Сумерки войны

Глава 21

— Это совсем не те русские, что были прошлым летом — у этих чувствуется квалифицированное военное руководство. И заметьте, экселенц — они теперь воюют на опережение, как ни странно, предупреждая наши действия. У меня иной раз появляются мысли, что в штабе группы армий сидит их шпион, в генеральских погонах, никак не меньше.

Командир 8-й танковой дивизии генерал-майор Эрих Бранденбергер улыбнулся, показывая, что его предположение не более чем шутка, пусть и неуместная. И тут же постарался объяснить свою мысль:

— Но, скорее всего, их маршал Кулик обладает дьявольской проницательностью, военные гении у русских не так редки, как может показаться, в истории масса примеров найдется. А мы захватили массу документов, инструкций и распоряжений их командующего, и там действительно много новаторских решений. Хотя бы взять вот эти «истребители танков»…

Генерал-полковник Рейнгардт машинально перевел взгляд, реагируя на слова командира дивизии. Чуть в стороне еще дымились искореженные остовы пяти самоходных установок, в четыре больших катка на каждую сторону — характерные для русских «быстроходных танков», именуемых БТ. Вот только сейчас они к танкам не имели никакого отношения — башни сняты, вместо них поставлена открытая сверху и сзади броневая рубка, из которой вперед торчит длинный ствол с набалдашником дульного тормоза. Русские и немцы именовали эту пушку «гадюкой», и в сочетании с танковым шасси появилось на свет страшное оружие. Разбитые на пяти орудийные батареи эти САУ носились с дьявольской скоростью и могли быть переброшены на любой участок фронта, где были замечены германские танки с крестами на броне, за несколько часов. А там, встав на позиции, трех батарейный дивизион, если самоходки, или пяти батарейный полк буксируемых автомобилями «гадюк», выдвигал одну батарею, которая первой встречала прорвавшуюся бронетехнику. Убийственные попадания сразу вносили суматоху — немцы моментально осознавали, что попали под огонь «оттеров». Единственным спасением становилось или бегство, либо поворот на противника, подставляя под бронебойные снаряды лобовую проекцию, которая у «троек» и «четверок» имела приличную защищенность. И вот тут выяснялось, что стреляющая батарея именовалась русскими «заигрывающей», а вот остальные тут же открывали шквальный огонь по подставившим борта германским танкам. С дистанции полтора километра бронебойные снаряды с легкостью пробивали тридцатимиллиметровую крупповскую броню. Понятно, что такая тактика не оставалась без надлежащего ответа — позиции противотанковой артиллерии быстро выявлялись и по ним производили огневой налет гаубичные дивизионы. Буксируемые ПТО не успевали удрать, обычно вели огонь до конца, а потому их буквально смешивали с землей вместе с расчетами. Зато русские САУ оказывались неуязвимыми и неуловимыми — быстрый ход БТ, танка — «прародителя», позволял после десятка выстрелов тут же покинуть огневую позицию, перебравшись на заранее подготовленный запасной рубеж. И что скверно, так то, что кругом леса, и спрятать под кронами небольшие САУ очень легко, и русские успевали это сделать до налета «юнкерсов».

— Нам просто повезло, что мы совершенно случайно накрыли эту батарею, — Бранденбергер угрюмо посмотрел на подбитые русские самоходки. И было отчего закручиниться генералу — эта батарея легко и быстро выбила танковую роту «троек», и остановила продвижение дивизии. А теперь наступать очень сложно, экселенц, хороших дорог тут мало, а тяжелая артиллерия противника нас накрывает раз за разом.

Действительно, впереди вставали пеленой разрывы — большевики подтянули свои гаубицы и пушки, и можно было не сомневаться, что сейчас они бьют не только по наступающим германским войскам, но и в обратную сторону, уже по прорывающимся из окружения дивизиям 2-го армейского корпуса. На восточной стороне горизонта сплошной пеленой стоял густой дым, там горели леса и торфяники, солдаты Брокдорфа оказались в тяжелейшей ситуации, почти месяц не получая действенной помощи от германской авиации — аэродромы в самом «котле» уже не использовались, они находились под круглосуточным обстрелом русской артиллерии. Необходимые грузы вначале сбрасывали в контейнерах на парашютах, посылали планера, но сейчас даже такая поддержка стала невозможной. Трудно днем определить, что находится внизу, где все затянула густая пелена дыма, а ночью тем более, когда даже опытные штурмана, привыкшие работать по счислению, не могли гарантировать, что смогут сбросить грузы куда надо.

— Вашей дивизии, генерал, необходимо пробить только «коридор», по которому 2-й корпус сможет выйти из окружения, — Рейнгардт старался говорить как можно более твердо. — Фюрер приказал оставить «крепость Демянск», удерживать ее признано нецелесообразным, там идут бои на истощение, в которых мы не имеем никаких преимуществ, а несем серьезные потери. Я все понимаю — такие бои чреваты большими потерями, ваши танки с трудом проламывают оборону русских, к тому же любые пригодные дороги они минируют, причем плотно. Но нужно идти вперед, Эрих — надеюсь, вы понимаете, что вопрос идет о престиже рейха, потерять в окружении целый корпус никак нельзя. К тому же все внимание большевицкой авиации будет переключена на защиту Петербурга — завтра город подвергнется массированной бомбардировке. Налеты будут продолжаться три дня — Берлин сильно беспокоит тот поток оружия, что идет с городских заводов.

Однако особой уверенности в могуществе люфтваффе у Рейнгардта не имелось — все прежние налеты легко отбивались многочисленной советской авиацией. Более того — противовоздушная оборона города представляла сотни зенитных орудий и крупнокалиберных пулеметов, в нее большевики включили и боевые корабли, что стояли в заливе или на реке, а на них тоже очень много пушек. И те нападения, что были раньше, обычно проходили по одному сценарию — бомбардировщики поспешно сбрасывали свой «груз», когда еще на подлете их встречали десятки истребителей. И даже цифра в четыреста самолетов командующего танковой армией не вдохновила — у маршала Кулика одних истребителей существенно больше, а ведь имеется еще морская авиация. К тому же летают не только на советских самолетах — в небе над Петербургом куда больше «харикейнов», чем «мигов» — война заставит любого танкового генерала разбираться в типах самолетов. И что хуже всего — количество вражеской авиации неуклонно росло. А как в свое время ему объясняли в академии, неизбежно последует переход количественных изменений в качественные…

Войну в новгородских лесах и болотах вести крайне затруднительно — бронетехника тут мало в чем может помочь собственной пехоте, если немногочисленные дороги будут плотно перекрыты противником. А для маршей остаются вот такие «шоссе», по которым солдату пройти сложно, лошади телегу не потянут, а машины сразу увязнут в грязи. Бойцам приходится все нести на себе — патроны и снаряды, мины и «сухой паек», даже воду — болотную в сыром виде лучше не пить, а только кипятить — санитарные потери многократно превышают боевые. Тут не жить, выживать сложно — с конца мая дышать трудно, гнус мешает, и даже здоровые мужчины в этих краях вечной сырости начинают хворать. Какие уж тут наступления, если сама природа против них…