Слепое пятно

Глава XXII Волнение рассудка

То была девушка, но не Нервина, нет — эта девушка была совершенно иным человеком. Даже сейчас мне сложно описать ее. Как по мне, сказать, что она была воплощением невинности, чистоты и юности, всё равно значило бы оставить нераскрытой тайну ее прелести. Потому как эта незнакомка, появившаяся прямо посреди нас из ниоткуда, пленила меня своим восхитительным очарованием. Сначала я не почувствовал опасности, как, по собственному признанию, не почувствовал ее Гарри, когда подпал под чары Нервины.

Глядя на удивленное, смущенное лицо девушки, я сознавал, что никогда не видел никого красивее, никого привлекательнее, никого, кто вызывал бы у меня меньше подозрений. Лишь позже я заметил ее удивительно нежную кожу, светлую под стать золотистым волосам, глаза глубокого синего цвета, округлое лицо и по-девичьи гибкую фигуру, а также ее похожую на мантию одежду из очень мягкой белой ткани. Потому что незнакомца почти сразу начала говорить.

Однако понять ее стоило нам огромнейших усилий. Она говорила, как мог бы говорить человек, проживший с десяток лет в полном одиночестве и внезапно оказавшийся перед необходимостью снова прибегнуть к языку. Тут я вспомнил, что Рамда Авек сказал Джерому, что он лишь НАЧИНАЕТ использовать язык.

— Кто вы? — таковы были ее первые слова, сказанные самым сладкозвучным голосом, который лишь можно себе представить. Но в ее поведении ясно читались страх и тревога. — Как… я… сюда… попала?

— Вы вышли из «Слепого пятна»! — заговорил я, нервно чеканя слова — слишком быстро, как я вскоре понял. Я повторил их медленнее. Но она все равно не поняла.

— «Слепое пятно», — она подумала над услышанным. — Что это?

В следующее мгновение, прежде чем я успел предупредить ее, комната задрожала от жуткого звона колокола «Слепого пятна». Лишь один оглушительный раскат — и тишина. В то же время светящееся пятно на потолке будто бы ожило, но потом, с последними отголосками колокола, сошло на нет.

Девушка испугалась так, что жаль было смотреть. Я вскочил на ноги и удержал ее одной рукой — пока «пятно» было открыто, я не смел этого сделать. Когда она покачнулась, одного прикосновения моих пальцев ей хватило, чтобы прийти в себя. Она с понимающим видом выслушала то, что я ей рассказал.

— «Слепое пятно», — я говорил с предельным участием в голосе, — это название, которое мы дали некоей загадке. Оно всегда сопровождается звуком, который вы только что слышали. Этот колокол звенит каждый раз, когда явление подходит к концу.

— А… это… явление, — ей было тяжело выговаривать слова, — что оно такое?

— Вы, — ответил я. — К этому моменту уже трое человек исчезли в «Слепом пятне». Вы — первая, кто на наших глазах появился из него.

— Хобарт, — перебила Шарлота, подходя ко мне. — Давай я.

Я сделал шаг назад, и Шарлота успокаивающе обвила рукой девичью талию. Вместе они направились к ее креслу.

Я заметил, как странно ходила пришелица — нетвердо, неуверенно, словно дитя, делающее свои первые шаги. Я взглядом спросил у Джерома, соответствует ли это тому, что он помнил о Рамде. Он ответил коротким кивком.

— Не бойтесь, — мягко сказала Шарлота, — мы — ваши друзья. В какой-то степени мы ждали вас и проследим за тем, чтобы вы никак не пострадали. Что бы вы предпочли: задавать вопросы или отвечать на них?

— Я… — девушка засомневалась. — Я… и сама… не знаю. Быть может… лучше будет… если вы… сначала спросите что-нибудь.

— Хорошо. Вы помните, откуда вы? Можете вспомнить, что произошло как раз перед тем, как вы очутились здесь?

Девушка беспомощно переводила взгляд с одного из нас на другого. Она словно искала какую-то подсказку. Наконец она беспомощно в отчаянии покачала головой.

— Нет, — говорить ей было уже самую малость легче. — Первое… что я помню… это вы трое… смотрящие на меня.

Вот это была задачка: подумать только, человек, который у нас на глазах воплотился из «Слепого пятна», ничего не мог рассказать нам о нем! И все-таки этот провал в памяти мог быть лишь временным состоянием, вызванным особыми условиями, в которых она появилась — эдаким остаточным явлением своеобразного полуэлектрического явления. И, как оказалось, я был прав.

— Тогда, — предложила Шарлота, — возможно, вы хотите спросить что-нибудь у нас.

Глаза девушки перестали бегать и решительно, твердо остановились на моем лице. Она спросила, все еще с легкой дрожью:

— Кто вы? Как ваше имя?

— Имя? — растерялся я, будучи застигнут врасплох. — Ах… Хобарт Фентон. А это, — машинально продолжил я, — моя сестра Шарлота. Того джентльмена зовут мистер Джером.

— Рада познакомиться, Хобарт, — с безупречной простотой и очевидной охотой ответила она, — и с вами, Шарлота, — она обняла мою сестру за шею, — и с вами… Мистер.

Судя по всему, она решила, что обращение «мистер» — это имя Джерома.

Затем она произнесла, снова взглянув на меня:

— Почему вы так на меня смотрите, Хобарт?

Так и сказала! Я почувствовал, что мои щеки попеременно обдает то жаром, то холодом. На какое-то мгновение меня охватила беспомощность, а потом я решил не уступать ей в прямоте и откровенности.

— Потому что смотреть на вас — одно удовольствие! — выпалил я. — Мне еще никогда не доводилось смотреть на что-то столь же прекрасное!

— Я рада, — молвила она, просто, без следа смущения или негодования. — Я знаю, что мне, пожалуй, нравится на вас смотреть… тоже.

Еще одно изумленное молчание. И на этот раз я не заметил никаких перепадов в температуре своего лица — я был слишком занят, изучая глубины этих теплых синих глаз.

Она не покраснела, даже не опустила взора, но улыбнулась мягкой, робкой улыбкой, выдававшей истинное чувство, которое пряталось за ее невозмутимым взглядом.

Вздрогнув, я пришел в себя, подвинул свой стул так, чтобы сидеть напротив нее, и твердо взял ее руки в свои. Тут моя решимость чуть было меня не оставила. Какими же теплыми, мягкими и совершенно восхитительными они оказались!..

Я сделал глубокий вдох и заговорил:

— Моя дорогая… Как, кстати, ваше имя?

— Я… — задумавшись на секунду, с сожалением ответила она, — я не знаю, Хобарт.

— Разумеется, — кивнул я, словно это было нечто совершенно обыденное. — Придется снабдить вас именем. Есть предложения?

Шарлота размышляла не дольше секунды.

— Давайте назовем ее Ариадной. Мать Гарри так зовут.

— Верно. Отлично! Вам нравится это имя… Ариадна?

— Да, — с радостью и облегчением ответила она. В то же время она казалась странно озадаченной, и я видел, как она беззвучно шевелит губами, повторяя имя про себя.

Я ни на мгновение не выпускал из рук этих чудесных пальцев.

— Я хочу, чтобы вы знали, Ариадна, что попали в мир, который, возможно, в той или иной мере напоминает только что вами покинутый. Я не ведаю, совпадают ли эти миры или нет, однако между ними есть связь — и вам каким-то образом, пока не совсем понятным, удалось перенестись в это место… Это — комната, она является частью дома. Снаружи — улица. Это одна из сотен улиц огромного города, который состоит из великого множества таких домов и прочих, куда больших по размеру строений. И все эти здания построены на твердой материи, которую мы называем грунтом или землей. К слову, поразительно, что вы понимаете наш язык! Судя по всему, вы либо унаследовали чьи-то тело и разум, либо ваше собственное тело приспособилось для жизни здесь. К сожалению, мы еще слишком мало знаем об этом феномене… В любом случае, вы наверняка понимаете, что я имею в виду под словом «земля». Понимаете?

— О да, — живо ответила она. — Мне кажется, я понимаю все, что вы говорите, Хобарт.

— Тогда в вашем сознании наверняка есть соответствующая картинка для каждого понятия, которое я упоминаю?

— Наверное, — уже не так решительно промолвила она.

— Что ж, — начал я, надеясь всё прояснить, — эта земля имеет форму огромного шара; его часть покрыта другим веществом, которое мы называем водой. Для тех частей, которые этим веществом не покрыты и могут служить опорой для строений, составляющих города, у нас есть еще одно имя. Можете это имя назвать?

— Континенты, — она даже не колебалась.

— Чудесно! — это было хоть какое-то начало. — Мы скоро заставим вашу память работать! Однако же вот что я хотел на самом деле сказать: каждый из этих континентов — а их несколько — населен людьми, более или менее похожими на нас. В общей сложности их неисчислимое количество. Они делятся на мужчин и женщин, вот как мы… правда, вы, кажется, воспринимаете это как должное, и всех их вы найдете чрезвычайно интересными. И, говоря откровенно, — я наконец выпустил ее руки, — вы должны понимать, что среди людей, которых вам еще только предстоит встретить, найдется немало таких, кто гораздо… ну, гораздо привлекательнее, чем я. Вам также стоит знать, — я даже отвел глаза, — что не все они так же дружелюбны, как мы. Вы столкнется и с враждебно настроенными личностями — они, возможно, захотят воспользоваться… так сказать, вашим простодушным представлением о мире. Если вкратце, — настойчиво продолжал я, — вы обязаны прямо сейчас запомнить, что нельзя безоговорочно открываться людям. Вам следует выработать привычку быть осторожной в своих суждениях, ждать, пока не получите больше сведений, прежде чем составлять свое мнение об окружающих. Это необходимо для вашей же безопасности, исключительно ради вашего блага.

Договорив, я умолк.

Она, казалось, обдумывала все сказанное мной, после чего заметила:

— Звучит разумно. Я уверена, откуда бы я ни прибыла, этот совет мне там пригодился бы. Однако, — она улыбнулась мне, и я не могу описать эту улыбку иначе как ласковую, — в вас я не сомневаюсь, Хобарт. Я знаю, что у меня нет никаких причин вас опасаться.

И прежде, чем я успел опомниться от блаженства, в которое меня повергли ее слова, она повернулась к Шарлоте:

— Шарлота, я убеждена, что и вам могу доверять.

Но, взглянув на Джерома, она заметила:

— Вам я тоже могу верить, Мистер — почти так же, но все-таки не до конца. Если бы вы не сомневались в моей честности, я могла бы доверять вам полностью.

Джером побелел. Он заговорил впервые с момента появления девушки:

— Как… как вы узнали, что я сомневаюсь в вас?

— Не могу объяснить — я и сама не знаю! — Немного помолчав, она тоскливо добавила: — Я хотела бы, чтобы вы оставили сомнения, Мистер. Мне нечего от вас скрывать.

— Знаю! — взволнованно, признавая свою вину, выпалил Джером. — Теперь я это знаю! Вас не в чем подозревать, и отныне я в этом убежден!

Она вздохнула с нескрываемым облегчением и протянула одну руку Джерому. Он принял ее так, словно это было яйцо колибри, и покраснел почти до пурпурного оттенка. В это самое мгновение честная, ретивая мужественность, что питала его профессиональную сущность детектива, дала себя знать впервые за все время нашего знакомства. С того момента он был предан этой девушке, как самый любящий из отцов.

Что ж, нет нужды излагать в подробностях все, что было сказано в течение следующего часа. Мало-помалу мы увеличивали круг знаний нашей гостьи о мире, в котором она очутилась, и мало-помалу же в ее сознании разворачивались соответствующие образы места, откуда она пришла. И когда ради эксперимента мы вывели ее на крыльцо и показали звезды, то были глубоко удивлены тем, как она на них отреагировала.

— О! — воскликнула она в искреннем восторге. — Я знаю, что это! — Теперь она говорила уже вполне уверено. — Это звезды! Но… они выглядят иначе… Их очертания не такие, какими я привыкла их видеть. Но это точно они и ничто иное!

ОЧЕРТАНИЯ НЕ ТАКИЕ! Я решил, что это очень значимое обстоятельство. О чем оно говорит?

— Взгляните, — я указал ей на созвездие Льва — оно находилось в зоне эклиптики, так что его было хорошо видно и с северного, и с восточного полушарий, — вам это знакомо?

— Да, — решительно ответила она. — То есть общее расположение, а не вид отдельных звезд.

То же самое было и со всеми остальными небесными светилами. Ничто не было знакомо ей точь-в-точь, однако она заверила нас, что не могла бы спутать звезды ни с чем другим. Это знание было живо в ее памяти, но его было невозможно объяснить, равно как не было ни малейшей догадки, почему они выглядят иначе.

«Возможно ли, — про себя подумал я, — что она — пришелица с другой планеты?»

Ведь нам известно, что небо, если смотреть на него с любой планеты этой солнечной системы, будет выглядеть практически одинаково, но с планеты, вращающейся вокруг любой другой звезды, форма созвездий будет так или иначе отличаться из-за огромного расстояния. Что касается различий во внешнем виде звезд, то его можно было списать на разные составы атмосфер.

— Ариадна, может статься, что вы прибыли с другой планеты!

— Нет, — она, кажется, вполне сознавала, что противоречит мне. Надо отметить, в ее манере говорить напрямую не было ничего обидного. — Нет, Хобарт. Я слишком отчетливо ощущаю себя дома, чтобы быть родом из любого другого мира, кроме этого.

Это на время выбило меня из колеи. Как это было возможно, что она, настолько несведущая во всех прочих вопросах, на этот счет была так уверена? Этому не было объяснения.

Мы вернулись в дом. Мой взгляд случайно зацепился за граммофон, и я подумал, что было бы неплохо проверить ее знания в этой области.

— Этот прибор кажется вам знакомым?

— Нет. Для чего он?

— Вы понимаете значение слова «музыка»?

— Конечно, — мгновенно просияла она, — вот это — музыка, — и она без всякого стеснения принялась петь чистым приятным сопрано, порадовав нас припевом песни «Я взбираюсь по горам!»

— Боже милостивый! — воскликнула Шарлота. — Что это может значить?

На мгновение меня озарило догадкой. Я озвучил ее:

— Должно быть, она бессознательно помнит, что звучало здесь незадолго до ее появления.

Чтобы доказать это, я выбрал инструментальный отрывок, который мы не ставили в тот вечер. Это было окончание увертюры к «Фаусту» — кстати говоря, любимейшая вещица Гарри и одна из моих. Ариадна прослушала ее до конца.

— Кажется, я слышала нечто похожее раньше, — медленно проговорила она. — Мелодию, а не… инструменты. Но это напоминает мне что-то, что я очень люблю.

Тут она снова начала петь. В этот раз ее голос звучал тверже, более выразительно, а что касается композиции… все, что я могу сказать: в ней были ясно различимы дикий, яростный звон, напоминавший «Людей Харлека», вот только ноты не соответствовали хроматической гамме. ОНА ПЕЛА В СОВЕРШЕННО ДРУГОЙ МУЗЫКАЛЬНОЙ СИСТЕМЕ.

— Боже мой! — воскликнул я, когда она закончила. — Вот это уже ЧТО-ТО! Мы впервые слышали подлинное порождение «Слепого пятна»!

— Ты имеешь в виду, — взволнованно сказала Шарлота, — что к ней наконец вернулась память?

Ответила сама девушка. Она вскочила на ноги, и лицо ее преобразилось восхитительной радостью. В то же мгновение она поспешно заморгала, словно пытаясь отстраниться от того, что ее поразило.

— О, я помню! — она почти плакала от радости. — Теперь мне всё ясно! Я знаю, кто я!