Соблазнение в академии

20-е Снеговея

— Тебе не кажется, что все происходит слишком стремительно?

— Нет, Вера, не кажется, — я чуть улыбнулась. — Мы знакомы с Яном больше трех месяцев.

— Люди присматриваются друг к другу годами.

— А мы не люди, — влезла в разговор Есения, — у нас есть обряд.

— Это не панацея, — Вера нахмурилась.

Я вздохнула. С тех пор, как сказала подругам, что дала согласие на помолвку, прошла седьмица, и такой разговор заводится по несколько раз на день. А Вера все еще настроена скептично. Как и Марийка. Та вообще воспринимает Яна в штыки.

— Не панацея, — легко согласилась Еся, — гарантия.

— Чего? — скривилась Вера, прекрасно зная ответ.

— Счастливой совместной жизни, — не обманула наши ожидания подруга.

— Ну подумай сама, — тоже не в первый раз, сказала я. — Что мне терять? Я люблю Демьяна, он любит меня. Государь с радостью одобрит нашу помолвку. А порталы станут гарантией мира.

— Звучит слишком гладко, — непримиримо заявила Вера.

— Ну хоть что-то у меня должно быть гладко? — мягко сказала я.

— Прости, — тут же сбавила тон подруга, — я знаю, что у тебя было не самое легкое детство. И вся это ответственность…

— Тебе не за что просить прощения. Я знаю, ты волнуешься за меня. И ценю это.

— Поговорим после занятия, — ткнула меня в бок Есения.

Вера тоже заметила нового наставника, открыла альбом и приготовилась записывать все, что бы он ни сказал.

Мужчина был пожилым и необычайно тучным. Среди одаренных такие встречаются редко. Среди учеников, например, ни одного. Хотя тут могут быть виноваты занятия Долохова.

— Меня зовут Антон Гореев, я наставник всего третьего года на зимний триместр. Буду проливать свет на один очень важный аспект ваших способностей — ответственность за их использование.

Мужчина говорил быстро, но с короткими паузами, во время которых шумно вдыхал воздух. От того казалось, что он задыхается.

— Конечно, базовые правила вам известны. Назовите их. Да, вы сударыня.

Анфиса легко поднялась и бойко произнесла:

— Запрещается применение магии для нанесения вреда. Запрещается самостоятельное создание боевых артефактов. Запрещается изготовление некоторых зелий.

— Это все?

— Ну, — Анфиса качнула головой в мою сторону, — что-то насчет иллюзий тоже было. Не помню.

— Садитесь сударыня, вы правы. Каждый из одаренных ограничен в своих действиях. И иллюзионисты могут принести не меньше вреда, чем боевики.

Я вспомнила принцессу Изабеллу, когда та в беспамятстве лежала на кровати — бледная и хрупкая, как увядающий цветок. Да, мой дар тоже может быть опасным, хотя я и не была виновата в случившемся.

— Давайте запишем основные источники, к которым мы будем обращаться на занятиях, — несмотря на то, что с начала урока прошло минут десять, наставник говорил все так же странно. Словно только что оббежал академию по кругу. — Во-первых, Международный этический кодекс. Он принят во всех крупных странах, кроме разве что, Земли Обетованной. Во-вторых, Державные статуты. Его мы будем разбирать подробнее всего. И в-третьих, Хроники. Туда, как вы знаете, вошли самых громкие и спорные дела. Например, дело Жаркова. Помните такое?

Занятие оказалось интереснее, чем можно было судить по названию. Сбивчивое и шумное дыхание наставника стало неважным, когда он начал красочно и подробно рассказывать про памятные преступления одаренных прошлого.

— Так что даже бытовой артефакт может стать смертельным орудием в умелых руках, — время занятия подошло к концу, и наставник принялся собирать со стола бумаги. — Без четкого регулирования тут не обойтись, как видите. Именно поэтому самые сильные артефакты становятся собственностью державы. Спасибо за занятие. Увидимся в пятницу.

— Может мне в наставники пойти? — задумчиво сказала Вера, глядя в спину наставника, который, тяжело перенося вес с ноги на ногу, выходил из класса.

— У тебя получится, — тут же согласилась Еся. — Ты любишь учиться и учить.

Вера подозрительно взглянула на подругу, но кроме приторного тона, которым Есения пропела эти слова, придраться было не к чему.

Я улыбнулась. Я вообще очень часто улыбалась в эту седьмицу. Губы сами растягивались по делу и без.

— Спасибо за платья, — сказала Вера, когда мы шли ко мне, — они как всегда прекрасны.

— И вам спасибо за подарки, — с нажимом сказала я, открывая дверь, — знаю, сколько для этого требуется сил и времени.

Я и в прошлом году заказывала подругам платья. Они не могли позволить себе такие излишества, а я не могла оставить девушек без достойных нарядов.

— Жаль, что тебя не будет, — вздохнула Есения, пристраивая шубку на вешалку.

— И мне, — чуть покривила душой я.

Снег быстро таял на полу, оставляя неопрятные лужицы. Я переступила через них и мимо Любавы, которая уже стояла наготове с тряпкой в руках, направилась первой мыть руки. Вернее сбежала, стараясь урвать хоть несколько мгновений передышки.

Умом я понимала, что и Вера, и Марийка хотят добра, но их сомнения насчет Яна и нашей поспешной помолвки раздражали до зуда. Есения была на моей стороне, но наличие такого легкомысленного союзника не особенно помогало.

Как же я скучала по Демьяну! Короткие выходные пролетели стремительно. Сумасшедшие бесконечные поцелуи до головокружения и стонов, судорожные и несвязные признания, и снова поцелуи. Я не верила, что ощущения могут быть такими ослепительно яркими. Когда мы останавливались, чтобы отдышаться, мне казалось, что я, напротив, начинаю задыхаться.

Но когда Яна не было рядом, ко мне возвращались крошечные зерна здравомыслия. А сомнения и неуверенность сестры и подруги заставляли их прорастать и терзать меня. Не удивительно, что я всячески стремилась этого избежать.

Осталось пережить этот обед и пару совместных занятий после него. А потом мы с Марийкой уедем, и уже завтра я увижу Демьяна. Он отправился во дворец заранее, чтобы договориться о помолвочном обряде. Мы решили, что это очень символично — пройти обряд завтра ночью — самой длинной ночью в году.

Я даже не могла себе представить, как изменится мое отношение к Демьяну после обряда. Если я так люблю его сейчас, то после обряда не смогу без него жить? Учеба, Дума и даже княжество вдруг перестали казаться такими важными. Запертая где-то в глубине сознания прежняя я вопила от ужаса. Но слишком тихо, чтобы быть услышанной.