Танцовщица Гора (Джон Норман) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Глава 24 В рабочем лагере

— Позвольте, я отнесу им воду, — попросила она.

Ноги девушки были превосходны. Голову венчала копна длинных темных волос. Ничего удивительного, что когда-то она служила в таверне. Короткая облегающаяся рабочая туника совершенно не скрывала ее соблазнительных форм. Ноги, по самые икры были покрыты песком, впрочем, как и всех у нас.

Я отступила на шаг назад, не собираясь оспаривать у нее эту работу. Меня до слабости в ногах пугала даже мысль о том, чтобы приблизиться к той группе из пятидесяти мужчин.

— Э нет, — усмехнулся охранник и ткнул пальцем в меня. — Тука.

Я уже десять дней провела в «черной цепи Ионика». Однако конкретно в эту бригаду меня до сего момента не назначали. Обычно, на каждую бригаду назначают пару рабынь. «Черная цепь», в целом, состояла из нескольких таких групп, приблизительно по пятьдесят человек в каждой. Остальные цепи Ионика, «красная», «желтая», и так далее, находились в других местах, вдали от Венны. Ионик был одним из крупнейших владельцев рабочих цепей. Насколько мне стало известно, сам рабовладелец проживал в Теленусе, столице Коса. Там же находилась и штаб-квартира его компании. Однако его рабочие цепи, считались политически нейтральными, как я понимаю, в соответствии с гореанскими торговыми законами, как наемные инструменты. Соответственно, их могли нанять, а иногда и нанимали, для выполнения работ для обеих сторон конфликта, как например, сейчас. Золотой тарск — вот Домашний камень таких людей.

Я окинула взглядом раскинувшуюся ниже площадку, где трудились мужчины. Они насыпали песок в мешки, чтобы позже использоваться его в процессе приготовления строительной смеси. Жители Венны времени даром терять не собирались и озаботились тем, чтобы скорее восстановить и укрепить стены их города.

— Ты сомневаешься? — уточнил охранник.

— Нет, Господин. Конечно, нет, Господин! — заверила его я.

— Будь осторожна, — прошептала мне женщина.

Все мое тело, включая ноги, стонало от массы бурдюка, переброшенного на ремне через мое плечо. Я научилась радоваться тем моментам, когда его содержимое было исчерпано настолько, что вес становился меньше, но не столько, чтобы следовало поторопиться назад, к деревянному чану, чтобы снова погрузить бурдюк в воду. Это конечно тоже был приятный момент, но он слишком быстро заканчивался. Стоило только последнему пузырю, вырвавшемуся из горловины лопнуть на поверхности, как следовало немедленно взваливать на себя неподъемную ношу, и спешить обратно к работающим мужчинам. В течение дня пить из бурдюка мне не разрешили, только из бака. Обычно, в то время как одна из девушек пополняет запас воды, другая остается с бригадой. Таким образом, вода была доступна постоянно, за исключением тех случаев, когда охранники хотели наказать мужчин. Невольниц могли заставить встать на колени на виду у работников, положив влажные раздутые бурдюки подле себя. Иногда охранники, во время такого лишения мужчин питья, дразнили их тем, что на виду у изможденных каторжников обливались водой. Иногда они даже опустошали бурдюк прямо им под ноги. На моей шее, на длинном шнурке, пропущенном сквозь ручку, висела металлическая кружка. Причем длина шнурка была подобрана так, чтобы эта кружка болталась на несколько дюймов ниже моего пупка. Это была своеобразная шутка охранников. Теперь мои узы отличались от того, какими они были, когда меня привели в этот лагерь. Все было сделано исходя из соображений моей эффективности. Вертикальную цепь, соединявшую ручные и ножные кандалы убрали, зато в кандалы вставили дополнительные звенья. Мои щиколотки теперь соединяла цепь около двух футов длиной. Тому имелось очевидное объяснение. Во всяком случае, прежде чем установить звенья охранники, провели тщательные замеры. Получилась длина довольно маленькая, с одной стороны, и достаточно большая, с другой. По-видимому, первое диктовалось соображением снижения моей способности бегать, а второе, удобством охранников, имеется в виду положение лежа на спине, в которое они меня периодически укладывали. Цепь ручных кандалов также удлинили, но не так сильно. В нормальном состоянии, когда руки спереди, длина цепи позволяла мне пользоваться руками довольно свободно. Однако использование рук резко ограничивалось, стоило перебросить цепь за спину. Точно также были скованы и все остальные рабочие рабыни в «черной цепи Ионика». Единственным различием между нами было число звеньев в цепях ножных кандалов, что являлось просто функцией длины ног.

— Ты знаешь, что он там, среди них, — сказала рабыня, стоявшая подле меня на вершине небольшого холма, так же, как и я закованная в цепи, с точно таким же бурдюком на ремне, переброшенном через плечо.

— Да, — испуганно прошептала я.

Именно его я боялась больше, чем всех их вместе взятых.

— Будь осторожна, — снова посоветовала девушка.

Я слабо кивнула головой.

— Не бойся, — успокоил меня охранник. — Маловероятно, что они попытаются убить тебя. Все же они в цепях. Куда они денутся после этого? Впрочем, если они действительно попытаются убить тебя, я могу вмешаться. И даже могу прийти почти вовремя.

— Да, Господин, — заикаясь от страха, прошептала я.

Если они действительно захотят убить меня, то у меня не было никаких сомнений, что они смогут сделать так очень быстро и эффективно. Охранник, оставшийся наверху этого низкого покатого песчаного холма ни за что не сможет вовремя добраться до места происшествия. За это время меня несколько раз успеют задушить, перебив хрящи на моем горле, или просто сломать шею. Для их сильных мужских рук, это пустяк. Точно так же быстро может быть сломана моя спина, мужчине достаточно всего лишь схватить меня и бросить на свое колено. Я испуганно посмотрела на вторую невольницу. Она, как и я сама, была продана в Самниуме. С той лишь разницей, что она сразу попалась на глаза агенту Ионика, и оказалась в «черной цепи», еще когда та была под Торкадино. Вместе с этой цепью она дошла оттуда до Венны. Агент в Самниуме купил ее, как мне шепнула другая девушка, купленная в то же самое время и тем же агентом Ионика, за семьдесят медных тарсков. Я в тот раз ушла только за пятьдесят. Впрочем, рассказавшая мне все это рабыня, стоила и того меньше, всего-то сорок. Могло показаться, что все мы были распроданы задешево. Безусловно, надо помнить, что в тот момент мы были крадеными рабынями. Период возврата, с тех пор прошел уже неоднократно, и теперь мы, конечно, являлись полностью и во всех смыслах законной собственностью нашего текущего хозяина, Ионика с Коса. Честно говоря, меня раздражал тот факт, что меня продали на двадцать медных тарсков дешевле, чем ее. Конечно же, я как минимум была так же красива как она, а возможно даже красивее. Во всяком случае, мы обе были превосходными рабынями. Наверное, многое зависит от каждого отдельно взятого мужчины, и того насколько мы интересны для него. А может все дело в том, что меня купили до того, как на рынке появился тот агент? Впрочем, меня несколько успокаивало, что мой бывший владелец, Гордон, заплативший за меня пятьдесят медных тарсков, был всего лишь бедным странствующим музыкантом, и для него это была, несомненно, большая сумма. Конечно, это что-то да значит. Это совсем не то же самое, что агент крупной международной компании, готовый тратить огромные деньги, но деньги своего работодателя, а не свои собственные! Во мне крепла уверенность, что из нас двоих именно я была красивее, по крайней мере, некоторые мужчины…, нет…, многие мужчины, считали так и не иначе! Да я даже стояла выше нее в нескольких списках в общественных банях!

Я медленно спускалась по песчаному склону холма. Так медленно я шла не только потому, что боялась до колик, но также и потому что не хотелось, из-за крутизны склона и моих цепей упасть. Время только-только перевалило за десятый ан — гореанский полдень. Тень от меня практически вертикально падала на горячий песок. Местами склон порос жесткой острой травой, торчащей из песка и больно коловшей мои босые ноги.

Назад я оглянулась лишь однажды, бросив короткий взгляд на охранника и стоявшую рядом с ним девушку, вторую рабочую рабыню, мою сегодняшнюю напарницу.

Наконец, я приблизилась к работавшей бригаде. Они находились в неглубоком распадке между двух холмов, добывая здесь песок. Это место было скрыто от других бригад работавших в окрестностях. Но в то время, я как-то не уделила этому особого внимания. Меня больше всего беспокоило, чтобы охранник мог видеть то, что происходит здесь.

На некоторое время идти стало легче, я оказалась на твердой песчаной поверхности, предоставлявшем мне лучшую опору, чем тот песок, что был на склоне холма.

Я приостановилась, нерешительно глядя вперед. Мужчины, все пятьдесят, полураздетые, потные, мускулистые, скованные друг с другом цепью за щиколотки, повернулись и уставились на меня. С самого моего сюда прибытия больше всего на свете я боялась того, что мне придется служить именно этой бригаде. Однако вплоть до прошлой ночи меня к ним не назначали. Поначалу у меня еще теплилась надежда, что представ перед старшим надсмотрщиком, у меня получится заинтересовать его и остаться при нем в его палатке в качестве его личной шлюхи. Но мои надежды разбились о суровую действительность. Когда я зашла в палатку и опустилась перед ним на колени, с распахнутой и даже откинутой за плечи туникой, у ножки его стула уже стояла девушка. Та самая, что была первой в караване, а прежде бывшая избалованной, богатой женщиной. Только теперь она стояла на четвереньках и все еще в кандалах. Однако вместо рабочей туники на ней красовался узкий шелковый прямоугольник, закрепленный на ее талии кожаным шнурком. Наши глаза на мгновение встретились, она сразу отвела взгляд. Надзиратель сделал свой выбор. Впрочем, впоследствии я сама несколько раз, как и другие девушки, носила этот шелковый прямоугольник в его палатке. Он перепробовал нас всех.

Теперь мне надо было, не поднимая головы, приблизиться к мужчинам. У каждого я должна была спросить: «Воды, Господин?». Перед теми, кто хотел попить, следовало встать на колени и наполнить кружку. Вставать на колени перед ними, было уместно для меня, поскольку я была рабыней, а они были свободны, хотя в настоящее время закованы в цепи, справедливо или несправедливо. Весьма распространено, кстати, что рабыни становятся на колени перед свободными мужчинами, поднося им напитки. «Вино, Господин?» обычная при этом фраза. При этом рабыня обычно предлагает мужчине выпить не только, скажем так, вино из кубка, но также и, неявно, вино ее любви, ее тела и красоты. Я умоляла их не посылать меня служить этой цепи. Мои мольбы либо игнорировались, либо осмеивались. Но даже если они нисколько не беспокоились о моих чувствах, неужели их нисколько не волновало то, что они подвергают такому риску собственность их работодателя? Но потом мне вспомнилось, что Ионик с Коса заплатил за меня больше, гораздо больше, чем могла стоить рабочая рабыня, и что это имело отношение к его «развлечению».

Я окинула взглядом мужчин цепи и вздрогнула. Здесь было пятьдесят человек, среди которых были двадцать три гражданина Аргентума оказавшиеся на цепи не без моего участия.

Я нерешительно двинулась к ним, по щиколотки увязая в песке. Потом снова остановилась и, обернувшись, посмотрела назад, на вершину холма. Неужели они не подадут мне сигнал о милосердии, по которому я могла бы развернуться и броситься бежать назад, в сравнительную безопасность холма, чтобы искать убежище под плетью и мечом охранника? Однако мужчина даже не пошевелился. Он просто сидел и смотрел вниз. А вот женщина, стоявшая подле него, казалась очень напуганной.

— А я-то надеялась, что больше никогда не увижу тебя! — с дикой злостью воскликнула она, когда меня впихнули в загон, причем в тот момент на мне все еще были кандалы, в которых я была доставлена в лагерь, и ни о каком сопротивлении с моей стороны не могло быть и речи.

До последнего времени мне достаточно успешно удавалось избежать встреч с ней. Однако теперь возможности для этого были исчерпаны. Нас назначили напарницами на эту самую бригаду. И если прежде она обращала на меня внимания куда меньше, чем я на нее, теперь она явно была напугана. Впрочем, я была уверена, что ее страх, как и ее мысли, ни коим образом не были направлены на меня. Скорее уж, она больше боялась реакции одного из мужчин у подножия холма, реакции, за которую он мог бы быть жестоко наказан или даже убит. В то время как я умоляла охранников не назначать меня на эту группу, она изо всех сил просилась именно сюда. Мне это было известно наверняка. Конечно, ее ведь здесь нечего было бояться, по крайней мере, не больше, чем любой другой девушке. Чего не скажешь обо мне. У меня поводов опасаться за свою жизнь было предостаточно. Кстати, охранники вняли ее просьбам. Очевидно, она старательно трудилась здесь, и чтобы удержать свое положение в этой цепи, носила воду быстро и безропотно, иногда по два бурдюка сразу, а вечером рьяно, отчаянно, со всей своей искушенностью и огромным опытом, старательно ублажала охранников. Видя частоту, с которой ее вызывали к себе охранники, невольницы в загонах перешептывались, что она не всегда была обычной рабочей рабыней. Многие предполагали, что когда-то она была рабыней для удовольствий, работала в таверне, и даже, что была старшей рабыней.

До первого мужчины осталось всего несколько шагов. Я вспомнила его. Он из Аргентума, кузнец, именно ему я солгала, притворившись, что состояла в его собственной касте. Пожалуй, его я боялась больше других, и надо же было так случиться, что он оказался у края цепи. Я бросила полный ужаса взгляд на инструменты, что эти мужчины сжимали в руках. Одного взмаха такой лопаты было достаточно, чтобы отделить мою голову от тела. Я знала, что любой из них может убить меня быстро, очень быстро. Я переводила испуганный взгляд с одного лица на другое. Внезапно до меня дошло, что ни один из этих мужчин, скорее всего, не захочет убивать меня быстро. Если бы они захотели убить меня, то они, по-видимому, предпочли бы сделать это как можно медленнее. Как же мне не хотелось обслуживать эту бригаду! В течение многих дней мне везло. Пока, вчера вечером, рабыня с этой бригады внезапно не была переведена в другое место. Я подозревала, что ту женщину перевели не просто так, а именно для того, чтобы освободить это место для меня. Я не знала, зачем это было сделано, единственное, что я знала, это то, что теперь я должна была обслуживать эту бригаду.

— Воды, Господин? — спросила я.

Мужчины были скованы цепью только за лодыжки. Руки их были свободны. И эти руки сжимали лопаты.

— Давай, — буркнул кузнец.

Я опустилась перед ним на колени на горячий песок и, склонив голову, сняла металлическую кружку со своей шеи. В этот момент моя шея была подставлена ему, словно приглашая ударить лопатой. Я отработанным движением наполнила кружку и заткнула горловину бурдюка. Все это время я ожидала, что вот-вот на мою шею обрушится рубящий удар. Но, к моему облегчению, мужчина так и не поднял лопату, и я, поцеловав край кружки, держа ее обеими руками, опустив между ними голову, протянула воду ему, предлагая попить. Он взял и, выпив, возвратил пустую кружку мне.

— Спасибо, Господин, — облегченно прошептала я.

Я была жива!

Потом был следующий мужчина, и еще. Я передвигалась от одного к другому, постепенно успокаиваясь и приободряясь. Каждый из них принял от меня воду. И мне показалось, что, возможно, они относятся ко мне, как к любой рабыне водоноске, обслуживающей их. У меня не было слов, чтобы описать мое облегчение. Казалось, что они не держали на меня зла за то, что я была использована в их поимке. Возможно, они приняли во внимание мою беспомощность, и то, что у меня, бесправной гореанской кейджеры, не было никакого иного выбора, кроме как безропотно повиноваться хозяину. Насколько ошеломило меня то, что они, казалось, не испытывали ко мне никакой неприязни! И как благодарна я была им за их понимание!

Наконец, я встала на колени перед тем, кто был последним на цепи, тем, кого я боялась даже больше, чем кузнеца, тем, кто знал меня лучше всех, тем, кто много раз был добр ко мне в Брундизиуме, тем, кого я столь ловко обманула в Аргентуме, доведя его до его текущего состояния.

— Воды, Господин? — спросила я.

— Да, — кивнул он.

Я наполнила для него кружку и, тем же самым способом, что и другим, предложила ему кружку. Мужчина взял ее, но не выпил, а на моих глазах, глядя на меня с ненавистью, наклонил кружку и тонкой струей вылил содержимое в песок. Все мое облегчение развеялось, словно дым, остался только ужас. Это его действие, казалось, сыграло роль сигналом для остальных. Внезапно я обнаружила, что со всех сторон окружена мужчинами. Я маленькая, трясущаяся от страха, стоящая на коленях, оказалась в центре мрачного круга.

— Господа? — испуганно пролепетала я.

Конечно, охранник уже должен был спускаться по склону, чтобы угрожать им, и ударами плети вынудить расступиться. Но, стоя на коленях, посреди стоящих мужчин, я не могла даже видеть охранника.

— Господа? — заикаясь от страха, повторила я.

Они, молча, стояли вокруг меня и сверлили меня злобными взглядами. Куда же смотрит охранник!

— Пожалуйста, Господа, — простонал я. — Я — всего лишь рабыня. Пожалуйста, пожалейте рабыню!

— Она неплохо играет испуг, — заметил один из окруживших меня мужчин.

— Она — превосходная актриса, — прокомментировал другой.

— Пожалуйста, Господа! — взмолилась я. Тот, перед кем я стояла на коленях, отбросил кружку в сторону. С меня тут же сдернули бурдюк, и он полетел вслед за кружкой.

Я не отваживалась подняться с колен. Я была рабыней, и мне не дали на это разрешения.

— Ты были превосходной девкой-приманкой, — признал один из них.

— Спасибо, Господин, — пролепетала я.

Да даже если бы я набралась смелости подняться, чего я, конечно, не сделала бы ни за что, у меня не было уверенности, нашлись бы у меня силы сделать это, учитывая тот ужас, что охватил меня. А если бы и нашлись силы, в чем я сильно сомневалась, то куда бы я побежала? Они обступили меня со всех сторон, пятьдесят сильных мужчин, вокруг одной слабой девушки со скованными короткой цепью ногами.

— Она здорово меня обманула, — сказал кто-то из толпы.

— И меня, — сказал другой.

— И меня. И меня! — послышались крики со всех сторон.

— Простите меня, Господа! — взмолилась я.

Где же охранник? Почему он не появляется.

— Помогите! — в отчаянии заверещала я. — Помогите! На помощь! Господин! Пожалуйста, помогите! Спасите меня, Господин!

Ответом мне была гробовая тишина.

— А разве тебе дали разрешение говорить? — поинтересовался мужчина.

— Нет, Господин, — прошептала я. — Простите меня, Господин!

Тот, перед кем я стояла на коленях и другой, мускулистый парень, схватили меня за плечи и подняли над землей. Другой мужчина дважды наотмашь ударил меня по лицу. Руки, державшие меня, разжались, и я грохнулась в песок, оказавшись на четвереньках. Во рту стоял вкус крови.

— Пусть она побегает, — сказал Мирус.

Я испуганно осмотрелась. Мужчины позади меня разошлись в стороны, формируя коридор, ведущий по направлению к вершине холма. Мой взгляд остановился на Мирусе. С трудом поднявшись на подгибающиеся ноги, я медленно попятилась от него. Дрожа от страха, я так и пятилась, пока не оказалась вне коридора разгневанных мужчин. Только затем я развернулась и бросилась бежать. Точнее попыталась броситься бежать. Упала я сразу, едва сделала первый, слишком широкий шаг. Я поднялась и упала снова, потом снова, а затем, уже не поднимаясь на ноги, карабкаясь, хватаясь за все, что могло послужить опорой, оступаясь и ныряя лицом в песок и снова поднимаясь на четвереньки, начала подниматься по склону. Наконец, тяжелый подъем остался позади. Я достигла вершины холма, и, поднявшись на ноги, дикими глазами осмотрелась вокруг. Здесь меня ждал сюрприз. Охранник на холме был уже не один. Вторая рабочая рабыня, стояла на коленях, уткнувшись головой в песок, перед старшим надсмотрщиком и мужчиной в шелковых одеждах, раскинувшись восседавшим в паланкине, удерживаемом на весу восемью носильщиками. Мужчина был толст и лыс, в правой руке он держал лорнет на короткой рукоятке. Я поспешно, звякнув цепями, встала на колени перед паланкином, отдавая почтение.

— Вот посмотрите, — сказал надсмотрщик.

Толстяк осмотрел меня через лорнет.

— Эта девка, Тука, служила вашему поставщику Тиррению в Аргентуме. Мы купили ее, согласно вашей политике, на бит-тарск дороже ее прежней цены, и доставили сюда, в черную цепь, поскольку решили, что вам это может понравиться. Рад, что это совпало с вашей инспекционной поездкой.

Старший надсмотрщик кивнул охраннику, и тот рывком распахнул полы моей туники, и придержал их, не давая прикрыть мое тело. Я заметила, что лорнет немного приподнялся.

— Как Вы можете предположить, — продолжил надсмотрщик, — она была превосходной девкой-приманкой. На ее счету двадцать три захвата.

Я задрожала.

— Ты можешь поприветствовать своего господина, — сообщил мне старший надсмотрщик.

— Я приветствую, своего Господина, — проговорила я.

Мужчина в паланкине сделал легкий жест лорнетом, едва заметное движение.

Охранник схватил меня сзади за плечи и швырнул назад, вниз по склону. Я полетела вниз, упала, растянулась, пробороздив по песку, подняв тучу пыли, потом перекувырнулась несколько раз, скользнула ниже, опять перевернулась. Так продолжалось до тех пор, пока я снова не оказалась у подножия холма. Меня сразу подхватили за руки двое мускулистых парней и, проволочив по песку, поставили меня на колени перед тем, кого я боялась больше всего. Я бросила дикий взгляд назад. Но там, на вершине холма, не было заметно какого-либо движения. Они просто стояли и с интересом наблюдали. Для меня больше не было загадкой, почему охранник не пришел ко мне на помощь. Теперь-то, мне стало понятно, почему эта бригада оказалась именно в этом месте, так хорошо просматриваемом с вершины холма, зато скрытом из виду остальных рабочих групп.

Я бросилась животом на песок перед, тем мужчиной, которого я больше всего боялась, и кандалы которого были последним на цепи этих пятидесяти сильных мужчин. Я подползла бы к его ногам, чтобы прижать к ним свои разбитые в кровь губы, но кто-то наступил на цепь, и мои ноги не сдвинулись с места.

— Господин, — заплакала я, — простите меня!

Но, посмотрев на него снизу, в его глазах я не увидела прощения. По его жесту, меня поставили на колени. Казалось, теперь Мирус стал лидером этих мужчин. В панике я попыталась запахнуть тунику, но один из них сердитым рывком вернул ткань на место.

— Пусть она сдохнет, — бросил один из мужчин.

Я вздрогнула.

— Убить ее, — предложил другой.

— Убей ее, — поддержал его третий.

— Убить! Да! Да! — посыпалось со всех сторон.

Но короткий жест их лидера, того, перед кем я стояла на коленях, заставил замолчать всех.

— Твои, бедра двигаются все также хорошо? — поинтересовался Мирус. — Ты по-прежнему красиво извиваешься?

Я пораженно уставилась на него. Именно этот вопрос он задал мне в Аргентуме, перед тем, как я обманула его, перед тем, как он аккуратно взял меня на руки и доверчиво внес в проулок.

— Господин? — прошептала я.

Мирус пристально смотрел на меня.

— Мой теперешний хозяин не использует меня в качестве танцовщицы, — ответила я, теми же словами, что когда-то произнесла в Аргентуме.

Он коротко махнул рукой, показывая мне, что я должен встать на ноги.

— Танцуй, — приказал мне Мирус.

— Господин? — недоверчиво спросила я.

— Я что, должен повторить команду? — спросил он.

— Нет, Господин! — вскрикнула я.

Я намотала цепь ручных кандалов, выбирая слабину. Позже, в танце я могла использовать цепь, регулируя ее длину. Подняв руки над головой и скрестив их, я прижала тыльные стороны ладоней друг к дружке. Ноги я немного согнула в коленях. Иногда женщине, даже свободной женщине, посреди пожаров горящего города, в ярком свете гудящего пламени, окрашивающего ее тело во все оттенки красного, приказывают танцевать перед победителями, словно она голая рабыня. Ей остается только одна надежда, что ее сочтут удовлетворительной, и что ее судьбой будет только клеймо, цепи и ошейник, а не удар мечом. И она танцует беспомощно и отчаянно. И она надеется на то, что ей удастся понравиться им. Она танцует ради своей жизни. Мирус давал мне шанс! Я все еще была ему небезразлична!

— Спасибо, Господин, — помимо моей воли вырвался из меня крик благодарности.

Прошло немало времени с тех пор, и я знала это наверняка, как у этих мужчин была женщина, а ведь они все были гореанами. Да они, наверное, уже наполовину обезумели от желания, тем более что многие из них нашли меня желанной и хотели получить меня ранее, иначе я, скорее всего, не смогла бы соблазнить их. Кроме того, я была опытной танцовщицей, я была красива, или, по крайней мере, мне об этом говорили. Конечно, многие из мужчин этого мира нашли бы меня привлекательной и желанной, и не смутились бы использовать меня для своих удовольствий, и полностью, как это и следует делать с рабыней.

И я танцевала. Я переводила взгляд с одного лица на другое. Для меня не было секретом, что многие из этих мужчин, чувствуют, что у них есть счет, который я должна оплатить. И у меня оставалась только одна надежда, что я смогу их убедить принять в качестве оплаты их счетов, не мою кровь, а столь мелкую и невинную вещь как обладание мной, мою полную покорность и их полное удовлетворение. Мне оставалось надеяться на то, что это могло бы стать местью достаточной для таких мужчин. Конечно, это я заманила их в ловушку. Но действительно ли я хотела сделать это с ними? Конечно, они должны были понять это! Я никогда не посмела бы сделать с ними такое, если бы только хоть что-то в этом мире зависело бы от моего желания! И теперь, ради спасения своей жизни, я танцевала перед ними, беспомощно и отчаянно, стараясь понравиться им. Только бы они захотели, сохранить для себя мои рьяные услуги, те, что обычно отдает рабыня-танцовщица своим владельцам.

И я танцевала. Я переводила взгляд с одного лица на другое, и видела, как гнев и ненависть на них сменялись страстью и желанием. Я делала множество хитрых вещей с цепями. Вначале с робкой и надеждой, а затем с растущей уверенностью и с усиливающимся восторгом я начала ощущать, что многие из них, и даже большинство из них, могли бы быть поощрены к тому, чтобы найти во мне, по крайней мере, минимальный интерес.

— Хэй! — в запале выкрикнул один из них, ударяя себя по бедру.

— Господин! — окликнула я его, с благодарностью делая несколько танцующих движений в его сторону, но затем удаляясь от него. Другие зрители удержали его не позволив броситься за мной следом и схватить меня. Я сместилась к другой стороне круга, потом быстро и грациозно вернулась в его центр, обращая свой танец то одному мужчине, то другому. Многие тянули ко мне свои руки, но каждый раз разочарованно вскрикивали, когда они смыкались всего лишь в паре футов от меня.

— Ты никогда была в касте кузнецов! — рассмеялся мужчина из той касты.

— Конечно же, нет, Господин, — заверила его я.

— Ни одна женщина моей касты не смогла бы двигаться так! — закричал он.

— Не будьте слишком уверены, Господин, — предостерегла его я.

Я видела, как его лоб покрылся бисеринками пота, как сжались его тяжелые кулаки, возможно, он вспомнил некоторых знакомых женщин его касты. Конечно, этих женщин, точно так же, как и любых других можно было научить танцевать, и целоваться, и служить мужчинам, и даже делать это настолько великолепно, что они могли бы свести мужчину с ума от желания. Кем они были, в конечном счете, если не женщинами? Я знала, по крайней мере, двух рабынь, которые когда-то делили с ним касту, Коринн, в доме моего первого обучения, и Лору, в таверне Хендоу. Обе были превосходными рабынями. Безусловно, будучи рабынями, они больше никакого отношения не имели к его касте. У животных нет касты.

Я посвятила свой танец другому мужчине.

Я отчаянно надеялась на то, что мне удастся заставить их сменить гнев и жажду мести, изначально столь непреклонную, жестокую и неумолимую на заинтересованность, желание и страсть.

— Не убивайте меня, Господин, — попросила я другого. — Я прошу Вас позволить мне жить, чтобы служить и ублажать вас, и со всем цельностью женщины!

— Возможно, — кивнул он, облизывая губы.

Я продолжала свой танец. Существует множество видов умиротворяющих танцев, исполняемых рабынями. Некоторые из них имеют тенденцию основываться на движениях скорее одобренных обычаями и традициями, такие как великолепный турианский «Танец раскаянья». Некоторые виды умиротворяющих танцев обычно преподаются девушке во время ее первичного обучения, как рабыни. Ведь никто не может предугадать, когда это может ей понадобиться. Хотя лично я, в доме моего первого обучения, из-за относительной продвинутости, для новообращенной рабыни, моих танцевальных навыков, получила довольно мало информации относительно этих танцев. Мне просто рассказали про них. Я знала, что вид умиротворяющего танца, преподававшего рабыне, обычно зависит от особенностей каждой конкретной девушки. Меня, например, не учили величественному турианскому «Танцу раскаянья». Видимо они решили, что строение моего тела скорее соответствовало более отчаянной и похотливой форме танца. Мне лишь показали несколько танцев на коленях, на спине и на животе. Однако большинство умиротворяющих танцев, не является чем-то застывшим, нет, скорее это произвольные танцы, в которых рабыня, грациозно, в соответствии с характером рабовладельца, причиной его неудовольствия, серьезностью ее проступка, и прочими нюансами ситуации импровизирует, прилагая все возможные усилия, чтобы унять его гнев и выпросить его прощения, заверить его в подлинности своего раскаяния и желания добиться большего успеха.

— А ведь здесь нет никакого мусора, который мог бы послужить тебе постелью, — заметил один из мужчин, — но зато теперь я точно знаю, что Ты, действительно, стоишь меньше того мусора.

— Да, Господин, — ответила я.

— И к тому же, теперь у меня нет плаща, чтобы, сложив его вдвое, смягчить жесткость камней под твоей спиной, — усмехнулся он.

— Его заменит горячий песок, Господин, — ответила я, — и цепи, в которые закованы мои руки и ноги.

— Это точно, — признал мужчина.

Я поняла, что мне можно был не бояться его, за исключением того смысла, в котором любая рабыня должна бояться своего владельца. Я продолжила танцевать перед теми, чьи глаза по-прежнему оставались непреклонно суровыми. Некоторые из них даже не входили в число тех мужчин, которых я заманила в ловушку, но они знали то, что я сделала. Возможно, кто-то из них был столь же невиновен, как и те, кто оказался здесь по моей вине. А кто-то мог быть убийцей или грабителем, по приговору претора или, в более отчаянных случаях, по приказу квестора, закованным в цепи для искупления своих преступлений, и которых мой владелец Ионик получил на законных основаниях, оплатив положенную мзду. Я танцевала для них всех, смиренно, жалобно, умоляюще. Я танцевала для них так, как я только могла танцевать. Сделать что-то большее я не могла. Или они останутся довольны мною, или нет. Моя судьба была в их руках.

— Она симпатична, — заметил один из них.

— Это точно, — согласился другой.

Надежда на лучшее воспарила во мне с новой силой. Не прекращая извиваться в танце, я переместилась к следующему, демонстрируя ему мою беспомощность и мольбы моего тела.

— Ну, танцуешь Ты действительно неплохо. А как насчет работы лежа, рабыня? — спросил мужчина, которому я посвящала свое танец в тот момент.

— Я надеюсь, что Господин будет мною доволен, — пообещала я. — Конечно, я приложу к этому все усилия.

Он усмехнулся.

— Да она выглядит именно так, как должна выглядеть распутная девка, место которой только на мехах, — рассмеялся мужчина по соседству.

Снизу послышалось лязганье цепи, последовавшей за ногой дернувшегося в мою сторону мужчины.

— Так нет здесь никаких мехов, — засмеялся в ответ первый мужчина.

Мое тело не касалась мехов с того прохладного вечера, пять ночей назад, когда старший надсмотрщик вызвал меня в свою палатку. Тогда я носила прямоугольный лоскут красного шелка, в который ему нравилось наряжать своих рабынь перед использованием. Такой, лоскут ткани просовывается под кожаный шнурок, повязанный на талии девушки, и свисает спереди. Его можно легко сдвинут в сторону или распахнуть. Мне показалось, что я хорошо его ублажила той ночью. К утру, достаточно утомившись, он приковал меня цепью за руку и ногу, к столбу, вбитому в землю в ногах его постели, так чтобы я не смогла до него дотянуться. Какое-то время я постанывала, пытаясь обратить его внимание к моим потребностям. И он обратил на меня внимание. Удар его ноги дал мне понять, что следует вести себя тихо, когда господин решил поспать.

— Она — превосходная танцовщица, — восхищенно прокомментировал другой мужчина, один их тех, кого я завела в ловушку в Аргентуме, и который все время порывался поймать меня в свои объятия.

— Эт верно, — поддержал тот, кто изо всех сил удерживал его цепь, не давая добраться до меня.

В этот момент я вдруг начала осознавать, какой иногда невероятной властью обладает рабыня, какими беспомощными могут оказаться перед нею мужчины, и то, что она могла бы сделать с ними.

— Ого, — страстно выдохнул один из мужчин, не сводя с меня горящего взгляда.

Специально для него я повторила этот движение.

— Да, — протянул он.

Как это парадоксально, подумала я про себя, что в руках у той, что была заклеймена, заключена в ошейник, низведена до статуса домашнего животного и превращена в ничто, оказалась такая власть!

— Танцуй, шлюха, танцуй! — бросил мне мужчина.

А с другой стороны, ведь это я танцевала для них, беспомощно и жалобно умоляя тех, в чьей власти я находилась, об их расположении, отчаянно стремясь доставить им удовольствие. Наверное, в конечном итоге, власть полностью принадлежит рабовладельцу, а не рабыне. Она — его собственность.

— Превосходно, — похвалил меня один из мужчин. — Великолепно!

Я танцевала.

Я танцевала для них так, как свободная женщина могла бы танцевать только во сне, чтобы потом, проснувшись, потея от ужаса и прижимая к себе одеяло, с трепетом ощупывая кончиками дрожащих пальцев свое горло, проверить, не запер ли на нем кто-то ошейник, пока она мирно спала этой ночью. А потом лежа в одиночестве смятой постели, размышлять над тем, как могла она, свободная женщина, увидеть такой сон, и что он мог означать? И что сделали бы с ней мужчины, приди они, чтобы взять ее в свои руки? Возможно, она поторопится зажечь лампу в своей комнате. Знакомое окружение успокоит ее. Прежде у нее уже случались такие сны. Что они могли означать? Ничего, конечно. Ничего! Такие сны должны быть бессмысленными! Они должны быть таковыми! Но что, если они были не бессмысленны? И эта мысль заставляет ее дрожать и, скатившись на пол сворачиваться в позу эмбриона в ногах своей постели. Что же происходит с ней? Она не может этого понять! Конечно же, это ерунда, это не означает ничего такого. Но как быть, если означает? И вот она лежит там, взволнованная, но немного успокоившаяся, и по-прежнему не могущая понять, почему ей так удобно в этом положении, почему ей кажется, что это именно то место, где ей следует лежать.

— Великолепно, — пробормотал следующий мужчина.

Теперь я не сомневалась, что они, по крайней мере, большинство из них, были довольны. Я вдруг почувствовала, что у меня есть шанс остаться в живых, если только мне удастся так же хорошо, как танцем ублажить их на песке своим телом. Я завлекла в ловушку многих из этих мужчин, и вот теперь я танцевала для них, чтобы умиротворить и вымолить у них свою жизнь. Я танцевала перед ними, беспомощная в их власти, покорная и зависящая от их благосклонности, танцевала ради своей собственной жизни, танцевала так, как могла бы танцевать, если бы была их собственной рабыней. И, к своей радости и облегчению, я видела, что они, точнее большинство из них, уже готовы принять мою красоту, мою покорность и мое служение, смиренное и полное, вместо моей крови. Это будет месть достаточная для них. Насколько же они были сильны и благородны! И конечно, я должна буду продолжать выказывать им совершенство рабского служения и полное уважение. Насколько же благодарна я была Мирусу за то, что он дал мне, эту, нетерпеливо схваченную мной, возможность сохранить мою рабскую шкуру! Но почему же тогда именно он, единственный из всех, отказался смотреть, как я танцую. Он стоял спиной ко мне, выпрямившись, словно проглотив шест, скрестив руки на груди и глядя куда-то вдаль. Много раз я танцевала специально для него, извиваясь за его спиной на песке, но он ни разу не обернулся. Он не удостоил меня даже мимолетным взглядом.

Танец подходил к концу. Приближалась кульминация. Я упала на колени и, извиваясь, склонилась вперед, пока мои волосы не коснулись песка. Затем резко разогнувшись, взметнув волосы вверх над головой, я, не останавливаясь, откинулась назад и, оперевшись затылком в горячий песок, подставила соблазнительную дугу моего тела, бедра, живот, груди и горло под их жадные взгляды. Мои волосы раскинулись вокруг меня на песке, мои руки совершали непрерывные пасы словно зовя ко мне мужчин. Затем я выпрямилась, на мгновение замерла на коленях, потом повалилась на спину, потом перекатываясь то на живот, то обратно на спину, дергаясь и извиваясь, протягивала к ним руки, прося о благосклонности, жалобно умоляя о милосердии. Такие движения мне преподали еще в доме моего первого обучения, но как мне кажется, даже если бы меня никто и никогда этому не учил, в сложившейся ситуации, я бы сделала практически то же самое. Возможно, это заложено в женщине на уровне инстинктов. Как-то раз, еще когда я только вошла в собственность Гордона, в переулке Самниума мне на глаза попалась рабыня, совсем недавно бывшая свободной женщиной и еще плохо знакомая со своим ошейником. Она почти также крутилась перед своим хозяином, стоявшим над ней с плетью в руке. Та женщина преуспела, надо сказать. Она, дрожащая, наполовину шокированная, узнала, что ей будет сохранена жизнь, по крайней мере, в течение некоторого времени. А ее господин, немедленно начал обучение своей рабыни тому, как надо доставлять удовольствие мужчине. Женщина же, испуганно но старательно следовала его инструкциям.

Танец я завершила танец на коленях снова позади него.

— Господин, пожалуйста! — взмолилась я, протягивая к нему руки. — Посмотрите на меня!

Но он не повернулся. Зато с радостными криками меня обступили другие мужчины. Я почувствовала, как меня хватают за плечи, поднимают над головами, я куда-то лечу и вдруг опускаюсь спиной на горячий песок. Мои ноги подняли, согнули в коленях. Цепь ручных кандалов перебросили через ступни и протянули дальше назад, за спину. Теперь мои руки оказались беспомощно прижаты к бокам. Сильные мужские руки сжали мои щиколотки, и развели их в стороны, ровно на столько, на сколько позволила цепь ножных кандалов. Наполовину вдавленная в песок, я запрокинула голову, глядя вверх и назад. Та на вершине холма виднелись несколько человеческих фигур и прямоугольник паланкина. Какими маленькими и далекими вдруг показались мне они в тот момент. Наверное, мой владелец, Ионик с Коса, с интересом взирал на происходящее у подножия холма, поднеся к глазам свой лорнет.

— Ой! — внезапно вскрикнула я, почувствовав как первый из мужчин, начал использовать меня для своего удовольствия.

— С тобой все в порядке? — поинтересовалась Тупита.

— Да, — опустошенно пробормотала, лежа на песке.

— Цепи здесь нет, — сообщила она. — Их увели в другое место.

Я одеревенело кивнула, поморщившись от боли. То, что они ушли, я и сама знала. Тупита спустилась со склона немного позже.

— Ляг на бок, — велела мне женщина. — Подтяни ноги, коленями как можно ближе к животу.

Она провела цепь из-за моей спины, сначала под колени, потом через щиколотки вперед. Я снова могла пользоваться руками.

— Сядь, — приказала она.

— Да, Госпожа, — отозвалась я, медленно поднимаясь.

Тупита не была «первой девкой» рабочих рабынь, да таковой и не было в нашем загоне. Однако из нас двоих назначенных в эту бригаду, она, конечно, была старшей.

— Ты уверена, что с тобой все в порядке? — уточнила она.

— Да, Госпожа, — безразлично кивнула я и, повернув голову, посмотрела в сторону вершины холма.

— Они ушли, — сказала Тупита.

— Вижу, — прошептала я.

— Ты идти-то сможешь? — спросила она.

— Кажется да, — подумав, ответила я.

— Я думаю, что нам пора следовать за цепью, — сказала Тупита.

— Мирус сохранил мне жизнь, — пробормотала я.

Женщина промолчала, но как-то озабоченно оглянулась.

— Что-то не так? — спросила я у нее.

— Я думаю, что мы должны последовать за цепью и побыстрее, — сказала Тупита, снова окидывая окрестности взглядом.

— Что случилось?

— Мы здесь совсем одни, — пояснила она.

— Я не понимаю, — призналась я.

— Я слышала, о чем говорили мужчины на холме, — сказала Тупита. — Произошло что-то странное.

— Что именно? — напряглась я.

Солнце все еще достаточно высоко стояло над горизонтом, но шла вторая половина дня. Небо над головой сияло глубокой синевой. Легкий ветерок проскальзывал в распадок между холмами, принося прохладу и играя жесткими стеблями травы.

— Это произошло всего в пасанге или около того от стен Венны, — наконец заговорила женщина, — ближе к городу, чем к нашему лагерю.

— Что? — тревожно спросила я.

— Там нашли тело чиновника Венны, насколько я поняла эдила.

— Мне жаль слышать это, — посочувствовала я. — Я так понимаю, что его ограбили?

— То, что он был ограблен, очевидно, — кивнула она. — Кошелька при нем не нашли. Кто-то его забрал, может нападавший, может еще кто.

— Мне жаль, — повторила я. — Но какое нам до этого дело?

— Тело было съедено наполовину, — огорошила меня Тупита.

Я испуганно вздрогнула.

— Его разорвали на куски, — продолжила она. — Внутренние органы пропали. Кости перекушены. Меня это пугает. Не могу представить какой мощи должны быть челюсти, чтобы сделать такое.

— Возможно, поблизости завелся слин, — предположила я, вспомнив Борко, охотничьего слина Хендоу из Брундизиума.

— Следы слину не принадлежали, — покачала головой женщина.

— Могли быть пантеры, — заметила я, — или ларлы. Такие звери крайне опасны.

— Насколько я знаю, в окрестностях Венны не встречали ни одной пантеры или ларла, уже больше ста лет, — разбила мои доводы Тупита.

— Ну, этот мог забраться дальше своего обычного ареала, — не унималась я, — возможно, его мучил голод или жажда.

— Те следы не были следами пантеры или ларла.

— Тогда это, должен быть слин, — сказала я.

— Слину не нужно золото, — напомнила Тупита, тревожно оглядываясь.

— Но ведь деньги мог забрать первый, кто нашел тело, — предположила я.

— Это вполне возможно, — согласилась она.

— В таком случае, это должен был быть слин, — заверила я ее. — Другого объяснения просто нет.

— Следы, — напомнила мне Тупита. — Следы были не слиньи.

— Тогда какому животному они принадлежали? — поинтересовалась я.

— Вот это-то и пугает меня больше всего, — поежившись, сказала она. — Они сами не знают. Вызывали охотников, но даже они не смогли сказать что-то определенное.

Я удивленно уставилась на нее.

— Они смогли рассказать о тех следах очень немногое, — продолжила она. — Но в одном они были уверены.

— В чем? — нетерпеливо спросила я.

— Это ходило вертикально, — ответила Тупита.

— Но это же неправильно, — удивилась я.

— Что может быть такого удивительного в том, что животное могло бы ходить вертикально? — поинтересовалась у меня женщина.

Я непонимающе посмотрела на нее.

— Или даже в том, что они могут идти властно и с гордо поднятой головой?

— Я не понимаю, — призналась я.

— Наши владельцы, монстры и звери, надевшие на нас ошейники и заставляющие стоять перед ними на коленях, они, на чью милость мы должны надеяться, ожидая, что они швырнут нам тряпку, чтобы прикрыть наготу, и чьих плетей мы должны бояться, ходят именно так, — пояснила Тупита.

— Да, — вздохнула я. — Они ходят именно так!

Наши владельцы, великолепные животные, сильные, свободные и мужественные, бескомпромиссные в своей мужественности, и столь же бескомпромиссные с нами, ходили вертикально, и с гордо поднятой головой.

— Но то что разорвало того чиновника, совсем не такое животное в человеческом обличии, не мужчина со всей мощью его интеллекта, энергией и звериной сущностью. Нет, оно относится к некому другому виду животных, возможно, в чем-то подобному, но в тоже время очень отличающемуся от людей.

— Пожалуй, мне не хотелось бы с ним встречаться, — призналась я, передернув плечами.

— Да уж, сомневаюсь, что у тебя получилось бы умиротворить его своей красотой, — усмехнулась Тупита.

— А я, правда, красива? — не удержавшись, поинтересовалась я.

— Да, — кивнула она. — И я, та, кто когда-то была твоей конкуренткой, уверяю тебя в этом. Ты очень красива.

— Вы, также, красивы, Госпожа, — признала я, а затем вдруг добавила: — и, несомненно, намного красивее меня!

— Не думаю, что это правда, — покачала она головой. — Но мне приятно услышать это от тебя.

— А я уверена, что это именно так, — заверила ее я.

— Мы — обе красивые рабыни, — улыбнулась Тупита. — Наверное, мы одинаково красивы, просто по-разному. Я думаю, что мы обе, раздетые донага, ушли бы с торгов по самой высокой цене. Кроме того это все же вопрос вкуса каждого конкретного мужчины.

— Вы добры, — вздохнула я.

— Скажи, это Ты выдала меня тогда, в том, что касалось того кекса? — поинтересовалась она.

— Нет, — замотала я головой. — Хендоу рассказал мне, что недостачу заметили почти сразу, и вспомнили про то, что Вы были поблизости. А когда вас схватили, то лизнув пальцы, почувствовали на них вкус сахара.

— Да, меня тогда здорово выпороли за это, — вздохнула Тупита.

— Мне очень жаль, — сказала я.

— Как же я тебя тогда ненавидела, — призналась она.

— Мне правда жаль, — повторила я.

— Вот видишь, как оно бывает, когда-то я была старшей рабыней, а Ты занимала последнюю конуру, — печально усмехнулась женщина. — А теперь мы обе простые рабочие рабыни, всего лишь обычные шлюхи при «черной цепи» Ионика.

— Но Вы-то все еще старшая из нас двоих, — улыбнувшись, напомнила я.

— Это верно, — улыбнулась она в ответ.

— А я могу назвать вас по имени? — поинтересовалась я.

— Только не делай так в пределах слышимости надсмотрщиков, — предупредила меня Тупита. — Мне бы не хотелось потом, спать на животе целую неделю.

— Конечно, не буду! — рассмеялась я.

Она не умела ни читать, ни писать, но она была красивой и очень умной женщиной. Кроме того, я чувствовала, что по сравнению с той Тупитой, которую я помнила по Брундизиуму и Самниуму, она сильно изменилась. И я не могла не почувствовать, также и того, что за прошедшие несколько дней, с того момента, как я появилась в воротах загона, в ней появилось, некое беспокойство что ли, обо мне. Причины этого я сама толком понять не могла. Возможно, дело было в том, что она жалела меня, беспомощную рабыню, столь же беспомощную как и она сама, но оказавшуюся здесь в куда большей опасности, из-за моей прежней работы по приказу моего бывшего владельца, Тиррения из Аргентума. Но с другой стороны, ей следовало ненавидеть меня пуще прежнего, из-за того, что по моей вине случилось с тем, кто сейчас был последним на цепи, а когда-то был правой рукой моего бывшего владельца, Хендоу из Брундизиума.

— Может, нам лучше поскорее воссоединиться с цепью? — напомнила я, тревожно озиралась вокруг.

Тупита окинула взглядом холмы вокруг нас.

— Да, — кивнула она. — Здесь оставаться не стоит.

С трудом поднявшись на подгибающиеся ноги, я подобрала кружку и повесила ее себе на шею, отметив, что прежде чем предлагать воду мужчинам, надо сполоснуть ее в баке. Потом я взяла валявшийся там же бурдюк и перебросила его ремень через плечо.

— Еще кое-что случилось, — сказала Тупита, когда я была полностью готова.

— Что именно? — не на шутку встревожилась я.

— Две девушки пропали, — ответила она.

— Такие же девушки, как и мы?

— Да, — кивнула она.

— Рабочие рабыни? — уточнила я.

— Вот именно.

— Но их же не съели? — испуганно спросила я.

— Нет, насколько я знаю, — успокоила меня Тупита.

— Но их-то мог похитить, кто угодно, — заметила я.

— Признаться, я тоже на это надеюсь, — сказала женщина, пожав плечами, — кроме того, наши владельцы склонны защищать свою собственность.

— Эти события, несомненно, не связаны между собой, — предположила я.

— Вполне вероятно, что Ты права, — согласилась она со мной.

— Может нам уже пора быть в пути, — намекнула я.

— Многие в Венне, — сказала Тупита, — насколько я поняла из их разговора, встревожены этими убийством и таинственными следами. Кое-кто поговаривает, что это — знамение или предупреждение. Архонт консультируется с прорицателями, в надежде разгадать эти знаки.

Я нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, стоя на горячем песке.

— В такой ситуации, они, почти наверняка, озаботятся законностью и порядком, — задумчиво продолжила она. — Например, тех из «черной цепи», кто не является преступниками, и на кого у Ионика нет бумаг каторжников, по-видимому, по крайней мере, временно постараются убрать из окрестностей города. Это касается очень многих мужчин этой цепи.

Я понимающе кивала, соглашаясь с ее доводами. Все казалось логичным. Сейчас Архонт Венны крайне заинтересован в наведении порядка в своем доме ради получения покровительства богов. Он вполне мог счесть благоразумным стать несколько более скрупулезным в соблюдении норм морали на территориях своего города, хотя бы ради успокоения мрачных предчувствий, возможных в столь серьезной ситуации.

— Куда нас могут отправить? — поинтересовалась я.

— Скорее всего, недалеко и ненадолго, думаю на неделю или около того, пока они не закончат с толкованием знамений, — предположила Тупита. — Можно предположить, что нашу цепь будут использовать для очистки и углубления рвов со стороны Виктэль Арии к югу от Венны. Мы можем вернуться сюда позже. К тому времени все снова вернется на круги своя.

— Это далеко? — спросила я.

— Не думаю, скорее всего, не очень, — ответила она.

— Это за оборонительным периметром? — осведомилась я.

— Вероятнее всего, нет, — пожала она плечами. — Почему тебя это так интересует? Ты действительно боишься быть украденной?

— На самом деле, нет, — призналась я.

— На твоем месте, — заметила она, — Я бы мечтала о том, чтобы меня поскорее украли. Ты не предназначена для рабочей туники. Ты из тех, кто должен носить полоску шелка и целовать ноги мужчин.

— А разве Вы не хотите, чтобы вас похитили? — улыбнувшись, спросила я.

— Нет, — покачала головой женщина. — Я предпочла бы, по крайней мере, еще некоторое время, оставаться с цепью.

— Понимаю, — улыбнулась я.

Она поправила лямку бурдюка на плече. Предстоял крутой подъем из распадка.

— Если мы окажемся вне оборонительного периметра или около его границы, не возникнет ли опасности того, что цепь может оказаться под атакой? — осведомилась я.

— Ради чего? — усмехнулась Тупита. — Чтобы помешать углубить ров?

— Почему бы нет, — пожала я плечами.

— Мужчины редко воюют с рабочими цепями, — скептически проговорила она.

— Рада это слышать, — кивнула я.

— К тому же, мы ведь не возводим осадные укрепления и не восстанавливаем стены осажденного города, — добавила Тупита.

— Надеюсь, что нет, — кивнула я.

— Я готова, — сказала она. — Давай-ка будем выбираться отсюда.

С трудом, с бурдюками за спиной и цепями на руках и ногах, мы принялись карабкаться по песчаному склону. Достигнув вершины первой, я протянула руку Тупите, принявшей ее с благодарностью, и с моей помощью, выбравшейся наверх.

— Ты вся в ушибах, — заметила женщина, встав рядом со мной.

— Ерунда, — отмахнулась я.

— Не будь так уверена, завтра твое тело будет саднить и болеть куда сильнее, чем сегодня, — предупредила она.

Я только пожала плечами.

С того места, где мы находились, были видны мужчины, бак с водой, палатка старшего надсмотрщика на вершине холма и наши загоны у его подножия, а также забор вокруг лагеря. Думаю, что в тот момент мы обе были рады увидеть этот до боли знакомый пейзаж.

— Как твоя спина, — поинтересовалась Тупита.

— В порядке, — успокоила ее я.

— Песок остановил кровотечение из ран, — кивнула она.

Цепь ручных кандалов, бывшая подо мной, немного врезалась и повредила кожу на моей спине, когда я дергалась, задыхалась и вскрикивала. Почувствовав сырость от крови под спиной, я пыталась опускать руки ниже и не шевелить ими, зарыв пальцы в песок, но потом, почти полностью теряя контроль над своим телом, снова изо всех сил тянула руки вверх, в тщетных попытках дотянуться до их тел. Это снова тянуло цепь под спину, еще больше повреждая кожу. Однако в муках моего подчинения, отдаваясь мужчинам, как рабыня до самых глубин моего живота, я даже не чувствовала боли. А если и чувствовала, то смутно, на грани сознания. И вообще, в тот момент я полагала, что должна была с благодарностью принять ее, и, полностью беспомощная в их руках, продолжала в муках удовольствия пытаться дотянуться до них. Признаться, я даже не могла ясно восстановить в памяти то, что со мной происходило.

— У тебя туника сзади в крови, — пояснила она причину своего вопроса.

Я обеспокоенно посмотрела на нее.

— Не бойся, — поспешила успокоить меня Тупита. — Думаю, что Ты сможешь отстирать ее, когда доберемся до бака с водой. Кроме того, твоей же вины в этом нет.

— А шрамов не останется? — спросила я.

— Нет, тщеславная рабыня, — улыбнулась женщина.

Такие шрамы, конечно, если останутся навсегда, могут сильно снизить цену девушки при ее перепродаже.

Обернувшись, я окинула взглядом песчаное дно распадка.

— Как Вы думаете, меня часто будут направлять для удовольствия мужчин цепи? — поинтересовалась я у Тупиты.

— Нет, — покачала она головой. — Наш владелец, Ионик, уже получил свое развлечение. Подозреваю, что теперь тебя будут использовать скорее для того, чтобы подразнить их, чем чтобы ублажить. Охранник-то видел, как Ты двигалась, и понял, что Ты понравилась им. Об этом скоро узнают все в лагере. Так что, не удивляйся теперь тому, что охранники захотят пользоваться тобой куда чаще, чем прежде. Лично меня бы даже не удивило то, что, скажем, вечер или два, Ты снова проведешь в шнурке и шелке в палатке старшего надсмотрщика.

Я бросила взгляд на вершину того холма, на котором была разбита палатка. До туда было приблизительно полпасанга. Надсмотрщик был вправе потребовать к себе любую из рабынь этого лагеря. Кроме того он мог направить любую кого бы он ни пожелал, и на столько, на сколько бы ни пожелал, любому из своих подчиненных или подопечных.

— Само собой, — добавила Тупита, — нас могут бросать в бригады, время от времени, в качестве награды или поощрения.

Я понимающе кивнула. Точно так же, как мужчины могли бросить нам в награду печенья или конфетки, ровно также, в свою очередь, и нами самими или нашим использованием, можно было наградить других.

— А есть еще какая-нибудь информация о животном, которое убило эдила? — поинтересовалась я.

— Нет, по крайней мере, при мне больше ничего не сказали, — ответила она.

— А про тех двух рабынь, которые исчезли?

— Нет, — покачала головой Тупита.

— А вдруг они сбежали, — предположила я, и сама вздрогнула от мысли о том, что могло их ждать в таком случае.

Меня приводила в ужас даже просто мысль о возможных наказаниях за подобное нарушение. Учитывая культуру местного общества, его менталитет и повсеместное, мягко говоря, неодобрительное отношение к побегам, а также обязательное клеймение и прочие факторы, возможность удачного побега гореанской рабыни практически сведена к нулю.

— В рабочих туниках, в кандалах, через ограду? — скептически спросила она.

Я промолчала, признавая ее правоту.

— Кроме того, рабочие рабыни вне ограды, когда поблизости нет рабочей цепи и без сопровождения охранника? Они мгновенно вызвали бы подозрение.

Я кивнула, не видя смысла спорить в этом направлении.

— Они бы уже через ан, лежали животах перед старшим надсмотрщиком в ярме для наказанья, — усмехнулась Тупита.

Понимающе кивнув, я спросила:

— В таком случае, кто мог украсть их?

— Понятия не имею, — пожала плечами моя собеседница.

— А что если, это было то животное?

— Честно говоря, я так не думаю, — ответила она, — но кто может знать наверняка?

— Дело идет к закату, — заметила я.

— Пожалуй, этой ночью, я буду даже рада оказаться за запертой решеткой в нашем загоне, — призналась женщина.

— Я тоже, — поддержала ее я, вздрогнув от липкого чувства страха.

— Пойдем уже, — сказала Тупита.

— Тупита? — окликнула я женщину.

— Что? — отозвалась она.

— Называйте меня по имени, — предложила я.

— А как тебя зовут?

— Тука, — сказала я.

Это было то имя, которое мне дал хозяин. Это была кличка данная мне, точно так же, как дают кличку собаке или другой рабыне.

— Тука, — повторила Тупита.

— А Ты любишь Мируса, — полюбопытствовала я.

— Я готова умолять его о том, чтобы он позволил мне целовать его плеть, — призналась она.

— А он тебя любит? — спросила я.

— Я не думаю, что для него имеет хоть какое-то значение, существую я или нет, — вздохнула она.

— Он — добрый и удивительный мужчина, — сказала я.

— Ты ему понравилась, — с горечью проговорила Тупита.

— В Брундизиуме я просто привлекла его внимание, — попыталась объяснить я, — новая девушка в таверне, еще не полностью приученная к ошейнику. Наверное, ему нравилось обучать таких как я и проверять в деле. Ему, как и многим другим мужчинам доставляло удовольствие использовать меня. И, честно говоря, мне он тоже доставлял большое удовольствие, и я надеюсь, что и получал он не меньшее.

Тупита пристально, ничего не говоря, смотрела на меня.

— И я думаю, что испытывал ко мне нежные чувства, — предположила я.

— Это точно, — кивнула она.

— Но я не думаю, что в действительности была для него чем-то большим, чем любая другая рабыня, оказавшаяся у его ног. Уверена, что он никогда не думал обо мне как о возможной любимой рабыне.

Тупита по-прежнему не говорила ни слова, и ее молчание начало меня пугать.

— Я даже не гореанка, — добавила я. — Я, всего лишь шлюха, которую привезли сюда с Земли, чтобы надеть ошейник и заставить изо всех сил служить мужчинам.

— Значит, Ты действительно думаешь, что он добрый? — нарушила, наконец, молчание Тупита.

— Да, — кивнула я.

— И Ты думаешь, что он такой удивительный? — поинтересовалась она.

— Конечно, — заверила ее я.

— И Ты думаешь, что он все еще испытывает к тебе нежные чувства?

— Я уверена в этом, — ответила я и, оглянувшись назад на песчаное дно распадка, внезапно севшим от осознания чудовищности моего проступка голосом, добавила: — Да, я заманила его в ловушку в Аргентуме. Я соблазнила того, кого я знала, и знала, что он был добр ко мне, доверял мне. Именно я стала причиной его цепей и неволи, и все же, сегодня он спас мою жизнь.

Тупита опять промолчала.

— И я всегда буду благодарна ему за это. Если бы не он, меня бы сегодня убили, — дрогнувшим голосом произнесла я.

— Остерегайся его, — предупредила меня Тупита.

— Почему? — удивилась я.

— Как по твоему, почему он спас тебе жизнь? — спросила она.

— Потому, что ему небезразлично, что со мной будет, — ответила я.

— Нет, — покачала головой женщина.

— Тогда из жалости, — предположила я.

— Нет, — отрезала она.

— Из-за вожделения? — попыталась угадать я.

— И снова нет, — сказала Тупита.

— Тогда я ничего не понимаю, — сдалась я.

— Он не захотел, чтобы другие убили тебя, — сообщила она.

— Конечно, он этого не захотел, — кивнула я, не понимая, куда она клонит.

— Он — гореанин, — напомнила Тупита. — Я не уверена, что Ты на самом деле понимаешь, что это означает. У него хорошая память, и в том, что касается тебя, он, уже не совсем он. Когда дело касается тебя, он становиться наполовину бешеным.

— Я не понимаю, — прошептала я.

— Просто держись от него подальше, — предупредила она.

— Но у меня даже в мыслях не было пытаться отбить его у тебя, — заверила я Тупиту.

— Он — решительный и умный мужчина, — сказала она. — Он ждет.

— Не волнуйся, он мне правда не нужен, — постаралась я успокоить ее.

— Сейчас я предупреждаю тебя не ради своих интересов, а прежде всего ради тебя самой, — объяснила Тупита.

— Но он же не позволил им убить меня, — пробормотала я.

— И Ты можешь назвать какую-нибудь разумную причину этого?

— Я не знаю, — ответила я.

— Зато ее знаю я, — заявила Тупита.

— Тогда скажи мне, — попросила я.

— В его намерения входит убить тебя своими руками, — ошеломила меня она.

— Но этого не может быть! — прошептала я. — Уверена, Ты ошибаешься.

— Он принял от тебя воду? — уточнила женщина.

— Нет, — замотала я головой. — Он вылил ее на землю.

— Разве Ты не обратила внимания, что он даже мимолетного взгляда не бросил на тебя, когда Ты танцевала? — поинтересовалась она. — Разве Ты не заметила, что он, единственный их всех, не использовал тебя?

— Почему он этого не сделал? — задала я давно мучивший меня вопрос.

— Он опасался, что может смягчиться или успокоиться, — объяснила она.

Я испуганно уставилась на нее.

— Именно поэтому он не хотел, чтобы тебя убили другие, — продолжила она, — потому что он намеривается сделать это сам.

Я чуть не упала в обморок.

— Но в данный момент он в цепях, — сказала женщина. — Я не думаю, что у тебя есть причины бояться его сейчас. Просто не попадайся ему руку.

Я кивнула. Меня била крупная дрожь.

— Честно говоря, я не понимаю, что такого Ты сделала с ним, — задумчиво проговорила она, — чем именно Ты так изменила его. Но он совершенно отличается от того Мируса, которого я знала в Брундизиуме.

— Да, — прошептала я, — если то, что Ты говоришь, правда, это можно понять.

— Я любила его в Брундизиуме, — призналась она, — но я не знала насколько, до тех пор, пока не разлучилась с ним.

— Мы — рабыни, — вздохнула я. — Нас могут купить или продать, взять или оставить наедине со своими потребностями, как того пожелают владельцы. Наши желания никого не волнуют, и никоим образом не зависят от нашей воли. Наши желания, наши чувства не имеют никакого значения.

— А потом я узнала, что он оказался в «черной цепи», — продолжила Тупита. — Как огорчена я была, узнав, какая судьба ему досталась! Но одновременно с этим, мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди, от осознания того, что он рядом! Он так близок ко мне, и в то же время так далек! А я так его люблю! И все, что я могу для него сделать, это принести ему воды. Я даже не могу поцеловать его ноги без разрешения охранника. Если я окажусь в его объятиях, то его могут наказать и даже убить. А еще я вижу, насколько он, к моему горю, изменился. Теперь он озлоблен, все человеческое в нем сожжено желанием отомстить. Жажда крови женщины, которая предала его, не оставляет ему времени, чтобы рассмотреть другую, ту, кто с радостью бы умерла ради него.

Я пораженно смотрела на нее.

— Да, — признала Тупита. — Он — господин моей любви.

— Он знает об этом? — спросила я.

— Нет, — покачала она головой.

— Когда охранник отвернется, — заговорила я, — Ты должна броситься перед ним на живот и рассказать ему об этом. Целуй и облизывай его ноги. Признайся ему в том, что твое сердце подсказало тебе, что он владелец твоей любви. Его возможности сейчас ограничены, и все что он может сделать, это отбросить тебя от своих ног.

Глаза Тупиты заполнились слезами.

— Сделай это, — предложила я.

— Нет, — всхлипнула она. — Он в цепях. Я больше не могу ему принадлежать. Он теперь не свободен. Он не может просто сжать меня в объятиях, и рассмотреть вопрос моего использования. Он — пленник черной цепи. А что если он решит, что это уловка охранников. Вдруг, он в гневе возьмет и сломает мне шею, наступив на нее ногой, решив, что это было не более чем некое преднамеренное оскорбление или насмешка.

— На твоем месте, я бы так и сделала, — заверила ее я.

— Ты не гореанка, — напомнила мне женщина.

— Я рискнула бы всем ради своего возлюбленного господина, — заявила я.

— Ты плачешь, — заметила она.

— Нет, — всхлипнула я. — Нет.

— У тебя тоже есть господин твоей любви! — воскликнула Тупита.

— Нет, — отмахнулась я. — Нет! Нет!

Из памяти всплыло лицо Тэйбара, того, кто так давно, привел меня в неволю. Никогда мне не забыть этого мужчины.

— Насколько жалки мы с тобой, настолько беспомощны, как настоящие рабыни! — сквозь слезы улыбнулась Тупита.

— Ты готова быть чем-то другим, кроме этого? — спросила я.

Женщина замолчала, пораженно уставившись на меня.

— Нет, — наконец признала она. — А Ты?

— И я нет, — улыбнулась я.

— Темнеет, — заметила Тупита, осматриваясь вокруг. — Если мы не хотим остаться без каши, стоит поторопиться.

Но я, словно не слыша ее, замерла на вершине невысокого холма, глядя вниз, на песчаное дно распадка. Я была боса. Мои щиколотки были закованы в кандалы, цепь которых, была наполовину скрыта в песке. Мои запястья украшали наручники, закрытые на мне ударом молота. На мне была надета туника рабочей рабыни, распахнутая спереди. С шеи на длинном шнурке свисала металлическая кружка. Полупустой бурдюк висел за спиной. При малейшем моем движении вода в бурдюке с бульканьем перемещалась из стороны в сторону. Запрокинув голову, я любовалась раскинувшимся надо мной небосводом, на который неторопливо выползали три гореанских луны.

— Ты — очень красивая и желанная рабыня, Тука, — сказала Тупита и, не дождавшись моего ответа, добавила: — Возможно, если бы Ты была менее красива и желанна, тебя бы не похитили из твоего мира, и не привезли сюда.

— Возможно, — вздохнула я.

— Наверное, Ты теперь жалеешь, — предположила она, — что не родилась не такой красивой или желанной?

— Нет, — улыбнулась я. — Если и жалею, то только не об этом.

— Уже поздно, — напомнила она. — Давай-ка возвращаться к баку, а потом и к загонам.

— Да, — согласилась я.

— Возможно, тебе стоит запахнуть тунику, — намекнула Тупита.

— Нет, — отмахнулась я. — Пусть мужчины смотрят.

— Ты — рабыня, — усмехнулась она.

— Да, — признала я.

— Неужели все женщины вашего мира — рабыни? — поинтересовалась она.

— Честно говоря, не знаю, — пожала я плечами.

Глядя на меня, Тупита тоже распахнула свою тунику.