Соблазнение в академии

7-е Студеня

Демьян

— О чем задумался, милый?

Голос Алы выдернул меня в реальность из… Да я сам не понимал где находился. То ли мечты, то ли воспоминания. Все смутное, размытое, но какое-то теплое. Словно я вернулся в далекое детство, когда живы были родители. Или во время, когда поступил в Высшую Школу. Или когда изобрел первую стоящую вещь. Или когда получил титул Вольского. Или все вместе…

Заныло в груди. Уже в который раз, и с каждым приступом все сильнее. Странное тянущее ощущение, словно в груди ледяной ком, вымораживаюший внутренности. Так не болела даже проколотая спина. Кстати, а когда я получил удар в спину? От кого? Точно не во время службы, там нас учили сражаться палашами лицом к лицу, а не пиками со спины.

— Дёма? — повторила Ада. — Все хорошо?

— Все хорошо, — я улыбнулся. Наверное, улыбка вышла натянутой, но на большее я оказался не способен. Что-то меня тревожило. Что-то такое, чем не хотелось делиться даже с невестой. Или именно с ней?

Я внимательно посмотрел на девушку. Безупречная. От кончиков жгуче-черных волос до ноготоков на тонких пальчиках. Правда, кисти девушки были затянуты в кружевные перчатки, так что разглядеть эти самые пальчики я не мог.

Глупая, но милая блажь. Перчатки обычно носят одаренные сударыни, чтобы подчеркнуть близость к людям и не выделяться ничем кроме синих глаз. А еще девушки вроде Ады, которые хотят быть похожими на одаренных хотя бы в мелочах.

Впрочем, если бы не цвет глаз и не яркая, почти вызывающая внешность, Ада легко сошла бы за аристократку. Безупречные манеры, осанка, горделиво приподнятый подбородок…

— Нравлюсь? — опустила пушистые ресницы Ада.

— Нравишься, — согласился я, наблюдая за тем, как девушка ловко управляется с птичьей грудкой на своей тарелке. Безупречные манеры. Во всем.

— Скажи, что любишь.

— Люблю, — через силу произнес я. Не люблю этих публичных признаний. В груди снова противно заныло. Отчего-то всплыл образ Василисы — той девушки из театра, и сердце сжалось от прилива невыносимой, щемящей нежности.

Но с чего вдруг? Я ее почти не знаю. Да, каюсь, была дурная мысль соблазнить да жениться, но, к счастью для всех дело далеко не зашло. Я помню, как делился этими планами с Адой. Глупое баловство, к тому же быстро закончившееся. Мне хватило месяца, чтобы понять, каким негодяем нужно быть, чтобы поступить так с двумя хорошими девушками. Так отчего же так ноет в груди?

— Как поживает Петр Демьянович? — спросила Ада, прожевав последний кусочек. Я свою трапезу искромсал так, словно пытался найти в мясе крошечный драгоценный камень.

— Полагаю, у дяди все в порядке.

— Не злись, — почувствовала мое напряжение Ада, — у вас все наладится.

— Да я вообще не помню, как согласился принять наследный статус! — в сердцах бросил я. — Не хотел и не планировал!

— Ну теперь поздно что-то менять, — сказала Ада, откладывая салфетку, которой промокнула и без того чистый рот. Почему-то этот выверенный жест меня покоробил. — Тебя представили государю.

— Это не отменяет вышесказанного, — я постарался спрятать раздражение, но тянущая боль в груди не давала сосредоточиться на разговоре и невесте. — О чем я думал?!

— Полагаю, обо мне, — с холодком ответила Ада. — Хотел обеспечить любимой девушке лучшее будущее.

— Наверное, — бесцветно произнес я.

— Мы же пойдем на маскарад? — вдруг поменяла тему Ада. — Так хочется чистого, искреннего веселья, а не той унылой праздности, что была в прошлом месяце.

— Как пожелаешь, — после небольшой задержки сказал я.

Сердце ныло все сильнее.

Василиса.

На выходных во всех корпусах поставили ели. И за пару дней пушистые зеленые ветки заполнились пожеланиями в тряпичных мешочках. Мы с Марийкой собрали свои вчера вечером — у сестры оказались припасены и кусочки цветастой ткани, и опилки, и красивые маленькие листочки для самого пожелания.

В день солнцеворота, перед самой полуночью, деревья торжественно сожгут вместе с мешочками. И тогда самые заветные желания сбудутся в новом году.

Никто не знал, откуда пошла эта традиция, но ели ставили и на площадях, и в каждом доме, и во дворце. А ночью после солнцеворота можно было гулять как днем — костры горели в каждом дворе.

Все и гуляли. Этот праздник любили и дети, и взрослые. Дети за возможность вырядиться в дурашливые одежды и за подарки на Новый год, взрослые — за возможность повеселиться на городском карнавале и на время отключиться от всех забот. Ведь с Новым годом начинается новая жизнь.

— Ты останешься на карнавал? — шепнула Есения, словно подслушав мои мысли.

— Нет, — тихо ответила я, бросив быстрый взгляд на наставника Грекова. Но мужчина объяснял что-то зельеварам на другом конце класса. — Вчера пришло письмо от Юрия Михайловича. Вызывают во дворец.

— И ты поедешь? — спросила сидящая слева от меня Вера. Ее ловкие пальцы замерли над металлическим корпусов заготовки.

— От такого приглашения не отказываются, — вздохнула я.

— А Маша?

— Тоже едет, не переживай за меня.

— Звучит не особенно обнадеживающе, — фыркнула Вера. — В прошлый раз не сопровождение тебе не помогло. Что хочет граф?

— О таком он писать не станет. Расскажет при встрече.

— Тш! — пихнула меня в бок Есения. К нам шел Греков.

— Справляетесь, сударыни?

— Да, спасибо.

Я взяла в руки свою заготовку. Артефакт обещал быть полезным, но у меня душа не лежала даже приступить к его изготовлению. Не очень умно, учитывая, что прошла почти половина зимней сессии.

— Василиса, вам нужна помощь? — Греков все не уходил.

«Конечно, нужна, разве не видно?»

— Я справлюсь, наставник.

— Хорошо. Вы всегда можете обратиться ко мне за помощью.

— Благодарю, наставник.

Замочек Веры был почти готов, даже Есения уже приступила к зачарованию артефакта своей энергией. А передо мной все еще лежала бездушная железная болванка.

— Хорошая вещь, — прошептала Еся, когда Греков отошел. — Буду прятать от Веры письма Егора.

— Пфф, — услышала ее подруга, — было бы что прятать. Одни глупости. Причем их ты читаешь вслух! Но артефакт действительно полезный.

— Если бы у меня был такой раньше, — пробормотала я, — я бы закрыла в ларце свои заготовки, и никто не причинил бы вреда Изабелле.

— Зато ты можешь обезопасить свои будущие заказы.

— Угу, — уныло согласилась я, так и не притронувшись к замочку.

13-е Студеня.

Еще одна бессонная ночь в поезде. Кажется, я начинаю ненавидеть железную дорогу и завидовать беззаботно спящей сестре.

В голове плавали вялые мысли о невыполненных заданиях, непроверенных отчетах, о новом заказе в театре…

Думать о том, зачем меня желает видеть Юрий Михайлович не хотелось. Уверена, ничего хорошего мне не сообщат, но, в любом случае это связано с тем заказом для Изабеллы. Хотя бы потому, что солдаты графа сняли свое дежурство в академии и сейчас спят в купе для прислуги.

Теплой искрой мелькнула мысль о Теодоре, и я погрузилась в воспоминания о нашей недавней встрече.

В то утро я вешала мешочек с пожеланием на ель у главного входа в учебное здание. Глубокий знакомый голос застал меня врасплох:

— И что ты загадала?

Я медленно обернулась:

— Спокойствия. А ты?

— Другое, — усмехнулся мой первый бывший будущий муж. Он смотрел на меня внимательно и спокойно. Так, как мог только Тео. Словно видел все, что творится у меня на душе. — Как ты, Лисса?

— Хорошо.

— Не похоже, — Теодор сделал паузу, явно колеблясь. Будто вел борьбу с собственными мыслями. Потом продолжил, — ты всегда можешь прийти ко мне… за помощью.

Прозвучало это так проникновенно, что я вскинула глаза, пытаясь разглядеть что-то на его спокойном лице. Теодор медленно кивнул.

«Он хочет, чтобы я вернулась!»

— Как поживает твоя невеста? — тихо спросила я, опуская глаза.

— Мы пока не помолвлены с Дэлией, — сказал Тео и добавил, правильно оценив мой вопрос, — но скоро все изменится. Помолвочный обряд назначен на весенние праздники.

— Будь счастлив, — искренне пожелала я. — А я буду верить, что когда-нибудь мы станем друзьями.

Тердор промолчал, и я снова подняла голову. Он улыбался, но веселья не было ни в улыбке, ни в понимающих глазах.

Пусть будет так, как говорила Ольга Захарова. Пусть его обряд найдет дорогу к сердцу и истинной. Тео заслуживает счастья, как никто другой.

На столичном вокзале вновь не было встречающих, а пассажиров заперли в своих вагонах.

— Взращиваем классовую ненависть? — пробормотала Марийка, ни к кому, впрочем, не обращаясь.

— Чем быстрее уедем, тем меньше будем злить людей, — я пропустила мимо Олега с моим дорожным сундуком и направилась следом за ним к экипажу Черняхова. Марийка поплелась следом.

— Василиса Саввовна, пройдемте ко мне, — заявил Черняхов, стоило нам с сестрой появиться во дворце, — Мария Саввовна, мои люди проводят вас до комнат.

Марийка беспомощно посмотрела на меня, но послушно отправилась за Олегом и его напарником. Я также послушно последовала за Черняховым.

— Вы, наверное, удивлены этим вызовом, Василиса Саввовна?

— Немного, — сказала я, отметив, что раз Юрий Михайлович мне выкает, значит глобальной катастрофы не предвидится.

— Державе нужна ваша помощь, — торжественно объявил граф.

— Даже так? И что от меня требуется на этот раз?

От графа не укрылось мое раздражение. Но вместо того, чтобы разозлиться, он вдруг сказал непривычно мягким тоном:

— Мне известно, что обряд Вольского стал для вас неожиданностью, Василиса. Признаю честно, для меня также. Я даже предлагал государю затеять расследование. Но получил отказ.

— Почему? — спросила я. Сердце застучало в два раза чаще. Как и всегда при упоминании Демьяна. Естественно, я с этим боролось. Пока без успеха.

— Государь не счел нужным сообщить, — мрачно бросил граф. — И это мне совершенно не нравится.

— Не сказал ВАМ? — я ошарашено уставилась на Черняхова.

Юрий Михайлович был правой, левой и третьей рукой дяди. Представить его непосвященным во что-либо оказалось невозможным.

— Вас это тоже удивляет? — Черняхов мрачно хмыкнул.

— И… Вы не стали ничего узнавать? — осторожно спросила я.

— Отчего же, — Юрий Михайлович откинулся на спинку стула, соединил свои длинные тонкие пальцы, — но не успел почти ничего. Зато имел весьма неприятную беседу с вашим дядей, сударыня.

Хотелось помотать головой. И само откровение Черняхова, и его суть в моей голове не укладывались.

— Государь лишь сказал, что дело решилось лучшим образом. И вас не пришлось неволить, и войны можно не опасаться.

— Это правда?

— Да, мои разведчики докладывают именно это, — кивнул граф и неожиданно едко добавил. — Так что можете дальше саботировать обучение юношей боевым артефактам в своем княжестве.

Отпираться я не стала, вернула разговор на интересующую меня тему:

— Не могу поверить, чтобы дядя с вами не посоветовался!

— Хм, спасибо за доверие. Я не привык, что государь от меня что-то скрывает. Это может помешать мне защитить его и семью. Так что у меня помимо основной будет и другая просьба — если удастся узнать причину этой странной помолвки и сообщить мне, то в долгу не останусь.

— Основную просьбу вы так и не озвучили, — напомнила я, чтобы через пять минут воскликнуть. — Что? Нет! Юрий Михайлович, да вы с ума сошли! Какой из меня сыскарь?!

14-е Студеня.

Платье, присланное Черняховым было довольно простым и по покрою, и по цвету. Я бы назвала его просто серым, но Марийка добавила слово «жемчужно» и долго восторгалась маской. Маска действительно было произведением искусства — темная, но обильно украшенная хрусталитом и жемчугом. Накидка тоже была хороша — темно-серая, бархатная, обитая по подолу белым мехом с вкраплениями тех же камней, что и на маске.

В противовес моей, одежда Марийки была яркой — цвета спелого граната с агатами и рубинами на маске и накидке.

Я могла бы надеть и свой костюм, но вчера последним аргументом стало отсутствие подходящего наряда. Так что нехорошо выйдет, если я все-таки явлюсь в нем.

Невольно я вернулась мыслями к вчерашнему разговору.

— Я понимаю ваше недоумение, Василиса, — спокойно ответил на мой возмущенный возглас Черняхов, — но не вижу другого выхода.

— Ну как вы себе это представляете, Юрий Михайлович? — спросила растерянно, все еще надеясь достучаться до разума мужчины. — Ваши хорошо подготовленные солдаты не смогли найти преступника, а у меня получится?

— Именно! Поймите, мы не смогли разделить ваши ауры, Василиса. Слишком сильный отпечаток энергии двух человек. Артефакт реагирует на тех, кто тесно связан либо с вами, либо с преступником.

Я молчала, ожидая продолжения. Граф вздохнул, бросил быстрый взгляд на часы. Я с раздражением подумала, что у него, наверное, есть четко определенное время на мои уговоры.

— Помните Олега? Солдата, что дежурил в театре?

— И при чем здесь он?

— Артефакт был у него. Когда вы встретились, парню пришлось едва ли не выбегать из театра, настолько сильно отреагировал браслет. Артефакт «чувствует» всех ваших знакомых. Вы представляете какую работу нам придется проделать, чтобы их проверить?

— И что изменится, если его буду носить я?

— Мои артефакторы уверены, что тогда браслет сможет выявить только близкий круг преступника. Или его самого.

— Юрий Михайлович, — проговорила я беспомощно, — неужели нет возможности разделить энергии?

— Может и есть, — пожал плечами Черняхов, — но на это требуется время, а угроза может быть во дворце. Вот прямо сейчас. Разве вы не хотите защитить дядю? Братьев?

— Ну нужно на меня давить, Юрий Михайлович, — вырвалось довольно резко. — Не вы ли недавно говорили, что это ваша обязанность защищать государеву семью.

— Василиса Саввовна, — чуть снизил накал граф, — уверяю, вас это не затруднит. Все, что я прошу — это запомнить одежду того, на кого отреагирует артефакт. Все остальное мы сделаем сами.

Я молчала, думая о том, что среди прочих гостей на празднике может быть и Демьян.

— Вас никто не узнает, — словно подслушав мои мысли, сказал Черняхов. — Все маски и накидки проверяются моей службой.

Вряд ли граф лукавил. Да и артефакторы старались перещеголять друг друга в создании масок, способных не выдать ни голос, ни даже манеры речи. А портные — в создании специальных накидок, скрывающих фигуру и волосы. Такие наряды всегда выбирали одаренные или те, кто мог себе позволить невероятно дорогие маски и накидки. Люди победнее наряжались в основном животными. Ну а маленькие дети — всегда, вне зависимости от статуса.

«Наверное, на цирковой площади Белозерска сегодня будет особенная ночь».

Я не прикасалась к зеркалу Офара ни разу с момента расставания с Яном. Почему вспомнила о нем сейчас? Скорее всего от того, что надеюсь… в смысле, боюсь увидеть его на маскараде.

Браслет с артефактом уже охватывал запястье. Ничем не примечательный ободок надежно скрытый под кружевным манжетом. Черняхов сказал, что я почувствую тепло, когда увижу человека близкого преступнику. Или его самого.

«Все, что нужно сделать — это запомнить костюм!» — повторила себе, но волнение все равно заставляло сердце испуганно биться в груди.

— Ты постоянно трогаешь запястье, — сказала Марийка, когда мы, в сопровождении солдат, шли к бальному залу. — Он натирает? Жгёт?

— Нет.

— Тревожит?

— Вроде того. Мне кажется, — я покосилась на идущих в шаге от нас мужчин и понизила голос, — Юрий Михайлович втянул меня в какую-то авантюру. Или просто подшутил.

— А он умеет? — с преувеличенным удивлением спросила сестра.

— Вряд ли. Хм. Мы почти пришли, слышишь?

Музыка вырывалась из тесного для нее зала. Шумела, завлекала, разгоняла кровь. И поначалу оглушала. На празднике солнцеворота не было представлений государю и его супруге, да и танцы были совсем иными.

Мы с Марийкой остановились недалеко от входа, пытаясь свыкнуться с калейдоскопом красок и мешаниной шумов. Разговаривать было абсолютно невозможно, если только не кричать прямо в ухо.

Марийка махнула рукой в сторону столиков с отварами, но я покачала головой, отказываясь. Пить пока не хотелось, ничего бодрящего я принимать не собиралась, да и приподнимать вуаль, закрывающую нижнюю часть лица тоже не было желания.

Еще через несколько минут сестра потянула меня в сторону гостей. Но я уперлась, замотала головой, и Марийка отступила, не отрываясь глядя на танцующих.

Гости собрались в огромный хоровод, внутри которого было несколько кругов поменьше. Повинуясь быстрому четкому ритму, хороводы сходились и их участники перемешивались. Именно на это и рассчитывал Юрий Михайлович. Что у меня будет возможность коснуться едва ли не каждого в этом зале.

При мысли об этом, браслет налился тяжестью, и я вновь потерла запястье. Отдернула руку, словно ребенок застуканный на краже сладостей, но сестра на меня не смотрела.

Постепенно и я начала заражаться атмосферой вакханалии, творящейся передо мной. Было в этом празднике что-то дикое, древнее и притягательное. Впрочем, так оно и есть — солнцеворот праздновался еще до того как мы начали свое летоисчисление. Только вместо елей раньше сжигали жертвы. Иногда даже человеческие.

Решившись, я сама потянула сестру к хороводу, и мы словно окунулись в иллюзию, созданную талантливым мастером. Меня обдало жаром несуществующего костра, вместо барабанов стали слышны тамтамы и бубны, вместо смеха — рев возбужденной толпы. Но удивительным образом это не пугало, а будоражило.

Я рассмеялась. Беззаботно и радостно. Выпустила руку сестры, чтобы ухватиться за чужие пальцы. Кружение, схождение, поворот. И новые руки.

Музыка словно стала громче, как и смех. Топот множества ног, четко попадающих в ритм, отдавался от пола вибрацией. Воздух сгустился. Освежающие артефакты не справлялись, и запах духов и мускуса щекотал ноздри. И это будоражило еще больше, заставляя потерять счет времени и партнерам.

В какой-то момент мои пальцы ухватил очередной гость, и я едва не споткнулась, ощутив четко и ясно, как если бы на мужчине не было маски — Демьян! Он тоже замер, и мы выбились из ритма, создавая настоящий хаос там, где хаос был лишь с виду.

— Василиса? — произнес Демьян. Я знала это, хотя не видела губ и не могла расслышать голос сквозь протяжный вой флейт и грохот барабанов.

Вокруг нас бесновалось море гостей, чудом огибая островок из двух застывших одаренных. Время замерло. И не знаю, сколько бы мы постояли, если бы не нарастающее жжение браслета.

Бездумно, словно инструкции Черняхова въелись в подсознание, я осмотрела костюм Яна, запоминая детали — бархатная зеленая накидка с изумрудами и черными агатами, такая же темно-зеленая маска.

Потом нас разлучили. Мои пальцы выскользнули из мужской ладони, и между нами мгновенно выросла стена людских тел. Я оглянулась, чтобы разглядеть человека, столь резко вырвавшего меня из рук Демьяна, и сразу наткнулась на встревоженный взгляд ярко-синих глаз. Этот взгляд я узнала бы даже без подсказки в виде гранатового наряда.

Сама перехватила руку сестры и потянула ее к выходу, а потом и к комнатам. Зашептала, игнорируя отделившееся от стены сопровождение:

— Мне нужно срочно написать Юрию Михайловичу.

Но, видимо для разнообразия, Черняхов на сообщение не ответил.

— Ну и ему нужен сон, — сказала Марийка и зевнула, прикрыв рот ладошкой.

— Прости, что вытащила тебя с праздника, не хотелось оставлять тебя там. Вернемся?

— Нет, — решила сестра после короткого размышления. — Давай спать. Уверена, выдернут тебя еще до рассвета.

Прислушалась к себе и поняла, что возвращаться мне не хочется. В спокойной тишине комнат возбуждение, охватившее меня в зале, казалось странным и неуместным. Да и усталость после бессонной ночи в поезде тут же напомнила о себе.

Мы разделись сами, не став будить Богдану и служанку Марийки. Заснула я почти сразу, и мне снился танец. Жгучий, дикий. Танцоров было всего двое и оба обнажены. Впрочем, во сне меня это нисколько не смущало. Я смотрела в глаза Яна, а он смотрел в мои. С той же жадностью и болью, что плескалась в его взгляде сегодня ночью, когда мы замерли посреди моря взбудораженных гостей.