Глава 5 Обучение

— Жри давай, сука! — рявкнул мужчина, втиснув мое лицо в корыто, погрузив его почти наполовину во влажную безвкусную массу.

Рука мужчины была сомкнута на моих волосах. На мгновение я испугалась, что сейчас задохнусь, и, открыв рот отчаянно, зубами, губами, языком, принялась вгрызаться, всасывать, вылизывать, выскабливать, крутить головой, из всех сил пытаясь набраться в рот столько каши, сколько было можно. Рука, вцепившаяся в мои волосы, дернула мою голову вверх. Я постаралась побыстрее проглотить то, что удалось набрать в рот, что было не так легко сделать.

Я, зажмурившись, стояла на коленях перед деревянным корытом вместе с другими девушками. Рядом со мной на корточках присел мужчина. Все мое лицо и волосы были измазаны в каше. Как только мне удалось сглотнуть, мой мучитель снова ткнул меня головой в деревянное корыто, глубоко, почти по самые уши, погружая в кашу. И снова мне пришлось изо всех сил пытаться набрать в рот столько, сколько получится, и при этом не захлебнуться. Наконец, рука мужчины оставила мои волосы в покое, и я смогла вынырнуть из мокрой массы. Я проморгалась и открыла глаза. Каша облепила мое лицо, ее мокрые комочки, словно нетающий снег, свисали с моих ресниц. А мужчина уже шел дальше. Я изо всех сил пыталась заставить себя проглотить то, что у меня было во рту. Я немного, стараясь сделать это незаметно, пошевелила руками, скованными за спиной легкими удобными наручниками. Я бросила короткий взгляд вправо, на других девушек, закованных таким же образом. Нам пока не разрешали пользоваться руками при кормлении. Я быстро взглянула влево от себя, и, удостоверившись, что мужчина смотрел в другую сторону, поскорее наклонилась вперед, и попыталась, насколько это было возможно, стереть о край деревянного корыта с лица, особенно с век и ресниц, налипшую кашу. Этот мужчина относился ко мне не так, как к остальным женщинам. Почему-то, в этом вопросе мне уделялось особое внимание. Возможно, это имело отношение к чему-то, произошедшему ранее. Я посмотрела на девушку, блондинку, стоявшую на коленях по правую руку от меня. Она снова опустила голову к корыту, отчего запястья, скованные за спиной такими же, как и у меня, весьма привлекательными женскими наручниками, всего лишь двумя замкнутыми кольцами соединенными короткой поблескивающей цепью.

Мы все были раздеты. Не трудно было догадаться, кто из нас все еще были девственницами, ибо все, кто было таковыми, как я, например, носили «железный пояс». Простое, но эффективное устройство. Горизонтальная часть, своего рода овальный железный пояс, сомкнутый вокруг моей талии, и вертикальная U-образная, собранная из двух половин, передней и задней. Передняя половина вертикальной части выпуклая, по форме лобка, сверху широкая, закрепленная на горизонтальном поясе посредством заклепок, и сужающаяся книзу, где к ней на петле аналогичной дверной, крепилась вторая половина, которая будучи пропущенной между ног, прикрывала ягодицы. Сзади на горизонтальном поясе имелись проушины, которые входили в прорезь, имевшуюся вверху задней половины U-образной вертикальной части и замыкались на навесной замок. Было очень мало шансов, что у меня заберут мою девственность, пока я ношу это устройство.

На девушке справа от меня такого пояса не имелось, следовательно, она уже была, как здесь принято называть, «открыта для использования мужчин». Таким образом, надсмотрщикам не возбранялось использовать ее по своему усмотрению, каковой привилегией они, разумеется, с большим удовольствием пользовались. Однажды, будучи едва вытащенной из ее конуры, расположенной по соседству, и, как не трудно догадаться, справа от моей, мужчины оказались столь нетерпеливы, что взяли девушку прямо там, даже не сочтя целесообразным немного подождать и, надев на нее поводок, увести в свои комнаты.

Я делала вид, что не смотрю в ту сторону. Однако позже, после того, как они закончили с ней, и вернули девушку обратно в конуру, я, оставшись в одиночестве, со слезами на глазах, вынуждена была признаться настолько меня возбудило произошедшее. Я не знала, была ли эта девушка, как и я, похищена с Земли, а если да, то откуда именно, или она родилась на этой планете. Нам почти никогда не разрешали разговаривать во время кормления. А когда нас разводили по нашим клеткам, вступал в силу «закон о кляпе», и даже в тот момент, когда охранники использовали ее у меня на глазах, она не посмела нарушить этого правила, а лишь стонала и вскрикивала, как это и положено, когда мужчины берут женщину, которой запрещено говорить. Конечно, мне были понятны многие из команд, что отдавали ей мужчины, ведь изучение языка этого мира началось сразу же. Я присмотрелась к ней. Вполне возможно, что она была уроженкой этой планеты. Как я уже поняла, здешние мужчины, были готовы поместить своих собственных женщин на их законное место, столь же быстро и без малейших сомнений, как и женщин привезенных с Земли. В этих вопросах происхождение женщины, для них не имело никакого значения. Единственное, что было важно для этих мужчин в данном вопросе, было то, что было в нас общего — наш пол, просто то, что мы были женщинами. Безусловно, здешние девушки считали себя неизмеримо выше нас, землянок. Возможно, то же самое касалось и мужчин, хотя, насколько я могла судить, это не делало их цепи легче, а удары, падавшие на их спины менее суровыми. Некоторые местные мужчины, а точнее, многие из встреченных мною здесь мужчин, как мне показалось, находили женщин доставленных с Земли даже более интересными, вот только результатом этого была не излишняя мягкость, как я могла ожидать, а большая жестокость. Скорее всего, Тэйбар, захвативший меня, относился именно к таким мужчинам. Были такие, кто для насилия предпочитал посещать исключительно женщин их собственного мира. Однако, для большинства остальных, насколько я могла судить, происхождение не играло особой роли, они рассматривали женщин с точки зрения привлекательности каждой отдельной особи. Но все же, на мой взгляд, будет правильно сказать, что, за исключением мнения большинства мужчин относительно подходящего содержания нас всех, статус землянок отличался от такового у женщин этого мира. Например, нам гораздо чаще, чем им надевали серьги, которые здесь расценивались, что с моей точки зрения достаточно интересно, как почти полное унижение и деградация женщины. Другим признаком нашего более низкого статуса здесь было то, что, иногда, в качестве наказания местной девушке, обычно в качестве временной меры, могли дать одно из наших земных имен, указывая этим на то, что с этого момента ее должны были рассматривать, как одну из самых низких рабынь.

Как и все остальные женщины, которых я видела здесь, я была заклеймена. Высоко на моем левом бедре, чуть ниже ягодицы, теперь красовалась маленькая изящная отметина. Мое клеймо представляло собой практически прямую вертикальную черту, с двумя, расположенными ближе к нижнему краю, как будто бы подчиненными вертикальному стержню, расширяющимися изогнутыми ответвлениями, чем-то похожими на ветви. Можно сказать, что это была почти английская буква «K» в рукописном варианте. Теперь это было со мной навсегда.

На большинстве других девушек красовались, с различными вариациями, подобные клейма, пусть и с небольшими отличиями одно от другого, но исполненные в едином стиле. Попадались и рабыни с другими видами клейм, но клеймо в виде буквы «K» было наиболее распространенным. Большинство клейм, любого вида, как и мое собственное, было выжжено сбоку на левом бедре сразу под ягодицей. Мою шею обнимал ошейник, сделанный из узкой плоской полосы стали. Сталь почти в плотную прилегала к моему горлу. Само собой, этот символ рабства был заперт на замок, и нечего было и думать о том, чтобы снять его самостоятельно. При этом, следует признать, что ошейник мне совершенно не мешал, можно даже сказать, что он весьма удобно устроился на моей шее. Вскоре после того, как это стальное кольцо появилось на мне, я настолько привыкла к нему, что практически перестала его замечать, хотя и прекрасно осознавала его присутствие и значение.

Я, украдкой, бросила взгляд влево. Надсмотрщик, тот самый, что втолкнул мое лицо в кашу, смотрел в мою сторону. Я торопливо наклонилась над корытом, окунаясь лицом во влажную жижу. Время кормления подходило к концу. Эта безвкусная и пресная каша совершенно не вызывала у меня чувства аппетита. Однако, я запихнула в себя положенную мне порцию, поскольку мне было приказано это сделать. Кроме того, я была голодна, а эта еда, при всех ее недостатках, бесспорно, была очень питательна. Насколько я поняла, эта каша, а также другие элементы нашей диеты, фрукты, овощи, и какие-то цилиндрические пилюли, что нам выдавали, были предназначены, чтобы улучшить наши формы, и сделать нас максимально здоровыми. Я предположила, что такая каша считалась здесь самой подходящей едой для нас. Это была, своего рода, форма корма для животных.

Я снова мазнула взглядом влево от себя, и, вздрогнув от испуга, стремительно уткнувшись лицом обратно в корыто, принялась вылизывать дно, подбирая остатки каши. Мужчина шел в моем направлении. Я, седьмым чувством ощутив, что сейчас он остановился позади меня, делала свое дело быстро и старательно. Тут послышался звук гонга, который был сигналом к окончанию кормежки. Едва заслышав этот звук, я, не мешкая, оторвалась от корыта и встала на колени, откинувшись назад на пятки, выпрямив спину, глядя прямо перед собой. Точно также сделали и все остальные женщины. По сигналу гонга, любая рабыня немедленно прекращает есть, и занимает такое положение. Повиновение должно быть мгновенным. Я, с облегчением, услышала удаляющиеся шаги мужчины. Да, он действительно, стоял позади меня. Дышать мне сразу стало легче.

В настоящее время у них с моим кормлением не возникало никаких проблем. Они больше не испытывали никаких затруднений со мной в этом отношении. Только не со мной и не теперь. Хотя неделю назад такая проблема имела место, и вовсе не потому, что я хотела объявить голодовку, как это истерично сделали некоторые из девушек, похищенных на Земле вместе со мной, или свести счеты с жизнью таким экстравагантным способом. Дело было даже не в том, что я пыталась бунтовать. В действительности, отказавшись от еды, я устроила своего рода эксперимент. Мне было интересно, что они будут делать. Думаю, что еще я подсознательно пыталась узнать те границы, в пределах которых мне предстояло жить. Мне надо было понять, что я была в состоянии сделать без вреда для себя, а чего делать было нельзя ни в коем случае. Я хотел узнать характер и рамки, моего бытия или небытия, и наказания, которым я могла быть подвергнута. Мне нужно было знать хоть что-то о границах моего мира. Вот я и попыталась определить, где находятся стены моей темницы. И я это узнала. Нас было семеро, тех из нас, кто осмелились на такое. Нашим лидером была невысокая пухлая блондинка, прежде бывшая политическим обозревателем небольшой провинциальной газеты на северо-восточном побережье Соединенных Штатов. Она была политологом, лучшей в своем колледже. Нас взяли немедленно, всех семерых. Троих из нас, заводилу и двух ее наиболее ярых сторонниц, немедленно, собрав всех остальных женщин, засадили в клетки, в зале кормления. Остальных закрепили спиной к низким «насестам», там же в зале кормления. Вдоль одной из стен, стояли платформы, на которых были установлены T-образные «насесты», с кольцом позади того места где горизонтальная перекладина «T» соединялась с вертикальным столбом. В таких заведениях, часто имеются подобные кольца и столбы, обычно используемые для показа и наказания. Наши щиколотки кандалами с кожаными браслетами закрепили позади столба. Руки были перекинуты через горизонтальную перекладину и закреплены перед туловищем с помощью кожаных браслетов соединенных между собой и стянутых ремнем. Головы нас вынудили запрокинуть назад, привязав нашими же волосами к кольцам позади столба. Признаться, находиться в таком положении было мучительно. Закрепив всех нас таким образом, мужчины принесли тонкие шланги с поршнями на одном конце. Их, к нашей тревоге, расстройству и ужасу, вставили в горло, протолкнув затем прямо в желудок. Эти шланги были проведены сквозь тяжелые кожаные шары, вставленные в наши рты. Благодаря таким устройствам, нечего было и думать о том, чтобы закрыть рот или перекусить шланг. Еду просто вдавили прямиком в наши животы, после чего шланги убрали. Мы не могли избавиться от попавшей в желудок пищи, вызвав рвоту. Наши руки были связаны. Мы могли только искоса смотреть друг на друга. У некоторых девушек в глазах стояли слезы расстройства от собственной беспомощности. Нам ясно дали понять, что если бы мужчины того не захотят или не разрешат, то уморить себя голодом у нас не получится. Однако, не знаю, как у других, но в моих глазах, как мне кажется, беспомощного гнева и раздражения было гораздо меньше, чем удивления и уважения. Я была рада узнать, как бы ужасно это для кого-то ни звучало, насколько сильны и бескомпромиссны оказались эти мужчины, и сколь беспомощна я была перед ними. Ни одной из нас не потребовалась вторая демонстрация их власти. Нам хватило одного раза, чтобы быстро и покорно идти к корыту. Трех других, тех, которые сидели в клетках, наоборот перестали кормить, и вскоре две из них сами стали умолять о пище. Похоже, что, в действительности, у них не было никакого желания умирать от голода. Понятно, что мужчины не могли просто позволить им питаться, стоило им об этом попросить. Этих двоих не кормили еще пару дней, и лишь дождавшись, когда их мольбы станут совсем жалобными, их выпустили и разрешили поесть, само собой, не раньше, чем пробил гонг о начале времени кормления. После этого блондинка, та, что была заводилой, запросила пощады. Ее продержали голодом еще три дня, а потом, жестоко избив, поместили в уже совсем крошечную клетку, где она толком не могла двигаться, а только едва шевелиться. Там блондинку принялись буквально закармливать, каждые два часа давая ей калорийную жирную пищу, впрочем, вкуса которой, девушка даже не попробовала, поскольку мужчины использовали все те же шланг с поршнем и кожаный шар для принудительного питания. Вскоре, когда ее полнота уже вызывала у нас жалость, ее вытащили из клетки и больше мы ее не видели. Кое-кому из мужчин, как нам объяснили, нравятся именно такие женщины. Оказывается, блондинка была подготовлена для продажи в Тахари. Кажется, это позабавило местных девушек, которые также были среди нас. Однако, землянки, как и я сама, не смогли понять, в чем смысл их веселья.

Гонг прозвучал снова, и мы, поднявшись на ноги, повернулись к двери, и по сигналу надсмотрщика пошли на выход.

Когда к двери подошла я, передо мной внезапно опустилась плеть. В этот момент колонна женщин остановилась. Не мешкая ни секунды, я сделала шаг в сторону, опустившись на колени, выпрямила спину и широко расставила ноги, после чего колонна, теперь уже без меня, продолжила движение.

Тщательно выправив свое положение, я стояла на коленях перед мужчиной, который тут же поднес плеть к моему лицу. Почтительно склонив голову, я поцеловала ее, а затем снова выпрямилась.

— Ты неплохо учишься, Дорин, — похвалил он.

Здесь меня называли — «Дорин», только так, просто Дорин, и ничего больше. Я смотрела на мужчину, ожидая продолжения.

— Довольно хорошо, — добавил он.

Я уже могла понимать его. Безусловно, мое владение этим языком пока оставляло желать лучшего. Мой словарный запас был очень невелик, я все еще не знала многих слов, даже слов из общеупотребительной лексики, иногда у меня не получалось правильно построить фразы. Однако, учитывая все обстоятельства, нельзя было не заметить моего значительного прогресса в освоении местной речи. Среди своих земных сестер по несчастью, я была лучшей в этом отношении. Впрочем, следует признать, что в этом все мы были на уровне. Это не было простым следствием частоты и интенсивности наших занятий, нашим погружением в среду, где говорили только на этом языке, или тем, что язык этот, прежде всего разговорный, оказался достаточно простым. Не малую роль играла мотивация. Мы стремились изучать его. Мы отчаянно стремились. Мы уже поняли, что не только качество и характер нашей жизни на этой планете, но возможно само наше выживание, могли зависеть от нашего успеха в понимании и умении говорить на этом языке. Кроме того нас часто ставили заниматься с личными учительницами. Эти девушки, хотя, как и мы были в ошейниках, и само собой имели клеймо на бедре, носили короткие туники, что ставило их неизмеримо выше нас в местной иерархии. Как же мы все завидовали им!

А еще их отличали от нас длинные упругие кожаные хлысты, которыми они, не задумываясь, стегали нас, если не были в достаточной мере удовлетворены нашими ответами или прогрессом в изучении языка. Мне, как и всем досталось немало ударов хлыстом, но, все же, гораздо реже, чем остальным. Обычно моей личной учительницей была Тина. Родом она была из Питсбурга, и это имя получила уже в этом мире. Я так и не узнала, какое имя ей дали родители. Полагаю, она была хорошей учительницей, по крайней мере, мне она очень помогла. Львиную долю моих успехов можно смело отнести на ее счет. Насколько я знаю, Тина считалась одной из лучших учительниц этого заведения. И мне здорово повезло, что именно меня назначили ей подопечной. И учительницей она была требовательной. Не раз я мне доставалось ее хлыстом. Трудно ее упрекать в этом, ведь у нее, как у учительницы, были свои обязанности и зона ответственности. За неуспеваемость подопечных, учителя несли персональную ответственность. Я лично наблюдала, как одну из таких учительниц, обвиненную в том, что уровень знаний ее ученицы оказался не так высок, как хотелось бы мужчинам, раздели и нещадно выпороли. После этого, ей больше недели было позволено прикрывать наготу лишь половиной туники, и учительница начала использовать хлыст двумя руками, а у ее подопечной сразу наметился значительный прогресс. Кстати, именно когда ту учительницу раздели, я узнала, что она, как все мы, была заклеймена. Ее клеймо, было таким же, как и у большинства, похожим на букву «K». Хотя оно несколько отличалось от моего по стилю, но вид имело тот, же самый. Мне неизвестно, какого рода клеймо было у Тины, поскольку я никогда не видела его, но уверена, что оно, скрытое подолом ее короткой туники, скорее всего, находилось высоко на левом бедре, как и мое. Подозреваю, что там пряталось стандартное клеймо типа «К», наиболее распространенное в этом мире клеймо, по крайней мере, насколько мне было известно. А вот не заметить ошейник на ее горле, конечно, было невозможно. Этот символ ее статуса был виден любому.

Занятия, которые имел в виду мужчина, конечно, не все были из области изучения языка. Кроме них меня обучали надлежащему исполнению рабских обязанностей по ведению домашнего хозяйства, таких как приготовление пищи, шитье, стирка, уборка и тому подобному. Другие уроки касались местных обычаев, манер и этикета. Например, нас обучали, как прислуживать за столом, делая это почтительно, умело, незаметно и тихо, как двигаться, ходить, правильно вставать на колени и изящно подниматься с них. Они даже уделяли немало внимания таким, на первый взгляд, незначительным, но весьма интересным вещам, как подъем упавшего на пол предмета. Оказывается, здесь было принято не наклоняться над ним, а приседать. Нас тренировали, как сделать этот процесс изящным и красивым.

Конечно, самое главное, что нам преподавали, это наше место в этом мире и должное отношение к мужчинам. В отличие от всего остального обучения, это больше было похоже на дрессировку домашних животных.

Существенная часть учебного времени была отведена предметам, интимного, эротического, сексуального и чувственного характера. В пределах этого обучения нас учили пользоваться косметикой, украшениями и духами, а также различным методам, как психологического, так и физического, а обычно комбинации обоих, доставления удовольствия мужчинам. На заключительном этапе нашего обучения, некоторым из девушек даже преподаны основы того, что, возможно в виду отсутствия лучшего определения, и используя земное выражение, можно было бы классифицировать, как «эротический танец». Меня ничуть не удивляло, что мужчины этого мира, у которых, как оказалось, были и склонность, и желание, и понимание женщин, захотят насладиться таким танцем. Я пришла к выводу, что данная форма танца была довольно востребована здесь, и что это умение могло быть желательным для любой женщины, или, по крайней мере, для любой женщины нашего сорта. Что интересно, мне дали всего два дня на эти занятия, после чего преподаватель остановил меня, и отправил из зала, чтобы уделить внимание другим занятиям. Мне объяснили, что мои навыки в вопросе танцев, насколько они установили, и что подтверждалось сообщениями в моих сопроводительных «бумагах», или «записях», были значительно выше тех основ, которые я могла бы получить в их классе. Практически меня выставили из класса, чтобы я могла заняться другими предметами. С их точки зрения, мой уровень, если можно так выразиться, соответствовал требованиям.

Я благодарно склонила голову. Я была счастлива, что он остался доволен мной. Такие девушки, как я, просто жаждут доставить удовольствие таким мужчинам. Это всех нас делает счастливыми. Это удовлетворяет что-то теплое, глубокое и изумительное, живущее где-то в самом низу наших животов. А кроме того, для нас не секрет, что стоит им не получить ожидаемого удовольствия, и они просто проследят, чтобы этого больше не повторилось. Мужчины склонны исправлять наше поведение быстро и зачастую очень болезненно.

— Мне даже трудно поверить, что Ты все еще девственница, — усмехнулся он.

Я стояла, не поднимая головы, и слегка ерзала, пытаясь приспособиться к надетому на меня железному поясу. Он не очень подходил мне по размеру. Похоже, они не заморачивались производством пояса для каждой отдельной девушки, а просто брали первый попавшийся, который был под рукой, примерно подходивший по размеру, и надевали его на нее. Вертикальная «U-образная» часть этого пояса была несколько великовата для меня, и немного натирала внутреннюю поверхность моих бедер. Несколько недель назад я, наконец, набралась смелости, и робко попыталась привлечь внимание кузнеца к моему неудобству, но, после того, как он проверил, и к своему удовлетворению пришел к выводу, что вопрос не столь серьезен, чтобы стоило заниматься моей жалобой, он просто отвесил мне увесистую пощечину, и послал меня, глотающую кровь, заполнившую мой рот, куда подальше, то есть, на занятия. С тех пор я больше не жаловалась. Несомненно, информацию о моей девственности, Тэйбар не забыл упомянуть в моих сопроводительных бумагах. С другой стороны, едва начав занятия, я проявила к ним столь очевидную готовность, что они, чтобы удостовериться, сняли пояс и проверили. Само собой, ошибки в бумагах не было, и пояс вернули на место. Практически, с тех пор, я носила этот пояс, не снимая, и даже спала в нем в своей конуре. Насколько я поняла, они не слишком-то верили в дисциплинированность своих надсмотрщиков. Похоже, они понимали, что для этих мужчинам, и для других им подобным, я была слишком соблазнительным, возможно, даже невыносимо соблазнительным призом. Несомненно, причина этого была в сексуальных предпочтениях местных мужчин, имевших тенденцию к нормальным естественным женщинам, в отличие от современных коммерциолизированных стандартов женской красоты моей планеты. Однако, мне кажется, что и помимо таких общих соображений, я была привлекательна, действительно привлекательна, по-настоящему привлекательна, очень желанна, и крайне соблазнительна для них. Конечно, следует заметить, что это были необычайно решительные и сильные мужчины. Наверное, найдется очень немного женщин, любого типа, которые могли бы чувствовать себя действительно в безопасности, находясь в пределах их досягаемости.

— И Ты стала красивее, — сделал он мне комплимент, — гораздо красивее, чем была.

Я по-прежнему стояла, не поднимая головы.

В плоской выпуклой железной детали под моим животом, примерно в четверти дюйма от моего тела, имелась кривая прорезь приблизительно в три дюйма длиной и три восьмых шириной. Оба края этой щели были зазубрены, и были похожи на зубья пилы. Соответственно, пояс с отверстием такой формы, запертый на замок и прилегавший практически вплотную к моему телу, был достаточно надежной преградой для любого мужчины, если, конечно, у него не было ключа или иного инструмента, чтобы удалить преграду.

Я напряглась, почувствовав руку мужчины на моих волосах. Но на этот раз обошлось без жестокости. Мужчина, можно сказать добродушно, потрепал мою голову. Я подняла глаза и посмотрела на него с благодарностью. Все мы благодарны даже за столь незначительные знаки внимания, почти так же как собаки на Земле. Этот мужчина был доволен мной. Он не испытывал ко мне ненависти, даже несмотря на то, что я была землянкой. Для него я была всего лишь одной из его подопечных, студенткой или ученицей. В отличие от Тэйбара, моего похитителя, этот человек не выказывал ко мне какой-либо неприязни или враждебности. В действительности, очень немногие из тех мужчин, которые встретились мне здесь, казались столь же враждебными ко мне, каким был Тэйбар. Возможно, конечно, тому было очень простое объяснение. Тэйбар бывал на Земле, и не понаслышке знал о том, что случилось с мужчинами того мира. А вот здешние мужчины, я полагаю, могли быть не осведомлены об этом. Да они, скорее всего, даже не поверили бы, что такое могло произойти. Подобное просто лежало вне их кругозора, чтобы они смогли представить себе такой ход событий, если бы не увидели этого своими глазами. Соответственно, у них не было повода смотреть на меня так, как это делал Тэйбар, с точки зрения виновности, преступления и подлости, ни ненавидеть до такой степени, чтобы сделать меня своего рода беспомощной полномочной представительницей земных женщин, которая должна понести наказание за их неправедные действия, от которых пострадали мужчины моего мира.

Мужчина провел рукой вниз, мягко касаясь моего лица. Как только его рука опустилась до уровня моих губ, я поцеловала и лизнула ее, не отрывая от мужчины глаз. Я стояла перед ним практически голой, если не считать ошейника и железного пояса. Мужчина улыбнулся мне. Он любил меня, как мужчины могут любить красивое ухоженное животное. Мне было известно, что его звали — Ульрик. Конечно, я никогда не использовала его имя, обращаясь к нему непосредственно, но я могла произнести его перед другими, ссылаясь на него.

— У меня есть новости для тебя, Дорин, — сообщил Ульрик.

Я заинтересованно посмотрела на него.

— Мы давно наблюдаем за тобой, как это у нас принято делать, учитывая род наших занятий, — сказал он. — Так что мы не могли не заметить, что Ты и еще две другие девушки, делаете весьма значительные успехи.

Я озадаченно посмотрела на Ульрика, не понимая, к чему он клонит.

— Ты уже очень многому научилась здесь, — продолжил меж тем он. — Но в действительности, Ты только начала свое образование. Очень скоро, оказавшись вне этих стен, для тебя станет очевидно, как мало Ты еще знаешь. А по сему, хочу, чтобы Ты прислушалась к моей рекомендации, и продолжала работать над собой, быть прилежной и исполнительной. Стремись постоянно улучшать свои навыки, а следовательно и цену.

Я толком не могла понять того, что он мне говорил. И дело здесь было не столько в понимании слов, сколько в понимании их значения.

— У нас появился выгодный заказ, от оптовика, на трех Земных женщин, — просветил меня Ульрик.

Я вздрогнула.

— И помни, в конечном итоге, оказавшись на прилавке розничной торговли, неважно на каком рынке, никогда не зажимайся, — порекомендовал мне он. — Будьте естественной и услужливой. Дыши ровно и глубоко. Будь красивой. Бойся не столько того, что Ты прекрасна, сколько того, что можешь показаться неуклюжей или неловкой. Сейчас — хорошее время года. Приближается сезон пиковых продаж.

Я была напугана. В этот момент, мне пришло в голову, что, возможно, мое похищение Тэйбаром, именно весной, вовсе не было случайностью. Он «сорвал» меня подобно созревшему плоду, как он, возможно, мог бы выразиться, используя столь простой и непритязательный глагол, предлагающий небрежность его усилий, строго в определенное время года, в такой точно рассчитанный момент, чтобы у них было достаточно времени, на транспортировку, обучение, по крайней мере, до некоторой степени, и последующей поставки меня на рынок, в самый оптимальный момент.

— Мы собираемся продать тебя, — объявил Ульрик, и, поймав мой испуганный взгляд, уточнил: — Ты меня понимаешь?

— Да, Господин, — ответила я, опуская голову.

Загрузка...