Соблазнение в академии

29-е Туманя

Экзаменационная неделя закончилась для меня не столь блестяще, как бывало ранее. Наставница Сухова поставила среднюю оценку за живопись, с историей я тоже справилась неважно. Так что, вкупе с гимнастикой, мой табель мозолил глаза тремя средними баллами. У Есении ситуация сложилась чуть хуже, зато Вера заслуженно получила высшие баллы по всем предметам.

Марийка всю неделю жила с Аглаей и, насколько знаю, вполне успешно сдавала экзамены. И неизбежно приближался тот день, когда сестра вернется после седьмицы отдыха, положенного после зимних экзаменов, и нам придется начинать отношения даже не с начала, а откуда-то из минуса.

В среду у меня был только утренний экзамен по государственному устройству, так что я ждала, что Ян пригласит меня в мастерскую. Боялась этого, нервничала, но ничего не могла поделать с желанием увидеть Вольского. Но сообщение пришло короткое и емкое:

«Работаю над ловушками. Буду в субботу».

И меня охватило облегчение, так густо приправленное разочарованием, что сложно было разобраться чего больше.

Сегодня, когда я возвращалась домой от Аглаи, меня перехватил Тео. Ждал у самой калитки, и мне ничего не оставалось, кроме как пригласить Теодора в дом.

— Объявления о помолвке не было, — сказал Тео, после того я совершила набег на владения Любавы, раздобыла в нагревательном шкафе оставленный для меня ужин и накрыла на стол. Еды с лихвой хватило на двоих.

— Не было, — согласилась я, делая вид, что целиком сосредоточена на еде.

— Могу я узнать причину?

— Можешь, — вздохнула я, понимая, что избежать этого разговора не выйдет. — Вольский сказал, что в обряде пока нет необходимости. Он придумал альтернативный артефакт.

— Нет необходимости? — Тео нахмурился. — Ведь он просил у государя разрешения на обряд. Разве не так?

— Так.

— А теперь в этом нет необходимости? Он передумал?

— Не совсем, — я неловко поерзала. Со вздохом отложила приборы. — Он хочет, чтобы я по своей воле пришла к нему.

— То есть, — медленно произнес Тео, внимательно глядя на меня, — если не захочешь, ты можешь не проходить обряд с Вольским?

— Понимаю, к чему ты клонишь, Тео! — я разволновалась окончательно. Встала, несколько раз прошла от двери до лестницы на второй этаж. Теодор молча следил за моими метаниями. — Но это так ненадежно! Пока не решится вопрос с войной, я буду в подвешенном состоянии! То ли пригожусь, то ли обойдется! Как я могу пообещать что-то тебе, когда мое обещание ничего не стоит?!

— Чуть больше чем через месяц отец объявит о моей помолвке с Дэлией, — в отличие от меня Теодор выглядел спокойным. — Я планировал сообщить о нашей с тобой помолвке на зимней седьмице, но я уезжаю завтра и родителям мне сказать нечего.

Тео сделал паузу, словно надеялся, что возражу, но я молчала.

— Я не стану перечить родителям. Дэлия славная девушка, у нас будет хорошая семья.

Я вернулась на свое место. Спокойствие Теодора коснулось и меня.

— Ты хорошо знаешь ее? — спросила тихо.

— Да. Мы часто виделись в детстве и после. Я знал о планах отца и не возражал. До того как встретил тебя.

— Прости, — вырвалось жалобное.

— Сердцу не прикажешь, — Теодор невесело хмыкнул. — Я понимаю.

— Не в этом дело… — попыталась возразить я, но мужчина меня перебил:

— Разве? Я прекрасно понимаю, что такое долг. Но… если бы я узнал, что на мне больше нет обязательств, я был бы на твоем пороге через пять минут.

— Я не уверена…

— В том-то и дело, — Тео грустно усмехнулся. — Повторю, в этом нет твоей вины. Я всегда понимал, что ты меня не любишь. Не возражай, Лисса. Знаю, что хорошо относишься, доверяешь. Но я надеялся, что после обряда твои теплые чувства станут горячими.

— Тео…

— Не нужно, Лисса, — Теодор поднялся. К еде он так и не притронулся. — Любить — это прекрасно. Я ни о чем не жалею. Когда полюбишь сама, поймешь.

— Я бы поспорила насчет любви, — вслух сказала я, когда за моим бывшим будущим мужем закрылась дверь. — Прекрасно? Вовсе нет. Страшно, нервно и болезненно.

В одном Теодор был прав, я не любила его. Признавала все достоинства, ценила как друга, доверяла и уважала. Но сердце не дрогнуло, когда он заговорил о невесте.

А вот когда я думала об Аде Охана — красивой, женственной и яркой — на сердце словно кислотой плескали.

«Демьяна нет неделю. Вдруг он поехал к ней?»

Любовь — отвратительное чувство, приносящее лишь неуверенность и тревогу, отвлекающее от того, что должно быть первостепенно — долга и ответственности. Я глава рода и не имею права на легкомыслие.

«Но обрядом с Вольским ты убила бы одним камнем двух кроликов — принесла пользу державе и получила бы любимого мужчину. Зачем сопротивляться?»

От этой мысли сладко скрутило низ живота, из груди вырвался протяжный вздох.

Я попыталась представить, какая бы жизнь ждала меня с Демьяном. По всему выходило, что нескучная. Демьян талантлив, остроумен и начитан. Но разве эти качества я искала в будущем муже? Разве не верность, честность и благородство?

О какой честности может идти речь, если мужчина водил меня за нос три месяца? О каком благородстве, если его целью было соблазнить меня? О какой верности, если заигрывая со мной, он содержал любовницу?

Теодор никогда бы так не поступил. И почему так вышло, что восхищаясь определенными мужскими качествами, я влюбилась в мужчину, который ими не обладает?

Да, обряд обеспечит верность, но доверие… Его так легко потерять и так трудно вернуть.

Спать я легла в смятенных чувствах. И сон мне приснился соответствующий. Я то бежала за Яном, то убегала от него. По мрачным коридорам вроде тех, что были в мастерской. А еще во сне были Ада и Теодор. Девушка смеялась, а Тео укоризненно качал головой.

30-е Туманя.

Ночью выпал снег. Не первый, но основательный. Мой яблоневый сад превратился в сказку — ветки припорошило снегом, и одинокие красные яблоки смотрелись дико, но красиво.

Я шла к мастерской, оставляя на свежем снеге первые следы. Большинство учеников уехали к родным еще вчера, остальные безмятежно спали после сложной экзаменационной седьмицы.

Вольский ждал меня в дверях мастерской. Без маски.

— Я хочу пригласить тебя в город, — сказал он, уверенно шагнув мне навстречу.

— Зачем?

— Просто прогулка. В последний день осени. Все должны отдыхать, и ты тоже.

— И тебе можно идти вот так? Без маски? — холодный ветер забрался в рукава, я плотнее запахнула шубку.

— Сейчас я Градский, — Ян улыбнулся лукаво и весело. Так заразительно, что мои губы против воли растянулись в ответ, — мне можно все.

— А как же зеркало? — я все еще сомневалась.

— Подождет.

Неуверенно кивнула, и Градский воспринял это как сигнал к действию. Подхватил под руку и повел к выходу, а потом и к стоянке с самоходками.

— Смешно, наверное, было, когда я расспрашивала тебя про тебя же, — с горечью хмыкнула, вспомнив давний разговор в экипаже. — Тогда ведь еще заметила, что самоходки похожи.

— Не смешно, — Ян открыл для меня дверь, дождался пока я сяду, но не уходил. Стоял, придерживая дверь и глядя на меня, — но, честно скажу, приятно. Приятно, что вспомнила, что интересовалась. Меня тогда разрывало от желания признаться.

Я отвела взгляд. Слишком близко стоял Ян, и слишком сильно хотелось верить в искренность его слов. И слишком страшно ошибиться.

— Куда мы поедем?

— Не в «Приют Чародея», это точно, — Ян усмехнулся, возвращая голосу непринужденный тон. Обошел экипаж и сел за руль. — Есть одно место, которое я никому не показывал.

Мы ехали неспешно. Дорогу замело, и иногда я не видела разницы между ней и полями вокруг. Но самоходка уверенно катилась по неутоптанному снегу, и вскоре я перестала опасаться, что мы застрянем.

— Государь знал, что ты работал в театре?

— Нет, — Ян коротко взглянул на меня и вернулся к управлению.

— А Черняхов?

— Никто не знал. Кроме… — мужчина замялся.

— Ады, верно?

— Да.

Я вдруг задумалась. Помотала головой.

«Нет, ерунда. Не сходится».

— Я порвал с Адой. Давно. Она уехала на родину, как и мечтала.

— Угу, — отстраненно кивнула я, и Ян не выдержал:

— О чем ты думаешь?

— Ни о чем хорошем.

— И все же?

— Я думала о том, — решилась я, — что будь Ада одаренной, могла ли она испортить мою заготовку? Я давала ей пропуск, помнишь?

— Что? — кажется, Ян опешил. — Зачем ей это?

— Действительно, не понимаешь? Люди идут на безрассудства ради любви. Посмотри хоть на Марийку.

— Сомневаюсь, что я настолько дорог Аде, — хмыкнул Ян, но как-то неуверенно.

— В любом случае, не выходит. Ада кареглазая, я помню. И передать пропуск она не могла. Он зачарован на первого, кому будет вручен.

— Справедливости ради, хотя и не верю в это, Ада могла забрать заготовку и потом вернуть.

— Точно нет. Пропуск был одноразовым. Забудь, это все влияние Черняхова — видеть во всех лазутчиков.

— А что случилось с той заготовкой? Тебе сильно навредили?

— Нет, — соврала я, — были неприятности во дворце, но все решилось благополучно.

Демьян нахмурился, а я вспомнила, что в бреду мне мерещился его голос. Но что артефактору было делать в моей спальне?

— Ты завтракала? — спросил Ян, когда мы подъехали к городу и остановились вдоль улицы.

— Только малиновым отваром, — призналась я. — Без Любавы я забываю про еду.

— Уличная еда. Не брезгуешь?

— Нет, — заинтересованно отозвалась я. Меня всегда привлекали запахи куличей и ватрушек с открытых витрин, но не приходило в голову попросить Тео купить их.

Ян перегнулся через спинку сиденья и через некоторое время выудил из багажного отделения небольшую, но объемную сумку.

— Я вспомнила, что копалась в твоих вещах! — с некоторым потрясением сказала я. — И взяла оружие! Бесы! Я не помню, куда его дела!

— Не переживай, на нем было мое клеймо, мне все вернули.

— Но я трогала твои вещи, открывала коробки, — мне стало окончательно неловко. — Прости.

— Ты была в отчаянии, я все понимаю.

Так мог бы сказать Тео. Тем же уверенным успокаивающим тоном. Я благодарно улыбнулась Яну:

— А что в сумке?

— Мое изобретение. Идем?

На улицах было довольно многолюдно. Кто-то спешил за покупками, кто-то явно просто гулял, наслаждаясь первым настоящим снегом. В одном из дворов дети затеяли снежную войну, оголив землю до первозданного вида. Снежки получались с грязевыми разводами, но ребят это, похоже, не смущало.

Мы остановились у ближайшего лотка, нарядно украшенного хвойными ветками и кистями красных ягод.

— Малиновый отвар для сударыни, кофейный для меня. Налейте в наши кружки, пожалуйста.

Из пузатой сумки появились такие же пузатые кружки с крышками.

— Мое изобретение, — с шутливой гордостью сказал Ян, когда мы отошли от лотка. — Напитки будут горячими до вечера.

Мы шли по тем же самым улицам, по которым не раз бродили с Тео. Но ощущения были совсем другими, и далеко не в лучшую сторону. С Тео я была спокойна и расслаблена. Наслаждалась и отдыхом, и прогулкой, и компанией.

С Демьяном же была напряжена и настороженна. Меня вдруг начали волновать такие вещи, о которых раньше я не задумывалась: идет ли мне морозный румянец или я выгляжу глупо, как размалеванная кукла; не выбились ли волосы; не покраснел ли нос.

Непринужденной беседы не выходило. На меня поочередно накатывала то обида, то неловкость, то раздражение. На себя, на него, на чувства, что родились именно к этому мужчине. Вот кто их просил?!

— У меня с собой твое зеркало, — вдруг сказал Ян.

Знал бы он, как я злюсь на него в этот конкретный момент!

— Я взял его на всякий случай. Место удивительное, вдруг ты захочешь оставить здесь один из камней.

— Что за место? — спросила я, на время забывая о злости.

— Увидишь.

Мы шли еще с полчаса прежде, чем я увидала. С Теодором в эту часть города мы не забредали, предпочитая парк и его окрестности.

— Что это? — с любопытством заозиралась. — Театр? Цирк?

Прямо на небольшой площади был установлен круглый помост с одноэтажным строением посередине. На помосте шло бесконечное представление. Акробаты, жонглеры, смехачи. Артисты сменяли друг друга, исчезая в одной из многочисленных дверей центрального строения и появляясь в другой.

— И цирк, и театр, — Ян чуть повысил голос, чтобы разговору не мешала задорная громкая музыка. — В Белозерске живет большая община артистов. Два раза в седьмицу — каждую субботу и неделю — они устраивают выступления для горожан. Я видел, что твой любимый камень — это тот, что установлен над маленькой ярмарочной площадью, и подумал…

— Я правда хотела бы себе этот вид! — сказала, завороженно следя, как двое совсем маленьких детей шустро перебирают ногами, заставляя огромные мячи двигаться. — Но как это устроить?

— Предоставь это мне! — довольно ухмыльнулся Ян и исчез в толпе прежде, чем я успела его остановить.

Некоторое время я наблюдала за артистами, а потом начала озираться, пытаясь понять, куда направился Вольский. И сдавленно ахнула, когда увидела его на крыше самого высокого дома.

— Бесы, Ян! — выдохнула, когда он, наконец, исчез в чердачном окне. Судя по тянущей боли в груди до этого я не дышала.

А потом он шел ко мне через толпу, сияя довольной улыбкой рыцаря, совершившего великий подвиг, и я неожиданно рассмеялась.

А потом затихла, понимая, что мое отравление этим мужчиной становится все сильнее. Я не хотела этого и собиралась бороться. Но сама не верила, что справлюсь.