Системный Кузнец V

Глава 2

Старик глядел на меня ошалелыми глазами, в которых читалась мольба и унижение — мужик на себя не похож. Казалось, за ночь сбросил десяток килограммов — кожа обвисла, лицо осунулось. И вообще, где он был? Я же видел пустую койку — Гуннара куда-то отводили? Допрашивали?

Кое-как поднялся, прислонившись потной спиной к изголовью койки. Чувствовал себя как промокшая лягушка, вытащенная из болота — отвратительная, чёрт возьми, ночка. Просто ужасная. Протёр глаза, пытаясь соскрести остатки кошмара и сообразить, что ответить мужику.

Старик надеется, что его возьму — цепляется за прошлое, за то, что связывает, но что-то внутри — расчётливый голос, который проснулся вчера — подсказывало, что это плохая идея. Балласт.

А ещё хотелось снять блокировку «Внутреннего Горна» — физически ощущал, как энергия внутри бьётся о заслонку, требуя свободы, чтобы согреть и исцелить измученное тело.

— Мастер… — прохрипел тихо, прочищая горло.

Гуннар тут же вытянулся в струнку.

— М? — поторопил мужик. — Всё ж таки мы не последние друг другу люди, Кай.

Решил подлить масла в огонь сомнений — надавить на совесть.

— Да… да, понимаю, — я потёр виски. — Просто ещё не успел толком об этом подумать — слишком всё быстро.

В казарме стоял предутренний мрак — лампы не зажгли, но кое-где слышались тихие перешёптывания, кашель, скрип коек. «Кузня» просыпалась.

Гуннар шмыгнул носом и тяжело выдохнул.

— Я ведь могу тебе пригодиться, — зашептал мужчина быстро, сбиваясь. — Сам же видел, какие проушины пробивал! Рука-то помнит! Что нужно — буду делать. Скажешь «бей» — ударю. Скажешь «молчи» — слова не пророню. Мне бы только… выбраться отсюда. Наверх. А?

В голосе слышалась тоскливая мольба, что давила на нервы. Стало ясно: если откажу, старик совсем сломается, сойдёт с ума от отчаяния — а ведь только вчера показалось, что у мастера всё наладилось! Что появился огонь в глазах, гордость… И вот, опять на дне.

«Люди не меняются», — прозвучал в голове циничный голос.

Но тут же другая часть возразила: «Враньё». Сам видел в прошлой жизни, как люди поднимались из грязи — как трусы становились героями. Так что это миф — люди могут измениться.

Вот только… готов ли я быть тем, кто держит за руку, нянчится и ведёт к исправлению, когда у самого дом горит, а на шее — ярмо Брандта и «Звёздная Кровь»? Хватит ли сил тащить ещё и старика?

— Мастер Гуннар… — прошептал, стараясь звучать мягко, но без соплей. — Понимаю, что вам хочется отсюда уйти любой ценой, но ведь…

Сделал паузу, подбирая слова, чтобы не ранить, но и не дать ложной надежды.

— Но ведь мне нужно всё разумно взвесить — не могу действовать на эмоциях. Мастерская у меня будет одна, и она будет под прицелом Брандта. Нужно понять: а необходим ли вообще кто-то там, за одной наковальней со мной?

Кивнул на спящего молотобойца, что был на нижнем ярусе.

— У меня ведь есть Ульф — будет на кувалде. Мы с ним уже прошли огонь и воду, паренёк пошёл за мной в Чёрный Замок, стоило только попросить, не задавая вопросов. Так что на молот точно никого взять не могу… А что там ещё может понадобиться, какие задачи встанут — даже не знаю — ещё не видел нового места. Пообещал мужикам, что подумаю и всё решу, и вам тоже скажу. Ладно?

Пот всё ещё струился по моему лбу, застилая глаза пеленой. Чувствовал себя выжатым как лимон, пропущенный через мясорубку. А тут ещё и этот разговор… Чёрт, да отстанут от меня все или нет⁈ Дайте хоть минуту тишины!

Старик Гуннар замолчал — смотрел на меня пустым, стеклянным взглядом… Видимо, смысл слов доходил до него с трудом, продираясь через его собственную боль. Тень пробежала по лицу мужчины — тень зарождающегося раздражения, глубокой обиды и разочарования. Мужик подавил её — мелко кивнул, опустил глаза, пряча от меня.

— Ладно. Ладно, — пробормотал Гуннар. — Ты прав. Чего это я… навязываюсь. Сам лучше реши…

Вены на висках мастера вздулись, желваки ходуном ходили под кожей, голос едва заметно дрожал — видеть старого кузнеца в таком состоянии сложно. Трудно не поддаться эмоциям, не наобещать с три короба, просто чтобы успокоить чувство вины — но я устоял. Это слишком серьёзное решение, чтобы принимать его вот так, из жалости.

Просто сидел и ждал, что будет дальше.

— Ладно… — ещё раз тихо повторил Гуннар, кивнув самому себе.

А затем неловко развернулся и, ссутулившись, пошёл прочь, растворяясь во мраке казармы.

— СМЕНА-А-А! — визгливый голос Крысолова разрезал тишину.

Под потолком вспыхнула первая масляная лампа, разгоняя тени — послышались шаги, скрип кроватей. Гудение просыпающегося муравейника стало громче.

Окрик Ганса подстегнул меня — прямо сейчас придётся давать ответ. Конечно, в идеале стоило бы не торопиться — пойти в «Горнило», осмотреться, прощупать почву. Понять, как там всё устроено, какие задачи, какие возможности, и только потом, воспользовавшись анализом Системы и собственными мозгами, решить — нужен кто-то ещё или нет.

В голову закралась мысль поступить именно так — отложить решение. Сказать: «Я не готов» — наверное, никто ничего не скажет. Ну, может, мужики опять начнут косо смотреть, расстроятся, будут шептаться… Ну и ладно — плевать. Главное — дело, остальное — шум.

Спустил ноги с кровати, прикрыл глаза, стараясь дышать глубоко и размеренно, отгораживаясь от гвалта пробуждающейся казармы.

И зачем, спрашивается, переодевался? Свежая рубаха насквозь пропитана холодным потом кошмаров… Дерьмо. Вспомнились слова слуги про «мои покои», про постиранную одежду. И знаете… вдруг до дрожи захотелось оказаться там, остаться одному, и просто иметь личное пространство. Когда жил в доме Гуннара в Оплоте, не ценил это — уютные вечера, тёплая кровать и одиночество. Теперь это казалось раем.

Поставил ногу на деревянную подставку и спрыгнул на пол. Хорошенько потянулся, разгоняя кровь. За спиной, на нижнем ярусе, безмятежно посапывал Ульф.

Томас-Бульдог на соседней койке застилал постель. Услышав меня, мужик развернулся и посмотрел внимательным взглядом.

— Ну что, Кай? — спросил кузнец неопределённо — в голосе прозвучало что-то наподобие зависти, или… подозрения? А может, я просто стал слишком мнительным в этом гадюшнике. — Как ночка прошла? Ты во сне что-то покрикивал.

«Надо же… Вот блин, наверное, перебудил всех…»

— «Мама» кричал… Всё без устали… — продолжал Томас. — Я вставал даже, толкал в плечо, а ты не просыпался никак — бредил. Потом вроде замолк.

Бульдог смотрел внимательно, без осуждения, но с каким-то странным интересом.

— Да? — сделал максимально невинное лицо, пытаясь скрыть смущение. Кричать «мама» в казарме, полной суровых мужиков — не лучший способ поддержать авторитет. — Не хотел, чтобы так получилось. Спать не давал… Кошмары снились — дрянь всякая.

— Это да… — понимающе кивнул. — Здесь частенько такое происходит. Камень сны тяжёлые навевает.

Мужчина опустил голову, разглядывая сукно одеяла, которое комкал в руках.

— Ну, а куда тебя вчера водили-то? — спросил мужик вдруг осторожно, будто бы понимая, что лезет на минное поле, и бросил короткий взгляд исподлобья.

— А… — я отмахнулся небрежно, но в голосе звякнуло напряжение. — Ничего особенного — в купальню отвели, чтоб помылся. Только вот толку? Всё равно за ночь опять вспотел, как леший.

Старался говорить непринуждённо, как о мелочи.

— В купальню Замка? — переспросил Томас, глаза округлились — в голосе прорезалась неприкрытая зависть.

Я кивнул — разговор не нравился, шёл куда-то не туда.

— Слушай, Томас, — понизил голос, делая шаг к кузнецу. — Давай начистоту. Вижу, что… как-то не очень всё это вам нравится. Ну, что меня забирают, возят, моют, а вас — нет. Но по сути, я-то здесь при чём?

Смотрел на бульдога в упор — тот теребил одеяло, опустив глаза.

— Я ведь на вашей стороне целиком и полностью. Мне нужно будет наверху что-то делать, а я сам не знаю что! Какой ценой? Вот ты бы хотел оказаться на моём месте, зная, что за спиной стоит Брандт с ножом? А если вдруг всё испорчу? Меня не просто выгонят, а скинут в штольни, как бракованную заготовку в утиль.

Выдохнул.

— Завидовать тут нечему, Томас. Был в купальнях, да. Может, будет отдельная комната, или ещё какая золотая клетка. Но разве в этом дело? Разве это — свобода?

Самому уже не нравилось, что приходится оправдываться — хотелось, чтобы мужик уже понял, и чтобы все поняли, а то как-то быстро забылось чувство единения, что было вчера на смене. Зависть разъедала память быстрее ржавчины.

Бульдог поджал губы.

— Ну да… ну да… — пробормотал мужик. — Прав ты, Кай. Чего-то понесло меня… Завидно стало, дурню старому.

Посмотрел на меня, и взгляд изменился — потеплел, появилось вчерашнее товарищество. Мужчина хлопнул меня по плечу по-дружески.

— Ты уж… к нам тоже захаживай, не гордись. Глядишь, и мы чем полезны будем. Мы народ простой, но верный.

— Обязательно, — пообещал ему.

В казарме становилось светлее. Дежурные зажигали новые лампы, разгоняя мрак. Гул просыпающегося муравейника нарастал: шаги, скрип ремней. Несколько мужиков бросили на нас любопытные взгляды, но тут же отвернулись к своим делам.

— А по поводу помощников в «Горнило»… — решил закрыть вопрос сразу, говоря серьёзно и твёрдо, давая понять, что решение непреклонно. — Скажу позже, когда посмотрю мастерскую. Там и определюсь — кто мне нужен, сколько, и для каких целей. Считаю, так будет вернее. Без поспешных обещаний, которые потом не смогу сдержать.

Мужик серьёзно посмотрел на меня, оценивая, а затем медленно кивнул.

— Трезво мыслишь, молодой мастер.

Протянул мне руку — широкую как лопата, закалённую в тысячах ударов. Я пожал её в ответ. Бульдог кивнул ещё раз и вернулся к заправке постели.

На душе сразу стало легче — невысказанный вопрос давил со вчерашнего вечера.

Я развернулся к Ульфу — верный молотобоец пребывал в счастливом мире сновидений и тихонько посапывал. Ладно, пусть ещё поспит пару минут.

Огляделся — мастера ещё косились в мою сторону, но подходить больше никто не решался — отлично, у меня было немного времени.

Принял стойку «Тысячелетнего Вулкана»: чуть подогнул ноги в коленях, выпрямил спину, положил ладони на живот и закрыл глаза.

Дыхание глубокое, ведущее внутрь.

Увидел «Внутренний Горн». Искра огня внутри была живой, но запертой блокадой — я сосредоточился на этой преграде. Начал представлять, как та размягчается, истончается под мысленным взором, словно ледяная скульптура под солнцем. Блокада таяла, становилась прозрачной.

Огненная Ци, хоть её и осталось на донышке, затрепетала, предвкушая свободу. Ещё немного… Топил лёд дыханием.

И Ци прорвалась — горячим ручейком хлынула в меридианы — живое тепло тут же начало заполнять тело, проникая в каждую клеточку. Ощущение было настолько приятным, что из медитации не хотелось выходить никогда.

— ДАВАЙТЕ ПОЖИВЕЕ! — пронзительный визг Крысолова разорвал процесс. — Жрать хотите или нет⁈ Шевелись, дармоеды!

Открыл глаза — мир снова стал ярким. Ощущал Огненную силу в каждом атоме, та гудела в кончиках пальцев. Единственное, чего не хватало — заправки. Мне бы сейчас к горну, вдохнуть раскалённый воздух, насытить внутренний котёл до краёв… Но пока сойдёт и так — больше не пуст.

Развернулся к Ульфу, и аккуратно толкнул парня в плечо.

— Подъём, старина! Завтрак проспишь!

Молотобоец открыл глаза — мутные и непонимающие. Объяснил тому, что пора идти есть, а там видно будет. Сам пока не понимал, когда именно заберут в «Горнило» — никто не пришёл, а желудок сводило спазмами.

Детина поднялся, потирая кулаками заспанные глаза. Мы вместе влились в поток кузнецов, направляющихся в каменную столовую.

У прохода в коридор путь преградил Ганс Крысолов — маленькие глазки выхватили нас из толпы и хищно загорелись.

— А-а-а, Огненный Кузнец с верным оруженосцем! — проскрипел комендант. — Тормози. Мне велено вас, голубчиков, в «Горнило» доставить лично. Так что давайте, набивайте брюхо побыстрее, и за мной. Манатки свои соберите — обратно не вернётесь.

Мужик говорил торопливо, ухмыляясь, словно знал какой-то грязный секрет.

Приняв информацию к сведению, прошли в столовую и сели с краю огромного стола. Ели молча и жадно, но мужики, сидевшие рядом, не выдержали — начались расспросы: «Ну что, правда мылся?», «А что там?», «А кого возьмёшь?».

Отвечал коротко, повторяя то, что сказал Томасу: был в купели, отмылся, проспался. Про загадочную девушку умолчал — нечего воспламенять домыслы.

Насчёт помощников сказал твёрдо и серьёзно:

— Чтобы принять здравое решение, нужно увидеть «Горнило» своими глазами и понять задачу — оценить фронт работ, а дальше уже решать — не по дружбе, а по нужде.

Мужики, конечно, приуныли, замолчали, уткнувшись в миски, но в конце концов увидел в глазах согласие. Кузнецы нашли в этом плюс: так я буду судить не по эмоциям и не по тому, кто больше приглянулся как человек, а по способностям — это мастерам показалось честнее.

Еда была простой, но горячей: густая каша из овса с кусочками сала и ломоть ржаного хлеба. Я голоден как волк — проснувшаяся Огненная Ци требовала топлива, сжигая калории, как доменная печь. Готов был съесть слона, но пришлось довольствоваться добавкой хлеба, которую Ульф отломил от своего — паренек был в курсе, что я вечером не ел.

Когда выходили из трапезной, на пороге ждал нетерпеливый комендант, позвякивая ключами.

Мы забрали пожитки из общей комнаты.

— Ну, пошли, — кивнул Ганс, указывая в сторону верхних ярусов. — Не отставайте.

Поднимались вверх по знакомому широкому туннелю, но у развилки, где винтовая лестница уводила к парадным залам Замка, свернули в противоположный проём. Коридор сузился и резко пошёл вверх крутыми ступенями, вырубленными в скале.

Наконец, упёрлись в массивную кованую дверь, украшенную символом Грифона. Ганс налёг плечом, заскрипели петли, и комендант пропустил нас вперёд.

Мы оказались в другом мире.

Широкий коридор-галерея, стены которого были не грубыми и шершавыми, как внизу, а облицованы плитами тёмного камня, отполированного до блеска. В чёрных зеркалах отражались факелы, создавая иллюзию бесконечного пространства. По левую руку тянулась стена, по правую — ряд проёмов, закрытых дверями.

В дальнем конце галерея упиралась в что-то совсем грандиозное.

Дверь как произведением искусства — не просто дерево и железо, а композиция из почерневшей стали и меди, изображающая сцену битвы людей с какими-то чудовищами. Ручка выполнена в форме пылающего сердца.

Ганс жестом велел остановиться — сам просеменил вперёд, осторожно приоткрыл створку. Дверь отозвалась мелодичным звоном, словно металл приветствовал входящего. Из щели вырвался свет — не обычный отсвет горна, а багрово-алый и пульсирующий.

— Пошли… — тихо хрюкнул Крысолов, распахивая дверь.

Мы втроём вошли в «Горнило Мастеров».

Круглый зал со сводчатым потолком — пол выложен узором из разноцветного гранита. Вдоль стен стеллажи из тёмного дерева, уставленные стеклянными банками с разноцветными порошками, слитками серебра и меди, кусками сияющей руды. Пахло не гарью и потом, а воском и редкими маслами.

В центре зала стоял массивный круглый стол, заваленный пергаментами и инструментами тонкой работы — штангенциркулями, весами и лупами.

Из центрального зала веером расходились шесть арочных проёмов — видимо, личные мастерские. В отличие от подземелья внизу, здесь в глубине каждой ниши виднелись окна — неровные отверстия, прорубленные в толще внешней скалы. Сквозь них лился серый утренний свет, и открывался вид на заснеженную равнину и далёкие пики гор. Ветер гулял в проёмах, смешиваясь с жаром сложенных горнов.

За центральным столом, склонившись над пергаментом, стоял Брандт.

В одной из ниш увидел сутулую спину старика в кожаном фартуке, который что-то полировал, как показалось.

В другой нише, у окна, стояла женщина в длинном платье, подпоясанном ремнём.

И где-то в глубине третьей мастерской слышался лязг и скрежет металла.

Три другие ниши пустовали — самая большая наверняка принадлежала «Ржавому» гиганту. Вторая — неужели теперь моя? От мысли перехватило дыхание. Ковать, глядя не в закопчённую стену, а на снежные просторы Каменного Предела, вдыхать морозный ветер, смешанный с жаром горна — одно это стоило всех усилий.

А третья? Для кого? Может, мастера просто нет на месте? Или комната ждёт кого-то ещё?

Брандт, склонившийся над столом, поднял тяжёлый взгляд — мужик мрачен, как туча. Рыжие брови сошлись на переносице, под глазами залегли тёмные мешки — похоже, оружейник не спал всю ночь. Под руками лежал какой-то пергамент — не то карта, не то чертёж с пометками.

Ульф замер за спиной и, судя по тишине, перестал дышать, только переминался с ноги на ногу.

— Ну, давай… Чего встали? Идите, — прошипел в спину Крысолов, в шёпоте услышал злорадство и зависть. — Здесь теперь трудитесь. Чай, нас-то, подземных, не забывай… Хи-хи-хи.

Ганс издал тихий смешок. Я обернулся, но мужика уже и след простыл — круглая фигура растворилась в полумраке коридора, оставив после себя звон ключей.

Вновь посмотрел на Брандта.

И в этот момент из боковых ниш начали выходить другие мастера — боги с местного Пантеона. Те, о ком внизу говорили с придыханием и завистью. Неужели я теперь один из них? Неужели всё — правда? До этой секунды всё казалось игрой… А теперь стоял лицом к лицу с мастерами из «Горнила», и дыхание перехватило.

Из первой ниши, шаркая войлочными тапками, вышел тот самый старик, что полировал что-то — был невысоким и сгорбленным. На носу сидели пенсне с толстыми линзами, за которыми глаза казались огромными и водянистыми — был шокирован, увидев в этом мире оптические стекла. Дед смотрел с брезгливым недоумением, как на таракана, заползшего на стол.

Из второй ниши выплыла женщина — высокая и статная, в строгом рабочем платье тёмно-синего цвета — чёрные волосы собраны в узел на затылке, открывая бледную шею. Лицо было холодным, а в руках она держала кинжал. Взгляд дамы скользнул по мне, оценивая — в нём нет враждебности, только научный интерес.

А из третьей, вытирая руки тряпкой, вышел крепкий мужчина средних лет. Странная внешность — одна половина лица гладкая, а вторая покрыта шрамами от ожога, стянувшими кожу. Мужик лыс, но с густой бородой — смотрел на меня хмуро, словно прикидывая, сколько ударов понадобится, чтобы выбить из меня дурь.

Мастера молча встали полукругом за столом, разглядывая нас с Ульфом

— Добро пожаловать в «Горнило», челядь из подземелья! — прохрипел Брандт, и в глазах блеснула знакомая искра безумия. Оружейник расхохотался зло и отрывисто, бросая взгляды на коллег. Мастера даже не моргнули, ни один мускул на лицах не дрогнул — просто продолжали смотреть внимательно и молчаливо, каждый со своим интересом.

Я бросил взгляд на молотобойца, ожидая увидеть привычный страх, но, к удивлению, здоровяк не дрожал, не жался к стене и не прятался за мою спину — просто стоял, переминаясь с ноги на ногу, разглядывая собравшихся. Рот паренька был слегка приоткрыт, в глазах читалось детское любопытство — детина расслаблен. Более того, показалось, что своим особым чутьём тот видит в этих людях совсем не то, чем мастера хотят казаться.

— Идём, Ульф, — сказал ему тихо.

Повернулся к встречающим и сделал несколько шагов вперёд. Что ж, раз уж я теперь здесь работаю, нужно и вести себя соответственно — воспринимать место как свою мастерскую, а не жаться по углам, как затравленная овчарка.

Прошёл в центр зала, стараясь держать спину прямо. По-хозяйски оглядывал всё вокруг: инструменты, чертежи, реагенты. Обходил мастеров по широкому радиусу, чувствуя кожей провожающие взгляды.

— Поглядите-ка! — снова подал голос Брандт. — Мастер Щенок уже решил, что он тут хозяин! Ишь как расхаживает, павлин общипанный!

Мужик продолжал ржать во всю глотку, наслаждаясь остроумием.

— Мальчик… Остановись. Посмотри в глаза и представься, — вдруг раздался холодный женский голос — не просьба, а требование, привыкшее к повиновению. — Неужели тебя не учили хорошим манерам?

Я замер и нахмурился. Медленно повернулся и взглянул на женщину.

Лицо бледное, но в чертах есть породистая красота — на вид около тридцати пяти, может, сорока. В прошлом мире мы были бы ровесниками, вот только вряд ли бы встретились — с её аристократическими замашками она была бы птицей другого полёта. Я привык общаться с людьми попроще.

Женщина смотрела непроницаемо, давя аурой, пытаясь пригвоздить к земле взглядом. Показать, кто здесь кто.

— Меня? — переспросил просто. — Меня не учили хорошим манерам, это верно — я простой деревенский кузнец. Кай меня зовут. А вас как? Вы ведь тоже не представились.

Говорил нарочито просто, даже грубовато — против такой спеси единственное оружие — подчеркнуть чужеродность. Пусть сразу поймёт: не буду играть по правилам и плясать под дудку.

Дама сжала губы в нить — уловил: я ей неприятен. Или это брезгливость к моей грубости?

— Серафина, — сухо произнесла она. — Леди Серафина.

«Леди»? Это ещё что за чертовщина? Леди — это титул, высокий статус. А она тут что забыла, в рабочей зоне?

Перевёл взгляд на старика — тот брезгливо сморщился, словно почуял дурной запах. Брандт к этому моменту перестал ржать и следил исподлобья, наслаждаясь шоу.

Дед вдруг засуетился — полез руками к седым волосам, что-то поправил на них, а затем, не сказав ни слова, развернулся и пошаркал назад, в мастерскую. Видимо, жестом сказал всё, что хотел: «Ты не стоишь моего времени».

Третий мастер — лысый крепыш с наполовину обожжённым лицом — хмыкнул, провожая старика взглядом.

— Не обращай внимания на Старого Хью, — подмигнул мужик здоровым глазом. — Он не в себе. Вернее, себе на уме. Старая школа, кости скрипят, характер портится. Привыкнешь. Я — Гюнтер.

Мужчина упёр руки в бока и посмотрел с хитрой, но не злой улыбкой — сейчас тот был единственным, кто не излучал враждебности, хотя сперва показалось наоборот.

— Приятно познакомиться, — кивнул ему.

Осадок от выходки старика остался, но, в конце концов, лучше уж так. Честно. Захотел уйти — ушёл. Я не золотая монета, чтобы всем нравиться. Решил быть собой, и пусть мир подстраивается. Заметил, как Огненная Ци, реагируя на спокойствие, разливается по телу, придавая уверенности.

— Ладно, хорош титьки мять! — рявкнул Брандт, обрывая светское рандеву. — Познакомились, обнюхались — теперь к делу.

Гигант обошёл массивный стол и со скрипом сел на его край, сдвинув в сторону какие-то чертежи. Сложил руки на груди.

— Вон твоя мастерская, — мотнул головой в сторону второй ниши слева. — Осмотрись пока, принюхайся. А потом введу в курс дела и объясню, что от тебя требуется. Если ты думаешь, что тут тебе будет лёгкая прогулка по цветочному полю… лучше засунь эти влажные мечты себе в задницу. Я буду тебя так дрючить, что будешь проклинать тот день, когда матушка тебя на свет родила.

Оружейник говорил жёстко, и на лице играла зловещая ухмылка.

В памяти вдруг вспыхнул наш разговор — шёпот на ухо: «Я убью тебя медленно и больно…». Тварь, как же ты меня раздражаешь.

— Усёк? — спросил мужчина, склонившись ко мне — глаза блестели прежним огнём, а ухмылка обнажила почерневшие зубы.