Школа боевой магии. Том 2

Глава 26

Дощатые стены повети, где нам Баба-яга отвела место для отдыха, светились щелями — естественная вентиляция, однако крышу сделали добротной, и внутри, несмотря на дождь, было сухо.

Поветь оказалась большой — в два уровня. Сверху вниз вела пристроенная вдоль стены лестница.

Второй уровень не полностью перекрывал первый, и перегнувшись через перила, можно было рассмотреть, что там внизу. Собственно, именно так я и поступил.

Мы спали наверху, на сене, оно тут хранилось. Внизу тоже было немного сена. А ещё дровяник, хозяйская утварь: разные косы, серпы, вилы, лопаты, грабли, ещё какие-то приспособления, о назначении которых я мог только догадываться. И в верхней, и в нижней части располагались широкие ворота. К верхним снаружи вёл широкий пандус — его было видно через приоткрытые Риткой ворота. И на верхний уровень, и на нижний вполне могла въехать конная упряжка с телегой. Или даже трактор!

Правда, представить тут трактор я не смог, как-то он сюда не вписывался. Хотя… я мысленно посадил Бабу-ягу на квадроцикл и вдруг понял, что старуха справилась бы…

Пока я вертел башкой по сторонам, наши отправились в избушку на завтрак. На завтрак! А ведь время уже близилось к обеду… Давненько я так долго не спал. Но, видимо, Баба-яга нарочно дала нам как следует выспаться. И это хорошо — я как будто вернул своему телу долг, позволил ему отдохнуть.

Пока я оглядывался, подошёл Григорий Ефимович.

— Пойдём, Влад! Поедим и послушаем Ягу.

Я вздрогнул. Перед глазами как наяву встал змей с его равнодушным: «Жжжеррртвааа». Душа отозвалась болью.

Григорий Ефимович, видимо, понял мои мысли и сказал:

— Тут будет не так. Не скажу, что просто, но не так.

Спрашивать: «как?» я не стал. Я молча шагнул под дождь. Потому что на самом деле пофиг как! Всё равно я Сан Саныча порву. Иначе смерть Чёрного будет напрасной.

На высокое крыльцо избушки я взлетел одним из последних. Все парни, включая и Арика с Ильёй, уже были внутри. Позади меня шли только преподаватели. Они шли спокойно, и дождь не касался их. И я чертыхнулся — я опять забыл про защитный кокон. Теперь вот одёжка намокла…

Из наших не все оказались мокрыми. Николай, Артём, Сергей и даже Мишка были сухими. То, что Николай вспомнил про защиту, резануло, но не удивило. А вот Мишка… Я разозлился. Не на него. На себя. Ничему-то я не учусь. Но хотя бы высушиться могу ведь? И я катанул внутри себя солнышко. А потом по наитию выкатил его над всеми, пусть обсохнут, ибо нефиг!

Арик то ли от неожиданности, то ли ещё из-за чего закрылся от моего солнышка, а Баба-яга оглянулась на меня, нахмурилась, но промолчала. Я догадался, что опять налажал, и едва народ обсох, закатил солнышко обратно.

Избушка Бабы-яги снаружи казалась небольшой. Стоит словно игрушечная на четырёх столбах, как на ногах. Поветь, где мы ночевали, и то больше.

Изнутри избушка вроде тоже была невелика, плюс, огромная печь занимала немалое пространство, однако из наших никто на улице не остался.

Места на застеленной самотканой дорожкой лавке вдоль стены определили Ефимычам, преподавателям и Артёму с Глебом. А мы расселись на скамье с другой стороны большого стола. Плотненько правда, но в тесноте да не в обиде.

Арик сел далеко. Илья — рядом с ним.

Мне, конечно, пофиг, но как-то стало грустно.

Девчонки начали подавать нам миски с кашей — каждому отдельно. Они так ловко справлялись, как будто всю жизнь жили тут, у Бабы-яги, знали уклад и гостей встречали каждый день. Я смотрел на них и понимал: в каждой девушке в потенциале живёт Баба-яга. Не у всех она раскрывается с течением жизни. Но, похоже, только потому, что миру не нужно столько привратниц.

И тут меня осенило. Выходит, раз девчонки похожи на Бабу-ягу, то парни носят в себе змея? Парни охраняют мир с той стороны реки Смородины, а девчонки — с этой?

Бред, конечно. Хотя что-то в этом есть. Мужчины рискуют собой, в случае нужды идут на войну. А женщины дарят жизнь — рожают детей, лечат раненых… Мужчине нужна жертва. А женщине? Что может стать платой за наш проход домой?

Что Баба-яга потребует чью-то жизнь, я не верил — чего б она тогда заботилась о нас. Но в том, что придётся заплатить, я не сомневался. Я вспомнил маму. Хочешь пойти погулять — сперва поешь, помой посуду, вынеси мусор, выучи уроки, а вечером поиграй с Сонькой… И попробуй не выполни сказанного, спуску не даст.

Между тем девчонки разложили кашу и тоже сели за стол.

Я привычно посвятил первую ложку Чёрному и с удовольствием отметил, что сначала несколько парней, а вслед за ними и остальные тоже сожрали Велесу.

Некоторое время был слышен только стук ложек. Все отдали должное вкуснющей каше.

Но вот завтрак съеден, благодарности сказаны, со стола убрано. Парни не спешили расходиться, чувствовалось напряжение.

Баба-яга махнула девчонкам, чтобы оставили посуду и присоединились к нам за столом, и сама воссела в красном углу.

Собственно, она там и сидела. Но когда ела, то просто сидела за столом. А теперь — возглавляла.

— Ну что, касатики? Пришло время разговоры разговаривать?

В избушке повисла такая тишина, что можно было различить каждый самый малый звук: дождь стучал по крыше и стекал по водостокам, поскрипывали брёвна в стенах, раздавались едва слышные шорохи и шепотки — воображение тут же нарисовало любопытных: домового, банника с банницей и остальную компанию помощников Бабы-яги, прячущихся по углам и ловящих каждое слово, чтобы потом собраться на повети и обсудить все новости.

Выдержав паузу, Баба-яга продолжила:

— Про ваш путь сюда я знаю. Дёма доложился. Теперь поговорим о том, что вам делать дальше.

В светлой комнате с двумя окошками на восток и на юг было тихо. Все ждали, что скажет привратница. А она не торопилась со словами, словно перебирала их, искала самые правильные. Или просто глубоко задумалась, ушла в размышления о мирах иных, и не спешит возвращаться.

За окном всё так же стучал дождь. Иногда в заунывную мелодию капель вплетался ветер, но лишь для того, чтобы подчеркнуть бесконечность тоски, безысходность и безнадёжность нашего положения.

Я отмахнулся: какая нафиг безнадёжность? У нас столько дел, что на всякие сопли просто времени не остаётся! Но спорить с дождём и ветром глупо — это стихии, они живут по своим правилам. Они существуют здесь и сейчас. А мне нужно думать о будущем. Потому что придёт время, и дождь закончится. Он всегда рано или поздно заканчивается.

Я перевёл взгляд на Ефимычей. Боги сидели с непроницаемыми лицами. Просто сидели и ждали, что скажет привратница.

Может, они правы? Может, так и надо? Что толку раньше времени строить планы? Нужно дождаться её слов, а потом уже решать, паниковать или радоваться. В любом случае, пока она не вынесет своего приговора, мы отсюда не сдвинемся.

Слышалось сдержанное дыхание моих товарищей, шмыганье носом, вот кто-то повернулся — скрипнула скамейка, вот кто-то шаркнул ногой… А вредная старуха просто сидела задумчиво и ничего не говорила.

Мысль не удержать, и я начал вспоминать сказки, где упоминается Баба-яга — кому и как она помогала. Прикладывая сказки к нашей ситуации, я понимал: ни одна не годится. Потому что герой всегда приходил из мира живых и путь его лежал через реку Смородину в Исподний мир. Баба-яга, так же, как и нас, кормила его, поила, баньку ему топила, спать укладывала, а потом одаривала либо путеводным клубочком, либо советом. Но я печёнкой чувствовал: это не наш вариант. Мы шли в обратную сторону. Как она поступит с нами? Она ведь привратница. К тому же не всегда Баба-яга помогала. В некоторых сказках она норовила засунуть гостя в печь.

Я оглянулся на большую — почти в четверть комнаты — печку. Судорожно вздохнул — не может быть, чтоб и нас… Да мы все туда и не вместимся… Или вместимся? Банька вон тоже снаружи казалась маленькой, а мы в ней всем гуртом мылись! Опять же избушка снаружи явно меньше, чем изнутри…

Без разницы! Мы не дадимся! Нас просто так в печь не сунешь!

И тем не менее, чернеющая в глубине заслонка притягивала взгляд. Казалось, печь смотрит на нас, изучает…

Воображение тут же нарисовало, что заслонка — это веко. Вот сейчас печка поднимет веко и сожжёт нас огненным взглядом…

Я тряхнул головой — уж лучше слушать дождь!

И тут Бабе-яге на колени запрыгнул Дёма и начал с мурлыканьем ластиться.

Меня кольнула ревность, но рот сам растянулся в улыбке — ишь, паршивец, до того привык в нашей жизни участвовать, что и тут даже сырости не забоялся, куда все, туда и он… И как в избушку только пробрался? Он же остался на повети…

Но Дёма был тут и выпрашивал ласку.

Баба-яга погладила котёнка и вдруг сказала:

— Сомневалась, когда отправляла его. Думала, не справится — слишком мал был. Теперь-то подрос…

Я прифигел:

— С чем не справится?

Баба-яга усмехнулась.

— Боялась, тебя не найдёт. А найдёт, так ко мне привести не сможет. А он молодец, всё сделал как надо!

— Что? — Я подумал, уж не ослышался ли.

— Способный, говорю, котейка! Выполнил поручение. А главное, вовремя! Ещё чуть-чуть, и поздно было б.

И тут Дёма начал «говорить»… Не словами, конечно, громко мяукая! Но я его понимал! Я понимал, что Дёма сейчас рассказывает Бабе-яге, куда нас черти загнали, как ему там было хреново!

Баба-яга слушала котёнка, гладила, а потом заворчала ласково так:

— Ну, ну! Будет жаловаться! Ты молодец! Чего уж!

Дёма довольно сощурился и свернулся клубочком у неё на коленях.

Мысли у меня в голове носились, словно испуганная стайка воробьёв. Чирикали, щебетали.

— Поздно для чего? — поймал я первого попавшегося «воробья».

— Для мира, для чего ж ещё? — пожала плечами Баба-яга.

Она с нежностью чесала Дёме за ушком, и у меня появилась надежда, что она отпустит нас просто так, без всякой платы. Я воспрял духом. И не только я — в глазах парней появились облегчение и готовность идти. Но Баба-яга вдруг продолжила… Так же ласково, как до этого говорила о Дёме:

— Вот только пропустить в мир живых я вас не могу. Придётся миру справляться самому. Правда, Дёма?

Котёнок потянулся у неё на коленях, даже коготки выпустил от наслаждения, широко зевнул и повернулся на другой бок.

— Как не можете? — спросил я целую вечность спустя.

— Так! — ответила привратница. — Я поставлена охранять мир живых. Пока я здесь, никто и ничто из того мира в этот не пройдёт!

Окончательно сбитый с толку, я спросил:

— А зачем тогда Дёму посылали?

— Сам бы ты путь ко мне не нашёл, — Баба-яга сказала это, как нечто само собой разумеющееся.

Вот только для меня это был полный абсурд! Рисковать жизнью Дёмы, отправляя его за мной, ждать, волноваться, успеем мы или нет — она же сказала, типа хорошо, что успели, значит, волновалась… И после этого не пускать нас домой? Глупость несусветная!

— Зачем я вам? — рубанул я в лоб.

— Ты внук Огня, — так же прямо ответила привратница. — В тебе его пламя. Только тебе по силам укрепить купол.

— Бред какой-то, — растерялся я.

Я хорошо знал обоих своих дедов. Люди как люди, ничего огненного в них не было. Мамин папа, дед Антон, — заядлый рыбак. Он все выходные пропадает с удочкой на пруду. Баба Дуся потом ругается — кто рыбу чистить будет? Раздаёт её соседям. Дед Антон только посмеивается, ему главное процесс. А папин папа, дед Емельян, — балагур и весельчак, любит прихвастнуть. Баба Люба называет его балаболом, повторяет: «Мели, Емеля, твоя неделя». Дед кипятится, говорит, мол, не виноват, что ему такое имя дали. Баба Люба всегда заботится о нём, переживает, если он задерживается в гараже. Говорит, мол, давление… беречься надо!

Баба-яга с усмешкой наблюдала за мной, а потом припечатала:

— Но пропустить я тебя не могу.

— Так ведь вы же сами… купол… — окончательно растерялся я, но хозяйка равнодушно пожала плечами:

— А я тут причём? Я поставлена охранять границу. Свою работу выполняю исправно. До остального мне дела нет.

Тут уж возмутился не только я, но Баба-яга оборвала зароптавших парней:

— Ничего не знаю!

Н-да! Я подозревал, что будет облом, но даже предположить не мог, что такой!

Парни загудели, как пчёлы в улье. Вот только противной старухе было пофиг. Она сидела, как ни в чём не бывало, и гладила Дёму, словно это самое важное в мире дело.

Я чувствовал плечо Васька́, плечо Сергея. Я видел поддержку в глазах Бори, Глеба, Артёма, остальных. Парни и преподаватели разделяли мои чувства. Девчонки тоже. Марина, Ритка, Светлана хоть и молчали, но их лица светились решимостью.

Я приободрился. Нужно было как-то объяснить Бабе-яге, что она не права, и я зашёл с другой стороны.

— Но вы же помогали нам… Поили, кормили, спать укладывали… баньку топили…

— И что? Живым завсегда помогаю. А как иначе? — пожала плечами Баба-яга.

Вот опять двадцать пять! На кой хрен было посылать Дёму, да ещё и радоваться, что он успел «вовремя», если наши проблемы ей пофиг⁈ Её хата типа с краю, работу она выполняет, а остальное хоть провались? Говорит, что только мне по силам сохранить купол, и меня же не пропускает! Если так, на что я-то понадобился? И для какого мира может быть поздно? Это в нашем хотят купол разрушить, или я где-то глобально протупил? Не в Исподнем же что-то может стрястись? Зомбаки тухлые разбегутся?..

В поисках поддержки я посмотрел на Григория Ефимовича. Даждьбог сидел хмурый и задумчивый. Однако удивления на его лице не было. И Агафья Ефимовна глаз не поднимала.

Получается, они знали… Знали, что Баба-яга шлагбаум перед нами опустит. Знали, и ничего не сделали. Сидели, молчали и даже не пытались убедить старую каргу, объяснить ей, что Сан Саныч гад и сволочь, что его нужно остановить, иначе купол будет разрушен и Рувения снова окажется в кольце врагов.

И тут Дёма повернулся ко мне, пристально посмотрел в глаза и мяукнул:

— Уймись!

Он на самом деле просто мяукнул, но смысл его послания был предельно ясен.

Я захлопнул рот и так и не вскочил, чтобы высказать старой кошёлке всё, что я о ней думаю. Меня осенило: а ведь я возможности упускаю!

Сам собой вспомнился разговор с Григорием Ефимовичем в комнате наказаний, когда он пообещал мне ответить на три любых вопроса. Может, и здесь я правильный вопрос должен задать? Что, если Баба-яга так нас испытывает?

Я сбавил обороты и включил думалку. Я нутром чувствовал: ошибиться нельзя.

— Вот вы отправили за мной Дёму… — начал распутывать мысль. — И даже волновались, чтобы он успел… А теперь держите нас тут. — Баба-яга выжидающе смотрела на меня. Я приободрился и продолжил: — Зачем это вам?

— Так попросили, — спокойно ответила хозяйка избушки.

— Кто попросил?

— Чернобог и Морана, — с прежним спокойствием ответила привратница.

Перед глазами как наяву встал Чернобог. Я словно снова услышал: «Привратницу они не пройдут!» Так вот почему он был уверен в этом! Ах ты зараза, за дебилов нас держал⁈ А вот выкуси!

Но прежде отсюда надо выбраться…

Я поднялся и заявил:

— Спасибо вам, конечно, хозяюшка, за хлеб-соль, однако… Однако мне похрену эти божественные отморозки! У меня родители в застенках сидят! Мне… — я запнулся, а потом поправил: — Нам идти пора!

На миг показалось, что Баба-яга улыбнулась. Но в следующий момент она насмешливо произнесла:

— Да кто ж вам разрешит?

— Чтобы своих спасти и гадам морды начистить, разрешений не спрашивают! — ответил я Бабе-яге.

На этот раз она точно улыбнулась. Кажется. И опять насмешливо подняла бровь:

— Вот так прямо встанете и пойдёте?

Я оглянулся за поддержкой и увидел, что парни уже стоят. И девчонки тоже. А вот боги, преподаватели, а с ними Артём с Глебом, и даже Николай — по-прежнему сидят. Будто знают что-то, до чего я никак не дотумкаю.