Слепое пятно

Глава XXXVII Взгляд вниз

Вскоре трое мужчин стояли в дверях огромной комнаты, одна стена которой отсутствовала, открывая выход наружу. Комната была уставлена множеством странных блестящих предметов. С первого взгляда Чик принял их за гигантских жуков.

Ян Лукар сказал, обращаясь к Геосу:

— Нам стоит взять ХРУЩА Рамды Авека.

Уотсон решил, что лучше будет промолчать. Ян взошел на одно из сверкающих приспособлений и без малейшего шума грациозно развернул его, выехав в центр выложенного мозаикой пола.

— Я полагаю, — виновато заметил Геос, — что вы в своем мире располагаете гораздо более изящными воздушными судами.

Воздушное судно! Уотсон весь обратился в нетерпеливое любопытство. Он увидел, что хрущ достигает примерно десяти футов в высоту и обладает округлым, как у жука, корпусом. При ближайшем рассмотрении Чик смог различить очертания крыльев, плотно прижатых к бокам. Что же до материала, то это, скорее всего, был металл, если можно использовать название, ничего, в общем-то, не объясняющее. Во всех отношениях машина была копией какого-то огромного насекомого, вот только вместо лапок у нее были хорошо укрепленные валики.

— Как это работает? — поинтересовался Уотсон. — То есть — какую энергию вы используете и как ее применяете?

Ян Лукар отодвинул металлический лист. Уотсон заглянул внутрь и увидел скопление тонких мягких ниток паутины, сияющих от расположенного в центре серого предмета размером с горошину. Чик протянул руку, чтобы коснуться этой вещицы пальцем. Но Геос с быстротой молнии поймал его за плечо и оттащил.

— Прошу прощения, господин! — воскликнул он. — Но вам нельзя прикасаться! Вы, даже вы будете уничтожены! — он повернулся к Лукару: — Отлично подойдет.

Тот в ответ что-то сделал в передней части судна — видимо, повернул какой-то рычаг. В то же мгновение серые, подобные паутинкам, нити стали красноватыми.

— Теперь можете коснуться, — сказал Геос.

Но Чик уже раздумал. Вместо этого он решился спросить:

— Это все очень интересно, но где же сам механизм?

Рамду это слегка развеселило. Он слабо улыбнулся:

— Не будьте к нам уж совсем несправедливы, мой господин. Возможно, мы кажемся вам несколько отсталыми, но мы больше не полагаемся на простые механизмы. Этот небольшой серый шарик — само собой, наша движущая сила. Он из хорошо очищенного минерала, который мы добываем в огромных количествах. Мы пользуемся им столетиями. Что же до этой похожей на волосы сети, то это — наш вариант трансмиссии.

Уотсон понадеялся, что его недоумение не читается на лице. Его собеседник продолжал:

— В воздушном передвижении мы стараемся как можно более точно подражать живой природе. Мы давным-давно отказались от двигателей и воздушных винтов, а вместо них попробовали воссоздать мышечную и нервную системы птиц и насекомых. Мы летаем точно, как они, с естественной движущей силой. В каком-то отношении мы даже улучшили живой механизм.

— Но это все еще не более чем машина, Геос.

— Если быть точным — да, мой господин, не более чем машина. Всё, в чем нет искры жизни, таким и остается.

Ян Лукар нажал на еще какую-то задвижку, тем самым опустив другую пластину, за которой открылась застекленная дверь, что вела в уютную комнату, обставленную плетеными креслами и вполне способную вместить четырех человек. Тут было нечто вроде прибора управления, который, как пояснил Ян Лукар, был соединен с элементами, обеспечивающими полет и навигацию, не напрямую, но опосредованно — через оболочку паутиноподобной системы. Это до жути напоминало нервные соединения мозжечка с разными частями тела насекомого.

— Оно быстро летает?

— Мы полагаем, что да, мой господин. Это личное судно Рамды Авека. Оно слега маловато, но это самая быстрая машина в Томалии.

Они вошли в салон, где Уотсон занял свое место рядом с Геосом, а солдат сел впереди, у панели управления. Он положил руки на рычаги, и в следующую секунду машина уже бесшумно скользила по мозаике, потом вниз по небольшому склону и, наконец, со все возрастающей скоростью рванулась прочь из комнаты.

Все скользящие боковые пластины отбросило назад; салон оказался накрыт одним лишь стеклом. Уотсон мог осмотреться и был изумлен скоростью судна. Быстрее его мысли они взмыли в небо, поднимаясь все выше. Невзирая на крутой подъем, не было ни вибрации, ни механического шума — движение вообще едва ли чем-то выдавало себя, за исключением лишь сдавленного свиста рассекаемого воздуха.

Если бы не отдаляющийся город внизу, Чик бы решил, что сидит в доме, за окном которого завывает буря. Он не заметил ни перепада температур, ни каких-либо других неприятных ощущений — помещение было полностью закрыто и обогревалось каким-то невидимым способом. В общем, полет был безупречен: к примеру, сиденья были закреплены карданными шарнирами, так что вне зависимости от того, под каким углом летело судно, пассажиры оставались в горизонтальном положении.

Внизу раскинулся Маховисал — великий город множества куполов и площадей, а также нескольких разбросанных по всей его территории минаретов. На южной окраине виднелась огромная квадратная площадь, занимавшая тысячи акров. К ней с двух сторон стекались десятки улиц; они тянулись от нее, словно прутья гигантского веера. Остальные две стороны были заняты невероятных размеров зданием с фасадом причудливой формы и выходом на площадь. Игра опалового света на его многокупольной крыше напоминала отблески огромной жемчужины.

В воздухе над городом метались туда-сюда бесчисленные крохотные создания, похожие на мерцающих светлячков. Было нелегко осознать, что это тоже воздушные суда.

На западе лежала большая серебряная равнина, мягко размывающаяся у горизонта. Уотсон решил, что это Томалийский океан. Потом он взглянул на небо прямо над собой — и у него вырвалось короткое восклицание.

На аметистовой глади выделялось нечто небольшое, безукоризненно белое. Крохотное на первый взгляд, оно почти сразу приобрело чуть ли не колоссальные пропорции — то была огромная птица, белая, как снежный склон, летящая с грацией орла и скоростью ветра. Она была настолько огромна, что Чику почудилось: собери он вместе всех птиц, которых когда-либо знал, они казались бы в сравнении с ней ласточкой. Она спускалась все ниже и ниже по гигантской спирали, пока наконец не опустилась, подняв всплеск расплавленного серебра, на морскую гладь. На мгновение она пропала из виду, скрытая дождем бриллиантовых брызг, а потом застыла, словно лебедь на океанском просторе.

— Что это, Геос?

— Ограниченная коспианская серия, мой господин. Одно из наших великих воздушных суден — быстрое, как мы полагаем.

— Должно быть, Рамда, на нем способно разместиться великое множество людей.

— Около девяти тысяч.

— Вы сказали, оно летит из Коспии. Это далеко?

— Где-то в шести тысячах миль. Это восьмичасовой перелет с одной остановкой. Сегодня суда прибывают каждые пятнадцать минут, все спешат сюда, конечно, на День Пророка.

Уотсон продолжал смотреть на огромный летательный аппарат, приметив также рой суден поменьше, которые вылетели ему навстречу из Маховисала, когда Ян Лукар внезапно сменил курс. Они прекратили подъем и перешли на горизонтальный полет. Маховисал остался позади сверкающим огненным пятном у сияющего моря. Они летели на восток. Ландшафт внизу был равнинным и однообразным, зеленоватого оттенка, во многом похожий на родную землю Чика ранней весной — огромное пространство, ровное, иногда с опаловыми пятнышками городов больших и малых. Время от времени равнину рассекали серебряные ленты, которые, лениво извиваясь, обозначали, где вода течет с севера на юг или наоборот. Оглянувшись на запад, он увидел большое золотое солнце, такое же спокойное, каким он запомнил его с утра, — огромный янтарный шар у кромки мира. Оно клонилось к закату.

Потом Чик глянул прямо перед собой. Далеко впереди к небу тянулась огромная стена немыслимой высоты. Она была так велика и находилась на таком расстоянии, что сначала глаз ее вовсе не замечал. Удивительно высокая горная гряда отливала в свете заходящего солнца легким розоватым румянцем. Множество вершин выделялись на фоне неба, и каждая сияла странными мерцающими вспышками, похожими на алмазы. На глазах Чика розовый отсвет переходил в пурпурный.

Ян Лукар снова направил судно вверх. Теперь они были так высоко, что Томалия внизу совсем пропала из виду, превратившись в мешанину сгущающихся теней. Солнце заходило — внизу, на земле, наступали сумерки. Уотсон наблюдал, как черная томалийская тень наползает на пурпурные вершины перед ним, так что только самые высокие пики и алмазные скалы отсвечивали в последних солнечных лучах. Потом они погасли — один за другим. И всё погрузилось во мрак.

А путники всё поднимались. Уотсону стало не по себе от окружившей его темноты.

— Куда мы направляемся?

— В Угольные Края, мой господин. Это одна из томалийских достопримечательностей.

— Это на вершине этих гор?

— За ними, мой господин.

И, ко всё возрастающему изумлению Чика, Геос принялся рассказывать, что уголь всех видов в их мире чрезвычайно широко распространен. Те же силы, что так сформировали столь щедрые запасы черного топлива на земле, выбросили на ее поверхность огромные запасы чистых алмазов — почти в таком же изобилии. Материал был всех цветов, присущих бриллиантам, и стоил немного. Для повседневных целей предпочитали более темные оттенки. По всей видимости, такие же камни использовались в строительстве.

— Но как они их разрезают?

— Проще простого. Минерал, благодаря которому это судно двигается — ИЛОДУИМ — режет алмазы, как масло.

Позже Уотсон всё понял. Он наблюдал, как машина продолжает подъем — Ян Лукар не нуждался в каких-либо световых указателях снаружи, чтобы определить путь. В темноте горели только огоньки на его приборной панели.

Вскоре Чик снова глянул наружу — и получил новое потрясение. Он узрел НЕГАТИВ неба!

Сначала ему показалось, что его глаза стали жертвой иллюзии. Но потом он присмотрелся внимательнее и понял, что это правда: вместо знакомых звездных точек света на темном бархате неба он увидел совершенно противоположные цвета. Все созвездия были на своих местах, как это было в воспоминаниях Чика о Земле. Но вместо звезд тут были точки смоляного черного цвета на бледно-сером фоне. За исключением этих черных пятнышек, все небо было цвета Млечного Пути. И света от него в целом исходило столько же, сколько и от его, Чика, родных небес.

Из всего, что ему довелось узнать, это было самым тревожным. Это противоречило всякому здравому смыслу, ведь он знал, что звезды — это огромные раскаленные светила в космосе. И как объяснить, что они выглядят с точностью до наоборот? Их сияние растворилось в окружающем их небе, а по себе оставило пятнышки черноты? Позже он выяснил, что единственной причиной перемены в привычном ему порядке вещей был особый химический состав атмосферы.

Совершенно внезапно Ян Лукар выровнял судно. Он поднял руку, указывая на что-то.

— Смотрите, мой господин, и вы, Рамда! Смотрите!

Оба пассажира встали из кресел, чтобы лучше видеть, что там за солдатом. Прямо впереди, где виднелся один из сияющих пиков, в небо выстрелил столб голубого пламени; то была световая колонна высотой в несколько миль, непохожая на свет от прожектора — ее лучи ИЗВИВАЛИСЬ, змеились, вместо того чтобы тянуться прямо вверх. Зрелище было странное, но очень красивое.

Геос затаил дыхание; подавшись вперед, он коснулся Яна Лукара.

— Подождите, — благоговейным тоном сказал он. — Подождите секунду. Такого раньше не было, но теперь этого можно ожидать.

Пока он говорил, случилось нечто удивительное. От основания колонны в две стороны разошлись, рассекая темноту, еще два луча — один красный, другой — ярко-зеленый. Три потока света шла из одной и той же точки. Они составляли нечто вроде красно-зелено-синего трезубца — извивающегося, живого… он производил странное впечатление, излучая величие и могущество. Он казался священным.

— Подождите! — снова заговорил Рамда. — Подождите!

Теперь они почти застыли на месте. Уотсон смотрел, не веря своим глазам. Три луча света тянулись всё вверх и вверх, словно норовили пронзить небо, глаз не хватило бы увидеть их вершины. Царила полная тишина, и не было ничего, кроме этих потоков блаженного света, чьими истинными оттенками, по сути, являлись власть, жизнь и мудрость — и уверенность во всем сущем. Было ясно, что для Геоса и Лукара происходящее имеет огромную важность.

Потом наступила кульминация. Медленно, но неотвратимо, словно сами законы жизни, где-то на неописуемой высоте над землей три конца красного, зеленого и синего потянулись и, изгибаясь, сложились вместе, пока не превратились в своем соединенном великолепии в огромную радугу на все небо. Переливаясь всеми цветами спектра, радужный свод на какое-то мгновение засиял невыносимой красотой, многозначной, предвещающей нечто колоссальное, надвигающееся на томалийцев. А затем…

Свод начал двигаться, закручиваться, менять форму и окрас. Три больших световых потока вздымались и ширились, принимая новую форму. Потом они взорвались — и приняли форму огромного клевера с тремя листьями: синим, красным и зеленым!

И Уотсон услышал, как Геос потрясенно произнес:

— Знак Харадоса!