Школа боевой магии. Том 2

Глава 23

Васька глянул на девчонок, те отвернулись. Он разделся и, сдерживая рвущийся крик, окунулся с головой. И тут же, как ошпаренный, выскочил из воды.

— Володя… — позвал Григорий Ефимович и повторил: — Только не пей!

— А что будет если попью? — спросил Вовка.

— Останешься тут, — просто ответил Григорий Ефимович. — Ложись!

Вовка повторил вслед за Васьком и тоже выскочил, как ошпаренный.

Следующий был Славка. Он был так замучен, что даже встать не мог, как будто его бетонной плитой придавило — не вылезти.

Григорий Ефимович терпеливо ждал.

Наконец, Славка приковылял к роднику. Обратно он шёл уже не хромая.

Потом Григорий Ефимович повернулся к Ритке.

— Мёртвая вода и душевную боль лечит.

Ритка задумалась и спросила:

— Моя боль сделала меня такой, какая я есть. Кем я стану, если освобожусь?

— А кто ты есть? — с усмешкой спросил Григорий Ефимович.

Ритка посмотрела на Агафью Ефимовну, та одобряюще кивнула, и Ритка шагнула к роднику. Но у самой воды вдруг развернулась. Парни стояли и смотрели на неё.

На лице Ритки расцвела глумливая улыбка. Она начала медленно стягивать футболку. Трикотажная ткань ползла вверх, открывая живот… Выше, ещё выше… И тут…

Я охренел! А Ритка нарочито небрежным движением откинула футболку в сторону, взялась за край штанов и повела бёдрами.

Я-то думал, у меня во рту и так Сахара, но тут стало ещё суше…

— Что, мальчики, продолжать? — насмешливо спросила Ритка.

Мне хотелось крикнуть: «Да! Не останавливайся!», но я отвернулся.

И не только я. Все парни, стараясь спрятать за ухмылками и усмешками смущение, отвернулись. Все охренели. И глаза блестели у всех!

Я стоял и прислушивался: к шороху мёртвой земли, к всплеску воды, к Риткиному визгу…

Спустя вечность Ритка с насмешкой сказала:

— Концерт окончен!

Я выждал ещё несколько мгновений, прежде чем посмотреть на неё. И тут же отвернулся снова — Ритка была уже одета, но к воде подошла Марина.

Моё сердце застучало с такой силой, что пришлось зажмуриться и вспомнить про дыхательные упражнения.

Через несколько молчаливых всплесков и оглушающего шороха одежды я услышал голос Григория Ефимовича.

— У кого есть ранки, тоже обмойте. Но не пейте! Пить эту воду не надо, — последние слова прозвучали негромко, и я увидел, какими глазами он смотрит на чистый журчащий родник.

Агафья Ефимовна положила руку на плечо Григорию Ефимовичу. Он похлопал её и отошёл от родника.

Народ потянулся к воде. Я смотрел и не понимал, почему мы не уходим отсюда. Вот он мост, на той стороне избушка, поднятая над землёй на деревянные столбики, будто на ноги. Там наш мир, я это чувствовал душой. А мы тут.

«Проход всё равно закрыт», — вздохнул Чёрный.

— А что нужно, чтобы проход открылся? — спросил я.

«Принести жертву», — просто ответил Чёрный.

И я от простоты, с которой он это сказал, вздрогнул.

Жертва. Мысли о ручье, о прохладной прозрачной воде сразу же отступили. Для перехода в наш мир нужна жертва — это просто и понятно. Вопрос только: какая? Вонь от реки наталкивала на вполне определённые мысли о характере жертвоприношений. А если учесть, что из мира мёртвых никто ещё не вернулся, то мысли были совсем грустные.

Я стоял, смотрел на мост. Дёма успокаивающе мурчал, он обсох очень быстро, здесь вообще вода исчезала быстро. Так же быстро поспешила уйти под землю вода из родника, едва Леля во второй раз прикоснулась к камню — иссох, будто только ждал разрешения. Но он меня не интересовал.

Ну как не интересовал? У меня язык уже был похож на кактус, который полгода не поливали, а вода в роднике чистая и прозрачная, но, как и со Змеевной, всё внутри меня протестовало против этой воды. Во всяком случае, пока я в здравом рассудке, я эту воду пить не стал бы.

Мост был пуст. Ни с этой стороны, ни около избушки никого не наблюдалось. Казалось, иди себе и иди, но я чувствовал, что так просто нельзя даже приблизиться к мосту. И Ефимычи тоже поглядывали в ту сторону, но не трогались с места.

Река не просто воняла, она смердела. Источала сладковатый запах мертвечины. Как будто весной на помойке сто тысяч дохлых кошек оттаяли! От этого хотелось даже не блевать, а гораздо хуже — накатывало чувство безысходности, приходилось задавливать его усилием воли.

К Григорию Ефимовичу подошёл Боря и спросил:

— Что будем делать?

— Ждать, — коротко ответил Григорий Ефимович.

— Ждать так ждать, — согласился Боря и скомандовал парням: — Привал! Идите все сюда, не разбредайтесь. Садитесь отдыхайте, но будьте готовы в любой момент действовать.

Парни и девчонки расселись вокруг Бори и Игоря Петровича, буквально попадали от усталости. Умывание в ручье травмы-то исцелило, но сил не добавило. Мы по-прежнему были вымотанные и уставшие.

На Игоря Петровича вообще было жалко смотреть. Я никогда не задумывался о его возрасте, но тут стало понятно, что лет ему много. Не мог же он так быстро постареть? Хотя кто знает, какие испытания проходил он? Григорий Ефимович говорил ведь, что для всех они индивидуальные.

Я сидеть не мог. В слова Чёрного о жертве верить не хотелось, но я понимал, что так оно и будет.

А что, если привратник заставит выбрать кого-то из нас?

Я посмотрел на товарищей. Кого? Марину? Арика? Глеба? Мишку?.. Или Дёму?

Я крепче прижал к себе котёнка. Я ни с кем не готов был вот так расстаться. Лучше уж я сам, хотя мне ещё родителей с Сонькой из лап Сан Саныча освобождать…

Скорее бы всё закончилось!

Не в силах больше бездействовать, я направился к Григорию Ефимовичу.

— Чего мы ждём? — спросил я, вставая рядом.

Григорий Ефимович, не отрывая взгляда от моста, ответил:

— Не чего, а кого.

— Кого мы ждём? — поправил я вопрос.

— Привратника с этой стороны.

— И кто это?

Григорий Ефимович удивлённо посмотрел на меня, потом тяжело вздохнул.

— Ну как можно настолько не знать свою историю, свои истоки? — ответил он вопросом на вопрос и задумался.

А я разозлился. Ну да, не знаю! И в этом не только моя вина! Нам в школе не рассказывали!

Хотя, я ведь мог и сам заинтересоваться?..

Теперь-то уж точно заинтересовался.

Я усмехнулся своим мыслям и спросил у Григория Ефимовича:

— Так всё же, кто привратник? И если есть привратник с этой стороны, то есть и с той?

— Есть, — подтвердил Григорий Ефимович. — Что тебе напоминает избушка на том берегу?

Оценивающе оглядев строение, я ответил:

— Избушку на курьих ножках из сказки.

Григорий Ефимович кивнул.

— Там живёт привратница с той стороны. А с этой… С кем Иван… будь то царевич или дурак, да хоть и коровий сын…

Я тут же задумался: а я-то кто? Явно не царевич, и уж точно не коровий сын, мама никак не корова! Получается, дурак?

А Григорий Ефимович не спеша закончил фразу:

— … Всегда сражается на мосту?

— Со змеем, — холодея ответил я.

Григорий Ефимович снова кивнул.

— Мы что будем биться со змеем? — с ужасом спросил я, вспоминая Змеевну, как она сжимала меня своими кольцами и как надо мной нависала её разверстая пасть.

— Нет, мы ж не сюда идём, а отсюда. Со змеем мы будем договариваться, — успокоил меня Григорий Ефимович.

Но не очень-то успокоил, потому что было в его интонации что-то такое, отчего мне стало крепко не по себе. Договариваться… Ага! О жертве! Знаю я, какую жертву потребует змей! Понятно теперь, почему Змеевна нас так легко отпустила, знала гадина, что никуда мы не денемся!

Чтобы как-то справиться с нахлынувшим страхом, я спросил:

— И где змей?

— Вот и я думаю, где змей? — ответил задумчиво Григорий Ефимович.

— Так может тогда просто пойдёмте? Охранника нет, так что… — начал я, но Григорий Ефимович кивнул на Дёму.

— Если бы можно было идти, он уже пошёл бы. А раз Дёма не спешит покидать твои руки, значит, граница на замке.

— И что теперь делать? — растерялся я.

— Вот я и думаю, — разглядывая берег, протянул Григорий Ефимович. — Вот и думаю…

К нам подошла Марина, встала с другой стороны от Григория Ефимовича.

— А может всё-таки рискнуть? — спросила она, тоже рассматривая мост и реку.

Григорий Ефимович глянул на неё и вдруг спросил:

— Носовой платочек есть?

Марина растеряно похлопала по карманам спортивных штанов.

— У кого есть носовой платок? — спросил Григорий Ефимович у парней. — Или кусок ткани…

— А зачем? — спросил кто-то.

— Проверим границу…

— А Риткин лифчик подойдёт? — спросил Сергей и парни заржали.

— Перетопчетесь, — бросила Ритка. — Второй раз полюбоваться не обломится!

— Даже ради спасения наших жизней? — жалобно продолжил Сергей.

— Притухни! — пригрозил Сергею Артём.

— Эх, попкорна бы!.. — усмехнулся Николай.

Положение спас Эдуард — клавишник «Лучезарной дельты». Он протянул Григорию Ефимовичу замызганный носовой платок.

— Такой подойдёт?

Григорий Ефимович согласно кивнул.

Ритка с благодарностью глянула на Эдуарда, а Сергей делано вздохнул.

«Лучезарная дельта»… Как давно это было? Как будто в другой жизни. Жизнь в лесу и пребывание в Исподнем мире потрепали концертный наряд — от стразов остались только клеевые пятна, узкие штаны порвались. Про то, что всё замызганное, вообще молчу. Собственно, и платок по чистоте соответствовал рубахе со штанами. Но он был! И Эдуард оказался единственным, у кого нашёлся платок.

— Он немножко того, — со смущением произнёс Эдуард.

— Это не важно, — ответил Григорий Ефимович, оглядываясь.

Подобрал с земли камень и положил его в платок, завязал углы, взвесил на ладони и, размахнувшись, бросил на мост.

Едва платок коснулся брёвен, как тут же вспыхнул синим пламенем. И я понял, откуда взялось выражение «гореть синим пламенем». Вот отсюда! Из этого огня. Огня, который отбирает надежду.

Сгорел платок в единый миг, а камень остался лежать, как будто родной. И на брёвнах ни подпалины!

И тут я увидел, что все наши стоят рядом и смотрят на мост. Когда подошли? Я даже не заметил.

— Камень из Исподнего мира, — ответил на незаданный вопрос Григорий Ефимович. — А платок из мира живых.

Всё стало ясно. На мост без привратника соваться нельзя.

— И что теперь делать? — спросила Светлана.

Чувствовалось, что и так уставший народ вообще пал духом. Заряд от Риткиного стриптиза, подогретый разговорами о лифчике, точно так же исчез, как и вода в этом мире.

И тут Боря говорит:

— А давайте-ка подвигаемся? Кровь разгоним. А то что-то закисли все. Скоро от мертвецов отличаться перестанете… Плюс выделится метаболическая вода и жажда немного отступит.

Боре, конечно, никто не поверил. И так сил нет, а тут ещё двигаться. Глупость какая! Хочется лечь и… и умереть.

Это слово выскочило само. Едва я его осознал, как в душе поднялся протест — умирать я точно пока не готов. Но и начинать сейчас тренировку… Мало того, что все без сил, так ещё и не до тренировки так-то. Задача сейчас стоит поважнее!

Парни, похоже, чувствовали то же самое. Они раздражённо посматривали на Борю, мол, нашёл время и место… Но он, не обращая внимания на косые взгляды, продолжал:

— Давайте-ка, разбились на тройки и делаем упражнения на смоление. Помните? Впускаем человека и прилипаем к нему. Давайте, ну!

Двигаться, если честно, совсем не хотелось, но инициативу Бори подхватил Григорий Ефимович, и у нас не осталось шансов.

Он первый зацепил Борю со словами:

— Смоление говоришь? — И Боря со смехом полетел кувырком.

А Григорий Ефимович тут же прилип к Артёму…

Тройки были только в самом начале. Потом все перемешались и уже цепляли каждого, кто находился рядом. Впустить, позволить двигаться, «прилипнуть», развернуть человека туда, куда нужно тебе, и позволить ему двигаться дальше, с удовольствием наблюдая, как он падает. И тут же почувствовать, что присмолились к тебе… Попытаться перехватить управление, потому что, когда человек прилипает к тебе, ты к нему прилипаешь тоже. А дальше у кого получится лучше…

Я отпускать Дёму категорически отказался. После сгоревшего платка, после Змеевны — ни за что на свете! Но Боря посмотрел на меня насмешливо и произнёс:

— А кто сказал, что смолиться можно только руками? — И тут же «прилип» ко мне спиной… — Можно даже на расстоянии! — и продемонстрировал бесконтактную работу, но бережно, чтобы мы с Дёмой не упали.

Начав шевелиться, я почувствовал, как возвращается жизнь. Удивительно, но от движения действительно стало легче. Всё же во фразе «Движение — жизнь» что-то есть!

А Боря тем временем, цепляя нас по очереди и заставляя двигаться, говорил:

— И впускаем человека, и смолимся к нему мы в своём сознании. В этом случае Дёма на руках Владислава может стать… моим преимуществом.

Боря тут же присмолился ко мне через Дёму, и я понял, что действительно в этот момент Дёма стал Бориным преимуществом. Я попробовал отгородиться, и почувствовал, как почва уходит из-под ног. Но Боря не дал мне упасть — подвесил на плотности, а сам продолжил объяснять:

— Вообще всё, что вы считаете своими недостатками, может стать вашим преимуществом! Если вы выше ростом, это ваше преимущество.

Боря «вырос» надо мной. Я почувствовал себя таким ничтожным! Если бы не Дёма, которого по-прежнему в своём сознании держал Боря, я, впрочем, тоже, я вообще ощутил бы себя песчинкой.

— Если вы ниже ростом, это ваше преимущество.

Боря присел и стал таким маленьким, просто мизерным. Я воспрял духом, поднялся, но тут же упал — я из-за Дёмы, к которому присмолился Боря, всё ещё опирался на Борю, а как опираться на маленького?

— Если у вас есть что-то в руках, это ваше преимущество, — сказал Боря и подмигнул мне.

И я понял, что теперь Дёма мой! И стряхнул Борю. Он довольный распластался на земле, перекувыркнулся и тут же встал…

— Если руки свободные, это тоже преимущество… — И Боря аккуратно уложил нас с Дёмой на землю.

Это было прикольно. Но главное, на душе стало радостно. И пришло понимание, что пока мы живы, пока движемся, мы сможем справиться с любой задачей. Человек проиграл только тогда, когда сдался, а я сдаваться не собирался! И все наши — тоже!

Так что, двигаемся! Живём!

Я улыбнулся и представил внутри себя: Дёма такой лапушка, такой ми-ми-ми, что невозможно пройти, не погладив… И тут же Арик перевёл взгляд на Дёму, а я в своём сознании стал с котёнком единым целым, впустил Арика и зацепил его взгляд. А потом навалил плотность Дёмы на своего друга, и тот не устоял на ногах — опрокинулся и от неожиданности рассмеялся.

— Да, — подтвердил Боря. — Накаты делаются именно так: ловишь намерение, впускаешь, смолишься, разворачиваешь, добавляешь плотности и накатываешь! Всё верно!

И тут чуть в стороне раздались аплодисменты.

Это было как гром среди ясного неба — аплодисменты на берегу вонючей реки в мире мёртвых.

Мы разом обернулись. На взгорке стоял Чернобог и с ним женщина, чем-то похожая на Змеевну, только постарше, но такая же красивая! И от неё тоже хотелось держаться подальше.

Выглядела женщина, как будто только что сошла с подиума, мама иногда смотрит показы мод, где людей одевают в одежду, которую невозможно носить. Женщина была в таком платье и с такой причёской… В шелках, мехах, блёстках и разрезах. И всё алое, как кровь.

— Чернобог, Морана, — первым сориентировался и поприветствовал незваных зрителей Григорий Ефимович.

Следом величественно склонила голову Агафья Ефимовна.

А я застыл.

Морану я видел в первый раз. И если Чернобог своим пижонским прикидом вызывал ухмылку, то тут сразу было понятно: эта дама шутить не любит!

Блин! Чернобог и Морана… Передо мной стояли родители Чёрного. Я слышал, как колотится его сердце, и понимал его волнение. Он так давно не виделся с ними. Да, они обошлись с ним не очень хорошо, но это были его мама и папа. И они стояли тут. Стояли и издевательски аплодировали нам.