Теневик. Конец войны

Глава 19

— Нам встречаться нельзя, тем более вот так, — сказал человек в капюшоне.

— Ты должен дать наводку и помочь вывести команды ваших колдунов на мою группу. Дальше живи спокойно, пока новых заданий не будет, или не живи… экакуируйся, — сказал другой человек, которого зовут Адриан фон Фелькерзам.

— Я принес бумагу, тут все расписано, где живут иные, как и где будут обучаться. Мне опасно покидать базу. Я не смогу больше встретиться, — говорил предатель.

— Бумага… Это дополнительное свидетельство. Не нужно больше писать. Кто-то мог заметить, что ты пишешь, или саму бумагу увидят. Мелочи, но именно они чаще всего и ведут к провалам, — говорил Адриан.

Удивительно, что человек с именем Адриан фон Фелькерзам не просто хорошо говорил на русском языке, но делал это лучше, чем его собеседник. Все дело в том, что один из самых удачливых и профессиональных немецких диверсантов был… Русским.

Адриан родился в Санкт-Петербурге, но после революции уехал сперва просто из города, а потом и в Германию. Так что диверсант первые слова говорил на русском языке, а после он командовал Балтийской ротой полка «Бранденбург-800», где так же все говорили на языке Толстова и Достоевского. Ну и русское дворянское происхождение сказывалось.

— Я понял вас. Но разговор был бы долгим, в бумагах написано немало данных, — даже предателю было несколько обидно, что его поучают.

— Ты сам должен убить того сильного колдуна. Без этого операция может провалиться. Мою группу могут разбить, рассеять, уничтожить. Но знай, что я останусь, чтобы сделать с тобой все то, что ты уже испытал, даже больше, — сказал фон Фелькерзам.

Предателя передернуло, он вновь вспомнил, какая может быть БОЛЬ. Но уже не только страх перед болью заставлял сотрудника Особого Отдела Альфа шпионить в интересах Германии и Англии, но и то, что это входило в привычку. Стоило оступиться раз, второй… Предатель уже рассчитывал на то, что скоро его эвакуируют и даже не в Германию, сотрудник Отдела Альфа сумел войти в контакт с английской разведкой.

— Почему именно я должен убить его? — спросил предатель, и голос был его даже требовательным.

— Тон смени! Ты его убьешь, потому что будешь рядом с ним. Если он раньше не замечал в тебе опасность, значит, не заметит и после. Вот, держи, — один предатель, который изменмил России намного раньше, чем его собеседник, второй предатель, передал пудреницу. — Тебе достаточно помазать свою руку этим порошком и после коснуться какой-нибудь части тела Тумана. Желательно, чтобы это было лицо.

— И меня возьмут, будут пытать, а после расстреляют? И что будет с моими родными? — спрашивал предатель, изменивший своей родине всего год назад. — Мне нужны гарантии.

— Твоих родных из Москвы уже эвакуируют. Они у нас. Тебе же будет достаточно лишь промыть с щёлочью свою руку, — солгал-диверсант.

Впрочем, он не во всем врал. Родных предателя в рядах Особого Отдела действительно взяли под контроль и могут в любой ликвидируют.

— Но я не хочу в Германию, — сомневался сотрудник Особого Отдела. — Я помогаю вам, но Красная Армия под Берлином.

— Ненадолго. Мы тоже были под Москвой. А ты хотел в Англию? Туда и отправишься. Достаточно будет добраться до Карповки. Там тебя будет ждать эвакуационная группа. Отправишься на юг, под Одессой будет баркас, в который ты, твоя семья, как и вся наша группа погрузитесь и отправитесь в Турцию, — озвучил Андреас заранее заготовленную легенду.

— Я всё сделаю, — решительно сказал предатель, вышел из закоулка, где проходила встреча, спешно направился прочь.

Ему ещё нужно было как-то объяснить своё более чем полуторачасовое отсутствие тем сотрудникам, которые выехали с Базы в Гомель для встречи и загрузки на аэродроме всего причитающегося Особому Отделу, как и принять людей на проверку наличия Альфы.

* * *

— Нас утро встречало с прохладой, — напевал я, наблюдая в окно, насколько разительно менялась погода.

Ещё вчера было почти по-летнему тепло, сегодня, почти по-зимнему холодно. Впрочем, снег в апреле — вполне нормальное явление. Тем более, что на улице всё равно было выше нуля, и снег быстро растает. Но пока мокрый снег мог бы навеять уныние. Мог, но не мне, не сейчас, не в этой жизни.

— Проснулась? — спросил я Ольгу, не прекращая выполнять отжимания. — Собирайся! У нас до выхода тридцать минут. Быстро завтракаем консервами, не забываем тебе одеть свитер, мне плащ, уходим.

Уже абсолютно меня не стесняясь, Ольга встала, начала потягиваться своим идеальным пластичным телом, на что я был вынужден более интенсивно отжиматься. Ещё не хватало, чтобы нас накрыл очередной виток страсти и мы опоздали бы к машине, которая должна ждать у вокзала.

— Оля, прикройся! Иначе и тебя, и меня сейчас накроет, и мы будем здесь любить друг друга до полного истощения, — сказал я, отворачиваясь от соблазнительной брюнетки.

Оля что-то фыркнула, но сделала то, что несколько сбило любовный настрой. Она сходила в ведро, а после стала торопясь одеваться. Да, в качестве ночного горшка у нас было, любезно предоставленное управдомом, ведро.

И это для меня, человека из двадцать первого века, это было крайне неудобно, скорее психологически. Однако, как я понял, подобные вёдра стояли в каждой комнате, это было нормальным. Между тем, один туалет работал. Но он был лишь один. А жильцов в коммунальной квартире, как удалось выяснить, было тридцать два человека. И, если каждый пойдёт по своей нужде, а утром эта нужда очевидна, то можно пару часов простоять в очереди. Так что, ведро с крышкой — это вполне рабочий вариант, который в военное время считается весьма даже гигиеничным.

Ещё вчера Ольга стеснялась справлять свою нужду, бегая к ванной комнате, и выстаивая там получасовые очереди, выслушивая сплетни, также перешёптывания с осуждениями наших похотливых игр. Сегодня же моя напарница ведёт себя так, будто мы уже с десяток лет прожили вместе.

Быстро позавтракав, одевшись, мы поспешили к вокзалу. Здесь, у входа в здание, находился пост милиции, а рядом с ним сотрудник НКВД. Он указал, куда именно двигаться. Нас ждала грузовая машина, правда, с пристроенными лавочками вдоль бортов, а сверху был натянут тент. Так что мокрый снег нам был, считай, нипочём.

— Здравия желаю, товарищ командир, — поздоровался со мной Игнат.

— Етить-колотить! А без мордобоя обойтись было никак? Вот, как может человек, одетый в форму сотрудника НКВД быть с таким бланшем под глазом? — возмущался я.

Игнат сидел, потупив глаза… Один, не заплывший глаз, так как второго не было видно из-за обширной гематомы. Наверняка, он и сам понимал, что выглядит сейчас неправильно.

— Завтра все пройдет. Это ночью… упал, — оправдывался Игнат.

— Не ври командиру! — усмехнулся я, но не стал расспрашивать, все равно узнаю позже.

— А Якут с дедом не с тобой, командир, жили? — поинтересовался я у боец в форме старшего лейтенанта НКВД.

— Нет, — ответил я.

Игнат был старлеем, я — капитаном. И закрадывались такие мысли, что подобные звания могут у нас появиться официально. Хотя, из прошлой жизни знаю, что даже при особом желании, наделить вчерашнего рядового офицерским званием — весьма затруднительно. Всё равно необходимо написать какие-то бумаги, руководствоваться какими-то правилами и законами. Но, да не мне об этом думать. Уверен, если моя польза для государства будет оценена в капитанское звание, то найдут, как и почему мне его приписать. В крайнем случае, можно ведь создать легенду, что был ранее сотрудником, был внедрён куда-нибудь.

Вскоре, после нескольких забористых матерков от водителя, на двенадцатый раз прокрутки стартера, наш Студебекер завёлся, и мы поехали в сторону реки Сож.

Когда мы гуляли по парку, я заметил понтонную переправу буквально в километре от себя. Конечно, никаких мостов через реку не сохранилось, но на то, чтобы их отремонтировать или отстроить заново, банально не было ни времени, ни сил, ни инженеров со строителями. Последние, я уверен, все призваны на службу. Инженеры нужны в войсках.

Не без труда, но мы проехали понтонную переправу. Мне казалось, что в какой-то момент грузовик может упасть в воду, настолько было скользко и опасно передвигаться. Но водитель был опытным, сдюжил, и мы направились на юг. Карту Гомеля, а также тех мест, в которых нам придётся проходить краткий курс обучения, или, скорее, знакомство и боевое слаживание, я изучил досконально. Так что быстро понял, что мы ехали в сторону деревни Севруки и Чёнки.

— Приехали! — сказал сопровождающий нас младший лейтенант НКВД.

Он первым спрыгнул с грузовика и осмотрелся. К нам сразу же подошёл наряд из бойцов. Удивительным образом, но они были даже в броне, каждый с ППШ, в белых с пятнами маскхалатах. В стороне я увидел два пулемётных гнезда, а также оборудованный ДОТ. На искусственно сооруженном бугре стояла зенитка. Вполне серьёзное вооружение, если учитывать, что это лишь центральные ворота въезда на Базу, находящуюся глубоко в тылу. Мы спрыгнули с машины, старший офицер наряда принял документы, что-то черканул в журнале, нас обыскали. И только после этого по одному, с интервалом в пять шагов, нас запустили на Базу.

Встречал часть группы старший лейтенант Вороной.

— Туман со мной, остальные за младшим лейтенантом, — строго сказал старлей.

База представляла собой частично разрушенные кирпичные здания, деревянные дома, было видно, что они сколочены буквально недавно, чуть в стороне располагалась спортивная площадка, а больше ничего не было видно. Скорее всего, было здесь и стрельбище, возможно, полоса препятствий. Словом, абсолютно ничего выдающегося, что могло бы привлечь особое внимание.

Зайдя в один из деревянных домов, я увидел сидящего за большим массивным столом, обложенного бумагами, комиссара госбезопасности Сенцова.

— Старший лейтенант, ты свободен! — скомандовал Сенцов, выпроваживая Вороного и указывая рукой мне на стул напротив себя.

— Здравия желаю, товарищ комиссар госбезопасности, — по-уставному поприветствовал я своего командира.

— Рассказывай! Как прошли два дня? Что скажешь об Ольге? — сходу спрашивал Сенцов.

— Вот! — сказал я и протянул четыре листа, списанных мелким почерком. — Здесь отчёт по всем действиям, ситуациям, потраченным деньгам.

Сенцов поднял на меня взгляд, прикусил губу, и стал рассматривать, будто видел в первый раз.

— Ты о себе вспомнил что-нибудь? — после продолжительной паузы спросил комиссар госбезопасности.

— Никак нет, — отвечал я. — Знаю то, что было до меня доведено вами.

— Так откуда, твою мать, у тебя повадки командирские? Какой к хренам отчёт? Как рядовой до этого додумается? Да я по первым строчкам вижу, что пишет человек, который, как минимум, знает, как писать такие бумаги! — закричал Сенцов.

Я стойко и хладнокровного выдержал этот крик, почти не обратил внимания на ту энергию, которая стала расползаться от комиссара госбезопасности. Мне нечего было ему ответить.

Я продумывал модель своего поведения. В какой-то момент даже предполагал, что могу обманывать и себя, и командование, отыгрывая роль дурачка, такого, который интенсивно учится и уже скоро становится матерым оперативником.

Вот только подобная тактика также не выдерживала никакой критики. Дурачок не может командовать особым уникальным подразделением, которое, как я был уверен, уже сформировано. Более того, игры в человека, который понятия не имеет о воинской службе, не знает основных принципов составления документов и формулировок к ним — это будет затруднять работу для всех. А еще сильно преуменьшать и мою значимость и мой авторитет. Так что в данном случае ничего не оставалось, как, по сути, идти ва-банк. Да, я немало знаю о службе, умею составлять рапорт и докладывать. Откуда это у меня? Если не объяснять, что я человек из будущего, так и без понятия что откуда берется.

— Я быстро соображаю, у меня открылись особые возможности работать с памятью. Я видел те документы, которые составлял командир моего батальона, я уже имел удовольствие работать с вашими документами, — говорил я. — Так и учусь.

Единственное, чем могу я прикрываться в данном случае — это напускать туман на свои способности. В конце концов, я и есть Туман!

— Если у тебя такие возможности… — Сенцов задумался. — Так, может, большую пользу ты принесёшь стране, если будешь заниматься наукой? Бомбу какую изобретёшь, или ещё чего…

Я даже слегка испугался. В науке я был так себе… Почти никак. Хотя в школе учился отлично, да и после… Но ученый — это человек особого склада ума, быта, отношения к жизни. Впрочем, строение ядерной урановой бомбы, как и некоторые проблемы, с которыми должны были столкнуться советские учёные на пути создания этого оружия, можно вспомнить. Память, действительно, у меня стала намного лучше. Если сфокусируюсь на какой-нибудь проблеме, то всплывают прямо фотографии из текстов учебников или кадры художественных фильмов.

Да, как это не смешно, но, попав в это время, можно было бы даже в научных целях использовать память о сериалах, и полнометражных картинах, которые в будущем XXI веке представлены в виде развлечения. Там, пусть и без подробных объяснений, чтобы не морочить голову зрителю, но упоминались решения, которые в Советском Союзе были приняты, и в итоге стали успешными. Мол полгода пробуют запустить центрифугу по обогащению урана, а тут опа… Схемка новая, или конструкция, и все заработало. Вот и я, если совмещу знания по физике, пусть и школьные, да наложу это на все иные источники, в том числе и литературные… Нужно только время, чтобы посидеть пару дней, за систематизировать данные.

— Не думаю, что я мог бы стать великим учёным. Скорее, можно попробовать интуитивно, используя свою Альфу, понять, насколько правильно то или иное решение. Так что, товарищ комиссар госбезопасности, если наши умнейшие головы столкнулся с проблемой, которую не могут долгое время решить, можно попробовать им помочь — выдал я.

— Изучить бы тебя хорошенько. Всех вас было бы нужно хорошо изучить, — задумчиво сказал Сенцов. — Только времени на это нет. Война ещё идёт. И она, в том числе, с измененными. Ты сам, капитан, видел, с какими тварями мы встречаемся.

— Видел, товарищ комиссар госбезопасности. И думаю, что с окончанием войны этой… Как бы не началась следующая, — заметил я.

— О том молчи. Мы нынче с союзниками дружим, — сказал Сенцов и резко перепрыгнул на другую тему: — Теперь своими словами расскажи об Ольге.

Он, возможно, решил меня подобным вопросом поставить в неловкое положение. Сенцову, как и всей службе, должно быть прекрасно известно, что секс у нас с Ольгой был. Захаживали некие люди в соседнюю комнату, чтобы нас слушать, не могли они пропустить без внимания громкие звуки, которые мы издавали, когда предавались колдовской страсти.

Но меня этот момент не смутил. Всякое бывало в прошлой жизни. Часто работа в поле была сопряжена со многими весьма пошлыми, в понятии нормального обывателя, явлениями. Не может женщина-агент отказаться лечь в постель даже с самым отъявленным извращенцем, если от этого извращенца и той информации, которой он обладает, может быть существенная польза для государства.

Может быть, потому я и остался к старости одиноким, что выработалось понятие, что привязываться к женщинам было просто опасно для собственной психики и устойчивости.

Там, в нашей комнате, несмотря на то, что я сопротивлялся колдовским чарам своей напарницы, мысль, что она мне была дорога и что я, возможно, даже пошёл бы против системы, лишь бы её защитить, казалась вполне естественной. Сейчас же я более чем уверен, что к Ольге привязываться никак мне нельзя. Просто такую девушку, как она, способную очаровать и уложить в постель любого мужика, обязательно будут использовать по профилю. Ведь империя не знает сантиментов. Какое дело государству до того, о чём мечтает и грезит девушка, если эта девушка способна стать уникальным агентом и выкачивать информацию даже из первых лиц вражеских держав?

— Какие будут твои предложения, чтобы Ольга не выкачивала силы из того, с кем спит, уж тем более, не убивала его, по крайней мере, могла контролировать силу и удар? — спросил Сенцов, когда я описал и то, как у нас было, свои чувства, и дал характеристику поведению девушки.

При этом мне показалось, что Сенцов в какой-то момент сжал пальцы в кулак, нервничая при разговоре об моем интиме с Олей. Мне ещё не хватало иметь своим командиром ревнивца.

— После первого раза изменился характер той Силы, которая применяла Ольга. Думаю, что нужно начать работу с ней, направленную на контроль собственных чувств и эмоций, — высказался я.

— Твою же мать. Ну, у тебя же мать филолог, отец физик и математик. Почём тебе знать ещё и о психологии? — выкрикнул Сенцов, но быстро взял себя в руки.

Я лишь пожал плечами.

— Товарищ комиссар госбезопасности, могу ли я задать вам вопрос? –спросил я, стремясь тему с Ольгой, пусть на время, но оставить в стороне.

— Есть хочешь? — неожиданно для меня спросил Сенцов. — А после я кое-чего тебе расскажу, что было раньше секретным.