Я стоял перед полуразрушенным строением, чувствуя, как меня накрывает какая-то щемящая пустота. Мысли метались, цепляясь за призрачные надежды. Неужели все зря? Столько работы, через столько пройти, чтобы в итоге просто стоять и смотреть на каменные руины⁈ Да как так?
Это был крах. Крах не только нашего титанического пути через весь Афганистан, но и последнего шанса на справедливость. Теперь Калугина не достать. Никак. Разве что мне лично заявиться и пристрелить его, потому что арестовывать таких персонажей не имело смысла — все равно выкрутиться!
— Макс? — тихо окликнул меня Шут, подойдя сзади. Его голос вернул меня к реальности. — Это точно то место?
Я молча кивнул, сглотнув подступивший к горлу ком.
— Не уверен… — задумсиво пробормотал я. — Сложно сказать. Я все время внутри строения сидел, что было снаружи особо и не видел. А потом они меня чем-то накачали и я отключился. Погоди-ка…
Мой взгляд зацепился за что-то непонятное. Направился в обход и увидел массивную деревянную дверь, частично заваленную камнями. Я узнал ее — точно она. Уж изнутри я ее хорошо изучил, если не глазами, то наощупь точно. Старое дерево, гладкое, без сучков и сколов. Если подключить воображение, то несложно понять, где и какая стена была у строения. А следовательно, по памяти, определить, где я тогда спрятал архив.
Да, с тех пор прошло почти полгода, но все документы и фотографии были упакованы в плотный полиэтиленовый пакет, который защитил бы от возможной сырости. Все-таки сезон дождей вещь достаточно противная, а влага имеет свойство проникать повсюду.
— Это здесь, — уверенно сказал я, указывая на груду камней. — Архив должен быть там. Под этими камнями.
— Будем разбирать! — кивнул Шут и обернулся к Самарину. — Димон, нужна грубая мужская сила!
Никаких лишних слов больше не требовалось. Группа «Зет» поняла все с полуслова. Димка Самарин и Женька Смирнов первыми направились к завалу. Шут, пытаясь шутить что-то там насчет шахтеров, откашлявшись от пыли, присоединился к ним. Хорев прикрывал наш тыл, внимательно осматрвая окружающие холмы. А ну, кто-нибудь заявится⁈ Я уже ничему не удивлюсь — судьба вновь и вновь, при каждом удобном случае подкидывавет мне все новые и новые испытания. Причем, одни хлеще других. Когда-то же это должно закончиться⁈
Работа кипела. Камень за камнем, пласт за пластом мы разбирали эту неестественную груду. Работали молча, сжав зубы, с той самой выдержкой, которую годами вбивали в нас на учебках ГРУ. Пыль въедалась в потные лица, камни натирали пальцы, но никто не останавливался. Каждая отброшенная глыба — это шаг вперед, к расплате.
Работая, я все думал о Калугине.
Как же далеко зашел человек, носивший погоны генерал-майора КГБ⁈ Почему? Ради чего?
Что заставило его стать тем, кем он теперь являлся. Ну не только же деньги, в конце-то концов. Ни власть. Ни новые погоны. Все это у него было и так. Что, хотелось большего? Ну, не знаю… У некоторых людей амбиции шли широкими шагами, иногда даже не поддаваясь логике. И ведь он не один такой был, там их целая группа замешана. Руки у многих по плечи в крови. Если эта часть архива цела, если ее удастся полностью восстановить и изучить, я уверен, из тени предательства и лжи можно вытащить и остальных. Одного за другим. Для каждого найдется обвинение и наказание по заслугам. Наказание для всех тех, кто в моей прошлой жизни мог иметь отношение к развалу СССР и сделал это!
Сложно, но можно! Главное, чтобы полковника Хорева не остановили, чтобы он смог додавить все до победного конца! Иногда я бываю наивен, как ребенок, но я поставил цель раздавить эту заразу. А там, глядишь, мне больше не придется бегать с автоматом по чужим странам. Может, в будущем меня ждет исключительно кабинетная работа?
Прошло, наверное, с полчаса, когда Самарин, с трудом сдвинув в сторону особенно крупный валун, воскликнул:
— Гром, кажется, нашел!
Мы столпились вокруг образовавшегося проема. В широкой щели между двумя крупными валунами, скрепленными сухой коричневой глиной, лежал плотный целлофановый пакет, в который я тогда кое-как затолкал часть документов и фотографий. Визуально, вроде бы, все было в порядке, только забито пылью. К счастью, документы не отсырели — все-таки сезон дождей был, а влага она такая — просачивается везде, где только можно.
Сердце заколотилось с новой силой. Адреналин, сменивший было отчаяние, снова ударил в голову. Самарин вдвоем с Шутом осторожно, как саперы, отодвинули камни в стороны, а я извлек пакет.
— Ну, целый? — поинтересовался Смирнов, глядя на находку.
— А что с ним будет? — возразил Шут. — Ну, взорвали они строение, так оно просто обрушилось и все. Много ли там надо, эту кучу камней с деревянной крышей завалить? Гранаты бы хватило. Пакет как лежал между камней, так и остался там лежать. А ты это хорошо придумал, Макс… Если не знать, что там что-то лежит, то наткнуться можно только случайно. Как так получилось, что Калугин тебя не раскусил?
— Не знаю, — ответил я, вспоминая наш с ним разговор в этом самом доме. — Может и раскусил, только он на другое подумал. Скорее всего, он посчитал, что я просто заглядывал в архив, а тот факт, что я его разделил, ему даже в голову не пришел. Я тогда понял важную вещь — Калугин и сам не знал, что именно и сколько документов там должно быть.
— Нам повезло! — выдал заключение Док.
— Похоже, что так. Или судьба. Или карма. Эта штука не должна была пропасть. Шут, помнишь откуда это? Из того самого бункера, что духи с американцами откопали в центральном Афганистане. БОВ им наши понравились. Правда, я так и не понял, зачем они вообще там этот архив держали… Калугин и его друзья использовали его как черный архив операций, которые насквозь провоняли государственной изменой. Шантаж, связь с ЦРУ, эксперименты, несанкционированные проекты и прочее. Все здесь.
Группа молча смотрела на архив у меня в руках. В их глазах читалось не просто любопытство, а суровая решимость. Теперь они понимали, ради чего я пошел на все это, понимали, что не просто так Кэп и Хорев пошли против решений генерала.
— Жаль радиостанции нет! — произнес Самарин.
— Она ни к чему сейчас, — ответил я, посмотрев на Диму. — Никакого эфира. Люди Калугина наверняка слушают эфир. Все наши гарнизоны в Афгане, так или иначе, под его колпаком. Светиться нельзя, да еще и так глупо. Хреново, что Герца нет, возможно он бы что-нибудь сообразил бы в этой ситуации. А пока у нас только один вариант действий. У полковника Хорева есть какой-то план… Он приказал переходить границу, но тихо. Есть в двенадцати километрах отсюда старая пограничная застава. Там никого не должно быть. Двигаемся туда. Тихо и быстро.
Запаковав архив в рюкзак, мы сверились с картой и тронулись в путь, направляясь к узкому каменистому ущелью, что вело на север. Дорог тут практически не было, в основном горные тропки, которыми еще в начале войны пользовались душманы и местные жители. Если вдуматься, небольших кишлаков, раскиданных по горам, тут было как грибов после дождя. Вот только очень немногие из них имелсь на карте. И о том, какой политики придерживались местные, мы само собой, знать не могли.
Наш путь, если его можно было так назвать, шел в стороне от любых признаков присутствия человека. После недавних приключений, схваток, перемещений на поезде, автомобильных погонь, эта тишина и безлюдность казались какими-то неестественными. Я потерял счет времени, часы летели незаметно. Это по прямой двенадцать километров ерунда, а вот по горам и сопкам это ни разу не просто. Порой приходилось идти по таким местам, что и не верилось. А еще в горах время и расстояние оценивается несколько иначе.
Мы с Шутом, с учетом всех ранних событий, были не просто уставшими, мы были вымотанными. Переход дался нам нелегко, но совместными усилиями, помогая друг другу, мы перебрались через хребет. Впереди были только холмы, да сопки, которые по соотношению к горизонту становились все меньше и меньше. Благо, нам на пути не встретилось ни одного душмана. Только какой-то потерявшийся баран, да и тот, увидев нас, оперативно поторопился унести лапы. То есть, копыта.
Солнце вновь начало близиться к закату, окрашивая скалы в багряные и золотые тона. Воздух, еще не остывший от уже устоявшегося дневного зноя, был пропитан пылью и какой-то травой. Док считал, что это была полынь.
— А знаете, здесь на самом деле… Красиво, — нарушил молчание остановившийся на небольшом плато Женька Смирнов. — Горы, тишина. Ни тебе выстрелов, ни криков. Вот так и не скажешь, что совсем недавно наши вертушки долбали тут все ракетами, выкуривая духов из их нор!
— Да уж, — хмыкнул Шут, поправляя ремень автомата. — Если бы я не знал, что творилось здесь в кишлаках и долинах, можно подумать, что попал глубоко в горы Кавказа. Вот закончится вся эта бадяга, афганское правительство наконец наведет порядок в республике, можно будет сюда, в тишину, приехать. На звезды посмотреть.
— Мечтатель, — устало улыбнулся Самарин. — Кому оно тут надо будет? Война окончится, русского человека сюда и палкой не загонишь. А место и впрямь красивое. Глухое и спокойное.
Я слушал их и ловил себя на той же мысли. Архв у меня — словно гора с плеч упала. Теперь, после событий в Кандагаре, после лагеря смерти в Пакистане, после треска пулеметов и воя «вертушек», эта горная благодать и впрямь, в какой-то мере, действовала усыпляюще. Но внутри все еще было натянуто, как струна. Мы не у цели. Пока этот архив не окажется в руках Хорева, расслабляться было рано.
— О, глядите! Это же маки! — заметил Док, увидев небольшую поляну, с какими-то небольшими зелеными кустами. — Где-то через месяц они зацветут!
И верно, это действительно были маки. Только еще маленькие. И дикие, росли как попало. Таких небольших участков в Афганистане немного, куда больше именно в южных провинциях.
Шли быстро, почти не разговаривая, с умом экономя силы. Два с половиной часа промелькнули почти незаметно — за это время мы спустились с хребта, прошли небольшую долину и вышли на открытый участок. Не степь, конечно, но все равно все хорошо просматривалось.
Начало темнеть. К счастью, карта, что мне подогнал Матвеевич, не подвела — впереди, в сумерках, показались темные, низкие постройки. Старая советская пограничная застава. Колючка, покосившиеся вышки, несколько кирпичных зданий с пустыми глазницами окон. Заброшенной она считалась с тех пор, как зимой 1979–1980 годов 40-я армия перешагнула границу и эта территория перестала быть тыловой.
Мы залегли на подходах, изучая местность. Тишина. Ни души. И вдруг из-за одного из зданий мы заметили едва заметные огоньки света. Из небольшого одноэтажного здания вышла знакомая высокая, подтянутая фигура в форме без знаков различия. Полковник Хорев. Неподалеку, у границы заставы стоял одинокий УАЗ 469, накрытый маскировочной сетью. Неужели Хорев тут один?
Наблюдение показало, что полковник тут не один. Вместе с ним было двое бойцов, явно бойцы из его подчинения. Было тихо, ничего подозрительного мы не заметили.
— Идем, — скомандовал я, приняв решение.
Полковник Хорев, которого я не видел уже добрых полгода, встретил нас своим обычным, чуть усталым, но проницательным взглядом. Его взгляд замер на рюкзаке, что был у меня в руках.
— Хорек… Рад вас видеть. Докладывай, какие успехи?
— Задание выполнено, товарищ полковник. Архив при мне. Нашли под завалами.
— Хорошо! Вот это хорошо!
Казалось, его лицо только что резко помолодело. Он тоже прекрасно понимал, что заварившаяся каша, при отстуствии архива, привела бы к, мягко говоря, не самым хорошим последствиям. Для всех. Если бы я пришел ни с чем, давить Калугина было бы нечем. Наш командир лишился бы поддержки сверху и тогда сложно сказать, чем бы все закончилось.
Выудил пакет, протянул его полковнику. Хорев не стал открывать его на месте, лишь сдул пыль и заглянул внутрь, словно проверяя реальность его существования.
— Молодцы, мужики! — его голос был скупым, но в нем читалось огромное облегчение. — Вы даже не представляете, что вы сделали. Это не просто папка с бумагами. Это приговор целой системе предательства. С этим, я в самые короткие сроки отправлюсь в Москву. Итоги не заставят себя ждать.
Он развернулся и быстрым шагом направился к УАЗу, отдав короткие указания своим бойцам.
У них была радиостанция, через которую полковник связался уже со своим командованием и порлучил нужные инструкции. Через минут сорок на заставу подъехал тентированный КамАЗ. Нас погрузили внутрь, и маленькая колонна, тронулась в сторону границы. Мы покидали Афганистан.
Все молчали. Даже Шут перестал трещать и захрапел, облокотившись на здоровяка Самарина.
Небольшой гарнизон в Туркменской ССР встретил нас тишиной и скучающими лицами дежурных. После Афгана здешний покой и порядок казались другим государством. Нас накормили, дали отдохнуть несколько часов в чистой, пусть и спартанской, казарме. Выдали чистую, пусть и не новую форму.
Уже ближе к утру меня разбудил посыльный:
— Лейтенант Громов, вас к полковнику Хореву!
Кабинет коменданта гарнизона был до неприличия чист и прост. Хорев сидел за столом, перед ним лежали документы из архива. Бланки с какими-то данными, листы, фотографии.
— Садись, Максим, — сказал он, впервые за долгое время обратившись ко мне по имени. Его лицо было серьезным. — Материалы я бегло изучил. Все, что ты говорил, подтвердилось. Это похлеще, чем дело Тухачевского. Заговор в верхушке КГБ, готовившей почву для развала Союза. Калугин — одна из ключевых фигур, но он там не один. Их четверо. И должностя, что они занимают, впечатляющие. Я не все здесь понимаю, но этого уже достаточно, чтобы сильно осложнить жизнь генералу.
Он замолчал, собирая мысли.
— Но вызвал я тебя не поэтому. Меня вызвали в Москву. В Главное Разведывательное Управление. И тебя тоже. Вылетаем через час. Там будут люди… очень высокого уровня. Им нужен не только архив. Им нужен живой свидетель. Ты чуть ли не единственный, кто видел все это изнутри, кто прошел через… Ну, в общем, готовься к серьезному разговору. И кстати, ты же наверняка догадался, что в управлении есть человек, который с самого начала обеспечивал тебе поддержку по многим вопросам?
Я кивнул, чувствуя, как по спине пробегают мурашки.
— У тебя появился реальный шанс с ним встретиться!
Это был тот самый момент, ради которого все и затевалось. Вся боль, ярость, злость — теперь они должны были обрести голос. Я не ожидал, что мое мнение кого-то заинтересует, но Хорев ясно дал понять, что я тот самый человек, который оказал огромное влияние на решение этого вопроса.
Перелет в Москву прошел в напряженном молчании.
Сначала вертолет до Мары, потом самолет на Моздок, а оттуда в столицу, прямиком на Чкаловский.
Хорев делал пометки в блокноте, я смотрел в иллюминатор на проплывающие внизу облака, мысленно возвращаясь к тем дням — к плену у Малика, к лагерю смерти, к лицу Калугина, полному холодной ненависти.
В штабе ГРУ нас встретили с подчеркнутой официальностью. Длинные коридоры, строгие лица офицеров. Нас провели в просторный, но аскетичный кабинет. За большим столом сидели трое мужчин в штатском, но по их выправке и взглядам было ясно — это кадровые военные, причем очень высокого ранга. Представился только один, седовласый, с орлиным профилем и стальным взглядом — генерал-полковник Волков, начальник одного из ключевых управлений ГРУ.
Разговор длился несколько часов. Они засыпали меня вопросами. Они переспрашивали, уточняли, возвращались к одним и тем же эпизодам, выстраивая картину. Я рассказывал все, как было. Все что знал, все, где по тем или иным моментам вырисовывалось прямое и косвенное вмешательство Калугина. Без прикрас, без эмоций, по-разведчичьи — четко и сухо. Про предательство Иванова, про лагерь, про американского советника Вильямса, про то, как Калугин пытался меня уничтожить, используя все ресурсы — силы комитета, пакистанских наемников и афганских душман, силы ХАД и погранцов. Вмешательство ЦРУ тоже не забыл.
Генерал Волков слушал, не перебивая, лишь изредка обмениваясь взглядами с соседями. Когда я закончил, в кабинете повисла тяжелая пауза.
— Благодарю вас, лейтенант, — наконец произнес Волков. Его голос был низким и властным. — Вы проявили недюжинное мужество и преданность долгу. Ваши действия, вне всякого сомнения, сослужили огромную службу государству. Дело Калугина будет передано в Военную Коллегию Верховного Суда.
Казалось, все. Аудиенция подошла к концу.
Я уже мысленно готовился к выходу, чувствуя чудовищную усталость. Но Волков внезапно откинулся на спинку своего кресла и, глядя на меня с нескрываемым любопытством, задал последний, совершенно неожиданный для меня вопрос:
— Лейтенант, а теперь неофициально… Скажи честно, как человек многое повидавший за свой, пусть и небольшой период военной службы, ты веришь, что, убрав Калугина, мы вырежем всю эту опухоль и восстановим справедливость?
Уважаемые читатели, как вы наверное заметили, я меняю график выхода прод. Стараюсь вновь выйти на ежедневную проду, но пока это дается тяжеловато. Будем вливаться. Добьем лайки до 1500?)