Школа боевой магии. Том 2

Глава 8

Нет, я знал, что в торговом центре «Лучезарная дельта» оказалась из-за Марины с Риткой. Но как? За что Сан Саныч зацепил их? Я общался с Сан Санычем. Кое-какое представление о его методах имел. И прекрасно понимал, что не за красивые глаза «Лучезарная дельта» полезла в пекло. Раз, как сказал Эдуард, они мониторили, то могли предположить, что их ждёт в торговом центре. К тому же я очень хорошо помнил, как Марина боялась там, на сцене.

— Причём тут их выступление? — спросил Артём. — Какое отношение это имеет к заговору в правительстве?

Ритка с благодарностью посмотрела на Артёма.

— Самое прямое! — ответил я, не отводя взгляда от Эдуарда.

Парни зашушукались, запереглядывались и только преподаватели так же, как и я, молча ждали ответа.

— Он схватил нас, — негромко сказала Марина. — Выступление было платой за нашу свободу.

Сказала негромко, но её слова прозвучали ударом колокола.

Если б это Ритка сказала, то, может, и не так бы прозвучало, но Марина!.. Она ж такая нежная, беззащитная…

Я сразу вспомнил комнату для допросов с цепочкой от пуль.

«Это элемент декора!» — в повисшей у костра тишине автоматически проговорил я про себя.

— Про заговор… — нарушил тишину Эдуард. — В правительстве есть те, кого не устраивает президент. Они хотят его свергнуть.

У меня сразу из головы вылетел и торговый центр, и несправедливые обвинения и даже Марина. Свергнуть нашего бессменного президента? Да кому такое может прийти в голову? Радим Ефимович реально для Рувении много делает. Не случайно же везде его портреты и цитаты на растяжках по всему городу, каждый школьник биографию президента знает! Кстати, про биографию… Он от родственников отказался, чтобы никто не мог сказать, что он личное ставит выше государственного!

— Про то, что Радима Ефимовича хотят свергнуть, мы впервые догадались год назад. Помните тот случай с аварией на хлебозаводе и с задержками по выплатам пострадавшим? Народ ещё возмущался? Было такое ощущение, что кто-то специально подогревает. Понятно, что задержали выплаты, но Радим Ефимович всегда держал слово, а тут чуть не революция… Вот мы и заинтересовались этим делом. К тому же… — Эдуард глянул на Светлану. — Мои родители с этого завода, я всю ситуацию знал из первых рук, а в прессе… Там раздули, как будто вообще жесть. Такое несоответствие! Будто кто-то намеренно раскачивает лодку. Вот мы и начали рыть ещё и по авариям.

Похоже, не я один был растерян и удивлён. Парни зашумели, заговорили, обсуждая слова Эдуарда. Его завалили вопросами, но он словно никого не слышал. И парни тоже начали понемногу умолкать. Когда снова стало тихо, Эдуард произнёс:

— Но это ещё не всё. Они не просто хотят сбросить президента Баскака, но и хотят уничтожить магию.

Парни буквально взорвались. Они все успели почувствовать, как во время теракта магию словно пылесосом высосали. Или заглушили… Это было как если из комнаты кислород откачать, как перекрыть воду…

Я сразу вспомнил разговор с Сан Санычем. Он тоже говорил, что в правительстве хотят подписать указ о запрете магии. Тут всё совпадало со словами Эдуарда. Непонятно было одно, зачем Сан Санычу потребовался теракт? И зачем было подставлять нашу школу?

— Уничтожить магию… — Григорий Ефимович нахмурился. — Знаешь, зачем? — спросил он Эдуарда.

— Предполагаю, — ответил тот. — Точной информации нет, но всё указывает на то, что их цель купол. Они хотят убрать купол.

— Какой купол? — посыпались вопросы с разных сторон, и я понял, что не только я жил в неведении о куполе. До недавнего времени, правда.

А вот Григорий Ефимович с Агафьей Ефимовной и Боря с Игорем Петровичем о куполе над Рувенией точно знали. И не только то, что я им сообщил, когда пересказывал наш разговор с Сан Санычем. Они знали гораздо больше. И судя по тому, как встревожились, ничего хорошего в уничтожении купола не было.

Парни между тем обсуждали, строили предположения, высказывали мнения.

— У вас есть телефоны? — негромко спросил Игорь Петрович у Эдуарда.

Эдуард покачал головой.

— Нет. Сан Саныч перед выступлением забрал, чтобы мы никого не смогли предупредить.

— Это плохо, мы совсем без связи… — вздохнул Игорь Петрович.

Вроде и говорил негромко, но его слова услышали все, шум усилился.

Боря поднял руку, и парни замолчали. Не скажу, что успокоились, потому что какой тут покой? Но замолчали. Они ждали, что скажет Боря. И он сказал:

— Хотим мы того или нет, но, похоже, нас втягивают в войну.

Повисла тишина.

Боря переглянулся с Григорием Ефимовичем, тот кивнул, и Боря продолжил:

— Сейчас объявиться в городе мы не сможем — мы не сможем доказать, что не виноваты в теракте. Наше слово будет против слова Сан Саныча. Сейчас нам нужно залечить раны, накопить сил и самое главное — тренироваться! Теперь мы знаем, что нас ждёт. Мы должны быть готовыми к битве. На ближайшие дни наша задача наладить быт. Потому что не выспавшийся и голодный боец — это плохой боец.

Парни загудели, но Боря потребовал тишины.

— Нам нужно много тренироваться! Вы хорошо показали себя во время теракта. Потери могли быть значительно больше…

Договорить Боря не успел. Вопросы посыпались, словно плотину сорвало. Спрашивали и про купол — что это такое и чем нам грозит разрушение, и про питание — запас у нас не большой… Но больше всего про войну.

А я сидел, словно оглушённый, и вспоминал ребят, которые остались там, в торговом центре. И гражданских, которых мы не успели спасти… И понимал, что готовиться мы должны к худшему.

— Найдёт ли нас Сан Саныч? — говорил между тем Боря. — Найдёт! Это вопрос времени. У нас должна быть возможность переместиться в любой момент и в любое место. Поэтому Влад будет учиться открывать портал. Портал нам нужен. И последнее… — Боря повысил голос, перебивая гомон. — И последнее… — Боря обвёл взглядом присутствующих. — Я пойму, если кто-то захочет уйти. Однако, ему придётся подождать, пока Влад не научится работать с порталами. Так что у вас есть время обдумать своё решение. А пока будете вместе со всеми работать над обустройством лагеря и тренироваться. Теперь я готов ответить на ваши вопросы.

Ещё минуту назад вопросы сыпались, как из ведра. А тут, словно на препятствие напоролись — замолчали все.

Нет, сомнений на лицах парней не было. Всё было решено ещё после теракта, когда Григорий Ефимович предложил желающим отправляться по домам. Из наших никто не ушёл тогда, не собирались и сейчас. И дело не в том, что Сан Саныч слишком много знал обо всех о нас — долго следил за нами в свои камеры, наверняка и про семьи знал, потому что у каждого из нас был телефон, а в нём контакты, соцсети, профили… Нет. Не ушли, потому что знали, что такое магия и успели почувствовать, что будет, если лишиться её. Нет, мы не умрём. Но такой жизни и врагу не пожелаешь! А магически одарённых людей много, не только мы. Нельзя лишать их магии! Мы должны проследить, чтобы радость не ушла из жизни.

Плюс, одно дело хвастать, что вот мол, я боевой маг, и совсем другое, когда ты видел реальные кровь и смерть, когда на твоих глазах люди получали увечья, и ты сам от ужаса и криков сходил с ума, а надо что-то делать. Такие события не проходят бесследно.

В общем, сомнений на лицах я не видел. Парни ситуацию понимали правильно и слабины в их душах не наблюдалось. Наоборот, Боря словно бы подвёл черту, и стало понятно, что назад дороги нет.

Пока мы размышляли, Григорий Ефимович спросил у Дмитрия:

— Твоя гитара без усилителя будет звучать?

Дмитрий кивнул.

— Как ты смотришь на то, чтобы подыграть мне?

Дмитрий пожал плечами, мол, не знаю, можно попробовать.

— Принеси тогда и гусли, пожалуйста. Они рядом с… Да ты знаешь где… Сможешь в темноте?

Дмитрий кивнул и ушёл в землянку.

Я вспомнил, как Григорий Ефимович играл на гуслях ещё там, в учебной комнате. Это было так давно, как будто в другой жизни.

Через некоторое время Дмитрий вернулся с гитарой и гуслями. Он нёс инструменты осторожно, как самые большие драгоценности.

Собственно, драгоценностями они и были. Сами по себе редкие хорошие инструменты — уже драгоценность, а в той ситуации, в какой мы оказались, так и вовсе.

Да, я хотел послушать музыку. Она сейчас была очень кстати.

Дмитрий сел подальше от огня.

— От тепла поведёт, а гитара… — Он ласково провёл по выпуклому боку. — Гитара этого не любит.

Григорий Ефимович одобрительно кивнул и повернулся к Дмитрию лицом.

— Гусли — тоже.

Костёр теперь был немного сбоку и между Григорием Ефимовичем и Дмитрием.

Григорий Ефимович накрыл ладонью струны, а потом легко пробежал по ним пальцами, и Дмитрий начал на слух подстраивать гитару под гусли.

Григорий Ефимович сначала удивлённо глянул на Дмитрия, но потом прислушался, удовлетворённо кивнул и прокомментировал:

— У тебя хороший слух.

— Абсолютный, — подтвердил Дмитрий и добавил: — Иногда это мешает.

Григорий Ефимович снова согласно кивнул.

Звук настраиваемых инструментов, такой будничный, здесь в ночном лесу, после всего, что с нами произошло, воспринимался странно и немного сюрреалистически.

Но вот Дмитрий показал, что готов. Григорий Ефимович взмахнул рукой, и словно капельки благодатного дождя упали на струны. Пробежали по ним, как по металлической лесенке, рождая мелодию, Дмитрий подхватил её и…

Голос Григория Ефимовича был тёплым, как утреннее и вечернее солнце.

Ясный сокол летает высоко,

Ясный сокол видит далёко.

Видит, как в поле зерно колосится,

Видит, как плачет у речки девица.

— Что же ты плачешь? Обидел ли кто?

Горькие слёзы роняешь почто?

Али ругается матушка строго?

Али какая беда у порога?

Что же с тоскою глядишь ты на север?

Что же тоскующий плач твой напевен?

Али какой услыхала навет?

Али кого потеряла навек?

— Ах, — отвечала девица тотчас. —

Я расскажу тебе всё без прикрас.

Нас разлучила навеки зима —

Снегом засыпала все терема

Сгинул любимый, но знаю, живой

Чувствую это я всею душой…

Мир озаряет мне молнии свет,

Только такой у меня есть ответ.

— Что же красавица, будь мне сестрой,

Младшей сестричкой моей дорогой…

Твой наречённый тоже крылат…

Так получилось, что это мой брат.

Стану я братом тебе на века,

Будут свидетелями берега.

Верю, вернётся небесный огонь

Ступит на землю своею ногой.

Солнце светило, сулило добра.

Шли по дороге брат и сестра.

Речка журчала, берег теснил,

Правду о брате с сестрою хранил.

Не успела песня стихнуть, как Чёрный презрительно фыркнул:

«Зима его увела, как же! Сам за Мораной побежал и про Лелю свою забыл!»

«Что⁈ Ты про что сейчас?» — мысленно подскочив, я уронил недоплетённый лапоть.

Но Чёрный снова фыркнул и проворчал: «Стелет да мелет, врет да плетет».

А потом демонстративно повернулся ко всем спиной, если можно повернуться спиной в моём сознании, и захрапел. Слишком явно, чтобы сказать, что он действительно уснул.

Больше слушать песни и баллады я не мог. Мои мысли теперь бродили вокруг да около слов Чёрного. Мне было очень интересно, что он имел ввиду, но на все мои попытки задать вопрос, Чёрный только громче храпел.

Пришлось копать самому.

Вспомнился рассказ Григория Ефимовича про двух братьев, сестру и девицу с мужиком… Морану с Чернобогом. Сестра, значит, Леля… А кто тогда братья? Понятно, что Григорий Ефимович и Радим Ефимович, но кто они на самом деле?

Эх, не удосужился я поинтересоваться родной мифологией… А она вот она! К тому же, судя по песне, сестра не очень-то и сестра…

Перед глазами встала картина, как молодой Григорий Ефимович лежит в ручье, а такая же юная Агафья Ефимовна поёт над ним.

Чёрт! Это же в голове не укладывается!

К ноге прикоснулось что-то мягкое.

Я машинально опустил руку и нащупал Дёму. Поднял его и положил на колени. Так, чтобы он не мешал плести.

Уже стемнело. Света от костра было маловато, но в принципе для плетения хватало.

Я поглядел на лапоть и увидел, что сбился с рисунка, пришлось распускать.

Так-то все ряды были нормальные, но чередование тёмных и светлых полосок нарушилось. А хотелось сделать красиво.

За подсчётом цин и рядов, мысли о богах ушли в сторону, но не оставили меня. Снова и снова в голове крутилась песня, особенно финал — шли по дороге брат и сестра, а берег теперь хранил правду о них.

Понятно, что мнимые брат и сестра — это Григорий Ефимович и Агафья Ефимовна. Или я делаю слишком поспешные выводы?

Я только начал второй лапоть, как Григорий Ефимович убрал руки от струн и дал струнам затихнуть.

— Пора отдыхать, — сказал он. — Девушки пусть идут в землянку.

Агафья Ефимовна согласно похлопала Григория Ефимовича по плечу.

— Ты тоже иди в землянку, — он накрыл её ладонь своею.

— Там только две лежанки, — ответила она, забирая руку. — Пусть девочки устраиваются. А я тут, под сосной. Веток да сухой хвои полно, не замёрзну. И за ранеными присмотрю.

Григорий Ефимович вздохнул, поднялся и протянул Дмитрию гусли.

— Унесёшь?

Тот бережно принял инструмент и направился в землянку. Вместе с ним пошла Светлана. А следом Ритка с Мариной. Девчонки устали, это было видно. А Марина ещё и на каблуках — шла, и ноги подворачивались. Как в темноте не переломала?..

— Влад, — окликнул меня Игорь Петрович. — Иди ложись.

— Сейчас, закончу, — отозвался я.

— Завтра закончишь…

— Сегодня!

Ну не мог я пойти спать, пока у Марины не было нормальной обуви.

— Помочь? — спросил Николай.

— Сам справлюсь, — ответил я не очень-то вежливо.

Ещё не хватало, чтобы он касался своими грязными лапами Марининых лапоточков!

Я почувствовал, как внутри меня полыхнуло, и чтобы снова не загореться, начал представлять, как журчит ручей — успокаиваться в общем.

Так и получилось, что парни стали укладываться, а я остался у костра.

— Когда закончишь, — сказал Григорий Ефимович, — затуши огонь.

Я, не прерывая работы, кивнул.

На самом деле я тоже хотел спать, но слишком много разных мыслей было в моей голове. Однако, когда я остался один и никто больше не мешал мне думать, все мысли улетучились.

Зато вернулись страхи.

Лунный свет падал на защитный круг и высвечивал прозрачный купол. Только, если при солнечном свете купол был радужный, то теперь мерцал мертвенно-бледным светом.

Круг манил, хотелось подойти поближе, рассмотреть, что там так светится и было жутко… жутко интересно… Казалось, я слышу голоса… почти слышу… ещё чуть-чуть, и разберу о чём они говорят, о чём просят… И только тёплая берёста в руках противостояла им.

Берёста действительно была тёплая, какая-то солнечная. И дело не в том, что она разогрелась на солнце или от костра. Тепло было заключено внутри. А то, что я плёл лапоточки для Марины, выпустило тепло берёсты наружу.

Я поднял готовый лапоть и сравнил с тем, что плёл. Внимательно рассмотрел чередование тёмных и светлых полосок — рисунок совпадал.

Надставив короткую цину, я продолжил плести. И тут краем глаза увидел движение.

Из леса, со стороны охранного круга приближалась девушка в длинной белой рубахе с распущенными волосами. Она приблизилась к черте, потрогала рябиновую веточку, постояла, подумала, потом направилась вдоль черты.

Шла она, нагнувшись, касаясь рябиновых сторожков — каждый погладила, пожалела!

Ко мне сразу пришло осознание — веточки были нарезаны из живой рябины, не сухие!

Я смотрел на девушку и не дышал. Хотелось крикнуть, а не мог.

Когда круг замкнулся, она выпрямилась, посмотрела на меня. И вот только что она была у охранного круга, как вдруг стоит рядом со мной… Перенеслась в один миг. Остановилась, уставилась на недоплетённый лапоть. А потом подняла с земли готовый, покрутила в руках, рассмотрела внимательно. И что только в темноте увидела?

— Красиво, — говорит и кладёт мою поделку на место. А голос такой нежный, как будто летний ветерок легко коснулся листвы.

Потом смотрит на меня.

У меня аж волосы дыбом поднялись.

А Чёрный подсказывает: «Встань, дурень, поклонись древеснице!»