Шарлатан

Глава 27

Жизнь в стране, да и в Павловском районе постепенно переходила на мирные рельсы. Но все же война наложила свой неизгладимый отпечаток и народ ее точно никогда уже не забудет. А бабки Анны, кроме Вовки и Маринки, было еще шестеро детей — и с войны не вернулись Василий и Михаил — старшие Вовкина (и Маринкины) братья. А вот у бабки Степаниды из Грудцино вообще никто не вернулся, ни муж, ни шестеро сыновей…

Но те, кто пережил эту войну, трудиться стали «за себя и за того парня», потому что все очень хорош понимали, что иначе нормальную жизнь наладить уж точно не получится. На новых ворсменских заводах решением общего собрания рабочих была установлена вообще ежедневная трехсменная работа, причем заводы работали, как и во время войны, вообще без выходных. Рабочие-то раз в неделю все же отдыхали, а заводы — они вообще не останавливались. И я в этом тоже немного поучаствовал: рассчитал (сначала для турбинного завода) такой график работы, при котором и выходные у каждого рабочего все же были еженедельные, и завод работал вообще без остановок. Задачка-то простая, всех-то и делов что составить несколько сетевых графиков и их совместить, перекрывая «перерывы» в одном рабочими часами в другом. То есть не совсем простая, а если уж совсем серьезно к вопросу подходить, но, пожалуй, на нынешнем уровне развития математической науки (и неразвитием в связи с полным отсутствием теории графов) ее решить, думаю, вообще почти никто бы в стране не смог. А у меня, так как теорию графов я вообще-то в свое время на «отлично» сдал, получилось. Правда, на специально по этому поводу созванном совещании руководители трех заводов очень сильно недоумевали, да и у рабочих после совещания с неделю выясняли как те отнесутся к двухчасовым обеденным перерывам и плавающим графикам работы — но схему запустили сразу же, решив, что «пока рабочие сами не попробуют, то и сказать не смогут нравится ли им это или нет».

Честно скажу, схема не понравилась никому, так как и продолжительность рабочего дня очень сильно «плавала»: восьмичасовых рабочих дней вообще не осталось, зато появились и шестичасовые, и десятичасовые смены, а для молодых, только что из ФЗУ парней и четырехчасовые смены пришлось организовать — но заводы теперь работали даже без остановки производства на обед. А то, что теперь рабочая неделя стала не сорокавосьмичасовой, а длилась от пятидесяти до пятидесяти двух часов — на это и руководство заводов, и сами рабочие особого внимания решили не обращать. Во-первых, по закону за «сверхурочные» оплата шла в полуторном размере, а лишние деньги никому еще не мешали. А во-вторых, все прекрасно понимали, что продукция заводов стране нужна исключительно сильно, ведь на западе фашисты почти все разрушили и всем на самом деле хотелось тамошним жителям помочь побыстрее восстановить порушенное. И побыстрее начать работу «для достижения всеобщего блага».

Кроме двух (точнее, уже трех, с учетом «доменных электростанций) агрегатов заводы приступили и к серийному выпуску разработанных переехавшими в Ворсму харьковчанами и ленинградцами 'малых электростанций» мощностью в пятьсот сорок киловатт. Правда, таких заводы пока что делали по паре штук в неделю, а «госзаказ» на такие станции только на сорок пятый год составлял порядка трех сотен установок. Точнее, так как в Госплане все же сидели не полные идиоты, в «твердый план» было включено лишь около восьмидесяти таких электростанций, а в довесок к плану прилагался список «потенциальных клиентов», на которые в указанном порядке следует отправлять уже сверхплановые агрегаты. Причем исключительно «за сверхплановые деньги»: за каждое такое «дополнительное» изделие заводам государство обещало платить как и за сверхурочную работу, то есть «в полуторном размере». Сами по себе деньги мало кого интересовали, но под эти деньги заводам и «фонды» должны были выделить, фонды на получения разнообразной остродефицитной продукции. Те же краны водопроводные сейчас в магазинах и купить было практически невозможно, опять же плиты газовые, да и вообще очень много чего. То есть в дефиците в стране было вообще все, это только в области хотя бы продукты дефицитом не являлись.

Но и «дефициты» постепенно устранялись, а один «дефицит» меня даже порадовал: не знаю, как по всей стране, а в окрестностях Горьковской области возник серьезный такой дефицит дураков. Во Владимирской и Рязанской областях в деревнях и селах мужики и бабы как-то очень быстро сообразили, что кормить тех же кур по сути дела соломой и прочими отходами весьма выгодно — и там тоже уже почти в каждой деревне люди активно приступили к червяковыращиванию. Да и насчет «бесплатного удобного топлива» у народа там все подозрения пропали — вот только страна успешно с дефицитом боролась и по части дураков. Ладно в селах газовых заводиков понаставили, так в одном Горьком их уже десятка полтора возвели — а вот чем микроба в реакторе кормить, заранее не подумали. Солому сорок четвертого года выпуска полностью себе колхозы подгребли, и там уже и с месторождениями камыша и осоки начались определенные проблемы, так что в городах с прокормом микробов ситуация сложилась исключительно напряженная. Да, микроба можно и торфом кормить — но ведь этот торф нужно все же заранее запасти, зимой его ведь и не подобываешь особо!

В Горьком власти срочно приступили к «раздельному сбору мусора»: все, что микробы могли сожрать (то есть макулатура, отходы продуктов, вообще все «гниющее и воняющее») стали собирать в отдельные контейнеры, расставленные по дворам, на ГАЗе срочно собрали с сотню машин-дерьмовозов, которые выгребали все из придомовых септиков чуть ли не в ежедневном режиме — но на заполнение всех городских биореакторов сырья все равно не хватало. А дефицит дураков все же быстро ликвидировался — и обком вел запрет на постройку новых биореакторов в области. Правда, при наличии «собственного металла» (а кое-где в области маленькие металлические заводики не закрыли еще) у колхозников с болтами особых проблем не было, как и с сырьем для газовых станций: все же пока еще с навозом в деревнях проблем не было), так что постановление это все просто решили «не заметить». И, что меня порадовало, товарищ Киреев тоже его решил проигнорировать, так что и автоматику, и прочее оборудование для именно сельских биостанций в городе заводы производить не прекратили. Но возникла новая проблема.

То есть проблема не возникла, а лишь проявилась: оказалось, что даже самое «нержавеющее» фосфатированное железо прекрасно ржавеет под воздействием всякой гадости, из биореакторов выходящей вместе с метаном. А проклятые буржуины практически полностью прекратили поставлять в СССР разные очень нужные металлы — и, в частности, цинк. В Павлово «вспомнили» изначальные планы по выпуску именно нержавеющих эмалированных труб — но при всем трудовом энтузиазме их производство раньше следующего лета наладить было невозможно. Так что и тут пока что имелась серьезная такая засада…

Впрочем, меня все это касалось почти что никак. Мое участие в этих процессах свелось лишь к тому, что для очередного выпуска «Шарлатана» по просьбе Маринки я написал заметку, в которой — специально для колхозников — указал, что навоз, переработанный в биореакторе на газ, в конечном итоге превращается в более качественное удобрение для огородов и что его лучше отвозить на колхозную газовую станцию — ну, тот, конечно, который червякам домашним скормить уже не получается. И отдельно расписал, сколько в червяковые ящики можно этого навоза добавлять, чтобы те от радости вообще не сдохли. А так как осенью в деревнях и селах народ очень плотно занялся и свиноводством, отдельно указал, что свиной навоз червякам уж точно полезным не будет и биореактор для такого — вообще единственно приемлемое место. Ну, если народ не хочет, чтобы деревня ароматами атмосферы превзошла серные источники…

Для Маринки этот выпуск был последним перед длительным перерывом: она еще весной вышла замуж и теперь готовилась уйти в декрет. Правда, замуж она вышла за парня, которого после армии в горком комсомола на работу определили — и я ее выбору очень удивился, а когда летом задал ей вопрос «что она в нем нашла», она мне очень подробно на него ответила. Вообще Маринка меня уже давно воспринимала как «рано повзрослевшего человека», а разница в возрасте позволяла нам именно дружить — так что и ответ ее был именно «дружеским»:

— Я знаю, что ты скажешь, поэтому лучше просто промолчи. Да, он инвалид, а еще после контузии… соображает не особо быстро. Но у меня будут дети… уже ребенок будет, а получится — так я и двух родить успею, а может и троих. Так что мнение свое ты придержи при себе, рано тебе еще об этом судить.

— А я и не сужу, а просто думаю, как тебе помочь.

— Да мне уже Вовка помочь при нужде пообещал, так что можешь не беспокоиться.

— Могу, но не буду: у Вовки своих уже двое, их тоже нужно кормить, одевать-обувать и воспитывать. А как тебе помочь, я уже знаю, только ты мне тебе помогать не мешай.

— Спасибо тебе, помощничек! Но пока мне помощь нужна только по работе, так что вот тебе новое задание. Справишься?

— А то! Грамоте я уже обучен, буквы разборчиво писать умею…

А с ноября мне только писанина и оставалась: на зиму продуктов запасли прилично, куры неслись и даже новые цыплята вылуплялись. Деревня уже полностью перешла на леггорнов, и поголовье этой незатейливой «скотины» теперь регулировалось исключительно «мощностью» домашних червяковых производств. А червяками у нас в доме занимались уже и Валька с Настей, и Колька-старший, и Васька-младший, и даже Маруся активно в этой работе участвовала. То есть Маруся в основном только пищевые отходы варила (на газовой плите, правда плиту ей все же баба Настя разжигала) и солому запаривала кипятком из маленького самовара. Но в результате у меня дома дел вообще не осталось. Так что я (буквально со скуки) Марусю грамоте обучил — и теперь маме и бабе Насте стало гораздо легче: сестренка еще и за Колькой-младшим ухаживала, книжки ему разные читала…

А я — скучал, и постоянно думал о том, к чему одет привести столь существенное изменение «исторического пути». И, если отбросить совсем уж апокалипсические сценарии, ничего особо плохого я в обозримом будущем не видел. Разве что так, по мелочи…

После завершения заседания комиссии «по закрытым тематикам» Лаврентий Павлович с улыбкой поинтересовался:

— И что, стоило два года с награждением тянуть?

— Стоило, — задумчиво ответил ему Иосиф Виссарионович. — С премией первой степени почти всегда лауреат и орден Ленина получает, а мальчишке в восемь лет два ордена, мне кажется, было бы уже перебором.

— А то, что мальчишка этот уже дюжину очень важных для страны изобретений внедрил? И ведь каждое куда как стране нужнее, чем сбор хлопка двумя руками сразу. А за последнее, скорее всего, ему тоже премию первой степени дать будет необходимо.

— Я четырнадцать насчитал, но у меня теперь из головы уже который день не выходит то, что он еще может сделать.

— Что он буквально заставил у себя там в Ворсме руководство завода наладить производство столь нужного нам продукта? И ведь обоснование для руководства заводов выдумал вроде как и веское, но по сути-то… Придумал, как важнейший продукт делать буквально из дерьма и соломы!

— Сам придумал? Там же столько народу работало…

— Сам, сам. Причем — я специально с этим разобрался — он, по сути, почти два года других вынуждал все производство заранее подготовить. Ну точно шарлатан: каждое производство вроде для других целей, тоже весьма стране нужных, готовилось — а он просто сбоку стоял и советы полезные давал. И ведь ничего по отдельности он и не выдумал, но вот собрать все вместе… Да, там только с газом этим, со страшным названием… непонятно откуда он вообще про него придумал.

— Учительница химии у низ в школе очень хорошая работает.

— Тоже проверили: она вообще не представляет, что это такое. Да и университетские химики долго думали, как нужный газ приготовить — но без него-то правильно результата, как выяснилось, и не получить! Тоже думаешь, откуда он про газ узнал?

— Нет, об этом я и не задумывался, мне другая мысль покоя не дает. Я тут вспомнил, в свете последних твоих сообщений, на чем наша последняя встреча с ним закончилась. Он мне тогда, пока про самолетики рассказывал, предложил и снаряды делать… необычные.

— У него фантазия богатая, но все же он хотя и не очень обычный, но все же мальчишка. А мальчишки — они часто думают, что все очень просто получается.

— Да, он простой мальчишка, причем мальчишка деревенский, и воспитание у него… в чем-то деревенское. Очень простое: я тогда ему сказал, что для снарядов у нас просто металла не хватит… ты же сам знаешь, что с металлом у нас крайне неважно, даже после того, как мы из Германии его забираем в больших количествах.

— Да уж, с металлом у нас проблемы.

— Ну так вот: я и сам еще раз проверил: он на самом деле много полезного для страны придумал. Четырнадцать очень важных дел сделал, и за каждое, по-хорошему, ему минимум «Знамя» дать было бы правильно.

— Двенадцать.

— Ты забил еще журнал этот посчитать, а я у товарища Чугуновой специально уточнил: это он райком комсомола буквально вынудил его издавать.

— Тогда тринадцать.

— А печи-утилизаторы при маленьких домнах? А если еще внимательно посмотреть на его затеи, но и еще с десяток очень полезных предложений его в работу пошли. Но я вообще о другом: я еще раз проверил и узнал, что он ни разу — то есть вообще не единого раза — не предлагал сделать что-то ненужное или бесполезное. Он всегда людям предлагал сделать то, в чем был абсолютно уверен. Даже не так: он просто как будто заранее знал, что то, что он предлагает, окажется стране очень нужным. И никогда не предлагал чего-то ненужного.

— Ну, возможно, хотя мне кажется…

— Так вот, у меня из головы не выходит, что когда я ему сказал про нехватку металла, он со всей своей детской непосредственность. Мне ответил, что у нас на самом деле металла — как говна за баней. И он точно знает по крайней мере четыре места, куда можно просто придти с лопатой, а лучше вообще с экскаватором — и копать там руду буквально эшелонами. И что если там металла получится добывать меньше пары тысяч тонн в год, то за такое экскаваторщиков нужно будет ставить в угол и конфетку у них отбирать.

— То есть он знает, где нам рудники строить⁈

— Он сказал, что знает. Точнее не так: он сказал, что примерно на карте показать может, а на земле уже пусть геологи точнее разбираются: это-то проделать специалистам вообще труда не составит. И вот я не могу перестать теперь об этом думать: а вдруг он и на самом деле что-то знает?

— Так чего же мы тут сидим-то? Нужно его вызвать и расспросить поподробнее. Во всяком случае самое большое чем мы рискуем, так это потерять деньги на пару билетов до Москвы. На такие расходы, думаю, страна пойти может.

— Может, но он, скорее всего, на приглашение не откликнется.

— Это как это?

— Вот так: его к себе приглашал товарищ Родионов, а он на приглашение даже не ответил. И в Горький он только по приглашению Чугуновой теперь ездит.

— Пригласим его вместе с Чугуновой этой, и даже им купе в СВ выделим.

— Чугунова сейчас с младенцем дома сидит…

— Уговорил: я завтра же сам к нему в деревню съезжу и обо всем расспрошу. А потом вместе надо мной посмеемся. Тем более, что там поблизости мы собираемся что-то выстроить, мне всяко на месте осмотреться не помешает.

— Договорились. Но насчет посмеяться вместе — я не против, однако хотелось бы это побыстрее проделать: времени у нас, как я понимаю, уже в обрез.

— Тогда до воскресенья, я, пожалуй, уже сегодня вечером и поеду.

Как говорится, ничто не предвещало — но двенадцатого марта к нам в деревню приехал очень неожиданный гость. Да всех неожиданный, разве что кроме меня для всех, а я чего-то подобного все же ожидал. С нетерпением ожидал: мне предстояло проверить кузявость моей отмазки…