Солдат и пес. Книга 1 (СИ)

Глава 24

Распоряжение фельдшера — жесткий закон для всех, а уж для столовой тем более. Поэтому Света, побухтев, конечно, ослушаться не осмелилась. Примерно через час она отпустила меня на медосмотр, оставив Унгуряну отдуваться за двоих. Я переоделся в солдатское и пошел.

Медицинский кабинет располагался в штабе, но с отдельным входом, с торца. Туда я и двинул.

В кабинете царил странный, сложный, но приятный запах букета медикаментов. Александр же Александрович занимался тем, что разбирал и раскладывал какие-то ветхие, пожелтевшие бумажки, при этом недовольно бурча — скорее всего, нелестно отзываясь о медицинской бюрократии, которая на самом деле вещь лютая.

— А, Сергеев… — увидел он меня, — входи… Ты же из подразделения Смольникова?

— Так точно, ВВКС.

— Ты эти уставные словечки можешь бросить. Я же лицо штатское.

— Привычка!

— Ну, что верно, то верно… Как в собаководы-то попал⁈

Вот черт. Прямо в ту сторону попер, где моя почва зыбкая… Впрочем, я не лаптем щи хлебаю.

— Толком не знаю, но думаю, что по психологическим показателям.

— О как! А что, у вас проверка была какая-то? Тесты?.. Что такое тесты Роршаха, знаешь?

— Отдаленно. Слышал звон, не знаю, где он… Нет, прямо такого не было, но вообще же видно, кто есть кто. Ну вот, думаю, так вот понаблюдали, понаблюдали, выбрали тех, кто с самой устойчивой психикой. Кто сможет работать с животными… Нас троих таких отобрали, — на голубом глазу соврал я.

— Да ты что⁈ — фельдшер оживился. Явно я попал в какую-то его чувствительную жилку. И он внезапно забросал меня вопросами: а как наблюдали, какие вопросы задавали? Проводили индивидуальные беседы, было дело?.. Я даже вдохновился, будучи поставлен в позицию сочинителя, про индивидуальную беседу сказал, что «говорили один раз, какие-то незначительные вопросы задавали, я так и понял, что это для отвода глаз, а на самом деле прощупывали разные способности…»

Ну, здесь я вошел в зону рискованного легендирования, но вышел из нее с блеском. С ходу сочинил разговор с неким вымышленным майором, который якобы расспрашивал меня о моих предпочтениях, увлечениях, о том, как я учился в институте, с кем дружил…

Сан Саныч слушал с сильнейшим интересом. Выслушав, сказал:

— Да! Психология — моя неосуществленная мечта. Хотел этим заняться, да покуда с хотелками своими нянчился, жизнь-то и того… Ждать не стала. Теперь только и остается как хобби, что ли.

Тут я ощутил, что передо мной приоткрывается некое окошко возможностей. Нужно лишь не ошибиться! Не промахнуться! Правильно использовать эту возможность.

Я аккуратно улыбнулся:

— Тренируетесь на окружающих?

Сказал я это намеренно расплывчато, но он сразу схватил суть.

— Гм!.. Ну, тренируюсь-не тренируюсь, но присматриваюсь. Анализирую. Делаю выводы. А что, это тебя интересует?

— Да я просто не представляю, как психология может не быть интересной!

— Ха! Тут я с тобой согласен… Так, где твоя сотая форма?.. Ага, вот она.

— У меня все в норме.

— Судя по записям, да. Но осмотр не помешает. Давай-ка я тебя прослушаю. Вреда не будет… Так ты говоришь, интересуешься психологией?

— Так, любительски.

Я подставил спину под его фонедоскоп. Ощутил приятно-прохладное прикосновение металлического кружочка.

— Глубоко дыши! Еще глубже.

Так он выслушал меня, вынес вердикт:

— Ну, как будто и вправду ты в порядке. Внешне… Тоже. Закрой глаза! Вытяни руки. Коснись левой рукой кончика носа… Очень хорошо.

Ну и так далее. По всем параметрам я выходил в полном здравии, а по росту попал в категорию «субгигантов», по мнению фельдшера.

— В ростовые игры играл? — спросил он. — Баскетбол, волейбол?..

— Баскетболом занимался, но не очень. Так, для общефизического развития. А психология — да, подумываю даже, не заняться ли этим после службы. Но пока интерес у меня практический.

И я поведал, что мне, как подчиненному, очень интересно было бы знать нрав своих начальников — офицеров в первую очередь. Что они представляют собой как люди, как характеры. Какие у них особенности, слабые стороны… Короче говоря, мне интересен научный подход к выстраиванию отношений с теми, от кого мне предстоит зависеть еще полтора года.

— Вон ты куда хватил!.. — протянул с интересом медик. — А сам-то уже присмотрелся к кому-нибудь? Мнение сложилось?

— Да, — твердо сказал я. — К Смольникову.

И я постарался изложить все, что думаю о нашем комвзводе. В позитивном, разумеется, ключе. А что о нем негативного-то скажешь? Ничего, по сути. Нормальный мужик.

И я сделал вид, что увлекся, распалился:

— Но тут более-менее понятно, я с ним все время в контакте… А вот что насчет остальных⁈ Очень интересно было бы знать ваше мнение. Как профессионала.

— О! Ну ты сказал!.. Хотя, врать не буду, наблюдал. Присматривался. Очень интересная тема.

— Сан Саныч! Ну расскажите! Все умрет между нами. Могила!

— Могила, говоришь?

— Как гробница Чингисхана!

— Ух ты!.. Ладно, так и быть. Тут ты прав, кое какие наблюдения у меня есть.

Я понял, что сыграл очень удачно. Посадил фельдшера на любимого конька. Он начал говорить, а я слушал, стараясь не упустить ни слова.

По словам нашего медработника, он не просто наблюдал за сослуживцами, а даже делал пометки, нечто вроде дневниковых записей, которые анализировал. И уже на основании этого анализа делал выводы.

И вот тут самое главное!

Психологически Александра Александровича из всего контингента заинтересовали четверо. Именно в них он увидел загадочные душевные глубины, можно сказать, Марианские впадины. Двое — это солдаты, ныне уже дембеля…

— Не знаю, что с ними на гражданке стало, но очень хотел бы узнать. Очень! Мне кажется, с ними просто должно что-то случиться. А может, и нет, может, уже что-то случилось. Допускаю, что один или другой в детстве или в подростковом возрасте пережили что-то страшное, о чем никому никогда не говорят. Но это не обязательно, конечно…

Фельдшер признался, что его так и подмывало вызвать и того и другого на откровенный разговор. Но он так и не решился, памятуя, что оба парня — солдаты, в руках у них оружие, и мало ли какой триггер в их душах можно нечаянно нажать, и как это, не дай Бог, может сработать. Формы 100 у обоих изучил досконально, ровно ничего не обнаружил. Никаких упоминаний о черепно-мозговых травмах или чем-то похожем. Никаких зацепок, абсолютно. А пацаны странные. То есть, с обычной точки зрения если на них смотреть, то вроде бы и ничего. Парни и парни, просто не больно компанейские. Самые обычные, ничем не выделяющиеся. Но Сан Саныч, уже впав в азарт, железно уверял меня, что у обоих в душевных глубинах есть какая-то наглухо запертая от мира дверь.

— Так это у всех, наверное, есть… — философски протянул я, чтобы раззадорить собеседника.

— Тоже правда, — признал он. — Но тут ведь дело в том, как и насколько это заперто! У одного так, у другого сяк, и это большая разница…

И это верно. Но Сан Саныч сильно увлекся теорией, а меня интересовали прежде всего дела практические, и я постарался вернуть рассказчика на эти рельсы.

— … ну да, это все давно минувшее. Плюсквамперфектум. А что касается здесь и сейчас…

Здесь и сейчас внимание самодеятельного психолога привлекли двое. А именно, два главных лица части: командир и замполит. У них, у этих двоих явно есть свой камень за пазухой.

— А самое интересное, — торжественно провозгласил фельдшер, — камни-то разные!

— То есть? — я слегка «включил дурака».

— То есть, я их так прокачивал вопросиками. Пустяковыми вроде бы, а сам за реакцией следил. У командира нашего, у него душевный напряг сильный, но понятный. Груз ответственности. Сто тонн! Ясное дело: что случись, он виноват. Ну и еще, пожалуй, что-то… так и не разобрал. Но это напряжение, можно сказать, рабочее. А вот замполит — другое дело.

— Другое?.. — невольно пробормотал я, ощущая сыщицкую лихорадку. Неужто попал на верный путь⁈

Фельдшер пояснил, что в замполите он разгадал некий внутренний страх.

— Он не просто напряжен. Он чего-то боится. Или даже не так! Лучше будет сказать: это смесь страха и стыда. Я, грешным делом, подумал: блудит где-то втихомолку. Это блюститель-то нравственности! Борец за моральный кодекс! Вот и ссытся и стыдится одновременно… А потом решил, что нет, тут какая-то другая причина.

— Какая? — так и вцепился я.

— А вот этого, уж извини, не разгадал. Спросить не спросишь, а у самого квалификации не хватило.

«У меня хватит…» — подумал я, а лицом выразил крайние заинтересованность и уважение.

— Да… все-таки психология — самая интересная вещь на свете! Сан Саныч! Вы меня сподвигнули на то, чтобы всерьез заняться этим на гражданке!

— Ну что ж, большому кораблю — большое плавание… Станешь профессором — не забудь скромного провинциального фельдшера, который когда-то… и так далее.

Посмеялись немного, и я пошел. Меня как-никак еще ждал наряд по кухне.

Света слегка поскрипела:

— Чего так долго? Что он там тебе осматривал целый час?

— Да ничего. Потолковали на научно-медицинские темы. Нашли общий язык.

— А у меня к тебе тема картошку толочь. Давай, пюре делать надо!..

Надо, так надо. Я от работы не отлынивал.

Офицеры, прапорщики и сотрудники отдела хранения по-прежнему авралившие, питались здесь, поэтому объем готовки был побольше чем обычно. А на ужин неожиданно приперся и Богомилов, задержавшийся по каким-то своим учетно-канцелярским делам.

— Светлана! — возопил он с порога, — найдется порция для страждущего подпоручика⁈

Повариха юмора постигнуть не смогла, однако порцию «подпоручику» выделила. А я вмиг смекнул, как мне включить тему:

— Товарищ лейтенант! Я вам книжку нашел ту самую!

Он вытаращил глаза:

— Какую книжку⁈

Я подмигнул так призрачно, что никто не заметил кроме него:

— Да по собаководству же! Брошюру, точнее. Помните, вы спрашивали?..

— А-а… — смекнул лейтенант, — точно, как же… Запамятовал. Ты вот что, Сергеев! После ужина сможешь занеси?

— Конечно!

— Ну давай. Я еще поработаю, как раз успеешь.

— Я только немного с посудой разберусь…

— Давай-давай. Я подожду.

Офицеры и прапорщики заржали:

— Юра! — вскричал Бычков, — ты что, уйдешь на дембель, собаководством займешься?..

— Поживем — увидим… — не без напускной солидности отвечал начальник УОМО. — Иметь специальность про запас всегда разумно.

Они еще малость поострили относительно цензурно, а я побыстрее взялся за уборку, чтобы сделать свою долю работы, не переваливая ее на Унгуряну. Все должно быть по справедливости. Запыхался, зато успел.

Светлана куда-то отлучилась, и я смылся из столовой. Впрочем, совесть моя была чиста: что надо отработать — все я отработал. Брошюра про собак пришла мне в голову по наитию, тем более, что у нас в казарме такова действительно была, и даже в количестве трех экземпляров. Вот одну я схватил и припустил к Богомилову.

Он и в самом деле заполнял какой-то отчет, состоящий из бесконечных граф, и тихонько поругивал всю бюрократию на свете. Комнатка была прокурена до щелей в дощатом потолке.

Когда я вошел, критика стала громче:

— Входи, входи, мне тут минуты три осталось, сейчас закончу… Какой пи…арас придумал это все, ума не приложу! Чернильные души… Арбатские полководцы!..

Провозился он не три минуты, а почти десять, но я утешал себя тем, что дело того стоит.

— Ну все, кажется, — проворчал, наконец, лейтенант, вставая и запихивая бумажную рухлядь в здоровенный сейф. С грохотом закрыл тяжеленную дверцу.

— Ну-с, — слегка высокопарно начал он разговор, — я так понимаю, есть информация?

— Есть. Но и книжку принес в порядке конспирации.

Я сунул ему брошюру.

Он взял, повертел, хмыкнул:

— А что? Может и полезно будет… Ну, излагай!

И я изложил наш разговор с фельдшером пока без мнений и оценок. Богомилов слушал молча, а под конец монолога заметно посуровел.

— М-м… — таково было первое междометие, произнесенное им. — Значит, ты полагаешь, что это Синяков?.. Искомый икс!

— Теперь полагаю.

— Что значит — теперь?

Я пояснил. Когда шел из медкабинета, думал над состоявшимся разговором. И вспомнил, что Соломатина допрашивали командир и замполит. Как последний оказался там?.. Ну, в принципе ничего удивительного в этом нет, хотя и его это профиль действий. Но все же оказался. Результат известен. Соломатин — жмур.

Богомилов подумал, крепко почесал в затылке.

— Вообще-то это не доказательство… Не прямое, во всяком случае.

— Так у нас и вовсе никаких доказательств нет, — я усмехнулся. — Одни версии.

— М-да… — он в задумчивости ударил по клавише пишущей машинки. Та звучно щелкнула. — И что делать будем?

— Ну, выход тут один, — решил я. — Спровоцировать его на какие-то действия.

— Как⁈

— А вот это надо думать.

— Думать! — он еще раз звучно долбанул по клавише. И еще раз. — Думать!..

И вдруг расплылся в улыбке.

— Слушай! А похоже уже никак не надо думать. Похоже, я придумал!..

Я вмиг догадался:

— Письмо?

— Точно!

Идея лейтенанта была такова: печатаем на машинке анонимное письмо неопределенно-зловещего содержания. Типа: «Нам все известно. Вам не уйти от ответственности. Но мы готовы молчать. Предлагаем встретиться и обсудить…» ну и так далее.

— Где встретиться? — спросил я.

— Надо выбрать самое глухое место. И не то, чтобы ночь… а сумерки.

— Хоздвор?

— Пожалуй.

И мы выработали план. В дальней части хоздвора на самом деле совсем безлюдно. Редко кто туда заходит. И строения заслоняют это место от любых глаз. Там лейтенант назначает встречу. А я с Громом в качестве силовой поддержки скрываюсь незаметно рядом. Есть там сарайчик, где хранится всякое барахло. Заведует этим делом Унгуряну, ключ у него можно взять легко под каким-то предлогом, он по бестолковости и не догадается. Мы спрячемся там, а Богомилов в назначенный час будет ждать снаружи. Ну, а дальше… по обстановке.

Риск? Авантюра? Еще какие! Но других вариантов нет.

Лейтенант надел нитяные рабочие перчатки — для понтов, чтобы отпечатков не оставлять. Ловко настучал на машинке письмо, заклеил в конверт.

— Под дверь кабинета подсуну, есть там щелочка… Ну, приступим!

И я пошел к себе, а он на второй этаж. В штабе уже было пусто, все разошлись, и сунуть письмо в кабинет замполита труда не составляло.

Встречу назначили на завтра в восемь вечера. Двадцать ноль-ноль.

На следующий день я вновь заступал в наряд. Гром был свободен от караульной службы, и взять его из вольера под предлогом потренироваться, отработать кое-какие упражнения, да просто побегать, подвигаться — никаких подозрений не вызывало, а хоздвор и окрестности самое подходящее место для таких разминок.

И мы действительно побегали, я заставил Грома взять несколько препятствий, что он с удовольствием исполнил, а потом потрепал его по загривку:

— Молодец! А теперь, дружище, за дело. Кажется, настал твой звездный час.

Время было примерно пол-восьмого. К этому времени мы уже надежно были скрыты от любых глаз за хозяйственными постройками. И прошмыгнули в сарайчик, где и затаились.

— Ну, брат, сидим тихо…

Без десяти восемь со стороны котельной — самый скрытный путь — появился Богомилов. Он казался спокойным, хотя наверняка сильно нервничал. Остановился именно там, где мы рассчитывали, за задней стеной хлева. Закурил. Почти докурив, вынул новую сигарету, прикурил от окурка…

И тут за углом хлева послышались торопливые шаги.