского извращения.

У девицы было на что посмотреть и без всяких там сил, что тратит на соблазнение вошедшая революционерка. Форма на ней вроде бы и армейская, но юбочка явно короче уставной, а гимнастерка вроде бы как и мала размером, через нее отчётливо выступали вторичные половые признаки, а также выпирало желание, нереализованная сексуальная энергия.

Эта «Клара Целкин» была черноволосой, брюнеткой, как мне всегда и нравилось, в прошлой жизни я так же бы обратил на нее внимание и без всяких там «суккубских» соблазнений. Стрижку девушки можно было бы назвать «удлиненным каре». Сама, как для женщины, чуть выше среднего роста, явно занимается собой… Вот на этих мыслях меня чуть повело в сторону. Представляю, как именно она может заниматься собой, но, взяв себя в руки, а лучше бы я взял в руки кое-что другое, чем обладает эта революционерка, я смог оценить её натренированное тело не только с позиции слюновыделяемого похотливого животного, но и командира. Пришлось немного потратить времени, чтобы обуздать свои взбунтовавшиеся гормоны.

Девушка, спортсменка, вид спорта явно не шахматы.

— Я Туман, а вы кто? — спросил я у дамочки.

Что-то пока мне группа не нравится. Как можно вместе работать с теми, о ком просто ничего не знаешь? Ладно размер груди у дамочки, он виден, и что скрыто под гимнастёркой угадывается развитой фантазией, но навыки, способности, специализации… Это важнее остального. Придется разбираться.

— Милая барышня, я пленен… — продолжал соловьем петь Игнат.

— Может, хватит уже, гражданка, стращать умы мужские? — строго спросил я.

— Рф… — сморщив носик, недовольно фырчала девица. — Ты почему тут командуешь?

— А ты? Пришла, такая вся… вон и капитана с ума свела и Якута, — усмехнулся я, чувствуя, как пробует на меня воздействовать девица.

— Не смей так с ней разговаривать! — вызверился на меня Игнат.

Я пристально и с укором посмотрел на девушку.

— Если начнется между нами с майором драга, пострадаешь и ты. Мне нужно начать на тебя воздействовать? Превратить тебя в покорную и заставить раздеться? — блефовал я.

Девушка испугалась такой перспективы. Удивительное сочетание в ней: с одной стороны всепозволительный секс, с другой стороны, в ней же была и невинность. Дремучая смесь. Ведь почти каждый мужчина мечтает в своей женщине видеть одновременно и проститутку в постели и невинную монашку на людях.

— Ольга. Меня так называйте. Если вам интересно обо мне узнать другое, то советую обратиться к майору, — строго отвечала девушка.

Да уж! Говорить таким внешне холодным тоном, при этом внутри себя держать другие эмоции — это сильно. Меня попытались обжечь тёмно-карими глазами, при этом Ольга хмурила свой слегка курносый носик и сжимала пухловатые губы.

Не мудрено, что она может свою энергию аккумулировать в соблазнение. Разве найдется тот мужик, который не захочет познакомиться поближе с такой яркой представительницей женского пола, что сейчас стоит передо мной⁈ Стройная, строгая, с нужными выпуклостями. Она мне напоминала чем-то Алину, но только внешне. Лед и пламень.

— У вас ко мне еще вопросы? — спросила ледяная революционерка.

— Не сейчас. Согрейся в доме, может когда твой лед подтает, — сказал я и обратился к старшине. — А ты кто?

— Человек из тех ворот, откуда и весь народ, — сказал старшина, до того, казалось, вообще не проявлявший интереса к происходящему.

Интересно, но на него энергия Ольги никак не подействовала.

Вот, вроде бы шутка от старшины прозвучала, но то, как она была сказана, то, кем она была сказана… Шутка звучала, словно прощальная речь у надгробия погибшего товарища. Старшина был в годах, явно за сорок, не обладал высоким ростом, был далек от того, чтобы считаться мускулистым. Простой русский мужик.

Было видно, что этот мужчина с пышными усами, был их тех воинов, на плечах которых эта война и была выиграна. Он не спецназовец, хотя это я бы категорично не исключал, не спортсмен, но жилист, многомудр и опытен. Я был уверен, что старшина воюет с первых дней войны. Что его пустые глаза — это защитная реакция организма, чтобы не переживать, не чувствовать боль утраты. Возможно, за всё время, более чем за три с половиной года самой ужасный в истории человечества войны, старшина потерял не один десяток товарищей, видел гибель не одной сотни бойцов. Но он живой, а они умерли. И было что-то в этом старшине такое, что хранило его, защищало, не давало сгинуть.

Он вроде бы куда-то и смотрел, но складывалось впечатление, что ничего не видит. Глаза пустые, безжизненные. При этом внутри этого человека бушевала жизнь, но она была не на любви, на ненависти, злобе.

— Старшина Ласточкин, — после продолжительной паузы, пока я рассматривал бойца, он представился.

— Ласточкин, а что у тебя в кармане? — спросил я, определив, наконец, откуда шёл фон сильной энергии.

Эта энергия была злая, похожая на ту, которую майор Сенцов называл «наци». Но скверной она не являлась. Я уже понял, что нет светлой энергии, или темной, есть Альфа и Альфа-наци, последняя словно чужда нашему миру, а первая может быть и злой и доброй, всякой. И сейчас от мужика тянуло энергией зла, ненависти, но той, что сопровождает наш мир с момента его появления.

— Я сам из Гомеля, из Белоруссии. В сорок первом году немцы, на моих глазах расстреляли всю семью, — глаза мужчины приобрели смысл, они будто налились кровью, его губы задрожали, но Ласточкин взял себя в руки и продолжил. — Там, в кармане, фотография моей жены, моих деток, моей матери и старика отца. Я живу только для того, чтобы мстить за их смерть, за то, что не смог тогда успеть вызволить их. Не так быстро, как мог, бежал, долго уговаривал своего командира, чтобы помочь моим родным, всё долго…

Мужчина, казалось, на несколько лет разом постарел. Я уже думал, что сейчас слёзы рекой польются с его глаз, но взгляд вновь стал тем пустым, отрешенным. Вот почему меня насторожила энергетика, которая шла от старшины. Та фотография, что у старшины в нагрудном кармане, была наполнена злобой, жаждой убивать, мстить, она содержит в себе и другую энергетику — горе, которое Ласточкину тяжело нести в себе, потому-то он и отключается от всего.

Поняв природу энергии из фотографий, мне стало очевидно, почему Ласточкин здесь. Он и сам был уже пропитан этой злобой, жаждой убивать. Потому, скорее всего, этот старшина в бою превращается в настоящего зверя, который чует опасность, избегает её, но неизменно наносит свой удар, рвёт в клочья всю ту нацистскую мразь, которая столько горя принесла на наши земли.

— Нам, судя по всему, воевать вместе. И что, никто ничего узнать друг о друге не хочет? — спросил я, не встретив понимания, попросил старшину продолжать.

Якут и Игнат, будто отходили от приема наркотиков, были какие-то вялые и растерянные.

— Ласточкин Петр Иванович, бывший сержант осназа, партизанил в Гомельской партизанской бригаде Большевик, арестован немцами в ноябре 1942 года в Гомеле при подготовке диверсии на электростанции. Бежал при пересылке, зимой переходил линию фронта под Воронежем, хотел в Красную Армию. Попал в штрафбат, отправлен на Брянский Фронт при его формировании. Воевал за Гомель, выжил в рукопашной под Караватичами при Гомельско-Речицкой операции. Нас оставалось тогда чуть больше сотни, из трех батальонов, но остановили фланговый удар фрица, не дали окружить наших у города Речицы. Кровью отплатил, вернулся уже военную часть, но в осназ не брали. Потом 1-й Белорусский… — Ласточкин посмотрел на меня. — Я полно о себе рассказал?

— Более чем, — даже немного растерявшись отвечал я.

Помотало же мужика.

Приходил в себя и капитан. Он смотрел виновато, потому и без прерываний, стал рассказывать и о себе.

— Игнатьев Николай Иванович. Дивизионная разведка. Воюю с зимы 1941 года, еще, когда служил в полковой разведке, шестьдесят семь раз ходил за линию фронта, более ста языков привел… Выживаю всегда, а боевых товарищей теряю, — капитал махнул рукой.

— Да, уж… собрали нас со своими историями, — сказал я, поглядывая на Ольгу, но она не хотела откровенничать.

Команда подбирается еще та. Ну, ничего, повоюем, не можем не воевать.

Приближение майора я почувствовал заранее. Уже стало ясно, что я способен запоминать энергетику людей, особенно, если эта самая энергия в них присутствует больше, чем в других людях. Так что теперь, метров за пятнадцать, может чуть больше я всегда почувствую майора, капитана, а также Ольгу. А вот её я бы хотел бы почувствовать гораздо ближе, чем в пятнадцати метрах от себя.

У меня создавалось ощущение, что кроме обильного и сытного питания, у меня ещё одна обязательная потребность — секс. Однако, прислушавшись к себе, я понял, что всё-таки это не так. Просто молодой организм, в котором достаточно простых человеческих эмоций, спровоцированных выделением гормонов, нормальным образом реагирует на красивую женщину.

— Познакомились? — входя в комнату. — Вот личные дела на каждого из вас, что нужно, главное, что вы можете знать друг о друге.

Хотелось ему ответить, что Сенцов может спросить, что и как тут происходило у того своего сотрудника, который за соседней стеной, используя дыру, что прикрывала картина, слушал наш разговор. Причём, это понял я, это почувствовала Ольга, Якут, так и норовили в ту сторону посмотреть и старшина, и капитан. Не сложно догадаться, что здесь собраны те люди, которые обладают некими особенными способностями. И то, что сейчас собирается довести до нашего сведения майор, невозможно выполнить без нашего участия.

— Вы должны помочь взять штурмом башню Дона! — майор начал излагать суть моего первого задания в этом времени.

Башню? Пусть ее. Я не буду перебирать с заданиями, не стану капризным… кем там? Капитаном Евразии? Я стану тем, кто будет выжигать скверну на нашей планете. А Родина — она всегда одна, пусть и носит различные имена. Сейчас это Советский Союз, — всё едино, всё это наше Богом спасаемое Отечество!

— Таким образом, если бы мне была поставлена задача изучить психологический портрет человека лет за сорок, имеющего не только боевой опыт, но и командный, носителя высшего образования с гуманитарным уклоном, но последнее и так подлинно известно, я бы обратил внимание на красноармейца Туйманова. На роль командира группы объект изучения подходит… условно, если только не классовый враг. Доклад окончил, — сказал профессор Фридман, но не спешил закрывать свою папку.

И вопросы, конечно же последовали.

— Можете дать оценку его лояльности Советской власти и курсу, по которому нас ведёт товарищ Сталин? — спросил Сенцов.

— Мало данных. Он, словно другой человек, модели поведения разнятся и маркируются на «до и после». На него воздействовала альфа, и теперь это мыслящий человек, чьи процессы познания могут быть ускорены. Но я не вижу отклонений в психологии. Скорее красноармеец имел психические отклонения ранее, о чем свидетельствует… — профессор стал выискивать в своей папке нужный документ. — Вот. У него были три срыва, связанные с гибелью товарищей. Избил важного пленного. Но тот человек, которого я видел, а не работал по бумагам, другой. Он более взвешено подходит к решениям, срывов не должно быть. Шпион ли он, сказать не могу.

Последние слова Фридман сказал неуверенно.

Сенцов неуверенность профессора понял правильно. Сложно утверждать, что кто-то не шпион, когда в тридцать седьмом году этих самых шпионов, казалось, было полстраны. Даже в белорусском Полесье, в деревнях, которые расположены в болотах и соединяются с большой землёй два месяца в году, и то японских шпионов находили [исторический факт]. Так что враг не дремлет и мечтает уничтожить советское государство.

— Что нам от него ожидать? Не случиться ли так, этот вольнодумец просто не захочет служить и сбежит? — спросил Сенцов.

— Однозначно ответить не могу. Но судя по тому, что я слышал, издали наблюдал, могу сказать, что он, будто бы сам сделал свой выбор. А по психотипу, из тех данных, что есть, после принятии решений, он не меняет намерений, — неуверенно сказал Фридман. — Но прослеживается классовое несоответствие образу советского человека.

— Почему в вашем голосе я слышу неуверенность? — спросил Сенцов.

— Ну как же! Он, будто бы… — замялся психолог.

— Прекращайте вести себя жеманно! — раздражённо потребовал майор. — На кону стоит многое, в том числе и наши с вами судьбы. Говорите открыто!

— Словно он не в советском союзе воспитывался. Единоличник, сам решает, а не подчиняется решениям товарища Сталина, партии и народа, — выпалил психолог.

Сенцов подумал, что не стоит быть столь категоричным, и то, что сказал профессор… после таких слов подпускать Тумана и близко нельзя к секретам. Однако в чём-то психолог всё-таки прав. Но товарищ Сталин, который называл психологию лженаукой –прав вдвойне. На этот доклад Сенцов питал избыточные надежды. Фридману так же оказалось не по зубам понять, кто же такой этот самый Туйманов.

— Без его помощи, нам всё равно не удастся прорвать кольцо силы вокруг башни. Мы просто дождёмся того, когда уже не сможем сдерживать все те информационные выбросы, которые сейчас имеют место. В наших войск ах уже и так только и судачат про колдунов да ведьм, — сказал Сенцов, и перешел к сути операции.

В целом, необходимо было только лишь прорвать кольцо Силы, созданное измененными, в дальнейшем дело будет за военными. Вещь ведь достаточно лишь дать зало дивизионом Катюш, чтобы сравнять всю эту башню с землёй, уничтожить все живое и мертвое, но ходячее.

— Старший лейтенант госбезопасности Смирнов, вы с профессором Никодимовым уже обдумали, подготовили все артефакты, которые будут использованы в ходе операции? — спросил майор Сенцов.

Старший лейтенант госбезопасности Валериан Петрович Смирнов поднялся и начал зачитывать свой доклад.

Артефакты — одна из главных палочек-выручалочек для всей команды майора Сенцова. Именно благодаря им, порой, и получалось осуществлять такие операции, на которые неспособны иные, что служат, и служили ранее в отделе Альфа.

Пусть не все, Но многие предметы умеют удерживать в себе Альфу. Одни вещи и материалы способны удержать энергию лишь непродолжительное время, бывает что им секунды, другие материалы, или вещи из них, аккумулирует энергию на более продолжительные сроки, порой и на тысячелетие. Например, бриллианты способные удерживать энергию, может и не вечно, но очень долгое время. Бывает так, что какой-то предмет настолько насыщается альфой, что даже клочок материи может стать весомым артефактом.

Это наотрез отказывается принимать правящие круги в СССР и Сенцов и сейчас используют подобные предметы не афишируя, но намоленные иконы, нательная крестики, Даже камни разрушенных Храмов —это Всё может стать артефактом, с разной силой и с различным воздействием.

Альфа многогранна. До появления альфа-наци энергия была ни доброй ни злой, вернее сказать, она могла быть и злой и доброй, всё зависело от того, что именно вложить в артефакт. Если это будет искренняя молитва, то энергия полна добра, созидание, любви. Но если накопление произошло по причине огромного всплеска негативных эмоций, в ходе явление, повлекших за собой страдания горя, смерть, то и Альфа будет соответствующей.

Однако, нацистам, каким-то образом, удалось найти свой источник, чуждый этому миру. Эта энергия — разрушение, подчинение, без каких-либо скидок на милосердие и добро.

Об этом знал Сенцов, профессор Никодимов, старший лейтенант Вороной Илья Иванович, об этом докладывалось наверх, но там, наверху, верить в подобное не желают.

Ситуация с доверием и осознанием, что в мире есть нечто, что не соотносится с теорией материализма, начала немного меняться, когда, почти что отчаявшись, советское руководство, а по слухам, так и сам товарищ Сталин, разрешило использовать икону Казанской Божьей Матери, чтобы она укрепила линию обороны Москвы. Самолет с этой реликвией пролетел над линией фронта и более эта линия не смещалась на восток.

А после, товарищ Сталин, проявляя мудрость, запретил гонения на церковь.

— Что с обмундированием Тумана, что сняли с него? Проверили? — спросил Сенцов.

— На данный момент, это один из самых мощных наших иных артефактов, что есть тут, если не считать книги тевтонов. Предрасположенность артефактов Тумана не определена. Я бы сказал… Он — Теневик, — встрял в разговор Никодимов. — Встреча с двумя изменёнными не прошла даром. Пуговицы на гимностерке так и вовсе, как бы не седьмым уровнем фонят. А звезда на пилотке — восьмым.

— А что с артефактом старшины Ласточкина? — спросил Сенцов.

— Проверяли. Фотография — сильный артефакт, но при удалении от самого старшины, теряет свои силы, — ответил старший лейтенант.

— Все это понятно. Но что делать с Туманом после операции? Он опасный и мы однозначно ничего не можем сказать, — спросил старший лейтенант Вороной.

— Какие предложения? — с лукавым прищуром спросил майор Сенцов.

— Расстрелять сразу после операции, — сказал Вороной.

Все посмотрели на майора. Он тут главный. У людей выработался инстинкт. Они проголосуют, если голосование пройдет, а Сенцов был любитель таких процедур, так, как скажет командир. Майор не столько разводил демократию в своем Отделе, сколько смотрел на реакцию людей и выявлял кому можно доверять, кому нельзя. Но в этот раз у Сенцова был сюрприз для всех.

Пусть голосуют, все равно главный эксперт, чье мнение будет принято за основу решения, сейчас находится за ширмой и слушает не только слова, что произносятся, но и те слова, что держаться внутри человека.

— Голосуем за расстрел! — сказал Сенцов и поднял руку первым.

Моментально подняли руки и все остальные. Никодимов было дело засомневался, но все же и он проголосовал «за».

— А я, товарищи, против, — сказал всем присутствующим известный человек, выходящий из-за ширмы. — Товарищ Туйманов обладает большой силой, он может стать командиром группы и дальше служить нашей Родине.

— Но как вы тут появились? — удивленно спросил у знаменитости Никодимов.

— Не задавайте вопросов, не называйте имен! Нас интересует другое, товарищи, — майор госбезопасности Сенцов окинул всех собравшихся взглядом.

— Прошу великодушно меня простить, конечно, — с легким акцентом говорил появившийся человек. — Но вы, товарищи, не видите того, что доступно мне.

— Так проголосовали уже, — недоуменно сказал профессор психологии, который почувствовал не то, что дискомфорт, а нагнетающую до боли в весках атмосферу.

— Вольф Григорьевич! — строго произнес имя-отчество Мессинга майор.

— Прошу простить меня, товарищи. Но как же так? Вы огульно взяли и решили убить человека? — возмущался Вольф Григорьевич Мессинг.

— Ты в Советский Союз приехал только в тридцать девятом… Многого не знаешь, — губами, почти беззвучно сказал профессор Фридман.

— Я слышу! — в унисон сказали Мессинг и майор Сенцов.

Вольфа Григорьевича попросил о содействии нарком Лаврентий Павлович Берия. Именно так! Попросил! Мессинг был под личной защитой товарища Сталина, потому к одному из сильнейших иных Союза, может и не только, маскирующегося под артиста оригинального жанра, обращались подчеркнуто почтительно.

— Мы все не спим который день, толком и поесть не получается, и я вижу, сколько работы успели вы все проделать такие короткие сроки. Считаю, что Вы должны знать: когда вопрос с башней Дона будет решён, мы на неделю отправляемся на сборы в Белоруссию, в Гомель. Это непорядок, что группа неподготовлена, не проведено боевое слаживание, что мы просто не знаем до конца всех возможностей новые группы. Именно туда прибудут и две наших других групп. А теперь за работу, товарищи!