Системный Кузнец V

Глава 7

Значит, дело не в прихоти самодура, не в амбициях Ржавого Беса, а в таймере, который тикает над всей провинцией.

Смотрел в красные от ярости глаза здоровяка. За его спиной в тишине зала раздались осторожные шаги. Мастера выглядывали из ниш, привлеченные криком.

Брандт стоял передо мной, тяжело дыша — огромные плечи вздымались и опадали, напоминая готовый разорваться котел парового двигателя.

Я сглотнул вязкую слюну.

Осознание ударило под дых — меня притащили сюда потому, что я — последняя и самоубийственная ставка. Все настолько напуганы, что готовы поверить в чудо от деревенщины из Оплота.

— Ясно, Брандт… — проговорил тихо, под нос. — Можно было не орать. Я бы и так понял.

Голос был сухим и ломким.

— Ты бы нихрена не понял, сосунок, — глухо выдохнул Брандт. Ярость ушла, оставив после себя пепелище усталости. — Ты бы нихрена не понял.

Мужик выпрямился, но теперь не выглядел угрожающе. Скорее, как человек, которого только что ударила молния, и он стоит лишь по инерции.

— Так что? Есть у тебя хоть что-то? Или ты такой же никчемный идиот, как и я?

Его голос дрогнул на последнем слове.

Смотрел в глаза человека, который признает поражение перед лицом бездны. Вот, значит, что внутри грозного монстра, вот что скрывалось за маской садиста и тирана — смертельный страх не оправдать доверия. Страх оказаться пустышкой.

На кой черт были все эти игры? Сломанные руки, унижения и угрозы? Мы же в одной лодке, которая идет ко дну.

Я опустил взгляд. Захотелось сказать правду, выложить всё — вряд ли это хитрая манипуляция. Даже Серафина и Гюнтер стояли, затаив дыхание — похоже, даже эти люди никогда не слышали от лидера такого отчаянного признания в беспомощности.

Момент истины.

— У меня… — тихо начал я, чувствуя, как язык немеет. — У меня есть несколько идей, но…

В глазах гиганта вспыхнула и тут же погасла искра надежды, разбившись о проклятое «но».

— Но? — с болезненной слабостью переспросил мужик.

— Но главный вариант… кажется почти невозможным.

— Болотные духи! — взорвался Брандт, и в рыке слышалась не угроза, а мольба умирающего. — Говори уже! Говори!!!

— Ладно! Ладно! Успокойся!

Выставил ладони, пытаясь отгородиться от напора. Пауза затянулась. Мысли метались в черепе, как испуганные крысы на корабле — инстинкт самосохранения орал: «Молчи! Скажешь — он принесет тебя в жертву прямо здесь!». Хотелось утаить, отложить, поговорить с Бароном, с Торгримом…

Но время не ждало.

Я глубоко вздохнул, переламывая страх через колено.

— У меня есть предположение, — выдавил, глядя в глаза мужчине. — Что этот «мост», о котором написано в летописи… это Ядро Духа самого мастера.

В зале повисла мертвая тишина, словно кто-то разом выкачал весь воздух, оставив вакуум.

Брандт застыл — глаза растерянно бегали по моему лицу, на висках бешено пульсировали вены, будто внутри черепа маленький кузнец колотил молоточком, пытаясь пробить выход. Оружейник не понимал или отказывался понимать.

— Ядро… Это мост? — переспросил тот механическим голосом.

— Да, мне так кажется. По крайней мере, в свитке всё указывает на это. «Зеркало творца», «живое», «истинное»… Это кусок души.

— Но… — голос гиганта сорвался, став тонким и ломким.

— … Это смертельно, — закончила за него леди Серафина — холодный голос прозвучал как приговор судьи.

Женщина вышла из тени, бледная, как смерть, и в глазах увидел не высокомерие, а ужас.

Брандт потерянно блуждал взглядом по пустоте, словно искал там ответы, потом вдруг резко осел, рухнув задом на край стола. Массивная столешница жалобно скрипнула и просела.

— Духи… Зловонные духи Бездны… — прохрипел мужик, вытирая огромной ладонью лоб, на котором выступила испарина. Его била дрожь, как в лихорадке.

В «Горниле» снова воцарилась тишина, но другая — тяжелая, как свинец. Гюнтер отвернулся к стене, ссутулившись. Старик Хью замер в своей нише, прижимая к груди тряпку, которой полировал какой-то артефакт. Леди Серафина стояла прямо, но взгляд метался между мной и раздавленным гигантом.

— Как ты понял? — тихо спросил Ржавый Бес.

Я выдержал паузу. Слова застревали в горле, как колючки — казалось, стоит начать говорить, и пути назад не будет.

Но отступать было поздно.

Сбегав в мастерскую, принес пергамент и расстелил на столе, перед носом Брандта.

— Смотри, — начал водить пальцем по строкам, расшифровывая каждое слово и каждую метафору. «Зеркало творца», «Дыхание жизни», «Истинное». Раскладывал перед ними древний пазл, превращая мистику в логику.

Мастера слушали молча, боясь пропустить хоть звук — воздух густел от напряжения, страха и хрупкой надежды. Впервые за долгое время люди видели не тупик, а дверь.

Когда закончил с теорией о Ядре, не давая опомниться, выложил остальные карты: магму, дамаск, порошковую сталь, вариант с Ядром зверя.

Увидел, как меняются лица.

Мертвенная бледность сменилась лихорадочным румянцем, глаза заблестели. Мастера больше не стояли истуканами, а начали переминаться с ноги на ногу, переглядываться и кивать.

Они были похожи на провинившихся школьников, которые вдруг нашли способ исправить двойку в четверти и теперь не могли дождаться момента, чтобы побежать к директору с криком: «Мы всё поняли! Мы знаем, как решить задачу!».

Страх перед смертью отступил, пришел азарт открытия, и это было опасно, потому что теперь мастера начинали верить, что решение есть. И ключом к этому решению был я. Во всяком случае, мне так казалось в тот момент.

Серафина подошла к столу, встав плечом к плечу с Брандтом, но не взглянув на того — глаза прикованы ко мне.

— Но… ритуал отделения части Ядра… Его ведь невозможно провести на стадии Закалки Тела, — медленно проговорила женщина.

— Ты нихрена не поняла! Не поняла! — прохрипел Брандт, глядя под ноги. — Дело совсем не в стадии, а в том, что на это добровольно пойдет только умалишенный — это всё равно что подставить сердце под нож и ждать чуда!

Мужик вскинул голову и ткнул в меня толстым пальцем, как мясник указывает на поросенка, которого выбрал для забоя.

— А если пустить в расход этого? Так он же пустышка! Дух не пробужден, Ядра нет! У нас здесь на стадии Пробуждения только старик Хью, да и тот давно сжег меридианы к бесам собачьим во время «Огненного Шторма»! Так что не видать нам этого сплава, как своих ушей!

— Во-первых, — ледяным тоном перебила Серафина, бросив на Брандта взгляд, способный заморозить кипяток. — Как мальчик сам сказал — это лишь предположение. У него есть и другие предложения, и некоторые из них звучат куда доступнее.

— И не мешало бы говорить о парне так, будто тот стоит здесь, а не так, будто Кай пустое место, — громко вмешался Гюнтер.

Лысый мастер вышел вперед, скрестив руки на груди.

— Мы тут тыкались, как слепые котята в ведро — кровь, кости, рубины… А пацан пришел и в первый же день вывалил на стол толковый план, так что прояви хоть каплю уважения, Брандт.

Мужчина посмотрел на меня, и во взгляде увидел мужское уважение.

В зале снова повисла тишина — каждый думал о своем.

Меня передернуло от слов Брандта. «Пустить в расход» — говорил обо мне как о расходнике. Будто будь я на стадии Пробуждения, мое мнение вообще бы не учитывалось — просто скрутили бы и вырезали кусок души.

Если бы смогли, конечно.

Я сжал кулак — кажется, эти люди забывают простую вещь, чтобы заставить кого-то отдать жизнь, его нужно сначала победить или сломать.

— Нам нужна аудиенция у Барона, — глухо произнес Брандт, продолжая сверлить взглядом пол. — Он должен знать, должен принять решение. Времени нет — нам нужен Мастер, готовый рискнуть. И нам нужен способ, чтобы этот Мастер не сдох, не успев закончить работу.

Мужик наконец поднял на меня тяжелый взгляд.

— Там еще что-то было, щенок. Нашел что-нибудь?

Вопрос прозвучал жестко и неопределенно.

— В Летописи Слияния? Нет, ничего больше, — отрезал твердо — не нравилось, что тот снова пытается играть в допрос.

— Я не про летопись, дурень, — рыкнул Брандт. — Ты читал еще один свиток. Вон тот, с полки — трактат о Камнях.

Мужик кивнул на свернутый пергамент.

Черт, а гигант не так прост — следил за каждым моим движением, даже когда психовал.

— А… — протянул я, выигрывая время.

Серафина, не дожидаясь приглашения, скользнула к столу и склонилась над свитком, взгляд по летал по строкам с пугающей скоростью.

— Это… кажется, о природе духовных минералов, — прошептала женщина. Затем осторожно, не касаясь бумаги, провела пальцем вдоль одной из строк и резко вскинула голову, глядя на меня. — Это…

Отпираться было бессмысленно.

— Это про замещение, — твердо перебил, выкладывая карты на стол. — Можно использовать мощный Духовный Кристалл как внешний «костыль». Во время ритуала разделения Ядра тот возьмет на себя нагрузку, поддерживая баланс энергии в теле. Если всё верно… есть шанс не умереть.

Слова упали в тишину, как камни в воду. Теперь мастера знали всё, и пути назад не было.

Серафина снова посмотрела на меня — в холодных серых глазах впервые вспыхнул живой интерес, словно женщина смотрела уже не на грязного мальчишку из Нижней кузни, а на равного, но опасного игрока.

— Значит… — Брандт вскинул голову, взгляд озарился огнем. — Значит, всё, что нужно, — найти самоубийцу на стадии Пробуждения⁈ И дать ему в руки правильный камень?

В его басу зазвучал детский восторг, жутко контрастирующий с размерами и шрамами.

Мастера переглянулись — все взгляды сошлись в одной точке — на старике Хью.

Ворчливый мастер стоял в проеме ниши, продолжая маниакально полировать какую-то бронзовую деталь. Казалось, происходящее того не касается.

— Хью… — тихо позвал Брандт.

Мужик медленно поднялся и двинулся к старику, как хищник, почуявший добычу.

— А? — отозвался старый мастер, не поднимая головы.

— Твои каналы… — оружейник навис над ним. — Знаю, что ты сжег их к бесам во время того эксперимента с Жидким Огнем — не можешь проводить энергию наружу. Но Ядро-то цело?

Брандт говорил с извращенной смесью пренебрежения и надежды.

— Может, всё-таки сможешь отщипнуть от него кусок? А? Не зря же ты полжизни угробил на медитации. Хоть под конец послужишь делу, старая развалина.

Тишина в зале стала плотной, как вата — все ждали ответа.

Хью замер, тряпка в руках перестала двигаться. Старик медленно поднял голову и посмотрел на Брандта поверх толстых линз — в водянистых глазах не было страха, только усталость и презрение к Ржавому.

— Ты идиот, Брандт, — проскрипел седовласый. — Моё Ядро — это не буханка хлеба, от которой можно отрезать ломоть. После выгорания каналов оно окаменело — замкнулось само на себя, чтобы сохранить остатки жизни. Если попытаюсь его вскрыть, чтобы выпустить силу, оно не разделится, а просто взорвется — этот взрыв снесет не только меня, но и всё драгоценное «Горнило» вместе с этой скалой, так что ищи другого дурака.

Оружейник смотрел на старика со смесью ненависти и презрения — тяжело дышал, загоняя ярость вглубь себя, как пар в перегретый котел.

— Никчемный старый ублюдок, — прошипел мужик тихо, но в тишине зала каждое слово было отчетливо слышно.

Никто не возразил — все молчали, не смея перечить Ржавому Бесу. Для меня, воспитанного в уважении к сединам, это было дикостью, но здесь царили законы волчьей стаи.

— Бесы… Бесы… — забормотал Брандт, отворачиваясь от Хью и теряя интерес.

Мужик начал мерить шагами зал. Тяжелая вибрация от поступи расходилась по гранитному полу. Брандт метался, как зверь в клетке: то замирал, глядя в потолок, то сжимал кулаки, то бормотал проклятия.

— Хватит мельтешить, Брандт, — ледяной голос Серафины хлестнул оружейника. — Твоя истерика не родит мастера из воздуха — от тебя только голова болеть начинает.

Гигант метнул в женщину испепеляющий взгляд, но промолчал.

Я стоял, чувствуя себя странно лишним — казалось, роль сыграна. Я бросил мастерам идею, подсказал путь, и теперь большие дяди и тети решают, как быть. Никто даже не заикнулся о том, чтобы попробовать поднять свою стадию — для местных это за гранью фантастики. Каждая ступень здесь — годы крови и пота. Мой рывок через четыре ступени за месяц был не просто чудом, а аномалией.

Но смогу ли удержать этот темп?

Впереди — два великих барьера и Великий Порог перехода на стадию Пробуждения. Пробить их за неделю? Нереально, даже для меня.

Разве что Торгрим не врал.

Если старый лис знает «быстрый путь»… Но говорить об этом здесь я точно не буду.

Пока мастера грызлись, обсуждая, где достать сумасшедшего мастера-добровольца, я почувствовал, как от криков начинает раскалываться голова. Тихо скользнул обратно, в свою нишу.

Снова встал у окна, втягивая ледяной воздух. Снежинки таяли, не долетая до тела.

В какой-то момент голоса в зале стихли. Спор оборвался.

Я нахмурился и прислушался — тишина была зловещей, и в ней раздались тяжелые, размеренные шаги:

— ПАЦАН!

Рев Брандта ударил по ушам, заставив вздрогнуть — звали явно не на чай.

Обернулся. В проеме арки замерли мастера — стояли как статуи, но в позах читалась странная смесь покорности и страха. Самого Брандта не видел — мужик скрылся за углом.

Я поспешил выйти в зал и застыл.

В центре комнаты, возвышаясь над массивным столом, стоял Ульрих фон Штейн.

Барон окинул мастеров хмурым взглядом, словно генерал, инспектирующий провинившихся новобранцев. Затем медленно повернул голову ко мне.

Почувствовал, как по спине пробежал холодок.

Взгляд был тяжелым и физически ощутимым. Седая борода спускалась на грудь — если бы не стальной блеск в глазах и шрамы, можно было бы принять мужика за перекачанного Санта-Клауса, который вместо подарков раздает смертельные приговоры. Глубокая складка между бровями напоминала след от удара топором.

Ульрих был одет не в парадное — простая куртка из темной кожи, подбитая мехом, высокие сапоги со стальными набойками и широкий пояс, на котором покоился тяжелый меч в простых ножнах. Никакого золота, никаких украшений — только функциональность и мощь.

Брандт стоял рядом, растеряв всю спесь.

— Все мастера на месте, Ульрих, — тихо произнес Ржавый Бес. — Спасибо, что… почтил визитом.

Старший оружейник склонил голову — голос, обычно гремящий на всё «Горнило», тонул в тишине и тяжелом дыхании Барона.

— Мы как раз собирались просить об аудиенции…

— Докладывайте, — отрезал Барон.

Одно слово, упавшее как гильотина.

Хотя Ульрих фон Штейн не выглядел так, будто его нужно было о чем-то просить — скорее как человек, который уже всё знает. Может, у мужчины уши в стенах? Или кто-то докладывает о каждом нашем чихе? Я не знал, но от ощущения, что мы под колпаком, стало неуютно.

Брандт вышел вперед, встав перед Бароном, как командир штрафного отряда перед трибуналом.

— Барон… — начал и запнулся. Тяжело вздохнул, собираясь с силами. — Пацан смог найти…

Опять пауза. Голос гиганта дрогнул — видимо, монстру было физически больно это произносить.

— Он смог найти решение, до которого мы не додумались.

— Я так и думал, — холодно бросил Ульрих. — Для чего, по-твоему, вообще привел его сюда? Продолжай.

Брандт дернулся, облизнул сухие губы, сглотнул обиду и продолжил.

Мужик пересказывал мои идеи, но делал это так, как умеют только карьеристы — где-то был точен, где-то привирал, где-то путался, пытаясь выставить всё так, будто эти мысли давно витали в воздухе, а пацан просто удачно их сформулировал.

Когда начинал нести откровенную чушь про свойства «Ядра», в разговор осторожно вклинивалась Серафина, поправляя мягким, но твердым голосом. Гюнтер пару раз кашлянул, уточняя технические детали про дамаск.

Барон слушал молча. Лишь изредка тяжелая голова скупо кивала, давая понять, что информация принята.

Я стоял в стороне, прислонившись к холодной стене — моего слова никто не ждал. Да оно и не нужно — механизм запущен — идеи, рожденные в голове, стали общим достоянием, ресурсом, который теперь будут делить большие дяди.

Видел, как Брандт пытается перехватить инициативу.

— Мы найдем мастера для ритуала, Ульрих! Лично отберу кандидатов! — гремел мужик. — Возглавлю ковку со узорчатой сталью! Проверим каждый вариант!

Оружейник хотел быть главным — видимо хотел, чтобы в летописях (если выживем) было написано его имя, а меня стремился задвинуть в дальний угол, превратить в безликого консультанта.

Что ж… Честно говоря, было плевать.

Пусть забирает все — командует, орет и надувает щеки перед камерами, которых в этом мире нет. Нужно только одно: чтобы проклятая «Звездная Кровь» была создана, чтобы провинция выжила, и чтобы меня оставили в покое, дав возможность спокойно практиковать и ковать.

Я не герой с плаката, а простой спасатель — если мою работу припишет себе ржавый психопат, но при этом спасет тысячи жизней — переживу.

Главное, чтобы получилось.

Брандт распалялся всё больше, мерил шагами комнату, размахивал руками и с пеной у рта расписывал перспективы. Теперь, когда был план, тот продавал его Барону как собственное прозрение. Каждая минута речи гиганта была пропитана надеждой: «Мы сделаем! У нас есть варианты! Мы спасемся!»

Барон оставался неподвижен, только мощная грудь медленно вздымалась и опадала, колыша седую бороду.

И вдруг комнату расколол голос.

— ХВАТИТ.

Брандт поперхнулся словом и замер с открытым ртом. Тишина рухнула на нас

Ульрих медленно обвел взглядом каждого из присутствующих — в глазах не было гнева, только пустота.

— Никчемные… — тихо проронил фон Штейн. — Бездари.

Барон шагнул к столу, провел пальцем по дереву.

— Вы извели горы металла — сожгли состояние. И что осталось? Крысиные крохи.

Мужчина поднял тяжелый взгляд на Брандта.

— Больше не будет метеоритного железа — горы кишат тварями. Больше не будет руды — шахты уничтожены, а Клан Торгрима зализывает раны в норах. Источник иссяк.

Голос фон Штейна стал жестче.

— Вы корпите здесь месяц — лучшие условия, любые реагенты, и не родили ничего, кроме шлака. А потом приходит этот мальчишка… — палец, похожий на ствол пистолета, указал на меня. — И с порога выдает смелое решение…

Мужчина резко повернулся к Ржавому Бесу — взгляд ударил оружейника сильнее, чем кузнечный молот. Брандт пошатнулся, лицо поплыло, губы затряслись.

— И ты… хочешь возглавить эту работу? Чтобы что?

Барон навис над ним.

— Чтобы снова всё засрать? Чтобы добить последние крохи надежды своим тщеславием?

Повисла зловещая пауза. Брандт сжался, став меньше раза в два.

— Где те славные оружейники прошлого? — с горечью выдохнул Ульрих, и впервые его дыхание сбилось, выдавая колоссальное напряжение. — Великие магистры, которыми гордился Каменный Предел… Все вымерли или сбежали в теплые края. Остались только ВЫ.

Мужчина плюнул на пол, не скрывая презрения.

— «Найдем мастера стадии Пробуждения»… Где⁈ Где вы, идиоты, найдете его здесь? Провинция пуста.

Мужчина снова посмотрел на меня — на долю секунды взгляд смягчился. Барон коротко кивнул — не как слуге, а как солдату, выполнившему долг.

— Кажется, другого пути нет… — голос Ульриха стал глухим и обреченным. — Вы остаетесь здесь. Пробуйте узорчатую сталь. Пробуйте этот ваш «порошок», о котором говорил парень. Делайте что угодно, но не смейте трогать последние слитки для ритуала без моего приказа.

Фон Штейн развернулся к дневному свету, что лился из одной из ниш, глядя на заснеженные пики, где уже собиралась тьма.

— А я отправлюсь в Столицу — лично найду мастера: наемника, фанатика или смертника — плевать. Привезу того, кто согласится сделать сплав ради золота или славы.

Мужчина замолчал, словно разговаривая с собой или с призраками предков.

— И да помогут мне Духи, чтобы я успел вернуться, иначе возвращаться будет некуда — здесь всё сгинет вместе с вами.

Горечь в голосе была такой густой, что свело зубы — смотрел на эту мощную фигуру, согнутую под плитой ответственности, и…

Сделал шаг вперед, сам не заметив как.

— Барон.

Черт возьми, да что со мной не так⁈ Почему не могу просто заткнуться и отсидеться в углу? Почему каждый раз, когда здравый смысл орет «молчи!», язык выписывает путевку в ад?

Ульрих резко обернулся — во взгляде плескался яд нетерпения.

— Да⁈ — рявкнул тот.

— А если… — я запнулся, чувствуя перекрестье взглядов. — А если попробовать прорваться на стадию Пробуждения?

Обвел глазами мастеров.

— Имею в виду того, кто ближе всех к порогу.

Глаза людей в комнате забегали. Серафина побледнела, Гюнтер отвел взгляд — никого не радовала перспектива стать добровольцем для смертельного эксперимента, даже с призрачной страховкой в виде кристалла.

Повисла тишина. Казалось, слышно, как скрипят шестеренки в головах. Даже Барон замер, опустив взгляд, и на секунду показалось, что мужчина взвешивает вариант.

Но потом тот тряхнул головой.

— Невозможно, — отрезал фон Штейн.

Голос звучал глухо и устало.

— Духовный Барьер — это не стена из досок, которую можно пробить с разбегу. Практики десятилетиями бьются о него лбом. Большинство сдыхает, так и не увидев света Пробуждения. А ты говоришь — неделя?

Ульрих горько усмехнулся.

— Мальчик, ты веришь в сказки — для твоего возраста это нормально. Но здесь… Не давай ложных надежд ни себе, ни другим. Меня ты этим только насмешишь, а смеяться сейчас совсем не хочется.

Но как же Торгрим?

Старый каменный лис говорил о прорыве как о чем-то реальном! Пусть дорогом, пусть опасном, но реальном. Неужели старик врал в лицо, чтобы поиздеваться? Или дед знает что-то, чего не знает даже Барон?

Внутри всё сопротивлялось приговору Ульриха, но перечить было глупо.

Повисла пауза. Крысы в тупике начали сдаваться, ложась кверху брюхом.

— Моё решение окончательно, — тихо произнес Барон, собираясь уходить. — Я еду в Столицу, а вы…

— УЛЬРИХ, НЕ НАДО! — крик Брандта разорвал тишину.

Гигант бросился вперед.

— Не ставь на нас клеймо! Не унижай еще больше перед этими выскочками из Королевской Кузни! Дай нам шанс! Один шанс доказать, что мы не пустое место!

Мужик чуть ли не дрожал, голос срывался. Перед бароном стоял не злобный надсмотрщик, а старый друг, умоляющий не бросать его в беде.

— Ты знаешь, чем это чревато! — хрипел Брандт. — Они сожрут тебя и провинцию, пока будешь искать мастера! Поймут, что ты слаб!!

Фон Штейн замер, смотрел на Брандта пустым взглядом, потом снова обвел глазами зал, вглядываясь в наши лица, ища там хоть тень надежды.

Затем взгляд мужчины задержался на мне. Долго и пристально смотрел, словно взвешивая мою душу.

— Хорошо, — наконец выдохнул Ульрих.

Брандт выдохнул в ответ, на лице расцветала надежда.

— Только ТЫ, — толстый палец указал прямо мне в грудь. Барон глядел очень жестко. — Ты займешься этим.

Фон штейн перевел жесткий взгляд на Старшего Оружейника.

— Не ты.