Школа боевой магии. Том 2

Глава 25

Бушующие в Исподнем мире стихии не долетали до нас даже лёгким ветерком, всё опадало на берегу речки Смородины.

— Он был мне настоящим другом, — сказал я в черноту.

— Знаю, — согласился Григорий Ефимович.

Подошла Агафья Ефимовна, подала ковш с водой.

Мне не хотелось пить. Не хотелось есть. Не хотелось жить.

Но она поднесла ковш к самому лицу и сказала:

— Испей! Это вода из живого ручья.

Я взял, но не спешил хлебнуть, и Агафья Ефимовна настойчиво подтолкнула:

— Пей!

Не знаю, по привычке ли, или по затмению, но прежде, чем сделать первый глоток, я мысленно посвятил его Чёрному. Да, его теперь нет со мной, но в памяти моей он останется навсегда.

От воды организм воспрянул, вода в ковше закончилась быстрее, чем я это осознал. Внутри по жилам потекла свежесть. Но эта свежесть только вскрыла кровоточащую рану. Я согнулся от захлестнувшей боли, а потом вовсе упал на землю, скорчился и завыл.

— Ничё! Молодой! Оклемается! — сказала старуха. Когда она успела снова оказаться рядом, я даже не заметил. — Щас баньку истоплю, а пока умойте его живой водой…

Григорий Ефимович с Борей подняли меня и повели к ручью. Склонили над водой, начали плескать в лицо.

Хотел я того или нет, но жизнь возвращалась. А вместе с ней усиливалась боль потери.

— Вот и хорошо! — сказала Агафья Ефимовна, когда я всхлипнул. — Поплачь.

Я лежал на берегу звенящего ручья, и слёзы текли из моих глаз. И мне было всё равно, что на меня смотрят парни и девчонки. Им никогда не понять моей потери. Часть моей души осталась там, в Исподнем мире. В тот момент, когда Чёрный принёс себя в жертву, чтобы мы жили.

Рядом опустился Арик. Он похлопал меня по плечу и… И промолчал.

И это было хорошо. Я не мог сейчас ни с кем разговаривать.

Я видел, как старуха заставила парней таскать воду в баню, как парни рубили дрова, как Николай затопил, и дым клубами повалил со всех щелей. Видел, как Дёма носился по двору, путался под ногами, как парни смеялись над ним и старались не наступить. Слышал, как Григорий Ефимович спросил у старухи: «Банька по-чёрному?», и как она ответила с достоинством: «Других не держим!» Видел, слышал. Жизнь кипела около избушки на ножках. Но меня это не касалось. Я лежал на берегу ручья, Арик сидел рядом со мной, и никто нас не трогал.

В какой-то момент я понял, что благодарен Арику за то, что он со мной. Что вот так сидит молча и никуда не уходит. Благодарен остальным, что никто не позвал Арика помогать.

Слёзы кончились. Но двигаться по-прежнему не хотелось.

Не знаю, сколько времени я пролежал вот так. Банька дымила. Клубы были сначала чёрные, потом побелели и иссякли. Старуха распахнула пошире двери, выгнала паром остатки дыма, выгребла из печки угли, помыла полки, запарила веники и прикрыла дверь — пусть жар зреет.

Через какое-то время подошла к бане с ещё одним веником — новым — и мылом, постучала в дверь и сказала:

— Банник, банник, к тебе прошусь! Завет твой знаю и заклинаю! Прими гостей по совести. Чтобы всем хватило и места, и воды, и пару твоего живительного! А от меня прими подношение! Да будет так! — Старуха занесла в баню веник с мылом, а потом скомандовала: — Первыми по горячему пару идут мужики. Можете все сразу, в мыльне всем места хватит, уж банник позаботиться!

Арик потянул меня.

— Пойдём, Влад! Ягу слушать надо!

Я поднялся и пошёл. Не потому, что такой послушный, а потому, что спорить не осталось ни сил, ни желания.

Парилка вроде была небольшой, но, как ни странно, мы действительно вместились все. И Боря с Игорем Петровичем и Григорием Ефимовичем с нами.

А ещё там присутствовал бородатый и лохматый старичок. Он командовал в бане. Заставил нас улечься на полок и… И поддав жару, начал махать запаренными заранее вениками — сразу двумя. Да не просто махать, а по науке! Поначалу легонько гонял пар над нами, не прикасаясь к телам. Потом слегка похлопывал и прижимал веником горячий пар к коже потом прижимал уже сам горячий веник, прогревая…

Нас было много, но он успевал работать со всеми, и это было удивительно.

Именно в тот момент, когда я удивился, как он так справляется, мужичок довольно разулыбался в косматую бороду:

— Ожил, значит!

Я вспомнил, как Чёрный говорил мне поприветствовать лешего и поблагодарить древесницу, и, как только слез с полка, в память о Чёрном поклонился:

— Спасибо, банник! Это лучшая баня на свете!

— Вот и ладно! — ответил мужичок и исчез, прихватив веник и мыло, которые старуха поднесла ему перед баней.

Я сидел на скамейке возле дома в штанах и рубахе, которые старуха выдала взамен моей одежды. Точнее, чистое она выдала всем. И откуда у неё столько запасов? Наши вещи же заставила скидать в бак. Сказала: банница позаботится. Нам, мол, всё равно спешить некуда, а грязную одежду на чистое тело надевать негоже.

Так-то она права, в чистом лучше, хотя спешить… спешить было куда. Но я сидел на скамейке и мне не хотелось шевелиться. Казалось, уйти отсюда — это всё равно что признать: Чёрный уже никогда не появится.

Я сидел на скамье и смотрел за реку, туда, где остался мой друг и брат.

Нет, я не вёл с ним мысленных разговоров. Я знал, что не услышу ответа, и это было невыносимо. Я смотрел за реку и вспоминал разные моменты: вот я угощаю его квасом, вот он спрашивает, что такое попкорн и говорит, что хочет попробовать… вот древесница, леший… разговор Чёрного с Чернобогом… вот Чёрный предупреждает о подслушивающем устройстве, советует, как помочь Григорию Ефимовичу, тому, кто его запер в подвале… вот помогает мне открыть портал в торговом центре… подсказывает жечь мост через Смородину… жертвует собой…

Чёрный так много для меня значил. Я раньше не задумывался об этом.

Подошёл Арик, сел рядом. Помолчал немного и спросил:

— Я что-то могу для тебя сделать?

Я покачал головой. А потом поделился:

— Чёрного больше нет.

— Наверное, он был хорошим… — посочувствовал Арик.

— Да. Он был мне настоящим другом.

Арик застыл. Потом кивнул и сказал:

— Пойдём, Яга зовёт есть.

Голос его прозвучал так, словно тьма Исподнего мира на излёте зацепила Арика, хлестнула в самое сердце.

Я поднялся и пошёл за Ариком к столу. Стол был накрыт во дворе, под яблоней с жёлтыми наливными яблочками — протяни руку и сорви.

Уже вечерело. Было прохладно. «Чива-чива-чивачик чи-чива» — заливалась большая синица. «Чи-чи-чи-чи-чрррр» — отвечала чечётка. «Фитивач-фитивач-фить-фить-фитивач» — вступал щегол. Я понимал, что различаю их голоса остатками памяти Велеса, ещё догоравшими во мне.

Я слышал птиц и не слышал.

Ну как не слышал? Слышал прекрасно! Хоть и старался подавить в себе — чего это я слушаю их пение, когда Велес не слышит! А он скотий бог! Он заботился о животных и об этих пичужках тоже. Теперь о них некому позаботиться.

— Ну и чего встал как истукан? — проворчала старуха. — Неча стоять, садись, ешь!

Я вспомнил, как Григорий Ефимович говорил, мол, в Исподнем мире есть не надо. Но мы же уже в мире живых?.. Я глянул на Григория Ефимовича, он пропустил на скамью Агафью Ефимовну и сел рядом. Боря с Игорем Петровичем усаживались тоже. И все наши… А я почему-то ждал, что кто-нибудь скажет: есть всё ещё нельзя.

Но тут старуха подтолкнула меня в спину, и я опустился на скамейку.

Угощенье было простым: щи в чугунке стояли на подставке и вкусно пахли, из чугунка торчал половник. В большой миске лежали вареные яйца, в соседней миске — нарезанное тонкими ломтями сало, рядом — малосольные огурчики… И хлеб! Душистый хлеб, явно не из магазина. И ещё кувшин с квасом…

Как только я увидел квас, в душе засвербело.

Естественно, я первым делом налил в чашку квасу и…

Я встал, поднял чашку и громко сказал:

— Посвящаю этот квас Чёрному. Во славу великого Велеса! Ибо нефиг!

И когда все наши, включая Ефимычей, меня поддержали и помянули Чёрного, выпив ему квасу и сожрав для него первую ложку, я решил, что отныне буду всю пищу посвящать ему! Поэтому, как только Баба-яга протянула мне миску со щами, я так и сделал — первую ложку сожрал другу и брату.

— Вот и правильно! — улыбнулась старуха, ласково похлопав меня по плечу. — Ешь на здоровье!

Не зря говорят, что аппетит приходит во время еды. На первые ложки вкуснющих щей организм отозвался зверским аппетитом. Мне даже странно стало, что я раздумывал, стоит ли есть.

После бани и особенно после ужина в душе помимо воли появилась радость жизни. А ещё появилась сонливость, я с удовольствием сейчас вытянулся бы даже на подстилке из лапника в нашем лесном лагере, не говоря уж о кровати.

Мне стало стыдно за мои желания: Чёрный больше не сможет спать. Он больше ничего не сможет — ни радоваться, ни печалится.

Поэтому я вышел из-за стола, опять же в память о друге и брате поблагодарил Ягу за угощенье и пошёл на скамью у крыльца.

Чугунок со щами Бабы-яги оказался бездонным — всем хватило добавки. Сытые парни один за одним тоже выходили из-за стола, благодарили хозяйку, и кто-то шёл к ручью, кто-то ложился в стороне на травку, кто-то лакомился наливными яблочками. Девчонки же остались помочь хозяйке убрать посуду.

Агафья Ефимовна тоже хотела помочь, но старуха зыркнула на неё и проворчала:

— Мне не перед кем хвастать, что саму Лелю в судомойках держала. Так что пусть девки справляются. Ты посиди. Ну а я пока на всех постелю.

Погода была по-летнему чудесной — тепло, безветренно, хотя, едва солнце село, сразу потянуло осенней свежестью.

Баба-яга сновала то в избушку, то во двор, а я сидел и наблюдал за Дёмой. Он, задрав хвост, крутился вокруг хозяйки.

Едва не запнувшись о Дёму, старуха рявкнула:

— Брысь, паршивец, наступлю! Иди вон, встречай мамку, она тож по тебе соскучилась…

И я увидел, как по тропинке со стороны леса, точно так же задрав хвост, чешет второй Дёма… Точная копия моего. Вернее, копией был Дёма… уменьшенной копией. А по тропинке бежал трусцой прообраз.

Мой паршивец с громким мявом кинулся навстречу.

Столько нежности, ласки, мурчания я не видел никогда! Дёма тёрся о взрослую кошку, громко тарахтел, а она вылизывала его и тоже тарахтела.

Поласкавшись, кошка и котёнок бок о бок потрусили к избушке.

Прибежав во двор, кошка сунулась к Бабе-яге, та погладила её, с улыбкой проворчав:

— Некогда мне. Вот спать гостей уложу, тогда и доложишься. Иди пока с сыночкой пообщайся, соскучилась поди.

Кошка благодарно ткнулась в руку Бабы-яги, развернулась, в два прыжка запрыгнула на ветку яблони и вытянулась там.

Кошкиному хвосту места на ветке не осталось и тот свесился. Мой Дёма понаблюдал за нервно покачивающимся хвостом, потом вскарабкался на ветку по стволу. Залез позади кошки и, наступая на только ему видимые не занятые кошкиным телом места на ветке, добрался до её головы. Кошка, не вставая, начала вылизывать Дёму. Тот едва не свалился — уцепился когтями.

Он был доволен! Дёма был счастлив! Он никак не мог наластиться, нарадоваться…

И тут до меня накрыло: это же его мамка! Его дом! Выходит, Дёма вернулся домой!

Чёрт! Что же такое получается? Дёма не мой? Но ведь я нашёл его на городской улице! Как его, совсем маленького, туда занесло? Ведь он был совсем малышом, когда я его подобрал! Теперь-то вон как подрос, скоро мамку догонит! Мамку…

Баба-яга в очередной раз вышла из избушки, и я тут же бросился к ней с вопросом:

— Бабушка, а Дёма…

Я не успел окончить вопроса, старуха прервала меня:

— Все разговоры завтра! Утро вечера мудренее!

И ушла. А я остался со стойким ощущением, что Дёму я потерял тоже. Точнее, он вообще никогда не был моим.

Одиночество накрыло тёмным покрывалом. И когда старуха позвала всех спать, я уже ничего не видел и не слышал. Словно в потёмках лёг на сеновале, где Баба-яга постелила нам, натянул на голову поданный кем-то тулуп и закрыл глаза. Чтобы не видеть сгустившейся надо мной темноты.

Чернота и холод разливались вокруг. Холод — влажный, промозглый, а чернота — мягкая, обволакивающая и… тёплая.

Но не это разбудило меня, а звуки капель да шепотки:

«Я верил, придёт!»

«Как же, верил! А кто ворчал, что всё пропало?»

«Так я нарочно… костлявую обмануть!»

«Ну, как скажешь…»

«Думаете, справится? Он же ещё недоросль зелёная».

«Знамо дело справится! Чего б иначе Яга мелкого посылала?»

«Что-то особой удали не заметно».

«Нешто старый хрыч соврал?»

«Может и соврал, с него станется».

«Всё бессмысленно, она не отпустит…»

«Это точно, ещё никого не отпускала…»

«А зачем тогда?..»

«Кто ж её поймёт?»

«Что теперь будет⁈»

«Знамо что! Война, коли он не справится!»

«Ох-ох-онюшки!»

Немного помолчали, а потом снова:

«Дождит-то как!»

«Странно, что снег не повалил!»

«Не каркай!»

«Чего не каркай? Куда уж хуже? Велеса-то больше нет!»

Я слушал голоса и вспоминал вчерашний день. Вспоминал потерю. Не скажу, что мне не было больно. Ещё как было! Но боль больше не захлёстывала, не рвала душу. Она ныла осенней безысходностью, изливалась дождём.

Капли стучали по крыше сеновала, стекали по водостоку в бочку на углу. Судя по звукам, бочка уже была полной, и вода ручьём лилась на землю.

Дождь был угрюмый и тягостный. Не удивлюсь, если затяжной.

Если природа действительно горевала по Велесу, только такой дождь и мог зарядить. А то и снег… Может же быть снег в первых числах сентября?.. Сентябрь же уже? Все в школу пошли, а мы тут… У чёрта на куличках… Или где ещё… И природа оплакивает своего бога.

Я тоже оплакивал. Но в моей душе снега не было. Просто слёзы. Или даже не слёзы, а грусть. Состояние такое, что хотелось лежать и не двигаться, пока не умрёшь.

Блин! Кого я обманываю? Я хотел действовать. Да, Чёрного больше нет, но есть мама, папа и Сонька, и они в беде! Подаренную Чёрным жизнь я должен использовать на то, чтобы спасти их! А ещё Сан Саныч… Мне ещё клятву свою исполнить нужно и убить этого гада, очистить от него землю!

Короче, нужно вставать!

Я приподнял тулуп и увидел в рассветной дымке, как от меня в разные стороны прыснули приземистые тени, словно тараканы разбежались.

Встать я не успел. Появился Дёма и по-хозяйски залез ко мне. И сразу же врубил свою тарахтелку на полную мощь. Он был такой замёрзший и дрожащий, что я решил сначала согреть котёнка, а потом уже идти спасать мир. В конце концов, мы с Дёмой тоже немало пережили вместе. И это не важно, что он не мой, он маленький и замёрз!

Я снова укрылся тулупом и под Дёмино мурлыканье уснул.

Во второй раз меня разбудили парни.

— Прохладно, — пожаловался Мишка.

— И что? — усмехнулся Николай. — Нормальный человеческий холод!

— Это точно! — согласился Сергей. — Как вспомню зомбаков, так в дрожь бросает.

— Давайте-ка на зарядку! — скомандовал Боря. — Сразу дрожать перестанете!

— Кто про что, а Боря про своё, — по-доброму засмеялся Артём.

Но с зарядкой не вышло. Приоткрылись ворота и в сарай проскользнула Ритка.

— Ну что, сони? Выспались? Пойдёмте, Яга зовёт есть.

Я огляделся в поисках Марины. Её не было. Как и Светланы с Агафьей Ефимовной. Похоже, они ночевали в доме. И правильно! Зачем им тут мёрзнуть? Вчера-то я не обратил внимания. Впрочем, мне не до того было.

— Постельное тут оставьте! — командовала Ритка. — И шуруйте побыстрее! Стынет всё!

Вылезший из тёплого гнёздышка Дёма начал потягиваться, и я вспомнил, как он вчера с мамкой ласкался. Сразу стало грустно. С другой стороны, Дёме хорошо. Он уже дома, у него всё в порядке. Ему больше некуда спешить. А у меня ещё дел до фига! Я ещё Сан Санычу рыло не начистил!..

Решительно отложив тулуп, я огляделся. Перед сном я тут не рассмотрел всё как следует. Я, оказывается, вообще мало что увидел. А теперь вертел башкой по сторонам и удивлялся, как всё разумно устроено.