Сумерки войны

Глава 55

— Ты откуда английский язык знаешь, Григорий, ведь все понимаешь, по глазам видно, когда переводчика слушаешь, — Сталин усмехнулся, покачав головой, со смешинкой в глазах, что делала его человечным что ли, лицо покрыто «рябью» оспинок, внимательно посмотрел на маршала.

Кулик встретил взгляд спокойно, пожав плечами, произнес:

— Так и ты, Коба, многое без перевода понимаешь, просто берешь дополнительное время на раздумье. И это правильно — с ответом никогда не нужно торопиться, зачем, если все надо обдумать хорошо.

— Строптив ты, Григорий, строптив — тот же характер, узнаваемый. И папиросу держишь как раньше, только на «Северную Пальмиру» перешел. То натура твоя из души прет, ее не скроешь, не смиришь.

Сталин снова усмехнулся, непонятным взглядом посмотрел, словно оценивая заново. Кулик встретил опять спокойно, сохраняя полное хладнокровие. Это была его четвертая поездка в Москву, но только эта проходила столь неофициально, на даче, тет-а-тет. При этом Иосиф Виссарионович сразу сказал, что они могут общаться просто, как когда-то в Царицыне, когда в восемнадцатом году отстаивали город от казаков атамана Краснова. «По-товарищески» побеседовать вечерком, так сказать. А до того Кулик встречал Уинстона Черчилля, прибывшего в Москву, и присутствовал на первом раунде переговоров, причем как вполне официальное лицо, с учетом того, что Молотова в кабинете не было, только их трое, да переводчик, причем англичанин. Второй переводчик из НКИДа молчал, только раз помог коллеге перевести русскую идиому Сталина правильно.

Григорий Иванович по просьбе Черчилля доложил обстановку на советско-германском фронте, ничего не скрывая, и ничего не приукрашивая, все как есть — Сталин специально заранее обговорил это. Так что Кулик в своей привычной, свойственной ему манере, работая с широкомасштабной картой, с карандашом в руках произвел полный разбор ситуации.

Да, идут тяжелые бои на Харьковском направлении, немцы отсекли южную ударную группировку из 2-й танковой и 6-й армий. Однако в настоящий момент войска «северной» группы пробивают «коридор». И вообще ситуация на этом участке фронте больше напоминает фигуру «инь-янь», настолько сплелись в «круговороте» противоборствующие стороны. Однако контрнаступление на широком фронте уже дало определенные результаты — немецкие танковые войска сильно обескровлены, резервов нет, потому удалось полностью освободить Крым, знакомый господину премьер-министру по истории «Восточной войны», что произошла много лет тому назад. Под Орлом и Курском Красная армия потерпела неудачи, но так и немцы там не особенно победили в июне, тоже понесли большие потери. И подытожил — идущие сражения на советско-германском фронте не позволили Гитлеру создать крупную группировку войск в Египте, и перебросить достаточное количество бронетехники на палестинское направление. Но говорить на эту тему не стоит — он там не был, чтобы сделать нужные выводы. Изящно увильнул, но Черчилль, этот старый прохиндей, а таковы все политики, все прекрасно понял, только на секунду веки смежил…

— Вот только здесь ты другой стал, — Сталин прикоснулся пальцем ко лбу. — Крепко тебя апоплексический удар шарахнул, очень крепко. Люди от него превращаются в детей несмышленых, память теряют, лопочут нечленораздельно. А с тобой странное произошло, очень странное.

Сталин остановился, достал из зеленой коробки «Герцеговина Флор» папиросу и закурил — к трубке он не прикасался, не набивал ее табаком по привычке, чтобы во время даже такой короткой паузы что-либо серьезное обдумать. К вину и коньяку оба не прикасались, Иосиф Виссарионович иногда пил воду из стакана, Кулик по обыкновению чай, душистый и ароматный, настоящий грузинский, а не «морковный» или травяной, как многие жители страны. Война вносила во все свои коррективы, но на Кубани и на Дону урожай убрали, так что голодной зимы не будет.

— У тебя ведь знания появились, Гриша, причем такие, каких ни у кого нет. И говоришь ты теперь иначе — Борис Михайлович до сих пор удивляется каждый день, говорит, что ты ему одного профессора напоминаешь, когда он в академии учился, еще при царе. Да и читаешь ты много, больше меня, книги стопками тебе таскают, благо в Ленинграде фонды богатые. Откуда у тебя такая тяга к знаниям появилась, Григорий, ты уж прости, но много лет тебя знаю, глупым тебя назвать нельзя, но недалеким вполне.

— Думаешь, меня подменили, и теперь самозванец вместо настоящего Кулика перед тобой сидит. Но так это исправить недолго, взять меня за жабры и в департамент Лаврентия отдать — ему не привыкать.

Маршал усмехнулся, страха не было, хотя находиться рядом со Сталиным было достаточно сложно. Ощущение харизмы властности, идущей от этого человека даже в «домашней» обстановке, действовало на нервы, давило на психику, хотя он сам ничем не показывал это.

— Дерзишь, — Сталин усмехнулся, но не зло, словно что-то обдумывая, — и это хорошо, Кулик ты настоящий. Но глаза потухшие, словно смерти перестал давно бояться. А так только в одном случае бывает, когда человек узнает что-то такое, что страшнее самой смерти. Вот и хочу понять, что с тобой на самом деле произошло. Ты ведь знаешь будущее, и оно тебя пугает намного больше, чем все то, что может с тобой случится.

— Знаю, Коба, знаю, — Кулик пожал плечами, словно их свело болью. И негромко сказал, смотря в сторону.

— Революцию ведь задумывают гении, проводят фанатики, а завершают подонки. И не пройдет полувека, как все и завершится, даже раньше. А все те, кто это сделают, уже к власти подбираются, а некоторые при ней находятся, но даже ты ничего сделать не сможешь, ибо они все твое порождение. Да что там — жизнь всегда иная, чем наши представления о ней.

Наступила тишина, но не тягостная, скорее противоречивая, как «сумерки» той самой войны, когда вроде бы все понятно, что происходит, но на самом деле совершенно неясно, куда события повернут.

— Не скажешь мне…

— Зачем, Коба знать то, чего уже быть не может. Я ведь максимум усилий приложил, чтобы выбраться из той ситуации, что сложилась в сентябре прошлого года на фронте.

— Не захотел, значит, чтобы миллион ленинградцев в блокаде голодной смертью погибло — ты ведь понимал, что такое Клим от меня не утаит. А ты думаешь, я этого хотел? Не думаешь, вижу — взгляд у тебя характерный, Гриша, натуру свою никуда не денешь. О многом догадываюсь, что с тобой произошло, но этим меня не удивишь, — Сталин как бы задрал подбородок вверх, показав на небо. — Я ведь в семинарии учился и в бога верую, хотя это и звучит странно. Понимаю, что многое ты мне не расскажешь, и допытываться о том у тебя не буду. Но на несколько вопросов ты ведь ответить можешь, нет у тебя такого запрета, я ведь правильно понимаю…

«Связка» этих двух значимых и влиятельных персон в «третьем рейхе» могла бы натворить очень многое из того, о чем оба думали, и чего они жаждали, но никак не по отдельности…