Пекарня "У Гаррета" за неделю до Праздника урожая напоминала разворошенный муравейник. Алиса, с лицом, перепачканным в муке и варенье, управлялась сразу с тремя печами, в которых подрумянивались пироги с яблоками, грушами и поздними лесными ягодами.
— "Ещё двадцать корзин для приюта!" — кричала Лора, вбегая с улицы с охапкой только что собранных яблок.
Гаррет, неожиданно превратившийся в главного организатора праздничных поставок, чертил мелом на стене сложную систему отметок:
— "Приюту — десять больших пирогов, городской управе — пять, на главную площадь..."
Алиса вытерла лоб тыльной стороной ладони, оставив белую полосу на лбу:
— "А королевскому двору?"
Старый пекарь хмыкнул:
— "Им мы отправим только один. Самый красивый. Пусть знают, что просто так наши пироги не достаются."
В этот момент дверь пекарни распахнулась, и в помещение ворвался свежий осенний воздух, смешанный с ароматом жареных каштанов с площади.
— "Кажется, мне вовремя," — раздался знакомый голос.
Эдриан стоял на пороге в простой холщовой рубахе, с закатанными по локоть рукавами. На его левом плече красовалось свежее пятно от вишнёвого варенья — явный след предыдущих кулинарных экспериментов.
Лора захихикала:
— "О, ваша светлость опять пришёл пачкать наши скатерти!"
Алиса хотела сделать строгое замечание, но Эдриан лишь рассмеялся:
— "Сегодня я весь в вашем распоряжении. Королева освободила меня от церемоний — сказала, что настоящий праздник происходит здесь."
Он подошёл к столу и, не дожидаясь приглашения, начал раскатывать тесто. Его движения были удивительно точными для аристократа.
— "Ты... ты ведь мог бы быть на параде," — осторожно заметила Алиса.
Эдриан не поднял глаз от работы:
— "Я уже пятнадцать лет смотрю на эти парады. А вот помогать тебе — это ново."
Когда они наконец вышли на улицу с готовыми пирогами, город преобразился до неузнаваемости. Главная площадь утопала в гирляндах из пшеничных колосьев и алых лент. Дети бегали между лотками с медовыми пряниками, а в воздухе витал сладкий дымок от жаровен с каштанами.
— "В этом году праздник особенный," — прошептала Алиса, поправляя корзину с пирогами.
Эдриан шёл рядом, неся самую большую корзину:
— "Потому что впервые за много лет его организуют не для показухи, а для людей."
Их путь к приюту лежал через старый городской сад, где несколько месяцев назад они посадили первые вишнёвые деревца.
— "Это... это невозможно!" — Алиса замерла на пороге сада.
То, что раньше было унылым огородом с капустой, теперь превратилось в цветущий уголок. Десятки молодых вишнёвых деревьев стояли ровными рядами, каждое — с табличкой, на которой было выгравировано имя ребёнка из приюта.
Лора первой бросилась искать своё дерево:
— "Смотрите! Моя вишня уже с бутонами!"
Эдриан стоял чуть поодаль, наблюдая за их реакцией:
— "Это подарок королевы. Когда она узнала, что ты отдаёшь приюту часть своих доходов..."
Алиса не могла сдержать слёз. Она обернулась к Эдриану и вдруг поняла, что он смотрит на неё так, словно она — самое драгоценное, что есть в его жизни.
Вечером, когда пироги были розданы, а дети накормлены, на площади заиграла музыка. Скрипачи выводили весёлую мелодию, и народ начал сходиться в хоровод.
Эдриан неожиданно появился перед Алисой:
— "Позвольте пригласить вас на танец, мадемуазель?" — он сделал преувеличенно галантный поклон, вызывая смех у окружающих.
Алиса покраснела:
— "Но тебя же все узнают..."
— "Пусть узнают," — он взял её за руку. — "Сегодня я хочу танцевать с самой прекрасной пекаршей города."
Их танец был далёк от придворных церемоний — простые шаги, смешные спотыкания, взрывы смеха, когда Алиса наступила ему на ногу. В какой-то момент он притянул её ближе, и она почувствовала, как его сердце бьётся в унисон с музыкой.
— "Я никогда не танцевал на площадях," — признался он, когда мелодия сменилась на более медленную. — "Считал это недостойным лорда."
Алиса улыбнулась:
— "А теперь?"
— "Теперь я понимаю, что настоящая жизнь — вот здесь. С тобой."
Когда праздник начал стихать, Эдриан увёл Алису в тихий уголок сада. Лунный свет падал на их лица, а вдали ещё слышались обрывки музыки.
— "Держи," — он протянул ей маленький деревянный свисток, вырезанный в форме вишни.
Алиса взяла его в руки — тёплый, гладкий, явно сделанный с любовью.
— "Если снова будешь перерабатывать — подуешь в него. Я приду."
Она рассмеялась:
— "Ты что, всерьёз будешь прибегать, как дворовый пёс?"
Эдриан внезапно стал серьёзным:
— "Для тебя — да. Всегда."
В этот момент где-то на площади раздались аплодисменты — кто-то поймал брошенный жонглёром факел. Но Алиса не видела ничего, кроме его глаз, отражавших лунный свет.
По дороге назад они несли пустой поднос, и Алиса вдруг осознала — сегодня, впервые за долгое время, она не думала ни о рецептах, ни о заказах. Только о музыке, о танце, о его руке на своей талии...
— "Смотри!" — Лора внезапно дернула её за рукав.
На пороге пекарни стоял Гаррет с тремя кружками дымящегося сидра.
— "Что, думала, только аристократы праздновать умеют?" — проворчал он, протягивая одну Алисе.
Когда они чокнулись кружками, Алиса поймала взгляд Эдриана. В его глазах читалось то же, что и у неё в сердце — благодарность за этот день, за этих людей, за эту простую, но такую важную радость.
А над ними, в ночном небе, рассыпались последние праздничные огни, как звёзды, случайно упавшие с небес. И где-то в саду приюта молодые вишни тихо шелестели листьями, обещая новую весну. Новую жизнь. Новую историю, которая только начиналась.