Тафгай. Том 10

Глава 15

С автозаводского стадиона я вышел позже всех, около 9-и часов вечера. Маленькая площадь перед ледовой ареной, окружённая 4-х и 5-этажными заводскими общагами и малосемейками, являлась не самым безопасным местом для вечерних прогулок. Ибо для работы в цехах горьковского автогиганта сюда в своё время кроме честных тружеников заселили и бывших уголовников и людей с откровенными криминальными наклонностями. Однако Ивана Тафгаева, того баламута и выпивоху, который жил в этом богатырском теле до меня и о хоккее не помышлял, здесь знала каждая кошка и собака. Поэтому когда я направился к своему автомобилю, то меньше всего думал о безопасности и самообороне. Как вдруг мне путь преградила группа из десяти, а может и более, человек.

— Я предупреждаю, могу огорчить до потери человеческого здоровья, — пророкотал я.

— Иван Иваныч, распишитесь на барабане, — вышел из тени в свет уличного фонаря толстый парень с бас-барабаном. — А то нас с ним не на каждую игру пускают.

«Фанаты», — хохотнул я про себя и, облегчённо вздохнув, ответил:

— Привет, горьковской торсиде. Расписать барабан? Нет проблем. Что написать-то?

— Что-нибудь от души, — улыбнулся толстяк и протянул мне химический карандаш.

— Значит, не пускают с барабаном на арену? — пробормотал я и, окунув кончик химического карандаша в снег, чтобы намочить его, принялся старательно выводить на поверхности кожаной мембраны высказывание генерального секретаря ЦК КПСС: «Спорт — это не погоня за рекордами, это здоровье миллионов. Л. И. Брежнев». Ещё ниже я поставил свою размашистую закорючку.

— Вот теперь с этим барабаном вас пропустят везде и всюду, — сказал я молодым парням, которые окружили меня со всех сторон. — Кстати, а почему у вас кричалки такие примитивные?

— Какие уж есть, — обиделся один из парней.

— Ладно, не обижайся, — похлопал я этого паренька по плечу. — Я как-то на одном стадионе, там на Урале, слышал отличный речитатив, — приврал я. — Вот послушайте.

Я взял в руки колотушку и как мог выбил на барабане ритм композиции «We Will Rock You» английской группы «Queen». Кстати, ритм был не такой уж и сложный: три быстрых удара, один короткий. «Как же там пелось-то?» — мысленно пробормотал я, припоминая выступление одной любительской команды КВН, и наконец принялся громко читать положенный на данный ритмический рисунок текст:

Мы пришли на хоккей,

Чтоб узнать кто сильней,

Гости, чья воля тверда,

Или наша команда-звезда?

Горький «Торпедо», Горький!

Горький «Торпедо», Горький!

Эй друг, не грусти.

Гол пропущен, не беда.

Всё равно всех победит

Только наша команда-звезда.

Горький «Торпедо», Горький! — второй припев я и фанаты пропели уже хором.

Горький «Торпедо», Горький!

Мы пришли на хоккей,

Мы с хоккеем навсегда,

Ведь на льду в урагане страстей,

Бьётся наша команда-звезда.

Горький «Торпедо», Горький!

Горький «Торпедо», Горький.

— Ну как, годится? — улыбнулся я, видя вытянутые лица местных хоккейных фанатов.

— Это очень сильно, — пролепетал толстяк. — На следующую игру споём! Да, мужики?

— Если слова запомним, — проворчал один из фанатов, вызвав смех остальных парней. — Кстати, на Урале тоже за наше «Торпедо» болеют?

— В припев, дорогие мои друзья, может вставить название любого другого клуба, — улыбнулся я. — «Молот», пермский «Молот». Или «Крылья Советов», «Крылья». Ну или так: «Динамо» Москва, «Динамо».

— Иван Иваныч, тогда вы и слова на барабане запишите, — пробурчал толстяк, снова протянув мне свой инструмент.

«Всё верно, всё правильно, хоккей — это зрелище, это спортивный спектакль, — думал я, выруливая на своей „четырёхколёсной ласточке“ на проспект Ленина. — Поэтому кричалки, песни, музыка и танцы девчонок из группы поддержки — это всё к лучшему. Это только подогревает общую атмосферу на трибунах и делает её по-настоящему живой и эмоциональной. А без всего этого, что такое получается? Вышли хоккеисты на лёд, побегали, словно биороботы, забили-пропустили и разъехались по домам. А потом в газетах удивляются, что на матч вместо десяти тысяч человек пришло всего две. Кому интересен спорт без зрелища, без эмоций? Поэтому настоящий хоккей — это прежде всего спектакль».

Подумав о спектакле, я тут же прижался к обочине дороги. Мне вспомнилось, что в Сормовском ДК репетиции народного театра как раз проходили по понедельникам, средам и пятницам. А сегодня была именно пятница. Оставалось только уладить небольшой вопрос с ужином, так как нескольких бутербродов после матча моему организму явно не хватало, и прокатиться в Сормовский район. Я покосился на горящие окна гостиницы «Волна», где на первом этаже находился одноимённый ресторан, и задачка с ужином решилась сама собой.

Правда, в дверях ресторана меня остановил бдительный швейцар, заявив, что свободных мест нет. «Как нет? Что за дела? Меня тут три года назад каждая повариха знала!» — прорычал я про себя, уже привыкнув к тому, что хоккеистов, которые на льду играют в шлемах и в специальной защите, не так часто узнают на улицах в простой бытовой одежде.

— Я — хоккеист этого, — я кивнул в зал, где в этот момент отдыхали игроки челябинской ледовой дружины, — челябинского «Трактора». Если не верите, то спросите у старшего тренера Анатолия Михайловича Кострюкова.

— Покажите документ, — упёрся швейцар.

— Корочки мастера спорта, — рыкнул я и, махнув красной книжицей перед лицом этого упрямого товарища, прошёл внутрь.

Однако свободных мест в ресторане и в самом деле не имелось. Кроме хоккеистов здесь гуляли приехавшие на автозавод из разных уголков страны снабженцы, технические специалисты и прочие гости города. Кроме того за несколькими столиками расположились местные воротили теневого бизнеса и товарищи бандиты со своими подругами лёгкого поведения. Из обычных посетителей, которые заглянули сюда, чтобы скоротать вечерок с бокалом вина под музыку живого ансамбля, в зале находилось не больше двух десятков человек. Кстати, сам ансамбль был одет в цветастые костюмы и под зажигательный ритм исполнял песню ВИА «Поющие сердца»:

Не пойму я двусмысленных строчек,

Твои письма, как дождь многоточья.

И слова твои, словно тропинки в лесу,

Приведут неизвестно куда, и к кому…

«Весело, живенько, молодцы», — хмыкнул я про себя и прошёл к столику старшего тренера челябинского «Трактора», где имелось одно свободное место.

— Не возражаете, Анатолий Михайлович? — спросил я.

— И… Иван? — удивился Кострюков, который в далёком 1971 году первым пригласил меня в свой московский «Локомотив».

Я тогда в горьковском «Торпедо» находился на просмотре, но от предложения наставника столичных железнодорожников отказался. Ибо та его команда доживала в Высшей лиге свои последние дни, и связывать свою судьбу с хоккейным «Титаником» мне не хотелось.

— Ты чего здесь? В команде неприятности? — насторожился он.

— Есть хочу, — улыбнулся я. — Ехал мимо, дай думаю, перекушу. А то до дома отдыха, что в заповеднике «Зелёный город», пилить и пилить.

— Так ты в заповеднике что ли живешь? — захохотал Анатолий Кострюков. — Девушка, принесите ещё одному нашему хоккеисту первое, второе и шашлык из свинины, — обратился он к проходящей мимо официантке. — Так давай к нам, в Челябинск, я тебе двухкомнатные апартаменты лично выбью. Между прочим, это я тебя первый разглядел ещё в 71-ом году на турнире в Череповце.

— Помню, всё помню, — буркнул я, покосившись на танцевальный зал, где отчаянно отплясывали какие-то привлекательные дамы. — Но в Челябинск не поеду. Да мне и тут уже 3-комнатную квартиру предложили, но с условием, что останусь ещё на пару лет.

— А ты, значит, метишь в Москву? — криво усмехнулся наставник «Трактора».

— В следующем году, Анатолий Михайлович, пройдёт Олимпиада, чемпионат Мира и Кубок Канады. Вот куда я мечу, — улыбнулся я, так как мне принесли первое блюдо, второе и ароматный шашлык. — Кстати, если вы ищите, кем бы усилиться, то у вас под боком растёт замечательный парень, будущая мировая звезда.

— Кто? — опешил Кострюков, покосившись на своих ребят, некоторые из которых уже пошли танцевать.

— Сергей Макаров, младший брат Николая, — я кивнул на защитника «Трактора», что за соседним столиком о чём-то беседовал со своими товарищами.

Затем я на какое-то время из беседы с Анатолием Кострюковым выпал и сосредоточился на аппетитном ужине. У нас, у спортсменов, если после матча как следует не поесть, то восстановление мышц может растянуться на несколько дней. И вообще высокие физические нагрузки без нормального питания ведут к истощению организма и к большим проблемам с сердечно-сосудистой системой. А наставник «Трактора», пока я расправлялся с шашлыком, мне успел пожаловаться на воровство москвичами с периферии талантливых ребят, на отсутствие нормальных коньков и клюшек, а ещё его раздражал серый и грязный лёд в челябинском Дворце спорта «Юность».

— Здорово, Тафгай, — пророкотал кто-то, пихнув меня в спину. — Выпей с нами за этот, как его, за спорт, — криво усмехнулся незнакомый мне мужик с широким лицом, на котором явственно читались одна или две ходки в места не столь отдалённые. А рядом с ним стоял другой такой же гражданин, только ростом повыше и в талии пошире.

— Я, товарищи, не пью, — недовольно проворчал я. — У меня спортивный режим.

— Не уважаешь? — пьяно икнул второй гражданин.

Я промокнул салфеткой губы, медленно стал из-за стола и, нависнув над этими двумя «бродягами», пророкотал:

— Я уважаю спортсменов, которые своими победами куют славу Советского союза. Уважаю врачей, которые ежедневно спасают сотни человеческих жизней. Уважаю изобретателей, которые своими прорывными идеями делают нашу жизнь лучше и интересней. А вы какой деятельностью полезны нашей великой державе?

— Чё ты сейчас сказал? — полез на меня первый человекообразный организм, нарываясь на двойном перелом челюсти.

— Извини, Тафгай, извини, — быстро вмешался какой-то худой и шустрый гражданин из то же криминальной компании. — Парни немного перебрали. Чё вы к нему полезли? — зашипел он на своих товарищей, оттаскивая их в сторону. — У него же с головой нелады. Его на лесоповале деревом по кумполу шибануло.

«Суки», — прорычал я про себя, присев обратно за стол.

— У нас в Челябинске таких «красавцев» тьма-тьмущая, — пожаловался Кострюков. — С семьёй прийти в ресторан страшно. Обязательно кто-нибудь привяжется: «товарищ тренер, давай выпьем».

— Это ещё цветочки, Анатолий Михайлович, — буркнул я, допив компот, — ягодки будут позже. Скоро в стране появятся два закона — один дневной, официальный, и ночной, бандитский. А в Кремле сидят и не чешутся. Ладно, мне бежать пора, — я пожал ладонь старшего тренера челябинской команды. — Удачи вам.

— В апреле ещё увидимся, — кивнул Кострюков.

Ко Дворцу культуры завода «Красное Сормово» я приехал около десяти часов вечера. Столбик термометра к этому моменту опустился до минус 15-и градусов Цельсия, и поэтому в выключенной машине скажу прямо было не жарко. Кончено, можно было расположиться и где-нибудь в вестибюле дворца. Но я, побоявшись вспугнуть своего Вендиго, зябко поёжился и принялся ждать окончания репетиции народного театра здесь на холоде. По моим расчётам мне нужен был высокий и худой парень, который, скорее всего, отличался замкнутым и скрытным характером. Компанейский парень, болтун и балагур, в моём представлении, никогда бы не связался с потусторонними силами. Ибо он не держит зла на наш несправедливый мир в себе. Именно обиды, зависть и горечь, что сидят внутри человека, с годами превращаются в самых настоящих монстров.

Я ещё раз поёжился и тут из дверей ДК стали появляться молодые парни и девчонки, которые громко и весело переговаривались. «Неужели среди них находится мой полоумный Вендиго?» — пробормотал я про себя. И вдруг на крыльцо вышли Лида и Карина, социологи из Ленинграда, а рядом с ними показался высокий и худой парень примерно 25-и лет отроду. На его голове сидела пышная меховая шапка, которая делала фигуру незнакомца похожей на большой болт. Из-за чего я невольно усмехнулся.

Далее молодые люди стали прощаться и расходиться в разные стороны, а Лида и Карина пошли вместе с этим худосочным пареньком в направлении площади Буревестника. И так как моя машина находилась недалеко от пешеходного тротуара, я резко прилёг, развалившись на два передних сидения. Затем, выждав несколько секунд, приподнялся и повернул голову назад. Однако обоз на площадь мне перекрывал высокий снежный сугроб. Поэтому я осторожно, стараясь громко не хлопать дверью, вылез из автомобиля.

Мороз моментально принялся щипать нос и щёки, но в данной ситуации этот факт меня заботил меньше всего. Я сделал несколько стремительных шагов, чтобы не потерять девушек и высокого парня из вида, и стал свидетелем следующей картины: Лиду, Карину и этого худосочного кавалера окружила местная шантрапа. «Ну, всё, сейчас будут прописывать звездюлей, — догадался я и широким спортивным шагом припустил вперёд. — Может шапку снимут, может глаз подобьют, а может, сделают и то и другое». В этот самый момент один из хулиганов резким коротким ударом пробил в нос горе кавалеру, и тот рухнул как подкошенный.

— Помогите! — закричала Карина.

— Всем стоять! — заголосил я и бросился на выручку. — Площадь кружена! Работает спецназ ГРУ! Стояяять!

И всю местную шантрапу в количестве семи или восьми человек как ветром сдуло. Что характерно эти местные «разбойники с большой дороги» рванули врассыпную, словно уже вляпывались в подобные ситуации. А я тем временем подбежал к месту разборок и тяжело выдохнул. Лида помогла подняться высокому и худосочному товарищу, поправила ему шапку и приложила к расквашенному носу кусочек снега.

— Иван, а вы как здесь оказались? — усмехнулась Карина.

— Кто-то прокричал слово «спасите», вот я и прибежал, — соврал я.

— А если серьёзно? — девушка снова включила строгую училку.

— Хотел после матча заглянуть на спектакль народного театра, — продолжил я своё вранье. — Я ведь на Урале участвовал в самодеятельности. Изображал деда Мороза с клюшкой. Вот меня и потянуло к сценическому искусству.

— Дед Мороз с клюшкой — это оригинально, — улыбнулся незнакомец. — Разрешите представиться, Герман Петрович — режиссёр народного театра. Значит, эту площадь никто не окружал. Смешно, ха-ха. Здорово вы их напугали.

— Нос не сломан? — спросил я, чтобы перевести разговор на другую тему.

— Нормально, ничего страшного, — снова хохотнул Герман Петрович. — У нас в Ленинграде подобных мерзавцев тоже хватает. Правда, меня там никто не бил.

— И здесь не будут, — прорычал я. — Но для этого кое-кому придётся в дыню настучать. Быдло из подворотни хоть горьковской, хоть ленинградской другого языка не понимает. Вы знаете, кто это такие? — спросил я у девчонок.

— Знаем, с завода, — резко ответила Карина.

— Вот и передайте этим «чертям» с завода, что они перешли дорогу очень серьёзному человеку с криминальным прошлым, — рыкнул я. — И если не угомоняться, то подобные шутки для них закончатся в реанимации.

— А знаете, что? Пойдёмте лучше к нам, — захихикала хохотушка Лида. — Чаю попьём, согреемся. А вам, Герман Петрович, надо умыться.

«Нет, это не режиссёр, — думал я, когда развалившись в кресле, пил горячий чай и слушал бесконечные рассказы Германа Петровича о своей студенческой жизни в стенах ленинградского Учебного театра „На Моховой“. — Нормальный компанейский парень. Умный, с хорошим чувством юмора, немного романтик и альтруист. Только он в своё время начитался литературы про народничество, когда интеллигенция ещё при проклятом царизме поехала сеять разумное, доброе, и вечное по деревням и весям. То есть окунулось с головой в тёмное крестьянство. И, кажется, их там тоже случалось, что били. Ибо тяжёлая это работа — тянуть тёмный народ из болота».

Я обвёл глазами скромную комнату, где жили молодые специалистки из Ленинграда, и мысленно поцокав языком, подумал, что долго они так не протянут. Жилая площадь в 15 квадратов делилась на две половины стойкой с книжными полками, и две кровати находились ближе к единственному окну, а что-то наподобие крохотной гостиной располагалось здесь, перед дверями, ведущими в длинный общий коридор общежития.

«Три года оттарабанят на заводе и улетят обратно в красивый и прогрессивный город на Неве, — буркнул я про себя. — Твою ж так! А ведь остальных театралов я даже и не рассмотрел! Как увидел Лиду, Карину и этого режиссёра, так всё из головы и вылетело. Штирлиц недоделанный».

— Иван, вы кажется оговорились, что имеете криминальное прошлое? Как это понимать? — вдруг спросил меня Герман Петрович.

— Так и понимать, — хмыкнул я, — год назад случилося несчастье и выслали меня в маленькую деревеньку на Урал, где я ещё совсем недавно валил сосны и пилил доски на лесопилке.

— А за что вас осудили? — живо заинтересовалась круглолицая и смешливая Лида.

— Меня обвинили в растрате и спекуляции деньгами хоккейной команды «Москва Ред Старз», — пожал я плечами. — Хотя эти деньги команде просто-напросто не переводил Спорткомитет. И мне пришлось как-то крутиться и выкручиваться, зарабатывая на рекламе и продаже сувенирной продукции, чтобы парням было на что жить. Кстати, по американским законам — это был просто бизнес, и так живёт и работает весь цивилизованный мир.

— Но по нашим меркам — это уже спекуляция, — продолжил за меня режиссёр. — Вас, Иван, посадили не за что. Сочувствую.

— Хорошо всё, что хорошо кончается! — радостно выпалила Лида. — А ещё вас, Иван, болельщики на трибунах называют хоккейным Стрельцовым. Как того известно футболист из «Спартака», который тоже отсидел.

— Из московского «Торпедо», — крякнул я. — Эдуард Анатольевич играл за автозаводцев. Однако меня ни за что не про что выбросили из хоккея на целый год, а я ведь уже не мальчик, — произнёс я и, оставив опустевшую кружку, добавил, — спасибо за чай, но мне пора.

— А как же спектакль, когда вы намереваетесь его посмотреть? — обратился ко мне Герман Петрович.

— В понедельник мы улетаем в Москву, — буркнул я, надевая пальто. — В пятницу у нас матч с московским «Динамо», через два дня с ЦСКА, значит, в следующую среду буду на вашем представлении. Всего хорошего, — кивнул я на прошенье и вышел в коридор.

На меня тут же высунулись посмотреть какие-то барышни из общей кухни. А две подружки, что курили на лестничной площадке, очень быстро поправили свои неясно когда завитые локоны волос. «Прямо невесты на выданье», — улыбнулся я про себя. Как вдруг за моей спиной раздались стремительные и торопливые шаги. Я резко обернулся и столкнулся нос к носу с Кариной, которая весь этот вечер молчала.

— Признайся честно, ты приехал сюда из-за меня? — с жаром прошептала она.

«Девочка ты красивая, фигура высший класс, характер правда не подарок, — проворчал я про себя. — Но здесь я искал кое-кого или даже кое-что другое. Теперь придётся безбожно врать и изображать влюблённого молодого повесу. Вот ведь вляпался».

— Да, хотел увидеть тебя ещё раз, — прошептал я, так как мне показалось, что эту беседу слушает весь третий этаж этой женской общаги.

— Это, конечно, романтично, но я должна тебе кое-что сообщить, — покраснела Карина.

— Прошу, больше ни слова, — шепнул я и молниеносно, словно в хоккее, поцеловал оторопевшую девушку в губы. — Приеду из Москвы, поговорим.

Затем я так же резко развернулся и быстрым спортивным шагом пошагал на улицу. «Ну и страсти кипят из-за этой Каринки, прямо как в кино», — донёсся до меня тихий шёпоток девушек на лестничной площадке.

Во вторник 11-го февраля наше горьковское «Торпедо» наконец-то тренировалось в нормальных человеческих условиях. Мы наматывали круги в московском ледовом дворце «Кристалл» и радовались тому, что почти неделю будем играть не на лютом морозе, когда шайба из-за снега застревает около борта, а под крышей при плюс 7-и или 8-и градусов Цельсия. Наверно по этой причине спортивный энтузиазм бил ключом.

— Разобрались на пары и переходим к отработке бросков в одно касание! — скомандовал старший тренер Валерий Шилов и дунул в свиток. — Иван, подойти на десять секунд.

Я мысленно чертыхнулся, что оторвали от любимой забавы — огорчать наших вратарей и покатил к скамейке запасных. Здесь на протёртых хоккейными шортами досках лежал свеженький номер «Футбол-Хоккея», где красовалась новенькая турнирная таблица 24-го чемпионата СССР:

__________________И____В_­­__Н___П____М______О

1. ЦСКА___________23___16___1___6___122 — 71___33

2. 'Спартак'_______21___12___3___6____87 — 84___27

3. 'Кр. Советов'__­­_21___13___0___8____114 — 88___26

4. 'Торпедо'______22___12___2___8___108 — 100___26

5. 'Химик'_________23___11___4___8____82 — 88___26

6. «Динамо» Р______21___8___3___10____88 — 90___19

7. «Динамо» М______22___7___4___11____82 — 88___18

8. 'Трактор'_______21___8___0___13____81 — 104___16

9. СКА______________22___7___2___13____72 — 95___16

10. 'Кристалл'______22___3___5___14____70 — 98___11

Но больше всего радовала глаз текущая гонка бомбардиров:

1. Борис Михайлов ЦСКА — 33 (26+7)

2. Владимир Петров ЦСКА — 33 (16+17)

3. Александр Бодунов «Кр. Советов» — 25 (22+3)

4. Валерий Харламов ЦСКА — 25 (11+14)

5. Иван Тафгаев «Торпедо» — 24 (16+8)

6. Владимир Викулов ЦСКА — 24 (10+14)

7. Юрий Лебедев «Кр. Советов» — 24 (10+14)

— Я вот что подумал, — смущённо прокашлялся старший тренер, убрав с моих глаз этот еженедельник, — а если тебя выпускать на меньшинство? Выиграешь вбрасывание, выбросишь шайбу из зоны и на смену. Как тебе идея?

— Мне нравится, — улыбнулся я, тем более сам этот давным-давно предлагал.

— И в разных сочетаниях тебя попробую, пусть Юрзинов голову поломает.

— И это годится, — кивнул я. — Но у меня есть кое-что получше. Между чужой синей линией и центральной красной расстояние всего 9 метров. Если вся пятёрка выстроится на этом участке поля, то с пасом эту среднюю зону будет не пройти.

— И что тогда получится? — пролепетал Валерий Шилов.

— Получится ловушка в средней зоне, через которую соперник будет вынужден продираться за счёт индивидуального дриблинга, — ответил я. — Но этот манёвр должен быть достаточно хорошо наигран. Иначе одна ошибка и мы получим выход один на один на наши ворота.

— Хорошая идея, — задумчиво пробормотал Шилов. — Ладно, сегодня вечером в гостинице продумаем теорию, а завтра поработаем уже над практикой. Иди, Иван, тренируйся.

«Ну, слава Богу, сдвинулось дело с мёртвой точки, — улыбнулся я про себя, покатив к воротам Геннадия Шутова. — Вот что животворящая турнирная таблица с тренером делает».

— Дай! — рявкнул я, выкатившись на ударную позицию. И тут же Володя Ковин сделал длинную передачу с левого борта на правый край. И я одним касанием всадил шайбу в ближний верхний угол ворот.

— Дай! — ещё раз скомандовал я. Однако второй мой выстрел улетел в «молоко». — Первый раз я показал, как надо бросать, а второй как не надо! Все всё поняли⁈ Работайте дальше, товарищи снайперы, — буркнул я под гогот остальной хоккейной команды.

А затем я подкатился к Саше Скворцову, который весь сегодняшний день был сам не свой. Вот и сейчас он откровенно филонил.

— Что-то случилось? — спросил я. — Обидел кто-то?

— Девушка его обидела, — ответил вместо Скворцова его друг Володя Ковин. — Бросила перед самым отъездом в Москву.

— Если не клюет в одном месте, то хороший рыбак забрасывает удочки в другом, — хохотнул я. — Кто бросил такого молодца, симпатичного с лица?

— Карина бросила, — снова ответил Ковин. — Помните, с девушками в Сормово познакомились? Карина и её подруга Лида к нам ещё на базу приезжали? Сказала, что любит другого человека.

«Японский ты городовой, — пробубнил я про себя. — Это же Каринка из-за меня бросила Скворцова! Во дела. Во влип. Теперь придётся и с этой проблемой как-то разбираться».

— Приедем из Москвы, я всё решу, — хмыкнул я и пихнул Сашу Скворцова в бок.

— Правда, решите? — посмотрел на меня наивными детскими глазами наш юный форвард.

— Сам с ней поговорю, расскажу, какие перспективы перед тобой открываются, — кивнул я. — Давай работать. Потом вместе пострадаем.