Сладкий уголок в другом мире

Глава 23. «Свадебные хлопоты»

Эдриан стоял на пороге пекарни, сжимая в потной ладони бархатную шкатулку, которая казалась тяжелее мешка с мукой. Через приоткрытую дверь доносился стук скалки — ритмичный, как сердцебиение. Он наблюдал, как Алиса, склонившись над столом, вырезает из теста цветы для свадебного торта. Её руки, испещрённые шрамами от ожогов и порезов, двигались с привычной точностью, но уголки губ были поджаты — верный признак того, что она спорила сама с собой.

— Любовь моя… — начал он, заставляя голос звучать твёрже, чем чувствовал.

Она вздрогнула, и металлический формочник со звоном упал на пол.

— Ты как призрак! — Алиса вытерла лоб тыльной стороной ладони, оставив белую полосу на рыжих волосах. — Опять застал меня за попыткой оживить этот чёрствый бисквит.

Он шагнул в комнату, где воздух был густ от запаха корицы и миндаля. На полках, среди банок с ванилью и шафраном, стояли их общие трофеи: первый пригоревший кекс, засохший букет полевых цветов из сада матери, гвоздь от старой печи «Сладкого уголка». Эдриан провёл пальцем по пыльной бутылке вина с этикеткой «На первый год» — их давней шутке о браке, который выдержит любые испытания, как хорошая закваска.

— Помнишь, ты говорила, что алмазы напоминают тебе осколки льда? — он поставил шкатулку на стол, где она тут же покрылась слоем муки. — Холодные, чужие…

— И бесполезные, — перебила она, тыча ножом в подгоревший край бисквита. — Не греют, не кормят, не спасают от осенней хандры.

Эдриан вздохнул, открывая шкатулку. Камень размером с грецкий орех вспыхнул под лучом заката, рассыпав по стенам радужные зайчики. В глубине алмаза, словно в янтаре, застыли чёрные прожилки — включения ванильных стручков, которые он месяцами искал у столичных ювелиров.

— Королевский мастер клялся, что это единственный экземпляр. Видишь, здесь…

— …будто ребёнок играл углём на сахарной глазури, — Алиса подняла кольцо, разглядывая его так же придирчиво, как бракованные эклеры. — Эдриан, милый, за эти деньги мы могли бы купить новую печь! Или тридцать бочек мёда! Или…

Он не дал ей закончить. Развернув на столе пергамент, прожжённый по краям — след их старой привычки использовать кухонные свёртки как подставки под горячее, — придавил его медным ковшом для карамели.

— Улица Пряничная. Семь домов с печами, две конюшни, переделанные под кладовые, и колодец, вода в котором слаще королевского ликёра. — Его палец скользнул по карте, где вместо фамилий владельцев красовались нарисованные крендели. — Здесь будет твоя академия. Место, где девочки, спящие на мешках с мукой, научатся превращать горечь в пряники.

Алиса замерла. В её глазах, обычно твёрдых, как карамельная глазурь, заплескалось что-то хрупкое. Она провела рукой по пергаменту, ощущая шероховатость старинной бумаги, и вдруг засмеялась — тихо, сдавленно, будто выдавливая смех сквозь сито.

— Ты купил целую улицу… — её голос дрогнул, как желе из клюквы. — Как… как тот бродячий пекарь, что обменял корову на мешок бобов?

— Нет, — Эдриан взял её руки, испачканные в тесте, и прижал к своей груди, где под рубахой лежал маленький мешочек с дрожжами — его талисман с первой их встречи. — Я купил будущее. Где в каждом окне будет светиться очаг, а воздух пропитается запахом надежды.

Их разговор прервал скрип колёс. Королевская карета, украшенная гирляндами из сушёных яблок — дань новой моде, введённой Алисой, — остановилась у входа. Алиана вошла, неся ларец из морёного дуба, окованный железными полосами с вытравленными колосьями пшеницы.

— Мой свадебный дар, — сказала она, открывая крышку со скрипом, напоминающим скрежет жерновов. Внутри, на ткани, вышитой серебряными нитями в виде пчелиных сот, лежал обгоревший лист пергамента. Чернила выцвели, но слова, написанные дрожащей рукой, всё ещё читались: «Торт "Сердце Феникса". Возрождается из пепла, как любовь после слёз…»

— Ваше Величество, я не могу… — Алиса отшатнулась, будто перед ней был раскалённый утюг для вафель.

— Можешь, — королева закрыла её ладонь своими руками, на которых браслеты из плетёного теста сменились золотыми. — Моя прабабка пекла его, когда восстание оставило город без хлеба. Она смешала пепел спасённых писем, слёзы дочерей и последние зёрна пшеницы. — Её взгляд упал на Эдриана, стоящего в тени. — Этот рецепт требует не мастерства, а… смелости любить, даже когда мир горит.

Когда карета скрылась, Алиса прижала пожелтевший лист к груди, чувствуя, как сквозь века к ней тянутся нити — из дрожжевой закваски, слёз и праха.

— Так алмаз тебе всё же не нужен? — Эдриан поднял кольцо, играя бликами на потолке, где висели пучки сушёной мяты.

Она схватила скалку, но вместо того, чтобы замахнуться, нежно коснулась ею его щеки:

— Знаешь, что будет идеальным кольцом? — Её глаза блеснули озорно, как в день, когда она впервые обожгла его «слишком аристократичный» кекс. — Ободок от формы для торта. Чтобы напоминать: наша любовь должна всегда подниматься, как хорошее тесто.

Они смеялись, пока за окном сумерки замешивали тесто ночи, а на улице Пряничной в пустых окнах старых домов уже мерещились огни — неяркие, тёплые, как первые искры в новой печи. Эдриан вдруг достал из кармана ржавый ключ, висевший у него на шее с того дня, как они нашли «Сладкий уголок».

— Для академии, — он положил ключ на карту поверх нарисованного кренделя. — Пусть он отопрёт не только двери, но и…

— …сердца, — закончила Алиса, обнимая его. И в этот момент даже алмаз, брошенный в чашу с мукой, казался просто зерном сахара — мелким, ненужным, потерявшимся в настоящем богатстве.