Торгрим сидел странно — вразвалочку, небрежно разбросав ноги, но взгляд был тяжёлым и недобрым. Подозрение сочилось из тёмных зрачков, ловивших отблески огня. Рука мерно перебирала чётки, и кристаллы издавали шелестящий звук, похожий на перестук костей.
— Здравствуй, Кай, — произнёс старик, не шевельнувшись.
Странно… Когда видел его в прошлый раз, мужчина сидел за столом с прямой спиной — был воплощением власти и дисциплины. А теперь в нём будто что-то сломалось или изменилось — так сидят люди, которые потеряли всё, или которым уже нечего терять. Эта мысль мелькнула и исчезла.
Я застыл, всё ещё сжимая в руках ком грязной одежды.
Вдруг слева послышался шелест быстрых шагов. Вздрогнул и обернулся — ко мне учтиво подлетел тот самый паренёк-слуга, вытянул руки ладонями вверх и замер в ожидании, чуть склонив голову, словно перед вельможей.
— Вашу одежду, мастер, — прошелестел тихо, с акцентом. — Как только её постирают и приведут в порядок, принесут в ваши покои.
Я стоял, нахмурившись, и тупо смотрел на него. Мои покои? Парнишка издевается? То есть я буду жить где-то здесь, в замке, в собственной комнате? Или он так высокопарно называет сырую пещеру с соломенным тюфяком?
Тем не менее, повинуясь рефлексу, протянул одежду. Слуга принял с осторожностью, будто это была королевская мантия, поклонился и тут же исчез в боковой двери, за которой успел разглядеть узкий коридор, выложенный полированным камнем.
Дверь захлопнулась, оставив меня один на один с главой клана.
Всё ещё не мог до конца осознать эту встречу — старик из шахты — тот самый, которому клялся, что у меня нет никакого Дара, что я — простой подмастерье без таланта к Ци… Уже не помнил разговор дословно, но суть помнил чётко.
Я лгал ему.
И теперь старик был здесь и, видимо, всё знал.
Медленно перевёл на него взгляд — Торгрим сидел неподвижно, как статуя. Живой казалась только рука, безостановочно перебиравшая чётки, каждый камень в которых, казалось, светился внутренним светом.
— Здравствуйте, — произнёс тихо и просто, скорее прощупывая почву, чем приветствуя. Тянул время, лихорадочно соображая: что бы мужчина ни предъявил, как бы ни угрожал — выберу самую простую тактику: игнорировать, быть закрытым, как сейф. Я не собираюсь оправдываться или вступать в спор — сделал то, что должен был, чтобы сохранить жизнь и ремесло. Точка.
Ждал, когда старик заговорит, но тот молчал — взгляд буравил насквозь, не мигая, словно был хищной птицей, затаившейся на каменном уступе перед броском.
Я громко прочистил горло. Тело, распаренное после купели, налилось тяжестью. Всё, чего сейчас хотелось — упасть и уснуть, а не играть в гляделки.
— Чем могу быть полезен? — спросил нетерпеливо, без гонора, но и без подобострастия — просто чтобы разбить театральную паузу. Ноги сами понесли вперёд, сделал несколько шагов и остановился посреди комнаты.
— О… Ты УЖЕ полезен, мальчик, — прошипел глава клана, и уголок рта дёрнулся. — Ты уже полезен. Слышал о твоих успехах и приключениях — остался под впечатлением.
Вздохнул. Опять эти танцы вокруг да около и многозначительные намёки… Это начинало раздражать. Хотелось взять молот и просто расставить все точки над «и».
— Господин Торгрим, — я выпрямился. — Прекрасно помню наш разговор — помню, как убеждал вас, что у меня нет Дара. Помню, что вы сказали: если я вру — мне будет худо. Всё помню. И тем не менее…
Сделал паузу, глядя в глаза главе клана Рудознадцев.
— Тогда посчитал нужным сделать именно так — хотел вернуться в деревню и ковать. Я не хотел остаться в вашей шахте, даже если бы вы позолотили мою клетку — хотел сам выбрать свою судьбу. Да, солгал. Что сделано, то сделано.
Развёл руками.
— Так что… Если считаете, что мне нужно понести наказание за ложь — валяйте. Только учтите: сейчас я представляю некоторую ценность — не для вас, а для барона. И за любой вред моему здоровью придётся отвечать перед ним лично. Если это всё, о чём вы хотели поговорить — тогда, думаю, вопрос исчерпан. А если нет… тогда можно это отложить? Я чертовски устал, не ел и хотел бы отправиться на свою койку.
Коротко поклонился и направился к двери, в которую мы вошли с Брандтом — она была справа от Торгрима.
Шёл и думал: а не слихачил ли? Не перегнул палку? Прикрываться именем барона перед человеком, который контролирует или контролировал половину золота провинции — это хождение по лезвию. Если старик захочет — сожжёт меня, и никакой барон не спасёт, но гнал эти мысли. Торгрим не дурак — мужику что-то нужно, иначе его бы здесь не было.
Уже взялся за дверную ручку, когда тот заговорил.
— Ты спесив и глуп, — голос был жёстким и скрипучим, как несмазанный механизм. — Мой тебе совет: сначала спроси, чего человек от тебя хочет, а затем подожди ответа и выслушай. Ты слишком много на себя взял, маленький щенок — эта ноша раздавит тебя очень скоро, даже глазом моргнуть не успеешь, как всё закончится.
Я замер, рука застыла на бронзовой ручке. Голова опустилась.
Стоял и молчал, переваривая услышанное — в словах не было прямой угрозы. Скорее… предсказание или совет опытного игрока, который видит партию насквозь. Но зацепило меня другое: «Спроси и выслушай».
Одним движением шеи повернул голову.
— Глава Торгрим, — сказал устало. — Я ведь спросил вас. «Чем могу быть полезен?», но вы не ответили — начали игру словами. Я очень устал и туго соображаю, и сейчас не до словесных загадок.
Развернулся к нему всем телом.
Мужик больше не смотрел на меня — взгляд упёрся в пустоту. Свет факела падал сбоку, выхватывая орлиный профиль — в полумраке казался силуэтом, высеченным из камня. Бледная кожа, глубокие морщины… Но тело было крепким — не гора мышц, как у Брандта, а жилистая сила. Подтянутый, стройный и опасный. Казалось, постарело только лицо, а тело осталось молодым.
Торгрим вдруг прекратил перебирать чётки, поднял их к глазам и посмотрел на блеск кристаллов.
— Шахта… — произнёс старик тихо — в голосе прозвучала тяжесть. — Ты ведь знаешь, что с ней случилось?
Я опустил взгляд. Значит, уничтожена? Полностью? В памяти всплыли лица: охранник Арн, бригадир, тот парнишка Тарк, с которым плавили руду… Неужели никто не выжил?
— Нет, — ответил немного потерянным голосом. — А что? Что случилось?
Мужик молчал, дыхание было тяжёлым и грузным, словно каждый вдох давался большой ценой.
Затем Торгрим повернулся ко мне — взгляд потускнел, тёмные глаза казались выцветшими, как зола.
— Всё, что ты нажил за долгую жизнь… потерять проще, чем создать самое малое, — пробормотал рудознатец. Взгляд снова уплыл, проваливаясь в бездну воспоминаний.
— Шахта уничтожена? — спросил тихо, боясь ответа. — Кто-то… кто-то выжил?
Торгрим ответил не сразу — молчал так долго, что подумал, старик забыл обо мне. А когда заговорил, проигнорировал вопрос.
— Какая у тебя ступень Закалки, щенок? — спросил глава по-деловому.
Я облизнул пересохшие губы. Снова этот «щенок» — уже начал отвыкать, а тут опять… Да чтоб вас всех! Но на вопрос о шахте так и не ответил, но почему-то и так понял — скорее всего… все мертвы. Арн, Тарк, шахтёры… Все.
— Четвёртая.
— Чувствуешь Огонь? — мужчина продолжил допрос. — Камень?
— Чувствую Огонь. И Камень. — Сделал паузу. — Стал чувствовать буквально сегодня.
— А там, в шахте? — резко повернулся ко мне, и глаза снова вспыхнули. — Как понял, где руду долбить? Как нашёл жилу?
Вот же блин… Как ему сказать? Вдруг вспомнил, что вообще не хотел ввязываться в разговор, но старик, как опытный паук, втянул в свою сеть.
— Послушайте, господин Торгрим, — прервал его, повысив голос. — К чему всё это? Вы можете сказать прямо? У меня завтра адски трудный день. На меня вдруг начали рассчитывать, а я понятия не имею, что там нужно будет делать. Какая-то Звёздная Кровь, ещё что-то… Мне нужно поспать, нужно подумать. Если можете — пожалуйста… ближе к делу.
Торгрим вздохнул, и в звуке было больше разочарования, чем злости.
— Звёздную Кровь не сделать на стадии Закалки Тела, — бросил мужчина равнодушно. — Ты в любом случае обречён на неудачу, щенок, так что не питай ложных надежд.
Смысл слов доходил медленно, а когда дошёл — придавил. Обречён? Неудача? Значит, Брандт был прав. Значит, я в западне.
— Нужно пробудить Дух, — безжалостно продолжал старик. — Только это даст возможность контролировать слияние метеоритного железа и серебра, но даже это — лишь один аспект, а их множество. Ты не осилишь задачу — ты просто щенок, которому повезло, а теперь удача кончилась.
Слова резали по живому, как тупая пила — все планы, решимость и гордость оседали на дно души мёртвым грузом, утягивая за собой в болото отчаяния.
Я опустил голову, глядя в пол.
— Зачем вы мне это говорите? — глухо спросил Торгрим. — Вы наверняка знакомы с бароном. Сказали бы ему, чтобы время не терял.
Мужик молчал. Чувствовал его взгляд — тяжёлый и оценивающий. Казалось, рудознатец упивается моим состоянием, проверяет на прочность, как кузнец проверяет клинок на излом.
Затем услышал шорох одежды. Торгрим встал медленно, будто нехотя — шаги приблизились. старик встал напротив, опустив руку с чётками.
Я осторожно поднял голову — в глазах увидел не злорадство, а странный интерес. Мужик будто выжидал. Сломаюсь я? Или вытащу себя из болота за волосы?
Мы смотрели друг на друга несколько секунд — время остановилось. Чувствовал себя в тупике.
— Если ты чувствуешь Камень… Если у тебя есть мой Дар, — начал Торгрим чуть медленнее и тише, понижая голос. — Ты сможешь найти способ. Замену. Или необходимую добавку. Земля помнит всё.
Сделал ещё шаг — теперь нас разделяло всего полметра.
— А я могу помочь тебе быстрее достичь стадии Пробуждения Духа — знаю путь.
Надежда вспыхнула, но тут же погасла.
— Но есть условия, щенок, — речь становилась всё тише. — Ничто в этом мире не делается даром — за всё нужно платить кровью, потом или душой. И ты заплатишь за мою помощь сполна.
Старик наклонился, лицо оказалось так близко, что видел каждую морщинку.
— Ты готов пойти на это? — спросил Торгрим, глядя на меня.
Я опустил глаза, переваривая пафосную речь, от которой вдруг затошнило. «Кровью, потом, душой…» Слишком много драмы для одной ночи и слишком много условий, написанных мелким шрифтом.
— Господин Торгрим, — начал, не глядя на него, чувствуя, как язык ворочается во рту, будто чужой. — Чтобы заключать сделку, или хотя бы озвучить свой интерес, нужно понимать все условия — не просто метафоры, а конкретные цифры — цену и риски.
Поднял тяжёлый взгляд на старика.
— И сейчас я слишком устал, чтобы вообще думать о таких вещах. С вашего позволения, откланяюсь. Если появится возможность, найдём способ вернуться к разговору, когда высплюсь. Всего вам хорошего.
Бросил на него прощальный взгляд. По тому, как дрогнули веки мужчины, было понятно: тот всё понял правильно. Сейчас я закрыт — не готов ничего обсуждать и обещать. Кажется, во взгляде вновь мелькнуло разочарование — добыча сорвалась с крючка.
И плевать. Честно говоря, уже было плевать на всё: на его силу, на эти тайны, на Звёздную Сталь. Хотелось поскорее добраться до кровати.
Развернулся, открыл дверь и направился по закручивающемуся коридору вниз. Шёл, глядя под ноги, уже не вспоминая о старике. Ноги сами несли — вышел в огромный каменный туннель, ведущий обратно в цех, и просто шёл, не обращая внимания ни на звон капель, ни на глухие звуки за стенами — будто кто-то огромный бился о каменную породу изнутри. Всё пространство гудело, жило своей жизнью, а я вновь спускался в огненный ад.
Когда дошёл до низа, там уже вовсю кипела работа другой смены. Грохот ударил по ушам, но я воспринял его «никак». Моих мужиков не было видно.
Направился в казарму — пусто. Наверное, все пошли ужинать… А я был настолько обессилен, выжат досуха, что хотелось даже на еду просто взять и забить — рухнуть и провалиться в небытие. Ведь если приду в столовую, там опять начнутся вопросы и разговоры. «Как всё прошло?», «Кого возьмёшь с собой?», «А правда, что барон…».
Чёрт возьми, как же меня это всё достало! Порядком достало! Падальщики, кузня, Брандт, интриги… Может, это просто сбой? Откат? Побочный эффект от того, что перекрыл «Внутренний Горн»? Я не понимал, что со мной происходит, но от всего этого было до жути мерзко.
Ноги принесли к нашей койке. На первом ярусе Ульфа не было — видно, разбудили паренька и потащили есть. Жаль — хотелось его порадовать, принести кусок хлеба, чтобы мог спать дальше.
Ладно, не важно.
Поставил ногу на деревянную подпорку, с кряхтением закарабкался наверх. Залез под одеяло, отвернулся к каменной стене и просто лежал, сжавшись в комок. Меня колотило и знобило так, что зубы стучали. Голова раскалывалась. Может, заболеваю? Иммунитет рухнул от перегрузки?
Лежа в пещерной казарме и дрожа, обратил внутренний взор на «Горн». Там тлела искра огня — живая и тёплая, но она была отрезана стеной блокады.
— Двенадцать часов… Сколько прошло, Система? — прошептал в подушку — нужно понять, когда смогу открыть шлюз — мне нужно было тепло Огненной Ци как воздух.
[Внимание! Блокировка каналов активна.]
[До полного снятия ограничений: 8 часов 14 минут.]
— Восемь часов… — вздохнул, ещё плотнее закутываясь в колючее одеяло.
Как проснусь, видимо, уже будет можно — если проснусь.
Закрыл глаза. Состояние было мерзкое — предболезненная слабость, ломота во всём теле, внутренняя дрожь, от которой не спрятаться. Перед глазами в темноте плавали какие-то липкие образы: морды падальщиков, искажённое лицо Брандта, мёртвый Гуннар… Они кружились, как чёрные звёзды.
Уснуть не мог долго. Фоном слышал, как мужики вернулись с ужина, гремели сапогами, перешёптывались. Кто-то говорил про меня — что я не поел, или что меня накормили наверху деликатесами… Строили догадки.
Вдруг почувствовал прикосновение. Большая и тёплая рука поправила одеяло, подоткнула край, чтобы не дуло. Неужто старина Ульф?
Я не шевелился, притворяясь спящим, но от простого жеста стало потеплее.
Под тихий шорох наконец провалился в чёрную яму сна.
— Кай… Кай, проснись… — женский голос, такой родной, тёплый и любимый, обволакивает меня. Женщина заботливо поправляет одеяло, шепчет что-то на ухо, щекоча дыханием, а затем мягко целует в лоб.
— Мам… Можно мне ещё поспать? — отвечаю, но голос настолько детский и звонкий, несмотря на сонную хрипотцу, что сам пугаюсь. Как это возможно? Почему? Я же…
Резко открываю глаза.
Я один в тёмной комнате. Надо мной зияет дыра в прогнившей соломенной крыше, стены вокруг — потрескавшиеся и дырявые, сквозь щели сочится тьма. Узнаю это место — жалкая лачуга на краю Оплота. В помещении стоит такой лютый холод, что изо рта валит пар.
В этот момент замечаю: из дыры над головой падают крупные снежинки — опускаются прямо около моих босых ног на земляной пол и не тают. Снега становится всё больше и больше, тот заносит комнату и меня.
Совсем не понимаю, кто я… просто мальчик Кай — смертельно напуганный сирота.
— Мама! — кричу громко, голос ломается. Дико озираюсь по сторонам. — Мама, ты здесь⁈
Мне очень страшно и холодно — сердце колотится о рёбра так, что кажется, выпрыгнет из груди.
Щарю руками в ногах, нахожу грязное одеяло и натягиваю по самые плечи. Прижимаюсь спиной к шершавой стене и сижу, глядя в темноту лачуги. Дрожу — страшно так сильно, что кажется — вот-вот умру от ужаса, сердце просто разорвётся.
— Мама… — шепчу очень тихо.
Слёзы брызжут из глаз — чувствую себя таким одиноким, будто остался один во всём мире, и есть только проклятая лачуга с дырой в крыше, и больше ничего. Там, за хлипкими стенами — непроглядный мрак.
А потом слышу этот вой — визгливый и многоголосый, затем — влажный хруст и шелест хитина о дерево… Знаю, что это за звуки — рой падальщиков, жукоподобных тварей, что вылезли из пещер. Они окружают мой дом — уже почти здесь.
— МАМА! — кричу так громко, как только могу, срывая горло, но знаю, что бесполезно. Её нет — я один, и меня съедят.
А затем явдруг начинаю соображать — всё слишком странно — этого не было. Такого не было!!! Я… я наверное сплю? Это просто дурной сон! Ведь мама только что была здесь, она звала меня проснуться!
Нужно проснуться. Проснуться!
Мотаю головой, бью кулаком по лбу, но звуки всё ближе и ближе, скрежет когтей над головой. Накрываюсь одеялом с головой, сижу в душной тьме и дрожу. И бью себя по голове.
— Проснись! Проснись! Проснись!!! — бью всё сильнее, но не чувствую никакой боли.
Вдруг темноту прорезает неестественно синий свет. Буквы, что появляются прямо перед глазами:
[Восстановление меридианов успешно завершено. Можно снять блокировку.]
Какая ещё блокировка? Я ничего не понимаю. Меридианы… Мне папа про них рассказывал, да, я помню… Папа был сильным…
А потом вдруг — БАМ! Словно удар колокола в центре черепа.
Чёрт возьми! Я ведь не Кай! Я Дмитрий!
И тогда резко открыл глаза.
Лежал и дрожал всем телом. Надо мной нависал закопчённый каменный потолок пещеры. В казарме слышалась предрассветная суета — кто-то кашлял, кто-то шаркал ногами. Перед глазами всё ещё маячило синее системное окно.
Я был настолько мокрым от пота, что казалось, будто принял ванну в одежде. Одеяло промокло насквозь и липло к телу. Во рту пустыня — ни капли слюны, язык распух и прилип к нёбу. Каждый глоток отдавался болью в горле.
— Кай… — послышался хриплый голос совсем рядом.
Затем — прикосновение, тяжёлое и осторожное. Я резко повернул голову.
Рядом, держась за край койки, стоял Гуннар. В тусклом свете ламп лицо казалось маской мертвеца — серое, уставшее, с чёрными провалами синяков под глазами — выглядел так, будто постарел за ночь на десять лет.
— Проснулся?
Я шарил глазами по помещению, всё ещё не мог прийти в себя, отделить кошмар от реальности.
— Да… да… — прохрипел ему.
Вновь посмотрел на старика — глаза бегали, избегая встречи со мной. Мастер выглядел не просто уставшим, а измождённым, будто из Гуннара высосали душу, оставив оболочку.
Старик наклонился ближе, почти к уху.
— Это… я вот чего подумал, — зашептал мужик так быстро, чтобы никто не услышал. — Возьми меня наверх, парень, в «Горнило» с собой. Я…
Гуннар судорожно облизал пересохшие губы, глаза всё ещё метались.
— Я буду тебя слушаться во всём, а с Брандтом… ни слова ему не скажу, клянусь. Буду нем, как рыба. Только возьми, а? Не оставляй меня здесь, внизу…