Слепое пятно

Глава VI Чик Уотсон

А сейчас вернемся в прошлое.

Пришло время, и мы оба закончили колледж. Я стал юристом, Хобарт — инженером. Обоим сопутствовал успех. Ни мне, ни ему и в голову не приходило отказаться от выбранной профессии. Никаких приключений наши занятия не сулили, зато было много работы, которая соответствующим образом вознаграждалась.

Возможно, мне повезло больше. Я влюбился, а Хобарт продолжал оставаться убежденным холостяком. На эту тему он никогда не шутил. Я здесь не причем. Моей вины тут нет. Если кого и винить, то его малютку-сестру.

Все произошло так, как происходило всегда, с тех пор как Господь сотворил первую женщину. Одним прекрасным осенним днем мы с Хобартом отправились в колледж. У ворот мы оставили Шарлоту, девочку пятнадцати лет, весьма нескладную и угловатую. Я потянул ее за одну из косичек, поцеловал и сказал, что хотел бы, чтоб она стала красавицей. Когда следующим летом мы вернулись домой, я намеревался потянуть ее за другую косичку. Но не сделал этого. Меня встретила самая прелестная девушка из всех, когда-либо виденных мною. Поцеловать ее я тоже не смог. Но разве можно меня в этом винить?..

Теперь перейдем к тому происшествию.

Стояла сентябрьская ночь. Хобарт закончил свои дела и взял билет на пароход до Южной Америки. Он отправлялся на следующее утро. В тот день мы пообедали с его семьей, а затем поехали в Сан-Франциско, чтобы провести там прощальный холостяцкий вечер. Мы собирались сходить в оперу, поужинать в нашем любимом кафе и вернуться домой. Все это помогло бы нам на какое-то время вернуться в наше детство, ведь, несмотря ни на что, мы все еще оставались мальчишками.

Я помню ту ночь. Шла наша любимая опера «Фауст». Единственная опера, которую мы оба одинаково любили. Оглядываясь в прошлое, я удивляюсь этому совпадению. Старый миф юношеской поры с мистическим подтекстом и вкрадчивым, веселым и ловким Мефистофелем. Странно, что мы попали именно на эту оперу и именно в этот вечер. Вспоминаю, как мы выходили из театра — наши умы были взбудоражены прекрасной музыкой и волнующей загадочностью темы.

Опустился туман — один из тех густых, тяжелых, серых туманов, которые иногда случаются у нас в сентябре. В его мрачных глубинах прохожие исчезали, словно тени. Над улицами желтыми пятнами расплывались фонари. Ощутив его промозглый холод, мы в нерешительности остановились на тротуаре.

На мне было легкое пальтишко. У Хобарта же, собравшегося в тропики, и такой защиты не имелось. Морозный ветер, дующий с севера, был необычайно пронизывающим. Хобарт поднял воротник и сунул руки в карманы.

— Брр, — пробормотал он, — сейчас бы кофе или вина. Хоть чего-нибудь.

Тротуар был мокрый и скользкий, туман на свету выглядел как моросящий дождь. Я взял Хобарта за руку, и мы перешли на другую сторону улицы.

— Брр, твоя правда, — ответил я, — немного вина не помешало бы. Взгляни на тени, они похожи на призраков.

Мы находились как раз посередине улицы, когда, внезапно остановившись, он спросил:

— Призраки? Ты сказал «призраки», Гарри?

Я заметил странную интонацию в его голосе. Он стоял, не двигаясь, и вглядывался в туман, скрывающий берег. Эта его остановка была весьма неожиданной и наводила на размышления. Тут проезжающий мимо кэб чуть нас не сбил, так что мы были вынуждены поспешно уклониться. Хобарт отскочил в одну сторону, а я шагнул в противоположном направлении. Мы поднялись на тротуар. И снова мой приятель принялся всматриваться во мрак.

— Черт бы побрал этот кэб, — сказал он, — мы упустили его.

Он снял шляпу, затем нацепил опять. Его излюбленная привычка, когда он растерян. Я глянул вверх-вниз по улице.

— Ты не видел его? Гарри! Разве ты не видел его? Это был Рамда Авек!

Я не видел никого и, что необходимо заметить, не знал Рамду. Он тоже не знал.

— Рамда? Ты же с ним никогда не встречался.

Хобарт был озадачен.

— Да, — не стал спорить он, — но то, что это был он, верно так же, как то, что я — толстяк.

Я присвистнул. Мне вспомнилась история, которая сейчас уже стала легендой. Человека чем-то привлекал туман. Надо же, после оперы «Фауст» столкнуться с Рамдой! Какая здесь связь? С минуту мы оба неподвижно стояли и ждали.

— Интересно, — сказал Хобарт, — я буквально сегодня думал об этом парне. Как странно! Ладно, пойдем, выпьем чего-нибудь горячего… кофе, к примеру.

Происшествие дало нам повод для обсуждения. В любом случае, это было необычно. В течение последних нескольких дней я размышлял о докторе Холкомбе, и за эти несколько часов старая история напоминала о себе с повторяющейся настойчивостью. Я был одним из подавляющего большинства тех, кто не поверил в нее. Но, возможно, дело заключалось в таинственном и упоительном воздействии музыки. А может, и вправду тут было что-то еще, помимо иллюзорной дымки? В определенные моменты мы становимся восприимчивыми, и тогда я смог бы в нее поверить…

Мы вошли в кафе и выбрали самый дальний столик. Атмосфера внутри приятно контрастировала с уличным холодом: яркие огни, звон стаканов, смех и музыка. Несколько молодых людей танцевали. Я сел; через мгновенье легкость и веселье снова зажгли во мне кровь. Хобарт устроился напротив. Место было очень красивым. В глубине моего сознания расплывался образ Рамды. Я никогда не видел его, но читал описание. Мелькнула мысль о навязчивости образа.

Как я уже говорил, я — не фаталист. И повторю еще раз. Человек должен сам управлять своей судьбой. Особенно, если это великий человек. Но я не великий. Определенно, все произошло по воле случая.

В дальнем конце зала за одним из столов одиноко сидел молодой человек. Что-то в нем привлекло мое внимание. Возможно, его апатичное поведение или мечтательное безразличие, с которым он смотрел на танцоров. Или, не исключено, полнейшее отчаяние, написанное у него на лице. Я не упустил из виду его необычайную бледность и отсутствующий взгляд, а также его длинные тонкие пальцы, находящиеся в постоянном движении. Существует определенный круг лиц, которые являются неотъемлемой частью ночной жизни любого города. Но он не принадлежал к этому типу людей. Он не был завсегдатаем. В его одиночестве и отрешенности от всего окружающего ощущалось некое величие. Он заинтересовал меня.

И тут молодой человек поднял глаза. Наши взгляды встретились. Он улыбнулся слабой и несчастной улыбкой, которая показалась мне довольно жалкой. Затем вдруг его взор переместился на дверь позади меня. Вероятно, в моем выражении лица было нечто такое, что заинтересовало Хобарта. Он обернулся.

— Скажи, Гарри, кто этот парень? Мне знакомо его лицо, я уверен.

— Сдается мне, я и сам где-то видел его. Хм, интересно…

Молодой человек посмотрел снова. Та же усталая улыбка. Он кивнул и опять через мое плечо взглянул на дверь. Внезапно его лицо окаменело.

— Во всяком случае, он знает нас, — решил я.

Теперь Хобарт сидел лицом ко входу. Он мог видеть любого, кто входит или выходит. Проследив за взглядом молодого человека, Хобарт посмотрел мне через плечо. Неожиданно он наклонился ко мне и тронул за руку.

— Не оглядывайся, — предупредил он, — спокойно. Вот он, как я и говорил. Честное слово толстяка!

После этих слов я просто не мог не взглянуть краем глаза. Через зал по проходу шел человек — высокого роста, темноволосый, с весьма решительными манерами. Я много раз читал его описание, видел наброски, сделанные городскими художниками. Но они не воздавали ему должного. Он имел примечательные манеры и наружность и обладал, можно сказать, неким магнетизмом. Я заметил, как многие, особенно женщины, украдкой бросали на него заинтересованные взгляды. Он был привлекательным мужчиной, вне всякого сомнения, практически самым красивым из всех, кого я когда-либо видел. Опять же благодаря этой самой своей изменчивости.

Поначалу я мог бы поклясться, что ему около шестидесяти; через минуту я был настолько же уверен в том, что он молод. В нем чувствовалось нечто такое, чего не изложить на бумаге, — мощь, сила, энергия. Загадочность. Его поступь была чопорной и весьма своеобразной, легкой, словно у тени; в одной руке он нес портфель из коричневой кожи, о котором так часто упоминали. У меня вырвался возглас изумления.

Хобарт кивнул.

— Ну, разве я не толстяк? Знаменитый Рамда! Что скажешь? Ха-ха! У него дело к нашему бледному другу, что сидит вон там. Смотри!

Так оно и было. Рамда сел напротив того бледного парня. Молодой человек выпрямился. Лицо его показалось еще более знакомым, но я не мог его вспомнить. Его губы были плотно сжаты, что говорило о решимости; невзирая на общее истощение, воля в нем оставалась твердой. Этот хрупкий парень вызывал уважение: слабаком он не был точно. Тем не менее, я сомневался, что он не боится Рамды.

Парень беседовал с официантом. Тут начал говорить Рамда. Я заметил, с каким достоинством он держится; он был не зол, скорее спокоен… и расчетлив. Он протянул руку. Молодой человек отодвинулся. Он улыбнулся; его улыбка вышла слабой и вымученной, но, несмотря на это, презрительной. Хоть вид его и вызывал жалость, но тем, как он себя вел, нельзя было не восхищаться. Официант принес стаканы.

Молодой человек выпил свой стакан залпом, Рамда же поднял свой и принялся отхлебывать маленькими глоточками. И снова повторил свой требовательный жест. Юноша уронил руку на стол, бледно-голубое свечение окружало ее. Рамда указал на нее пальцем. Так что же было предметом их разногласий? Перстень с драгоценным камнем? В конце концов, наш фантом достаточно материален, чтобы испытывать желание обладать чем-то. Держался он спокойно и невозмутимо, однако в действиях его сквозила агрессия. Я ощутил, что вот-вот начнется схватка, но молодой человек повернул перстень камнем внутрь ладони и покачал головой.

Рамда распрямился во весь свой рост. С минуту он ждал. Может быть, он сдался? Тут он начал что-то говорить, но молодой человек его оборвал. Несмотря на слабость, у юноши был сильный характер. Он даже рассмеялся. Рамда вынул часы и поднял два пальца. Я услышал, как Хобарт пробормотал:

— Две минуты. Ставлю на юношу. Парень силен духом. Просто очень устал.

Хобарт оказался прав. Ровно через сто двадцать секунд Рамда закрыл крышку своих часов. Сказал что-то. Молодой человек снова засмеялся и зажег сигарету. В мерцающем и трепещущем пламени его очертания дрожали. Но парень продолжал упорствовать. Рамда встал из-за стола, прошел по проходу и вышел на улицу. Молодой человек вытянул вперед руки и уронил голову на стол.

Эта маленькая драма разыгралась почти в полной тишине. Мы с Хобартом обменялись взглядами. Лишь ненадолго увидев Рамду, мы снова вернулись к загадке «Слепого пятна». Была ли здесь какая-то связь? Кто этот молодой человек, которого покидала жизнь? Странно, но его лицо мне было очень хорошо знакомо. Я принялся вспоминать, откуда. Но Хобарт прервал мои размышления.

— Я бы, наверное, одну ногу отдал, лишь бы узнать, о чем они беседовали. Один из них Рамда, но кто же тот другой призрак?

— Ты думаешь, это связано со «Слепым пятном»?

— Я не думаю, — заявил Хобарт, — я знаю. Интересно, который час? — Он взглянул на часы. — Полдвенадцатого.

Тут молодой человек за столом поднял голову. Сигарета все еще была у него между пальцами. С минуту он равнодушно выпускал дым, безучастно поглядывая по сторонам. Среди веселья и смеха, доносившегося со всех сторон зала, юноша смотрелся как-то не к месту. Он казался обескураженным, неспособным взять себя в руки. Вдруг он посмотрел на нас и поднялся.

— Он определенно нас знает, — сказал я. — Интересно… Гляди-ка, он идет сюда.

Даже походка у него была вялой. Он тщательно пытался соблюдать равновесие. В каждом движении его тела сквозили напряжение, усталость, чувствовалось, как исчезают последние жизненные силы. Молодой человек еле дышал. Мало-помалу, черточка за черточкой он становился все более узнаваемым, будто это был призрак кого-то давно ушедшего. Вначале мне все еще не удавалось его вспомнить. Кто же он такой? И тут внезапно меня осенило! Во времена колледжа он был спортсменом, одним из самых видных, самых крепких парней! И дошел до такого!

Хобарт меня опередил.

— Во имя всего святого! — воскликнул он. — Чик Уотсон! Иди сюда, присядь. Черт возьми, Чик! Что за?..

Тот бессильно повалился на стул. Тело, бывшее некогда таким могучим, превратилось в скелет. Пальто придавало ему более-менее человеческую форму.

— Привет, Хобарт! Привет, Гарри! — проговорил он шепотом. — Не так уж много осталось от старого Чика, не так ли? Сначала я закажу себе бренди.

Все это выглядело весьма трагично. Я бросил взгляд на Хобарта и кивнул официанту. Мог ли это быть Чик Уотсон? Я видел его год назад крепким, здоровым и преуспевающим. А теперь кем он стал… развалиной!

— Нет, — пробормотал он, — я не болен, не болен. Боже, ребята, как хорошо встретить вас. Я просто подумал, а не пойти ли мне прогуляться в эту последнюю ночь, послушать музыку немного, увидеть хорошенькое личико, может, повстречать кого-то из друзей. Но боюсь… — тут он погрузился в сон.

— Поторопи этого официанта, — сказал я Хобарту. — Пусть поскорее принесет бренди.

Спиртное, чудилось, воскресило его. Он вскочил. В его глазах отразился страх, но потом, когда он увидел себя в окружении друзей, — облегчение. Чик повернулся ко мне.

— Думаешь, я болен, да? — спросил он.

— Ты определенно болен, — отвечал я.

— На самом деле — нет.

С минуту мы молчали. Я взглянул на Хобарта. Тот кивнул.

— Тебе прямая дорога к доктору, Чик, старина, — сказал я. — Я позабочусь об этом. Тебе просто необходимы постельный режим и материнская забота.

Он поднялся. Создавалось впечатление, что он пытается взять себя в руки.

— Верно, Гарри. Но это то, к чему я шел. Мне так тяжело думать сейчас. Мама, мама! Вот почему я приехал в центр города. Я хотел найти друга. Я дам тебе кое-что, чтобы ты передал моей матери.

— Вздор! — сказал я. — Я отведу тебя к ней. О чем ты говоришь?

Но он покачал головой.

— Хотел бы я, чтобы твои слова оказались правдой, Гарри. Но это бесполезно, особенно после сегодняшнего вечера. Ни один доктор в мире не может спасти меня. Я не болен, ребята, совершенно не болен.

Тут заговорил Хобарт.

— В чем дело, Чик? У меня есть подозрение. Я прав?

Чик взглянул на него, а затем закрыл глаза.

— Хорошо, Хобарт, что за подозрение?

Фентон подался вперед. Мне показалось, что он вглядывается в душу парня. Тронув его за локоть, он сказал:

— Чик, дружище, похоже, я догадываюсь. Но ответь мне, это — «Слепое пятно», да?

При этих словах Уотсон открыл глаза; на какой-то миг они наполнились изумлением и надеждой, а затем также внезапно — безмерным отчаянием. Его тело обмякло, голос еле слышно произнес:

— Да, я умираю… из-за «Слепого пятна».