Слепое пятно

Глава XXXIII Дорога к цели

И снова, уже далеко не в первый раз Уотсон решил рискнуть, делая ставку. Он поставил на то, что эти создания, какими бы сверхъестественными и развитыми они ни были, остаются все же в достаточной мере людьми, чтобы основывать свое пророчество на старых принципах. Коли он прав, то личность Харадоса остается неприкосновенной. Если профессор тайно удерживается где-то в качестве узника, а молва разнесет, что он — истинный вернувшийся пророк… это не только придаст Холкомбу огромную значимость, но и сделает положение тех, кто пленил его, совершенно несостоятельным.

Чику не надо было проявлять чудеса проницательности, чтобы понять — он ударил по живому. Он сумел учесть тот факт, что исследования Рамд были тесно переплетены со спиритизмом. Само собой, Уотсон внутренне ликовал, увидев, как недоверчиво смотрит на него Рамда Геос, как побелело его напряженное лицо, словно у человека, услышавшего святотатство.

Геос встал со своего места, намертво вцепившись в стол, и воскликнул:

— Харадос! Вы сказали — Харадос? Он появился среди нас, а мы не знали? Вы точно уверены в этом?

— Да, — подтвердил Уотсон и встретил его испытующий взор, не дрогнув.

Сработает ли? По крайней мере, он получит возможность действовать! А теперь, когда он почувствовал, что становится собой прежним, ему не терпелось поскорее сдвинуться с места. Любое подобие страха оставило его. Он невозмутимо кивнул.

— Всё верно. Однако сядьте. Мне еще кое-что нужно вам рассказать.

Рамда вернулся на место. Было очевидно, что его уважение за последние несколько секунд возросло во сто крат. С этого мгновения можно было заметить, как значительно изменились его манеры, а в его речи при обращении к Чику стало мелькать выражение «мой господин» — выражение, к которому Уотсон довольно легко привык.

— Сомневаетесь ли вы, Рамда Геос, что я пришел от Харадоса?

— Нет, я уверен в этом!

— Понимаю. Но Харадоса вы не ждали.

— Не сейчас, мой господин. Пришествие Харадоса должно было произойти незадолго до Дня Суда. Но это не могло случиться так скоро — не было знаков и предзнаменований. Сперва мы должны были решить задачу — понять, в чем смысл тени, каково предназначение духа. Мудрость Рамды Авека подсказала ему, что день приближается; он открыл «Пятно Жизни» и шагнул в него. Но он НЕ посылал факта и материи.

Уотсон улыбнулся. Видимо, за всей премудростью Рамды Геоса скрывалось достаточно суеверий, чтобы с ним можно было договориться. Однако Чик спросил:

— Ответьте мне, вы, как человек ученый, как Рамда, верите пророчеству безоговорочно?

— Да, мой господин. Я — спирит, и, если учение спиритизма — истина, то и Харадос, и его пророчество были истиной. В конце концов, мой господин, это ведь не легендарное сказание, но история. Харадос пришел во время расцвета цивилизации, когда люди могли увидеть и понять его. Он передал нам записи своей доктрины и ввел в Томалии свои законы. Затем он ушел через «Пятно Жизни».

Продолжая, Рамда Геос сказал, что учения Харадоса были направлены не только на разум, но и на нравственность. Более того, закончив слагать законы, он вынес свое суждение.

— И в чем оно состояло?

— Он увещевал нас, мой господин, доказать, как высоко мы ценим разум. Мы обязаны были использовать его, чтобы подтвердить, что мы его достойны, поднявшись до уровня «Пятна Жизни». Иными словами, «пятно» должно было открыться тогда — и только тогда! — когда мы постигнем тайны сверхъестественного и… откроем его сами!

Уотсон частично понял, о чем речь. Он поинтересовался:

— Поэтому вы доверяете мне?

— Вам, мой господин? Полностью! Вас нашли в Храме Колокола и Листа — не в самом «пятне», если быть точным, а на полу храма. И внешне, и своей одеждой вы походили на пришельца из другого мира. Ваше пришествие было обещано Рамдой Авеком, и вы, в каком-то смысле, являетесь частью пророчества. Для нас это очевидно!

— Однако я говорю на вашем языке. Объясните это, Геос.

— Тут нечего объяснять, мой господин. Мы приняли это как должное. Дух не может быть связан ограничениями рукотворной речи! То, что вы беседуете на томалийском, не более странно, чем то, что Рамда Авек, попав в ваш мир, понимает ваше наречие.

— Мы называем свой язык английским, — сообщил Уотсон. — Это язык, которым владеем я и Харадос.

— Расскажите мне о Харадосе, мой господин! — выпалил Рамда с прежним жаром. — Что он такое… в том, другом мире?

Такую возможность Чик не собирался упускать. Поведав о докторе Холкомбе чистую правду, он лишь укрепит свои позиции в глазах Рамды Геоса.

— В нашем мире, который мы называем Землей, в огромной стране Америке, Харадос — Рамда, во многом похожий на вас. Он — глава и председатель Рамд, руководитель великого учреждения, чья деятельность посвящена разуму. Оно называется Университет Калифорнии.

— А эта Калифорния — что это такое, мой господин?

— Название, — ответил Чик. — Сразу с другой стороны «пятна» начинается местность, именуемая Калифорнией.

— Земля обетованная, мой господин!

— Воистину так! Даже там есть люди, называющие ее раем!

И он принялся рассказывать о своей родине: лесах, городах, животных, горах, небе, луне и солнце. Дойдя до дневного светила, он объяснил, что никто не смеет в течение долгого времени смотреть на него невооруженным глазом. Его невообразимый жар и великолепие потрясли Геоса.

Говоря о себе, он небрежно обронил, что помолвлен с дочерью Холкомба, то есть, как будущий зять пророка Харадоса, является чем-то вроде Младшего Рамды. Он заявил, что пришел от потусторонних Рамд с той стороны «пятна», в поисках Харадоса, исчезнувшего незадолго до этого. Что же до смущения, владевшего им поначалу, и его замешательства — так ведь он пока только Младший, и «пятно», само собой, полностью парализовало его чувства. Даже сейчас, предупредил он, ему нелегко в точности воссоздать всё в памяти.

Рамда Геос внимал всему этому с выражением, близким к благоговению. Он слышал описания чудес, о которых в Томалии и подумать не могли. Как возможный зять Харадоса, Уотсон автоматически поднялся на недосягаемую высоту, и, если ему удастся удержаться на ней, мог рассчитывать на авторитет, уступающий разве что авторитету самого пророка.

Внезапно ему в голову пришел вопрос. От одной мысли о нем его сковало ужасом — ужасом незнания. И касался этот вопрос ВРЕМЕНИ.

— Как долго я здесь пробыл, Рамда Геос?

— Более одиннадцати месяцев, если следовать нашей системе исчисления. Вас нашли на полу храма триста пятьдесят семь дней назад — вы были безжизненны. Вы, должно быть, пролежали там несколько часов, мой господин, прежде чем были обнаружены.

— Одиннадцать месяцев! А казалось, что столько же минут… И я был без сознания…

— Всё это время, мой господин. Конечно, я мог бы пробудить вас через три дня после вашего прибытия, однако у меня никак не получалось добиться на это разрешения. Дело в том, что вас наблюдали величайшие специалисты Томалии, причем, и я был среди них. Совет Рамд собрался на внеочередное заседание, едва вы, мой господин, материализовались, и с тех пор заседал почти беспрерывно, решая, как с вами поступить. Теперь, когда вы пробудились, они лично ожидают вашего появления. Они вас принимают. Они не знают, кто вы, мой господин: никто из нас не догадывался и о сотой доле правды. Весь совет ждет!

Но Чик хотел большего. Кроме того, он взглянул на свою одежду.

— Я бы желал снова надеть то, в чем прибыл, Геос! А также получить назад все вещи, найденные вместе со мной.

Уотсон думал о маленьком, но мощном самозарядном пистолете, который был у него при себе в ту ночь, когда он попал в «Слепое пятно». Проход между мирами всё еще представлял собой немалую загадку: если ему, Чику, удалось уцелеть, был шанс, что и с оружием случилось то же самое. Может, оно сможет навредить сверхъестественному, может, нет. В любом случае, он дорожил мыслью об этом пистолете — с ним он не был бы безоружен в случае опасности.

Они вернулись в комнату, в которой проснулся Чик. Рамда оставил его одного. Спустя несколько мгновений он возвратился с двумя мужчинами. Чик отметил их манеру держаться, двигаться, их форму и решил, что это — солдаты. Военные остановились за дверью: один — крепкий, смуглый тип в голубой униформе, другой — стройный, атлетического сложения, светловолосый и голубоглазый, в ярко-алом платье. Чик инстинктивно отдал предпочтение второму — в этом парне чувствовалось достоинство, свет и сила, которые были ему по душе. Первый показался ему мрачным, недобрым и зловещим.

Оба были в сандалиях, а на головах красовались любопытного вида киверы, сделанные из мягкого ворса, но не меха. Солдаты были вооружены чем-то наподобие копья из какого-то сверкающего черного материала, сужающегося к конусу, так что кончик был не толще иголки. Но больше оружия не было.

Уотсон указал на униформы.

— Что они означают, Геос?

— Один из них от королевы, мой господин, другой — от Бара Сенестро. Голубой — цвет Баров, алый — королев. Бар и королева послали вам личную охрану вкупе с надлежащим почтением.

Чик взял принесенный Геосом узел и принялся облачаться в свою одежду, глубоко удовлетворенный тем фактом, что его вещи прибыли такими же невредимыми, как и он сам. Он осторожно ощупал набедренный карман — пистолет все еще был там, равно как и запасная обойма, которую он в ту ночь захватил с собой. В других карманах он нашел две пачки сигарет, кисет с табаком, кое-какие документы, несколько монет, мелочь и две фотографии — Берты и ее отца. Всё оставалось нетронутым.

Он сказал, что готов.

Рамда провел его по коридору, где была расставлена стража: по одну сторону стояли сурового вида мужчины, облаченные в алое, по другую — в голубое. Эти люди сходились в две шеренги разного цвета за их спинами.

Здание оказалось огромным. Коридоры были длинными, с высокими потолками, сплошь сводчатыми, и цвета их перетекали из одного в другой на поворотах — не угловатых, но плавных. Очевидно, у всякого цвета имелся свой скрытый смысл. Комнаты, в которые Чику удавалось заглянуть, были одинаково велики, красивы и хорошо освещены.

Стража двигалась, держа еле слышный ритм; громче всех ступали отделанные кожей сапоги Уотсона, в кои-то веки заглушившие несмолкающий звенящий отголосок невидимых сказочных колокольчиков, эту струящуюся мелодию, не останавливающуюся ни на секунду, серебряную, подвижную, словно сама душа звука.

Хотя Уотсон шел, подняв голову, его глаза подмечали всё, мимо чего он проходил. Он обратил внимание на материал, из которого было построено здание, и попытался подобрать ему название: стены, будучи не гипсовыми и не каменными, были безупречно отполированы и каким-то образом обладали способностью источать аромат — легкий и приятный, не слишком тяжелый и не удушливый. А в темных проходах стены светились.

Коридор расширился и, изящно изогнувшись, перешел в широкую лестницу, которая спускалась — или, скорее, ниспадала, если использовать слово, которым описал свои впечатления Уотсон — вглубь здания. По правую сторону от первого пролета было большое окно до пола; его стекла были прозрачными, а не заиндевевшими, как в предыдущих.

Чик наконец смог взглянуть на то, что находилось снаружи — на радужный ландшафт, сперва потрясающе сильно напомнивший океан опалов, до того он был богат оттенками красного, пурпурного и молочно-белого, со вспышками ярко-желтого и голубого, — сияющая путаница из пляшущих, веселых красок, порхающих в неустойчивой многоцветной гармонии. Таково было его первое мимолетное впечатление.

На следующем пролете он смог присмотреться получше. Чем-то всё это было схоже с исполинской чашей, полной пузырьков: такая же иллюзия движения, та же чарующая утонченность цвета, вот только теперь всё это казалось не мешаниной разнородных частиц, но самой жизнью. Тут были цветы, нежные, как радуга, тонкие, изгибающиеся, дышащие, сплетающиеся в запутанный лабиринт хитроумных оттенков; длинные ростки, по красоте подобные орхидеям, вздымались вверх и, извиваясь, склонялись к земле. То было огромное море всеохватывающего цветения… и ни одного дерева…

— Это наш пейзаж, — заговорил Рамда. — Если верить Харадосу, здесь всё совсем не так, как в следующем мире… в вашем мире, мой господин. После вашей встречи с Рамдами я отведу вас в Маховисал, чтобы вы могли поближе всё рассмотреть.

Они достигли подножия лестницы. К этому времени Чик уже обратил внимание на то, как была построена лестничная площадка: создавалось впечатление, будто она высечена, а не построена. Вестибюль был размером с настоящий зал, с высоким купольным потолком, такой большой, что вместил бы и сотню человек. Как и в коридоре за дверью комнаты Чика, здесь выстроились шеренги стражей, облаченных в алое и голубое.

Первые неизменно были светловолосыми, стройными и подвижными с виду, вторые — крепко сбитыми, мрачными, внушительными. В конце две лини сходились у арочного дверного проема, очень большого, над которым виднелось украшение в виде трехлистного клевера. Один листок был алым, другой — синим, а третий — зеленым.

Дверь открылась. Стражи остановились. Геос с поклоном отошел в сторону, и Уотсон направился вперед, чтобы предстать перед Советом Рамд.