Ст. лейтенант (Часть 3) Назад в СССР. Книга 12

Глава 15 Ловушка

Я оттащил тело машиниста в угол, накрыв его брезентом, который нашел под сиденьем.

Так было правильно. Хотя бы потому, чтобы не измазаться в крови. Я занял его место, принялся осматриваться.

Само собой никто из нас ранее в кабине управления таким транспортом не оказывался. Ну, просто не приходилось.

Место помощника машиниста отсутствовало — ну, кто бы сомневался⁈ От него осталось только кривобокое облезлое поворотное кресло.

— Смотрите, — громко произнес Шут спустя минуту, указывая на смятую старую схему, лежащую рядом с пошарпанным пультом управления. — Это случаем, не карта железнодорожных путей? Вроде как здешних. Лейла?

Девушка подошла ближе. Ее пальцы скользнули по пожелтевшей бумаге, выискивая нашу позицию.

— Да, кажется это Кандагар. А мы сейчас примерно здесь, — она ткнула в точку северо-восточнее товарной станции. — А впереди… Смотрите, скоро развилка. Основной путь, огибая северную часть города, уходит на северо-запад, скорее всего, к Кундузу. А вот этот, запасной… Он тупиковый. Упирается в старый технический пункт, судя по карте, он заброшен еще до войны. А еще там рядом есть небольшой кишлак. Место пратически глухое, даже не знаю, что там сейчас. Блин, до развилки осталось совсем немного!

— Значит, нам туда, — я выглянул в окно, оценить пространство впереди. Слева увидел скоростемер, который показывал шестьдесят километров в час. — Но на такой скорости ничего не получится! Должна быть переводящая стрелка или что-то вроде того. Ее нужно переключить, затем проехать по выбранному направлению.

Дистанционного переключения тут нет и появится еще очень не скоро. В послевоенном Афганистане вообще с железными дорогами плохо, даже несмотря на мощную экономическую и техническую поддержку СССР.

— По-хорошему, вообще нужно остановиться! Эй, погодите… Мы, кажется, горим!

И верно. Где-то в носовой части тепловоза мелькали оранжевые всполохи пламени. Наверняка там и дым валил, но в темноте его просто не было видно. Только сейчас до меня донесся запах гари.

— Наверное, топливопровод из пулемета зацепили! — воскликнул Паша. — Здесь дизель! Эта ж дура на солярке работает, все старое, в масле. Одна искра, само все воспламениться.

— Горим, но вроде несильно! — отозвался я, визуально оценив степень пожара. Затем указал в сторону сиденья помощника машиниста. — Шут, хватай огнетушитель. Вдруг можно погасить?

Надежды, конечно, мало. Раз загорелось топливо, то это проблема почти нерешаемая. Не в таких условиях.

И все же Паша решительно подхватив с пола большой, облезлый огнетушитель, ногой распахнув дверь, бросился в носовую часть локомотива. Как раз туда, где я и видел огненные всполохи. Вернулся он минуты через четыре.

— Огнетушитель полное дерьмо. Но вроде больше не горит. Там ничего серьезного не было, пара одиночных очагов.

— Отлично! — облегченно выдохнул я.

Стоит отметить, что вагоны, а может и сам тепловоз были советского производства. Только очень старые, времен царя Гороха. Само собой, все это передавалось в Афганистан уже далеко не новым, видавшим виды. Обсуживали их тут плохо, а порой и вовсе — никак. Само собой, состояние техники оставляло желать лучшего.

На грязном засаленном пульте, сверху панели, была приклепана большая алюминиевая бирка. Потянувшись, я протер ее рукой. Там отчетливо проступило короткое название, вероятно модель самого тепловоза: «ЧМЭ3». Память подсказывала мне, что локомотив как-то связан с Чехословакией. Точно не помню. Панель управления здесь типичная для советского производства — ничего лишнего, чопорно и просто. Рычаги, тумблеры, манометры… Часть кнопок отсутствовали — имелись только торчавшие, кое-как заизолированные провода. Да-а, ГРУ готовило нас ко многому, но не к управлению тепловозом где-то в темноте афганской глуши.

Я что-то нажал и впереди тепловоза вспыхнул тусклый желтый прожектор. Теперь, отчасти, можно было видеть пространство впереди поезда.

— О! Ну, так лучше… Только нас теперь за пау километров видно!

— Бляха-муха, ну должны же здесь быть тормоза! — ругался Шут, осматривая кабину. — Аварийный или что-то вроде того.

— Не забывайте, за нами еще десяток вагонов есть! — напомнила Лейла. — Все это остановить будет очень непросто.

Мы начали лихорадочный поиск. Лейла осматривала панель слева от сиденья, а я заглянул за приборный щиток, осмотрел верх кабины. Корнеев же, остановившись у смотрового окна машиниста, вдруг указал на два расположенных друг напротив друга, мало приметных облезлых рычага, расположенных почти под носом.

— А это не они?

Естественно, обозначений там не было.

Как бы это наивно не звучало, но большинство людей считает, что тормоза, неважно где — это педалька, как на автомобиле. А в поезде эта педалька просто должна быть больше, чем на машине. Так вот на тепловозах, электровозах и прочих локомотивах никаких педалей не было и в помине. Только рычаги. Тормоза продублированы, одни локомотивные, другие для всего состава. Обе системы для разных задач, ситуаций и условий. Само собой, это все сложно, с ходу во всем этом разобраться можно только на удачу. А вот сломать что-то или устроить аварию — раз плюнуть.

— Может и так. Попробуем?

— Жми! — кивнул я. — Левый!

Шут изо всех сил потянул рычаг на себя. Раздался оглушительный скрежет, лязг, и нас всех резко бросило вперед. Искры из-под колес слегка осветили землю справа и слева от тепловоза. Состав содрогнулся, постепенно замедляя ход, но почему-то меня преследовали сомнения, что мы остановимся до развилки. Само собой, вагоны, что тащил за собой тепловоз, весили очень много и с таким успехом, тормозить мы будем километров десять.

— Этого недостаточно! — с досадой крикнул я, глядя на приближающуюся в свете прожектора первую стрелку. Само собой, она была установлена на основной путь. Мы пронеслись мимо нее с такой скоростью, что ветер свистел в щелях кабины.

— Еще есть шанс! — Лейла не отрывала взгляда от карты. — Примерно через два с лишним километра, будет вторая стрелка! Последняя, а дальше снова нарвемся на подобную платформу с пулеметами.

Тянуть рычаг дальше, пытаясь затормозить сильнее, не имело смысло. Металл скрежетал, но поезд все еще был тяжелым и продолжал нестись вперед. Скорость упала до сорока километров в час. И тогда чуйка подсказала мне повернуть второй рычаг, что был рядом.

Вероятно, эта тормозная система отвечала уже за весь поезд, а не только за локомотив.

Весь состав вздрогнул, скорость резко упала — мы едва удержались на ногах. Стрелка спидометра резко поползла вниз.

Дведцать. Пятнадцать.

Десять километров в час. Впереди показалась развилка. И переводящее устройство. Само собой, оно не было централизованным — все допотопное, управлялось вручную. Обычно, на низкой скорости, помощник машиниста выбирался наружу и переключал направление.

— Пять километров в час. Почти остановились.

— Я переведу стрелку! — резко сказал Корнеев, уже пробираясь к двери.

— Главное, поторопись, — напряженно буркнул я, но другой возможности у нас просто не было. Если мы проскочим и эту стрелку, единственный вариант соскакивать и бросать поезд. А тут на многие километры вокруг ничего нет.

— Пошел! — крикнул я.

— Ага! — воскликнул Шут и, оттолкнувшись от поручня, спрыгнул куда-то в темноту.

Мы с Лейлой замерли, вглядываясь в ночь. Секунды тянулись, как часы. Впереди, в свете нашего прожектора, была видна медленно приближающаяся стрелка. И вот тень отделилась от общего мрака, метнулась к механизму. Послышался усилием сдавленный крик, лязг металла. Стрелочный указатель дрогнул и резко перешел в другое положение.

— Получилось! — выдохнула Лейла.

Тепловоз, с глухим стуком колес, чуть вздрогнул. Затем медленно покатил по запасному пути, которым давным-давно никто не пользовался. Через несколько минут Шут, хтяжело дыща и вытирая с лица грязь, поднялся по лесенке и ввалился обратно в кабину.

— Ноги чуть не переломал! Вместо мелкого щебня, вся насыпь — сплошные камни! — хрипло выругался он, но в его глазах читалось удовлетворение.

Тупиковый путь оказался довольно длинным. По моим подсчетам, на скорости в двадцать километров в час, мы ползли еще минут двадцать. Еще через пару километров желтый луч тусклого прожектора выхватил из тьмы низкие постройки заброшенного технического пункта. А поодаль, примерно в километре виднелись и темные силуэты кишлака. Поезд, с почти нулевой скоростью, уперся в тормозной башмак и окончательно замер.

Мы быстро покинули этого стального монстра. Дизель, кстати, уже не горел, благо повреждения оказались не серьезными и Шут все потушил.

Перед уходом я решил осмотреть пару грузовых вагонов в конце состава — охрана все еще была там, при нашем появлении заволновалась. Но Лейла их успокоила и они ушли в напралении технического пункта.

Решительно отодрав брезент, мы с Шутом увидели аккуратно уложенные ящики. Вскрыв один из них, я ахнул. Автоматы Калашникова, еще в масле. К ним патроны, гранаты. В другом ящике — плотные пачки американских долларов. Весь вагон был забит этим добром как попало. И непременно у всего этого был хозяин. Оппозиция?

— Вот оно что, — мрачно произнес Шут, глядя на оружие. — Не просто хлопок и древесину везли. Контрабанда. Или очередная поставка для бойцов оппозиции. Тут две роты хватит вооружить. Вот почему по нам из ДШК стреляли — не для вида, а всерьез. Видимо боялись, что попадет не в те руки. А хотя, черт его знает, от кого и для кого это!

— Охрана подняла панику. Они не разобрались что, к чему. — вздохнув, пояснила Лейла. Затем она вытащила из кармана зажигалку.

— Что ты намерена сделать? — поинтересовался я, уже догадываясь, что она задумала.

— Максим… Это оружие убьет еще десятки, если не сотни людей, — ее голос был холоден и решителен одновременно. — Солдат, мирных жителей. Мой народ. Деньги могут разожечь новую волну насилия! Не по всей стране, так в отдельной провинции. А от этого никому хорошо не будет. Твари, никак не могут успокоиться! Пока есть оппозиция, мира на этой земле не будет никогда.

Лейла была права. В моем времени, в Афганитане спокойно не было почти никогда. Даже после ухода советской армии из республики, правительство продержалось недолго. Режим рухнул очень быстро. Годы шли, а там постоянно кто-то с кем-то воевал, власть менялась. Туда вливались деньги, но они шли на поддержку конфликта, а не на благо простого народа. Это оружие и деньги — прямой тому пример. Где-то их ждут, и явно не для хороших дел. Оружие вообще хороших дел не делает.

Шут сбегал в один из вагонов и притащил откуда-то канистру с бензином. Лейла все облила, затем подожгла край брезента, и огонь, с сухим треском, быстро перекинулся на сухое дерево ящиков. Мы поспешно отступили, наблюдая, как жаркий ветер раздувает пламя. Вскоре вагон был охвачен огнем, в котором с треском гибло оружие и деньги — символы бесконечной войны. Та же участь постигла и другой вагон, в котором были боеприпасы, военное и инженерное имущество. Пройдет совсем немного времени, как начнется детонация боеприпасов.

Не дожидаясь, пока пламя в темноте привлечет внимание, мы бегом направились к кишлаку. Ловить у технического пункта было нечего.

Нам повезло — после небольшого осмотра кишлака, почти на самой окраине, у одного из брошенных дувалов, стоял старенький, видавший виды ГАЗ-69. Я замкнул провода под торпедой, и двигатель с хриплым кашлем ожил. Машина вроде на ходу.

Из дома с просевшей крышей выскочил старый афганец и тут же принялся ругаться. Но вмешалась Лейла. Девушка показала ему свое удостоверение, а затем очень толково объяснила, что машину мы не крадем, а временно арендуем. Правда, речи о том, как мы будем ее возвращать, не было. Хозяин махнул рукой, кивнул и вернулся в дом.

Мы двинулись на северо-восток, петляя по пыльным проселкам, стараясь держаться подальше от крупных дорог. Лейла, сидя рядом, молча смотрела вперед, ее лицо в свете приборной панели было усталым и отрешенным. Шут на заднем сиденье уже дремал, похрапывая.

Ночка у нас выдалась очень непростая.

— Максим… — вдруг позвала меня Лейла. — Я не сказала сразу, не было времени. Рада, что ты жив и выбрался из той передряги, что произошла на границе, с людьми генерала Хасана. Думала, что больше не увидимся. А ты и впрямь очень хороший разведчик. Спасибо, что продолжаешь помогать нам.

— Ну, сейчас ты помогаешь мне. Толку от меня пока что мало. Но как только я доберусь на север и получу то, что мне нужно… Это даст вам время. Оппозиция, которую поддедживает Пакистан и Америка, захлебнется.

Девушка слегка улыбнулась, кивнула головой. Но промолчала.

Ближе к утру, когда небо на востоке стало светлеть, мы выехали на относительно накатанную грунтовую дорогу. Впереди, в предрассветной дымке, показался блокпост. Скорее всего, он уже советский, а афганский. Строения, шлагбаум. Мешки с песком, огневые точки и проволочные заграждения. Несколько человек в форме службы безопасности Афганистана — ХАД. У одного из них в руках был пулемет. На крыше одноэтажного здания — пулеметная точка — ствол ДШК я узнаю из тысячи.

— Блин, — тихо процедил я, плавно сбрасывая скорость. — Лейла, сможешь договориться? Вряд ли нас тут ждут!

— Я попробую.

— Шут, не спи! У нас тут новая проблема! — прошипел я, отчего прапорщик аж подскочил.

Когда мы остановились метрах в десяти от шлагбаума, она вышла из машины, слегка подняв руки. Я видел, как она заговорила с подошедшим офицером, ее речь была плавной, уверенной. Но по тому, как он отрицательно качал головой, а его подчиненные нервно переглядывались, было ясно — дчто-то пошло не так. Но вступать в открытый конфликт с афганцами было никак нельзя.

Очевидно, что переговоры затянулись. Офицер возмущался, размахивал руками, тыча пальцем в нашу сторону. Удостоверение, которое Лейла отдала ему ранее, он бросил на землю. Один из солдат резко вскинул автомат, направив его на девушку. Этого было достаточно.

Я заглушил двигатель и медленно вышел из машины, подняв руки.

— Я лейтенант Громов! Советская армия! — сказал я громко и четко по-русски, зная, что многие офицеры ХАД его понимают. — Мне нужна связь! Срочный звонок моему командованию и я вас уверяю, возникшее недопонимание будет решено!

Бородатый офицер, с уставшим и недоверчивым лицом, медленно подошел ко мне.

— Вы кто? Что здесь делаете ночью? — его русский был ломанным, но понятным. — Кому намерены звонить?

— Майор Игнатьев. Позывной «Рысь». Это дело государственной важности. Если вы сейчас же не предоставите мне связь, последствия будут для вас лично очень серьезными, — я вложил в голос всю твердость, на какую был способен, глядя ему прямо в глаза.

Он слегка заколебался. В его глазах читался страх — и перед нами, и перед возможным гневом своего начальства. Наконец, он кивнул в сторону одноэтажного здания.

— Там аппарат. Пять минут. И не пытайтесь меня обмануть. Да и сдайте все оружие.

Мы подчинились. Сдали пистолеты. Затем меня под конвоем двух солдат провели в тесное, пропахшее потом и пылью помещение. На столе стоял старый, видавший виды полевой телефон, явно из советких запасов.

Я быстро набрал номер, который знал наизусть. Секунды ожидания показались вечностью. Никто не подошел.

Вероятно, у Кэпа там проблем сейчас хватает. Скорее всего, в Герате сейчас полная задница — Калугин всех на уши поставил. Я положил трубку, затем набрал это же номер еще раз. Наконец, в трубке послышались щелчки, потрескивания, а затем знакомый, порядком уставший голос произнес:

— У аппарата!

— Кэп, это Хорек, — выдохнул я, чувствуя, как камень сваливается с души. — Мы с Шутом выбрались из Кандагара, но примерно в ста пятидесяти километрах к северо-востоку попали в переплет. Отдельный афганский блокпост, северо-восточнее Кандагара. Лейла помочь не смогла, она здесь, с нами. Нужна помощь, через ХАД. Поможешь?

В трубке повисла короткая, тяжелая пауза.

— Держись, Хорек, — голос Игнатьева стал стальным. — Ничего не предпринимай. Я уже работаю над этим вопросом. Полковник Хорев тоже здесь. Берет ситуацию под личный контроль. Ждите. Час, максимум два. Если что-то пойдет не так… Главное, не глупостей не натворите!

Я положил трубку, чувствуя тяжесть на душе. Слова Игнатьева висели в воздухе, как приговор. Значит, ситуация и вправду очень напряженная. Черт возьми, надо же какая каша заварилась из-за моего побега!

Афганский офицер, наблюдавший за моим разговором, жестом показал солдатам.

— Вон туда, — бросил он, указывая на низкое строение в глубине блокпоста. — Будете ждать там, другого ничего не обещаю!

Нас грубо сопроводили туда. Сопротивляться мы конечно же не стали.

Помещение оказалось крошечным, без окон, похожим на кладовку или камеру. Свет проникал только из-под тяжелой железной двери, которая с грохотом захлопнулась, погрузив нас в полумрак. Защелкнулся внешний замок.

— А что, уютненько, — мрачно пошутил Шут, ощупывая стены в темноте. — Пахнет, как в моей старой квартире, мышей только не хватает!

— Молчи, Паша, — тихо, но резко сказала Лейла.

Мы замерли в тишине, прислушиваясь к звукам снаружи. Было слышно, как афганцы о чем-то переговариваются, звенят затворами. Время тянулось мучительно медленно.

— Что думаешь, Макс? — наконец нарушил молчание Корнеев. — Кэп успеет?

— Не знаю, — честно ответил я. — Калугин непредсказуем. Еще неизвестно, кого он вообще на это дело подключил. Быть может, вся контрразведка Афгана сейчас нас ищет. Должен признать, что щупальца генерала длиннее, чем я предполагал. Если этот афганец сообщит, если сюда приедут его люди… Придется импровизировать, хотя вариантов совсем немного!

Я не договорил. Все и так было понятно. В лучшем случае — быстрый и тихий арест с последующей «передачей компетентным органам». В худшем — пуля в затылок при «попытке к бегству». Свидетель, вродне меня, был Калугину не сильно нужен. Он, безусловно захочет поговорить со мной с глазу на глаз, но я его и мертвый устрою.

Мы прождали так, казалось, целую вечность. Часа четыре точно.

Вдруг снаружи послышался резкий, нарастающий гул мотора, не похожий на шум нашего УАЗа. Торможение, хлопанье дверей. Затем — громкие, отрывистые фразы на чистом русском языке. Голоса были жесткими, властными.

— Где они? Быстро!

Я похолодел. Это были не наши.

Послышались торопливые, подобострастные ответы афганского офицера. Затем тяжелые шаги приблизились к нашей двери. Ключ звякнул в замке, дверь распахнулась.

На пороге стояли трое мужчин в каких-то полевых комбинезонах, цвета «афганки». Вооружены. Я сразу узнал тип — кадровые сотрудники КГБ, «особисты».

— Лейтенант Громов? — бросил старший, высокий и сухопарый, с пронзительным взглядом. — На выход! Вы задержаны по обвинению в государственной измене!

— Я бы тебе за такие слова челюсть сломал бы! — угрюмо процедил я, хотя прекрасно понимал всю бесполезность этого. — Основание, я полагаю, приказ генерала Калугина?

— Основания вам сообщат там, куда мы вас доставим, — последовал железный ответ. — С недавних пор Комитет проявляет к вашей персоне большой интерес. Не заставляйте нас применять силу. Ваших попутчиков тоже просим проследовать с нами.

Сопротивляться здесь и сейчас было самоубийством. Мы молча вышли из камеры под конвоем. На площадке блокпоста стоял темный пикап, без вооружения. Афганские солдаты топтались на месте, смотрели в стороны, делая вид, что ничего не происходит.

Нас с Шутом грубо втолкнули в кузов, а Лейлу посадили в салон. Двое чекистов сели к ней, а третий, помоложе, устроился с нами, положив на колени пистолет в кобуре. Всего их, вместе с водителем было четверо.

Двигатель взревел, и мы рванули с места, оставив блокпост позади.

— Куда едем хоть? — тихо спросил я, глядя на охранника.

Тот усмехнулся.

— В Асадабад. Там вам все объяснят, «герой».

Я перевел взгляд на Шута. Его лицо в полумраке было напряжено — он думал о том же, о чем и я. Как перехватить ситуацию под свой контроль⁈

Мы ехали по пустынной дороге, петляющей среди невысоких гор. Шансов на спасение оставалось все меньше. Предпринять было просто нечего. Я уже намеревался рискнуть и напасть на чекиста, когда вдруг обстановка изменилась сама собой. На крутом повороте, из-за скального выступа, подняв клубы пыли, прямо перед нами выкатил новенький советский БТР-80.

Он перегородил дорогу, развернув башню с пулеметом в нашу сторону. Наш водитель отчаянно ударил по тормозам, пикап занесло. Тут-то я и вошел в тесный физический контакт с сопровождающим нас чекистом…