Теневик. Конец войны

Глава 6

Поднявшись по лестнице, я протиснулся во все еще открытую дверь и направился в комнату, где, как я и предположил, сидел майор.

Ещё пару шагов, и моё решение уже сложно будет изменить. Несмотря на то, что мозг всё ещё выдавал необычайную активность и быстрый анализ данных, я всё же остановился, чтобы ещё раз прокрутить в голове все последствия моего контакта с советской властью.

Во-первых, я уже чувствовал себя сопричастным, частью народа Советского Союза. Без всякого дискомфорта или протеста. А что в этом такого? Собственно говоря, рос я именно советским человеком. Правда, образца восьмидесятых годов, а тут всё иначе. Ну, что ж. Раз я в прошлом, нужно жить и думать реалиями этого времени.

Мысли о том, чтобы рвануть за кордон, не возникало. Я даже специально подумал об этом. Ага, вот здесь протест был. Куда это я побегу? Невозможно оставаться до последних своих дней верным Родине чекистом — и после перехода в прошлое вдруг стать перебежчиком.

Может, я опасаюсь репрессий, сталинщины, как её во многих учебниках рисуют? Этот порядок хаяли все кому не лень, особенно при развале Советского Союза.

Но кому, как не мне, человеку, знакомому с некоторыми секретными документами, знать, что тот хай, что был поднят в самом конце восьмидесятых и начале девяностых годов, — это не что иное, как оправдание прихода новых элит. Если в стране всё плохо, и, хоть и объявили демократию и гласность, а кормить детей нечем, значит, это нужно противопоставлять тому, что было.

Было — всё плохо, людей убивали миллионами. Стало — всё хорошо, миллионами людей не убивают… Они просто сами умирают. Нет, конечно, тридцать седьмой год — не вымысел. Так и американский маккартизм — тоже факт из истории. Мы в этом грехе не одиноки.

Нет, без контакта с властью я не только не разберусь в том, что происходит, но и буду считать себя просто мелким никчемным человеком. Я чувствую, я знаю, что могу помочь своей стране в лихую годину. Значит, должен это сделать. А как уже Родина-мать меня встретит — это вторично. Волков бояться — в лесу не сношаться!

Делал я вполне профессиональный анализ ситуации, а итогом стала такая пошлая поговорка.

— Здравия желаю, товарищ майор госбезопасности! — произнёс я решительно и уже без колебаний, входя в комнату, где майор с любопытством рассматривал дорогой фарфоровый сервиз.

Мы смотрели друг на друга. Я хотел увидеть, скорее, даже почувствовать, чего именно мне ожидать от этого человека. Он, наверное, делал то же самое.

— Я присяду? — поинтересовался я и, не дожидаясь разрешения, отодвинул один из светло-серых стульев, стоявших у круглого стола.

— Вы даже не представитесь, красноармеец? — удивленно спросил меня майор госбезопасности. — И не забывайте о субординации!

Последнее упоминание несколько отрезвило, я не стал усугублять и усаживаться. Да, я в форме рядового красноармейца, а передо мной — полновесный майор госбезопасности. Но и я внутренне не чувствовал себя подчиненным, а то, что решил присесть… Так я чувствовал некоторое опустошение, будто из меня ушла часть жизненных сил. Впрочем, постоять некоторое время я всё же в состоянии.

— Вот, боец, думал трофеем взять фарфор домой, а эти сволочи свастику понарисовывали на чашках и чайнике. Ну, не гады⁈ — в злобе проворчал тот и швырнул чашку в стену.

Тонкий фарфор немедленно превратился в горсточку осколков.

Я мысленно усмехнулся. Интересно начинает наш разговор этот майор. Он будто меня удивляет, ломает стереотипы. Зачем он сделал резкий жест, ну не из-за чашки же не сдержался? Здесь видели вещи похуже, чем свастика на фарфоре.

Чтобы проверить мою реакцию. Я должен был вздрогнуть, начать удивляться. А тем временем последовали бы очередные вопросы, которые ввергли бы красноармейца в полное замешательство. И тогда, сам того не замечая, я бы начал всё рассказывать.

Неплохой ход, я такому своих ребят раньше учил. Но работает данный психологический приём только на неподготовленных людей. Я не хотел показывать себя красноармейцем, иначе именно так ко мне и будут относиться, несмотря на все способности.

Разговор начался не по плану майора, я не стал поддаваться на провокацию. Наступила небольшая пауза, мы всё смотрели друг другу в глаза. И тут глаза офицера НКВД сверкнули ненормальным блеском. Понятно, что и это должно было выбить землю у меня из-под ног, но и сейчас майор прогадал. Удивительным образом я оставался хладнокровным, внимательным и не поддавался на примитивные уловки госбезопасника.

— Кто вы такой? — через некоторое время спросил меня майор.

— Человек, — ответил я, — рядовой Туйманов.

Я специально начал свой ответ так, упомянув, что, прежде всего — я человек. Для того, кто занимается расследованием паранормальных явлений и имеет дело с существами, подобный ответ не должен показаться хамством и попранием армейской субординации.

— Это хорошо, что вы человек, — задумчиво произнес майор, — значит, понимаете, что есть и нелюди.

Он ещё раз бросил взгляд на меня, после посмотрел на стул. Но ничего мне не предложил — видимо, посчитал, что неправильным будет, если я, рядовой, и он, целый майор госбезопасности, будем сидеть за одним столом и беседовать. Может, наш разговор контролируется? Нет, никого больше в доме я не ощущал, не чувствовал и того, чтбы на крыше соседнего дома засел снайпер. А говорили мы у стола, недалеко от окна.

Между тем, уже сам факт, что майор думает, поговорить ли со мной не как с красноармейцем, а как с человеком, кое о чём говорил. Во-первых, майор решил принять иную манеру общения, не с позиции силы, а попробовать разговаривать со мной мягко. И это очень хорошо. Значит, передо мной человек думающий, с таким офицером всегда можно договориться, он не будет стоять на каких-то своих принципах, прикрываясь одними лишь уставами. Во-вторых, майор госбезопасности знает, что я могу в любой момент сбежать.

— Вы участвовали в ликвидации особо опасного нацистского преступника в районе портовых складов, — уведомил меня майор, внимательно наблюдая за моей реакцией.

Это был не вопрос, потому и никакого ответа от меня не прозвучало. Я решил лишних слов не произносить. Как говорится: «Всё, что сказано мной, может использоваться против меня же».

— Так вы отрицаете то, что вступили в схватку с доктором Хейцем, известным гипнотизёром? — спросил майор.

Гипнотизёром? Пусть так. Гипноз — вполне доказанное явление. То, что я видел некие всполохи, похожие на молнии, можно считать элементом внушения.

— Почему молчишь, боец? — резко повысил голос майор.

— Виноват, товарищ майор госбезопасности! — выпалил я. — Вы не задали мне конкретного вопроса.

— Вот тебе вопрос: что произошло с тобой сегодня, и с чем ты встретился в этом доме? — подобравшись и достав из кармана какой-то значок, спрашивал майор.

— Я не помню, кто я такой, из какой части, документы остались у капитана военной комендатуры. Помню только, что по документам я Туйманов. По мне стреляли, причём, свои же, я убежал и укрылся в этом доме. Мне показалось странным, что дом пустует, несмотря на то, что в нём можно было расположить роту бойцов. Когда я вошёл в дом, то увидел приоткрытую дверь, которая вела вниз. Я спустился, там на меня напал сумасшедший, а мне пришлось обороняться, — выдал я единственную версию, которую мог бы использовать в своём далеко не простом положении.

— Сумасшедший?.. И что же он делал? — у меня сложилось впечатление, что майор не особо поверил в мои слова.

— Он кричал, и этот крик был очень… болезненным. Пришлось ударить сумасшедшего подсвечником, — я по-прежнему настаивал на своей версии.

— Ты, боец… Вы… А какое у вас образование? Университет? Москва? Ленинград? — чуть запнувшись, расспрашивал меня майор. — Ведёте себя уж больно уверенно, будто бы мы с вами в одном звании, или вы и не призванный в армию, а преподаватель или иной гражданский служащий. Да и те… С офицером госбезопасности чаще всего говорят с опаской.

— И вновь скажу: не знаю. Но думать получается быстро, — признался я.

— Быстро анализировать обстановку у вас получалось всегда? — последовал следующий вопрос от майора, который сильно заинтересовался одной из раскрытых ему моих способностей.

Я задумался. На самом деле, такое иносказательное общение могло между нами продолжаться очень и очень долго. Я-то уже чувствовал, как здание со всех сторон обкладывается войсками. Всё ещё будучи уверенным в том, что мне удастся сбежать, я, однако, понимал, что с каждой минутой это сделать будет труднее. Так что решил ускорить наш разговор.

— Я помню, как очнулся на мостовой, меня попытался пнуть ногой какой-то пьяный капитан, а после подошёл патруль военной комендатуры и куда-то меня повёл. Навстречу вышел какой-то ряженный майор и потребовал, чтобы я шёл именно с ним. Военный комендант же без выяснения причин меня передал этому майору. В тот момент заболела голова, словно в моём мозгу копошился вирус или паразит. Я стал оказывать сопротивление майору, после чего сбежал, потому как по мне открыли огонь, — чётко, не вдаваясь в то, что я ощущал и о чём думал, сказал я.

— А вот это уже похоже на правду. Почему же вы решились всё-таки мне хоть что-то рассказать? — с интересом окинул меня взглядом майор.

— Потому что слышу не только приказы офицеров на улице, которые распределяют своих бойцов по периметру здания, но и то, что сюда подъезжает два танка. Я определённо не понимаю, с чем именно это связано, однако заявляю: никакого умысла против Советской власти не имею и не несу, — произнёс я, глядя майору прямо в глаза.

— Говорите, как знающий офицер… «по периметру», «распределяют». Рядовой красноармеец так предложения не строит, — задумчиво потёр подбородок майор, оглядывая меня по-новому.

И тут зрачки нквдшника расширились, заполняя больше половины не только радужки, но и белка, и начали сверкать ярко-зелёным светом, еще более ярко, чем было, даже ослепляюще.

— Вас что же, не пугают мои глаза? — спросил через секунду майор.

— Скорее, удивляют. Но это не самое удивительное, с чем мне пришлось столкнуться за последние пару часов. Впрочем… я лишь эти самые пару часов и помню, — ответил я.

Майор госбезопасности встал, обошёл меня кругом, рассматривая и изучая словно картину.

— Меня зовут Олег Кондратьевич Сенцов. Я возглавляю Особый отдел при НКВД, или Отдел Альфа. Что-то большее рассказать не могу, пока не понял, кто вы такой, и не определил степень допуска к информации. Вы проследуете со мной и не окажете никакого сопротивления. Любая попытка к бегству, проявление неприязни к советской власти и закону, неподчинения будут считаться актом агрессии против Советской власти, и вы сразу же станете военным преступником, — заявил Сенцов, доставая из кармана своих галифе браслет.

— А это что? — спросил я.

— Действуют, как наручники, — майор развёл руками. — Прошу вас, не сопротивляйтесь. Ради собственной безопасности мы обязаны предпринять меры предосторожности. Я понимаю, что вы даже сейчас могли бы уйти, хотя, поверьте, к некоторым подобным фокусам мы готовы. Но я не приказываю, а убеждаю. Вы-то способны это оценить, так ведь?

Я протянул свою руку и дождался, когда майор застегнёт серебряный браслет. Пришла какая-то тяжесть. Уверенность в том, что сейчас мне удастся сбежать, практически испарилась.

— Если вы попробуете снять браслет, то он будет давить на вас с большей силой. Вы же советский человек? Понимаете, какая мерзость исходит от нацистов? Так что не становитесь врагом своей стране! — холодно произнёс майор.

Но я почувствовал и другую эмоцию у Сенцова. Он старался скрыть свою радость. Именно осознание, что майор госбезопасности рад тому, какой я есть, а не самому факту моего задержания, давало надежду, что общение с органами сложится удачно. Ну не могли же меня хоть как-то не попытаться подчинить.

И всё я прекрасно понимал. Пусть вот так, без жести, а даже уговорами, но им ведь себя от меня нужно обезопасить. Хотя я-то мог снять этот браслет. Получилось бы мучительно, болезненно, но я сделал бы это, если бы такая необходимость созрела. Ладно, пусть Сенцов будет спокоен. Мне нужны ответы, социализация и… еда.

Очевидно, что после каждого проявления у меня способностей организм требует восполнения энергии, причём в большом количестве. Я, наверное, сейчас бы килограммов пять чего-нибудь съел. Именно что в килограммах меряю, так как просто хотелось бросать в топку хоть какие калории. Нет… червяков, скажем, не хотел бы есть.

— Сейчас вы с моими сотрудниками отправитесь в дом, в котором расквартирован личный состав Особого Отдела. Там вас ждёт отдых, обильное питание и горячий душ. Не сопротивляйтесь, когда от вас чего-либо потребуют. И последний на данный момент вопрос: согласны ли вы сотрудничать с нами и способствовать Победе Советского Союза над нацистской Германией? — спросил майор и вытянул свою левую руку, на пальце которой был перстень с тёмно-синим камнем.

— Да, — скупо ответил я.

Наперсный камень майора на мгновение сверкнул, вновь возвращаясь к своему первоначальному цвету.

— Это правильный ответ, — кивнул головой Сенцов, подошёл к окну, открыл створку и два раза взмахнул правой рукой.

Меньше, чем через минуту в доме было уже более десяти человек, которые начали рыскать по всем комнатам. Два сержанта НКВД, вооруженные ППШ, сразу же встали у стены, немного смещенной вглубь, которая вела в кровавое подземелье.

Майор еле заметно кивнул подошедшему к нам старшему лейтенанту, и тот, контролируя мои действия дулом пистолета, повёл меня на выход. Чёрная машина с серебристым значком марки «Опель» стояла у самого крыльца.

— Прошу, садитесь! — произнёс старший лейтенант госбезопасности, открывая дверь и указывая на заднее сиденье.

Обратился на «вы» и ещё дверь приоткрыл. Радует, хотя наставленный на меня пистолет не может не огорчать. Одно на другое… И никакой больше эмоции.

Я всё ещё чувствовал себя так, словно на ноги, руки и голову навесили гири, а в остальном — никаких эмоций, ожидания опасности, подвоха. Ничего этого я не ощущал. Может, дело в том браслете, который застегнули на моей руке, а, возможно, пришло некое опустошение и упадок сил. Хотя нет, пистолет ведь меня раздражал.

— Сало с хлебом будете? — спросил старший лейтенант, как только машина тронулась с места.

Вопрос меня несколько удивил. Но я быстро понял: старший лейтенант знает, что в данный момент я очень голоден. После первой своей схватки с лысым существом, которое обладало гипнозом или чем-то более мощным, мне зверски хотелось есть. Теперь же, после схватки с крикуном в кровавом подвале, мне ещё сильнее требовалась пища для восстановления сил.

Они много чего знают. Это я понял и из разговора с майором, и по тому, как ведёт себя старлей. Мало того, со мной общаются на «вы» и вполне уважительно. А я, между прочим, в форме рядового красноармейца. Следовательно, не такой уж я и «рядовой».

Красноармейца повезли в расположение, а Олег Кондратьевич Сенцов, набравшись решительности, направился в подвал. Он первым должен был всё осмотреть. Такие места всегда содержат не только важную информацию, но даже и предметы, артефакты, которых так не хватает Отделу Альфа.

— Мля, какие же твари! — зло сплюнул майор, когда увидел свастику, выложенную мужскими голыми телами, а после и выложенную плиткой и обведенную кровью пентаграмму.

В центре лежал ребенок…

Прикрыв веки и уняв свои эмоции, Сенцов достал из планшета завернутые в тряпицу фотографии. Когда майор понял, что это за ребенок лежит в центре пентаграммы, он снова выругался. Это была годовалая дочь хозяина дома Отто Гринштейна.

— Обряд Авраама… — констатировал увиденное майор. — И как ты, красноармеец, смог справиться с тем, кто этот обряд провёл?

Когда стало известно, что существует некий дом, рядом с которым людям плохо, а у некоторых чуть ли не в прямом смысле взрывается голова, а вскоре трое младших офицеров вовсе с ума сошли, то поступил приказ к дому меньше чем на расстояние ста метров никому не приближаться.

Блокпосты были расставлены достаточно далеко от дома, и всё это выглядело вполне нормально. В доме могли готовиться к проживанию командующего 3-м Белорусским Фронтом маршала Советского Союза Василевского. Кроме того, среди красноармейцев бытовали сказки про то, что в районе этого дома хранится много золота. Именно поэтому туда не пускают никого.

Так или иначе, но пристальное внимание НКВД к дому, даже к целому кварталу, резко уменьшало желание кого угодно полюбопытствовать, что же там находится. Вместе с тем, специальных приказов не издавалось.

Майор Сенцов днём ранее сам был в этом доме. Он, как умеющий чувствовать наци, понимал, что в доме что-то неладно. Однако обследование всех помещений не выявило ничего особенного. Вместе с тем прибор, созданный Никодимовым, также фонил и показывал наличие альфа-наци.

Теперь всё стало на свои места. Гринштейн, один из членов Аненербе, провёл «обряд Авраама». Жертвоприношение единственного своего ребёнка, что было обязательной составляющей кровавого обряда, должно было наделить Отто Гринштейна небывалой силой. И все этапы обряда были соблюдены, ну, насколько об этом мог знать Сенцов. Нелюдь отдавал тёмным силам самое дорогое, что у него есть, а тёмные силы должны были взамен наделить тварь энергией неведомой мощи.

Исходя же из того, что тот красноармеец смог ликвидировать монстра, он становился крайне нужным не только для Отдела «Альфа», но и для всей Советской родины. Именно поэтому майор Сенцов не стал давить на красноармейца, выпытывать у него всю информацию, даже не заключил его под стражу. И не только потому, что это почти что бессмысленно.

Если красноармеец сбежит, то на его поиски придётся потратить немало своих и без того скудных сил, а потом ещё принудить к сотрудничеству. Потому пока Сенцов решил действовать мягко, понаблюдать, посмотреть на то, как будет вести себя иной. Но рапорт в Москву нужно было писать срочно. Ещё срочнее — отправить шифрограмму.

Осмотрев зал, Сенцов зашёл за ширму, что находилась в затемненном дальнем углу. Его взгляд устремился на небольшую кафедру, стоящую на столе. И тут он увидел такое…

Как вышло, что это может находиться здесь? Такой сильный артефакт… Иной с неопределенной силой, но уже убивший двух измененных, и еще этот артефакт…

— Кабальная книга Тевтонского ордена, — борясь с переполняющими его эмоциями, вслух выдохнул майор госбезопасности. — Так вот ты какая! Вот из-за чего в городе появилось такое количество измененных!

Будто с трудом протянув вперёд чуть порагивающую руку, Олег Кондратьевич закрыл книгу, запоминая, на какой странице Гринштейн её оставил. Тяжелая книга оказалась прижата двумя руками к груди майора, и он ощутил животный страх. Олег Кондратьевич умел бороться с подобными проявлениями «наци». А ещё он понимал: не каждый может прикоснуться к переполненной истинным злом книге. Потому именно Сенцову предстояло вынести книгу самостоятельно. Он сможет это сделать, у него достанет сил.

— Товарищ майор, что это у вас в руках? — спросил профессор Никодимов, когда увидел своего начальника.

— Ты сам это знаешь, — бросил Сенцов, излишне резким движением смахнул со стола фарфоровый сервиз, положил книгу на скатерть и обернул её тканью.

Этот артефакт необходимо срочно доставить в Москву. У майора было строгое предписание, что любые артефакты, которые будут найдены им на немецкой территории, нужно срочно переправлять на исследование в Москву. Там, в столице Советского Союза, работали восемь аналитиков, изучающие различные проявления тёмной и светлой энергии, которые случались в истории, и которые сейчас используют нацисты для своих ритуалов. Чтобы бить врага, нужно знать врага! В полевых условиях, здесь, в Кёнигсберге, досконально изучить Книгу тевтонов всё равно не получится.

А ещё Сенцов знал, что большая часть этих аналитиков призвана доказать, что никаких потусторонних сил не бывает, что всё можно объяснить иными явлениями, как гипноз, массовое психическое расстройство и всё в подобном духе.

Сенцову было несколько обидно, что вот он работает с тварями и артефактами сам и уже точно знает, что энергии существуют, но всё равно ему не верят. Спасибо и на том, что снабжение у отдела более чем хорошее.

— Так это… правда? — спросил профессор Никодимов.

— Научитесь, наконец, соблюдать субординацию! — в сердцах бросил Сенцов, спешно выходя на улицу и садясь в машину.

Олег Кондратьевич Сенцов не обладал академическим образованием, не был специалистом ни каббалы, ни скандинавских рун, ни вуду, ни в чём ином, но, как начальник Отдела Альфа, интересовался всеми этими проявлениями тёмных сил, а также и теми явлениями, которые противостоят тёмным. И понимал, какую мощь сейчас он держит в руках.

Не тамплиеры в Средневековье были главными мистификаторами, хотя практики тёмных энергий были известны и им. Именно Тевтонский орден некогда встал на путь изучения каббалы и тёмных практик. И теперь потомки тех тевтонов, современные нацисты, не только смогли воссоздать многие ритуалы, но также привносят в них что-то своё, ещё более насыщенное злом.

Сенцов положил книгу, завернутую в скатерть, на сиденье и больше не касался её. Но то и дело бросал на неё взгляд. Его не отпускал один вопрос.

, Как вышло, что Гринштейн, будучи евреем, хотя это не мешало ему быть ярым антисемитом, владел подобной книгой? Возможно, именно потому, что он мог многое гитлеровцам рассказать о тайных практиках, Гринштейн и оставался нетронутым нацистской властью.

Серебристый «Volkswagen» гнал по улицам Кёнигсберга, сбрасывая скорость лишь там, где проезду мешали неубранные трупы нацистов или груды обломков. Майор Сенцов, не обращая внимание на то, что его сильно потряхивало на ухабах развороченной мостовой, мысленно составлял текст своего донесения в Наркомат.

Теперь он имеет уже намного больше доказательств существования паранормальных явлений. Их и прежде было много, но всё старались объяснить иначе: законами физики, внушением, совпадениями. Отдел создали, но так… Будто на всякий случай.

Нет, все намного сложнее. И с этим злом пока умеет бороться только майор госбезопасности Сенцов. Нет, не только он, да и не столько, но майор уже многое знает об измененных, как с ними бороться.

А что делать другим, если рядом не окажется никого из «Отдела Альфы»?