Школа боевой магии. Том 2

Глава 18

— Кстати, Влад Джеймс Влад, — как бы между прочим спросил Сан Саныч. — А ты не хочешь узнать, что с твоими родителями и сестрёнкой?

— Я сказал, оставь парня в покое! — Григорий Ефимович шагнул вперёд и закрыл меня собой, но было поздно, слова прозвучали.

Сказать, что у меня душа в пятки рухнула, это ничего не сказать! А вместе с душой рухнуло всё.

Моментальной вспышкой пробило озарение: так вот почему они не отозвались на телепатический «вызов»! Я ведь знал, что они в беде, но не хотел видеть этого, уговаривал себя, что, мол, соседи… Да какие, к чертям собачьим, соседи⁈ Зачем бы соседям приходить среди ночи?

Горло сжало.

Если бы не тёплая рука Агафьи Ефимовны на моём плече, я, наверное, не смог бы набрать воздуха, чтобы спросить:

— Что с ними?

— Пока ничего, — Сан Саныч с преувеличенным вниманием стряхнул пылинку с кителя и невинно добавил: — Почти.

От этого «почти» я взвыл и кинулся на него, но попал в сеть рук, которые вцепились в меня и не пускали разорвать этого придурка на части, придушить его, перегрызть ему глотку…

— Не слушай его, он тебя специально провоцирует! — повторял Григорий Ефимович, пытаясь встать между нами и прервать связующую нить, но даже бог бессилен перед ненавистью.

Сан Саныч смотрел на меня с высокомерной брезгливостью и не скрывал своих чувств.

Я, впрочем, тоже.

— Где они? — прохрипел я, когда понял, что из рук Григория Ефимовича и товарищей мне не вырваться.

— Всё зависит твоего решения, — ответил Сан Саныч.

— Хватит! — потребовал Григорий Ефимович у Сан Саныча. — Прекрати!

Но тот даже не поморщился.

Я молча смотрел на Сан Саныча и ждал. Ждал, какую цену он назовёт за жизни мамы, папы и Соньки. Ждал, как и в прошлый раз, только теперь у меня не было никаких иллюзий.

Сан Саныч потянул ещё время, а потом…

— Не всегда же мне делать за тебя твою работу? — развёл он руками.

Я растерялся.

А Сан Саныч продолжил:

— Мы договаривались с тобой, что ты при помощи магии совершишь теракт, а ты что сделал? Флешмоб. Кому он нужен, твой флешмоб?

Я смотрел на Сан Саныча, а видел ярко-голубое свечение в квартире родителей, маму, уводящую Соньку в детскую, папу, толкающего меня в портал. Он спас меня, а сам остался. Хотя скорее всего понимал, кто за дверью. А я, идиот, ещё обижался, что у них времени на меня нет… Блин! Сонька плакала! А я…

Сан Саныч продолжал что-то говорить, но я его не слышал. Внутри меня разгорался костёр. Не костёр, пожар! Атомный взрыв!!!

«Потухни!» — зарычал Чёрный.

Но пламя внутри никто не смог бы потушить, оно разгоралось с катастрофической силой…

— Влад, очнись! Ты сожжёшь нас! — закричал Григорий Ефимович и отвесил мне оплеуху.

Поздно.

Я успел выхватить взглядом удивлённое лицо Сан Саныча, встревоженное — Чернобога, напрягшихся спецназовцев… Всполохи на куполе…

Я уже понял, что мой огонь не пройдёт через купол, потому что он на божественной силе, и ненавистный особист останется невредим, что вся мощь взрыва достанется своим, но я больше не мог управлять пламенем, оно вырвалось из-под контроля и…

…И тогда земля под ногами исчезла.

Девчонки завизжали. Но и визг тут же оборвался. Съёжился. Испарился.

Точно так же съёжилось и испарилось пламя. Рассеялось, словно его и не было.

Стало темно и холодно. Очень холодно! Смертельно холодно.

Настолько холодно, что душа заледенела.

В первый момент я подумал, что умер. Но в руках у меня шевелился Дёма, а позади, невидимые, растерянно переговаривались наши парни да звякнула гитара или гусли, а может, и то, и то.

— Спокойно! — раздался голос Григория Ефимовича. — Все живы, и это главное! Давайте-ка перекличку сделаем… Подайте голос и возьмитесь за руки, чтобы чувствовать друг друга…

Он призывал нас успокоиться, вот только мне от его слов было крепко не по себе.

— Где мы? — спросил Арик.

— В Исподнем мире, — просто ответил Григорий Ефимович.

Для меня это прозвучало как: «Мы умерли… Влад нас убил».

Но мы были живы. Я почувствовал тепло ладоней, Арик взял меня за руку, а Николай сжал моё плечо, потому что вторая моя рука была занята — Дёмой.

Через несколько секунд длиной в вечность появился слабый свет, он шёл из груди Григория Ефимовича. Да и не Григорий Ефимович это был, а тот самый молодой мужчина, который тогда лежал в ручье. А рядом с ним стояла девушка — та, что пела о солнце, она тоже светилась — тепло, по-домашнему. Даждьбог и Леля в своём истинном обличье.

Свет от Даждьбога и Лели потёк по соединённым рукам моих товарищей, и темнота стала не такой беспросветной.

Дмитрий присвистнул и изрёк:

— Абсолютной темнота быть не может…

— Не может, — согласился Даждьбог. Назвать его Григорием Ефимовичем у меня не повернулся язык. — Даже слабый свет изгоняет самый густой мрак, — продолжил он и вдруг спросил: — Стихи пришли?..

— Не знаю пока, — ответил Дмитрий.

Он одной рукой прижимал к себе берестяной короб — чехол для гуслей, над которым с утра ещё работал Игорь Петрович, а другой держал за гриф гитару. Как и во время теракта, он не бросил свой инструмент, а заодно прихватил и гусли.

Парни с удивлением пялились на Даждьбога и Лелю, они их в божественном обличье видели впервые, но сейчас было не время для расспросов. Слабого света оказалось достаточно, чтобы разглядеть, что вокруг. И, честно скажу, лучше бы не видеть. Этот мир был мёртвый. Невыносимо мёртвый. И, что самое страшное, наш свет привлёк местных обитателей.

Мерзкие существа за границей света. Изломанные, уродливые и безмерно голодные. Они учуяли нас. Их глаза вспыхнули жаждой. А купола вокруг нас больше не было…

— Кто это? — спросил Арик.

— Это мёртвые души, — объяснила Агафья Ефимовна-Леля. — Души злодеев из всех эпох Рувении. Предатели, душегубы и другие преступники. За грехи свои обречённые на вечный холод.

— Чего они хотят от нас? — спросила Ритка.

— Тепла, — просто ответила Агафья Ефимовна-Леля. — Эти души жаждут душевного тепла. Они с лёгкостью выпьют вас, но никогда не смогут насытиться.

— Не отпускайте рук! — призвал Григорий Ефимович. — Держитесь крепче!

Всё моё существо было против. Тело призывало повернуться к опасности лицом и приготовиться к схватке, потому что бежать от этих зомбаков было некуда. Но Григорий Ефимович снова и снова повторял:

— Только не отпускайте рук! Свет — единственное, что может отпугнуть грешные души!

Не знаю, как насчёт отпугнуть. Пока свет их только привлекал…

Хотя, они действительно остановились на границе света, но так близко… Ещё чуть-чуть, и достанут своими мерзкими лапами… А пока с алчностью и тоской принюхивались.

— Велес, Влад, помогите нам, — попросила Агафья Ефимовна-Леля.

Я не понял, чего она хочет, но переспросить не успел.

«Разожги пламя!» — приказал Чёрный.

А как его разжечь, если тут, в этом смертном холоде, оно не горит⁈ Такой пожарище потух за один миг!

Но я печёнкой чувствовал: если не разожгу, нам крышка.

Точнее, крышка и есть! Мы уже в мире мёртвых! Но пока мы живы, шанс выбраться у нас остаётся. Это ж надо было мне умудриться открыть портал в Исподний мир… И как смог?

«У тебя кишка тонка для этого! — пробурчал Чёрный. — Это папенька расстарался! Не отвлекайся давай!»

Я с облегчением выдохнул. Чувство вины давить перестало. Но это не изменило нашей ситуации. Отсюда нужно было выбираться. И единственное, что пришло мне в голову — послушать богов и разжечь огонь.

Но как сосредоточиться на дыхании, если зомбаки вокруг стучат зубами и дёргают носами… Того и гляди кинутся. Я даже думать не хотел о том, что будет, если они нас достанут.

И тут я узнал одного… Сосед по лестничной клетке. Дядя Ваня. Постоянно пил и гонял жену с малолетним сыном… Очень неприятный тип! Помер в прошлом году — пьяный в драбадан на высокой скорости въехал в автобусную остановку. Мало сам погиб, так ещё и двоих прихватил — отскочить не успели. Так вот, значит, он где… Был урод, а теперь и вовсе — изломанный весь, иссохший, истлевший… Омерзительный! Вся гадостная сущность теперь на виду. Хорошо, что тётя Таня со Стёпкой не видят его таким.

Едва я узнал дядю Ваню, как тень узнала меня, и такая алчная радость вспыхнула в её глазах, что у меня волосы дыбом встали!

В этот момент затарахтел Дёма. Это было так неожиданно и так… чужеродно в мёртвом мире. А с другой стороны, мурчание Дёмы было до того естественным, что я отвлёкся от мертвяков и почувствовал на груди тепло.

Я не сразу вспомнил про свой оберег — триглав, вырезанный на берёзовом бруске, тот самый, на обратной стороне которого Чёрный выжег медвежью лапу. Я в последнее время совсем забыл об этом талисмане — болтается на груди, и ладно. А ведь он…

Прижав Дёму к себе, я взялся за оберег. И начал дышать через него. Не знаю, как это объяснить, это в сознании… Я вдыхал и выдыхал, мысленно пропуская воздух через оберег. Мне почему-то показалось, что так будет правильно. Потому что вокруг чужой мир, местной магией напрямую дышать нельзя, я это печёнкой чувствовал… И, знаете, помогло! Я почувствовал сначала едва различимое течение магии, а потом — и огонёк внутри себя.

Магия тут была иная. Не такая, как наверху. Но пропущенная через оберег, огню она подошла. Оставалось только подобрать силу потока, чтобы костёр разгорался, а не тух.

Увлёкшись экспериментами с местной магией, я забыл про окружение. Вернули меня в реальность аплодисменты.

Я открыл глаза и увидел Чернобога. Он был вроде и такой же, как «наверху», а вроде и другой — внутри темнело средоточие холода и мрака. Он стоял в окружении мёртвых душ, они заискивали перед ним, как щенки перед хозяином. А он смотрел на меня и хлопал в ладоши, мол, какой молодец!

Я глянул на Григория Ефимовича с Агафьей Ефимовной. Они молча сверлили глазами Чернобога, ждали, что тот скажет.

А он, отпихнув особо ластящуюся тень, шагнул в круг света.

— Отлично, Влад Джеймс Влад! Я и не подозревал, что ты внук Огня. Мой сын не дурак, знал, кого выбирать! Жаль, что сынок переметнулся к врагам…

— Это ты переметнулся к врагам! — заступился я за Чёрного.

Чернобог заржал. Точнее, захрюкал, как свинья. Надо же, такой весь лощёный, а смех сплошное хрюканье.

— Нет! — сказал, отсмеявшись, Чернобог. — Я всегда на своей стороне. Только на своей! Ни к вам, ни к Сан Санычу я не имею и не имел никакого отношения!

— Ой ли? — усмехнулся Григорий Ефимович. — Ты с нами ставил купол!

— Тактический манёвр, не более, — отмахнулся Чернобог. — Мы тогда были слишком слабы. Нам требовалось время, чтобы подкопить силы и внести в ваши ряды раздор…

Григорий Ефимович с Агафьей Ефимовной переглянулись, и я увидел понимание и сожаление на их лицах. Что понимали, о чём сожалели боги — об этом я мог только догадываться.

— Но вы мне не интересны, — продолжал Чернобог. — Я пришёл за сыном. Пойдём со мной, Велес!

«Нет, — ответил Чёрный. — Они все жрали мне. И Даждьбог с Лелей тоже. Я их не оставлю».

Чернобог от этих слов съёжился, как от удара и с ненавистью глянул на Ефимовичей.

— Паскуды! — зашипел он. — Я уничтожу вас! Сам! Своими руками! А потом добью остальных! — Чернобог помолчал и с усмешкой добавил: — Или нет! Я оставлю вас грешным душам. Даждьбог, ты проиграл! Ваш свет скоро погаснет — ты не сможешь поддерживать его долго. Мы оба с тобой хорошо знаем, что наверху день, и ты должен вести солнечный диск сквозь верхнее небо, вся твоя сила там. А тут… До ночи вы не продержитесь. Сюда скоро вернётся первозданная темнота и тогда мои зверушки разберутся с вами. Вы ещё будете молить о скорой смерти!

Я смотрел на него и вспоминал Сан Саныча, цепочку от автоматной очереди в допросной, его решение разрушить купол, теракт, которым он подставил всех, в ком есть магия, и мне было смешно. Смешно от самоуверенности вот этого бога. Бога, который борется с другими богами в то время, как человек накинул ему петлю на шею и готов выбить табурет из-под ног.

Осторожно, чтобы не разорвать цепь, я переложил руку Арика себе на плечо, потом залез за ворот и достал оберег. Показав его Чернобогу, спросил:

— Когда ты уничтожишь одну сторону, что станет со второй? — И повертел оберегом так, чтобы Чернобог хорошенько разглядел триглав и медвежью лапу. — Вы, светлые и тёмные боги — две стороны одного оберега. Вы связаны сильнее, чем родственными узами. Вы связаны Договором! Сына можно бросить, а Договор — нет. Нарушить Договор будет себе дороже.

Чернобог сверкнул глазами и выдавил:

— Я не бросал сына! Я сына спас! Ты мог сжечь его! А я его спас! Я! Здесь, в моём мире, моему сыну ничто не грозит, в отличие от вас. Тут не место живым!

— Ты знаешь, что будет за нарушение Договора, — ответил Чернобогу Григорий Ефимович.

Чернобог глянул на светлого бога и усмехнулся.

— А я его не буду нарушать. Я просто не стану помогать. Выберетесь, так тому и быть! Не выберетесь, значит, не судьба — грешные души попируют…

Зыркнув напоследок мне в самое нутро, он развернулся и ушёл. Растворился в темноте. На Григория Ефимовича и Агафью Ефимовну даже не взглянул.

А зомбаки сомкнули ряды и… некоторые продолжили угрожающе рычать и щёлкать зубами, а другие начали заискивающе кланяться, клясться в вечной любви и преданности, заверять, что только они могут спасти нас.

У меня от этих заверений на душе стало мерзко. Чувство брезгливости было такой силы, что хотелось вмазать ближайшей тени в рыло.

— Не отпускай рук! — остудил мои желания Григорий Ефимович. — Займись лучше огнём!

В этот раз отстраниться от грешных душ было проще. Я мысленно послал их подальше и, закрыв глаза, начал дышать через амулет. Дышать так, как когда-то учил меня Григорий Ефимович, ещё там, в школе, в другой жизни. На четыре счёта вдох, задержка дыхания, на восемь счетов выдох, задержка дыхания, снова вдох, задержка, выдох, задержка. И знаете, стало немного теплее. Не так чтобы очень, но словно вышел из холодного погреба на солнышко.

Сквозь сомкнутые ресницы я почувствовал свет. Открыл глаза, и радость озарила моё сердце. Мы сияли так ярко, что зомбаки отодвинулись достаточно далеко и теперь прикрывали лапами лица, стараясь спрятаться от света.

И тут Григорий Ефимович взял свет, скатал его в ком и подвесил над нами, как солнце.

— Можно больше за руки не держаться, но и далеко не отходите, — сказал он и широко улыбнулся, светло так, солнечно…

Блин! Да он же и есть бог солнца! Его олицетворение…

— А почему вы сразу не зажгли тут свет? — спросил я.

— Потому что это не настоящее солнце, — показав глазами на светоч, терпеливо объяснил Даждьбог. — Это свет ваших душ. И светить он будет, пока свет будет в ваших душах. А настоящему солнцу время сейчас плыть над Рувенией. Чернобог прав, я не могу ради вас оставить остальных рувенцев без тепла и света.

Блин! Про остальных людей я как-то не подумал. А ведь среди них были мама с папой и Сонькой.

Едва я вспомнил родных, как сердце сжалось от боли и ноги перестали держать. В изнеможении я опустился на землю.

— Живы они, — негромко сказала Леля. — А пока живы, всё можно исправить.

— Клянусь всеми богами! — прохрипел я. — Я доберусь до Сан Саныча и убью его!

И тут раздался гром. Откуда в этом мёртвом мире мог взяться гром, не знаю, но он прозвучал. И светоч, который подвесил над нами Даждьбог, немного потускнел.

Леля и Даждьбог потемнели лицами.

— Не надо разбрасываться клятвами, — негромко сказала Леля. — Тем более в таком месте.

— Слово произнесено, обязательство взято, — поддержал её Даждьбог. — Глупое слово, брошенное в сердцах. Но оно засвидетельствовано. И теперь не выполнишь — станешь клятвопреступником. Выполнишь — станешь убийцей.

По-прежнему светило созданное нами и подвешенное Даждьбогом солнце, но у меня на душе стало темно и холодно. Темно и холодно, как в преисподней. И только боль за родных показывала, что я ещё жив.

Хотя, какого чёрта! Да хоть и в преисподней! Сан Саныча грохну, своих вызволю и насрать на последствия!