Шарлатан

Глава 19

С Маринкой я пособачился исключительно с устатку: ночью жутко не выспался, а она позвонила как только я все же приготовился лечь и доспать. Поезд из Москвы ехал неспешно, и, хотя нам достались места в купейном вагоне, соседями у нас оказались два летчика-перегонщика как раз с двадцать первого завода, и они аж до Владимира громко обсуждали, как неправильно воюют летчики на фронте и как бы они сами фашисту показали кузькину мать, если бы их на фронт отпустили. На просьбы Вовки заткнуться они не реагировали (были в изрядном подпитии) и даже его обзывали всячески (причем слово «штафирка» было самым, что ли, вежливым). Но когда его они окончательно достали, он сообщил, что выполнить их тайные желания и уже завтра днем они отправятся на фронт — и только после этого в купе настала тишина. Но уснуть у меня получилось уже во втором часу, а в Горький поезд пришел в половине шестого утра, а затем еще два с лишним часа я до дому добирался — так что Маринка позвонила в самый нужный для получения словесных люлей момент. Впрочем, я и сам сообразил, что слегка погорячился, ситуацию ей объяснил — и она вроде бы не обиделась. Точнее, решила не обижаться, и мы договорились, что я ей в воскресенье новый материал для журнала занесу.

Родители (особенно мать) уже «привыкли» к тому, что меня в разные места постоянно вызывают и даже не особо возражали против моих отлучек — однако одного в город все же не отпускали. То есть в Ворсму мне самостоятельно мотаться уже разрешалось, а вот в Горький уже нет. Поэтому в город я поехал в сопровождении Надюхи: в воскресенье в школе все же был выходной, а она хотела что-то там в городе для школы купить. То есть я точно знал что: чернила, и меня удивляло лишь то, что эти почти черные брусочки свободно продавались в любом книжном магазине областного центра, причем безо всяких карточек и по «довоенной» цене — но вот в других городах их в продаже не было. Не завозили, хотя и груз вроде невелик, и спрос приличный — однако от родни односельчан было известно, что эти чернила свободно продаются еще только в Арзамасе. Правда, иногда их «централизованно» в школы присылали, но наша, которая «школа-интернат», почему-то мимо централизованного распределения пролетела.

Самое забавное, что этот факт вообще никого не волновал: всегда же хоть кто-то из деревни или города в большие города ездил, и купить там десяток крошечных брусочков труда, конечно, не составляло. Теоретически, однако в Ичалках, например, в школе писали «самодельными» чернилами на основе «печного лака». И было непонятно: то ли тамошним лень сорок верст до Арзамасе ехать, то ли они этих довольно вонючих чернил столько запасли, что покупать «заводские» просто смысла не видят. И я думаю, что основной является именно вторая причина: в селе уже достраивали ГЭС на Пьяне и местные постоянно в Арзамас мотались за разными железяками — но вот письма от тамошней родни все еще приходили с «легким запахом дегтя и керосина».

А у нас Надюха считала, что чернила просто обязаны быть «настоящими» и фиолетовыми, и денег на чернила не жалела. Ну да, когда брусок чернил стоит сорок копеек, а яйца на рынке шли по сто с лишним рублей за десяток, жалеть было просто бессмысленно. Но, как всегда, внезапно в школе чернила подошли к концу и наша директорша решила «воспользоваться случаем». А заодно отоварить, наконец, свои «мануфактурные карточки»: они «сельской интеллигенции» выдавались регулярно, срок их действия в области был установлен в полгода — а в специальных магазинах в Горьком (их два было) только селян и обслуживали. В принципе, такой магазин и в Павлово был, но, по слухам, в Горьком выбор товаров был получше…

В воскресенье я проснулся рано и вы с Надюхой отправились в очередное путешествие. На Казанском вокзале нас встретила Маринка, после чего директорша наша отправилась за покупками, а мы с «юной комсомолкой» — в обком партии. Честно говоря. Я от этой поездки в город ничего выдающегося не ожидал и потому был приятно удивлен. Точнее, меня удивило лишь то, насколько быстро и четко сработала «советская бюрократия».

В обкоме система работала очень четко: первый секретарь (то есть товарищ Родионов) «отвечал за все в области», а второй секретарь (то есть товарищ Киреев) лично и персонально отвечал за работу промышленности, в основном, конечно, военной. И был, по сути, представителем всех оборонных наркоматов в области, в том числе и наркомата вооружений. И вот от имени этого наркомата (точнее, от лица наркома) Сергей Яковлевич передал мне извинения за то, что нарком в моем присутствии ругался нецензурно и меня «обижал недоверием». Хотя на самом деле при мне Устинов все же матом точно не ругался, а на его недоверие мне вообще было начхать. Однако извинения эти были принесены все же очень формально, а неформально от наркомата вооружений Сергей Яковлевич мне вручил почетную грамоту.

И за что была грамота, я уже точно знал. Когда я рисовал для присланных Сталиным товарищей всякие схемы, я не только сельсину на бумажке изобразил, а расписал еще, как вся эта система должна питание получать. С сигнальными сельсинами было понятно: три тоненьких проводочка, выдранных (или еще не сплетенных) от литцендрата, а вот с силовыми было сложнее — и я предложил их запитывать от серебряно-цинковой батарейки. Да, штука не очень дешевая, но танк стоит куда как дороже, а такая батарейка весом в полкило в состоянии несколько минут даже киловаттный сельсин поворачивать — то есть ракета управляемая очень быстро маневрировать сможет. И вместо трех кило проводов длиной в километр на катушку можно мотать килограмм длиной уже километра в три — и вот за это предложение (которое, как я понял, нужные спецы уже успели за день или за ночь рассмотреть и просчитать) мне грамоту и вручили. Отдельно мне сообщили, что всю эту информацию я могу (и даже должен) и до Вовки Чугунова довести. Однако все это было лишь прелюдией: после того, как все «личные бумаги» я из рук Сергея Яковлевича получил, он встал из-за стола, пригласил в кабинет сидящую в приемной Маринку и очень торжественным голосом объявил, что журнал «под моим руководством» награждается орденом Трудового красного Знамени. И мне этот орден и вручил — правда потом куда как менее торжественно сказал, что я должен буду его передать в редакцию на хранение (но это я и сам знал, просто он не знал что я это знаю). А вместе с орденом он еще выдал мне (лично мне) премию в пять тысяч рублей (сказал, что это в дополнение к извинениям от Устинова), а Маринке выдал карточки на доппитание для всей «настоящей редакции» в размере месячного лимита для совслужащих. Очень приличная премия получилась, ведь по карточкам тот же десяток яиц стоил всего шесть-пятьдесят, а не сто с лишним рублей, и по всем прочим продуктам разница была не меньше…

Несмотря на легкую прохладу (температура даже днем не поднималась выше двадцати) мы вообще не замерзли. Особенно в поездах не замерзли: из-за морозов Ока встала достаточно крепко, чтобы прямо по льду прокинули узкоколейку и теперь торфяных брикетов хватало и на то, чтобы в вагонах топить «от души». А Надюха вообще холода не замечала: она на все карточки купила учительницам ткани разные, а себе вообще два небольших отреза чесучи: сказала, что «остатки, которые никто не брал» — но она-то довольно мелкая была и продавщица сказала, что «если постараться, то можно на нее костюм и выкроить». Она с собой карточки всех учительниц взяла, у тех шансов выбраться в город практически и не было — а тут, раз оказия подвернулась, попросили ее «при случае» как раз ткани всякой и купить, и у директрисы нашей их пожелания исполнить вышло. А еще она смогла купить самый страшный дефицит: нитки. Обычные швейные нитки, вроде бы сороковку. Три больших мотка (я думаю, «остатки» с ткацких станков, на картонные трубки намотанные) — а сейчас нитки для женщин были буквально на вес золота.

Так что, как традиционно писалось в детских книжках, «веселые и довольные мы вернулись домой» в деревню. Еще и страшно голодные вернулись: из-за морозов на рынке продавцов вообще почти не было, так что наши надежды перехватить там каких-нибудь пирожков пошли прахом. Однако даже это радость нашу не особенно омрачило, а отец, пока мама срочно меня кормила, сделал еще одну рамку и повесил мою грамоту рядом с благодарностью от Сталина.

Все же почта, несмотря на все тяготы войны, работала как часы. И первого февраля еще до обеда мне пришла «заказная бандероль» от Маринки, в которой лежал новенький номер «Юного шарлатана». Январский, отпечатанный в пятницу всего лишь. С двумя орденами на обложке, а внутри было подробное описание (совсем не художественное, как у Носова) «пионерского инкубатора». То есть было подробно и с картинками расписано то, что уже в нашей школе действовало, а отдельно (на пяти последних страницах) я, по своей дурной привычке «все уточнять», нарисовал «масляный градусник» из металлической трубки с сильфоном на конце, которым «по-хорошему» должна была автоматически включаться и выключаться лампочка, релейную схему из одного «управляющего» и одного «силового» реле — в общем, всю схему автоматики для домашнего миниинкубатора. И отдельно написал, что курица, которая не должна будет при наличии такого девайса тратить три недели на высиживание цыплят, за это время снесет дополнительно минимум десяток яиц, а если упомянутая курица будет леггорном, то уже два десятка яиц в доме добавится.

Отдельно написал (сам когда-то где-то читал), что курицы-леггорны, если их держать в клетках отдельно от петухов, все равно яйца нести будут, причем сразу «диетические», и яиц у них получится гораздо больше, а так же указал, что эти куры сами цыплят высиживать не желают — так что если их разводить, то инкубатор — это наше всё. Леггорны в деревнях уже точно водились, я про них даже читал в какой-то газете — и не особенно удивился, когда уже в четверг Маринка позвонила и сказала, что на каком-то горьковском заводе уже приступили в производству этой «автоматики». А позвонила она не для того, чтобы похвастаться, а чтобы предупредить: с этого завода ко мне едет «за советами» целая делегация…

Ну да, в военное время только делегации в деревню и посылать. На самом деле ко мне приехали два мужичка — один инженер-технолог и один рабочий (вроде бы мастер цеха), и приехали они чтобы «уточнить, как к заполненной маслом трубе приварить сильфон». В общем, посидели, поржали, чаю попили, я мужикам даже по кабачку в дорогу подарил — а они пообещали, что когда придумают как все это сделать, обязательно в редакцию журнала сообщить чтобы и в других местах могли столь нужные приборы легко делать. Когда они уехали, я снова Маринке позвонил и попросил больше ко мне зазря людей не присылать: есть же телефон, в конце-то концов! А она в ответ сказала, что не хотела, чтобы меня постоянно по телефону дергали и вообще она не думала, что народ с завода в такую даль сорвется…

Ну да, вы с этими мужиками, пока чай пили, прикинули: весь «автомат» в производстве обойдется (вместе с релюхами, вилкой электрической и патроном для лампочки) рублей в семьдесят, максимум в девяносто, а десяток яиц уже дороже: тут кто угодно сорвался бы, и даже куда подальше бы сорвался. Но женская логика — она такая женская, мне ее пока что осилить не удалось. Впрочем, Маринка пообещала, что больше ко мне никого присылать не будет, а просто позвонить предложит, и никто даже не догадается, что звонит в далекую деревню: номера-то у наших телефонов городские!

Нам не дано предугадать как слово наше отзовется. И уж тем более не дано предугадать, чем отзовутся мелкие подарки добрым людям. А еще я понял, наконец, вещь, которая мне покоя не давала в прошлой жизни. То есть не то, чтобы я постоянно об этом думал, но если в какой-то книжке писали или в передаче говорили о том, что какой-то колхозник подарил армии танк или самолет, мне было совершенно непонятно, где этот колхозник столько денег нашел. А оказалось, что ничего непонятного в этом не было: очень одинокая коровка, дающая мужику в день хотя бы литров двенадцать молока, приносила ему (если молоко на рынке продавать) шестьсот рублей в день, и при этом и сам мужик без молока не оставался. Конечно, мужик этот мог молоко свое не на рынок везти и там продавать его по шестьдесят рублей за литр, а в заготконтору какого-нибудь ОРСа сдать по два рубля — но в заготконторе он за сданное получал промтовары по строго довоенным ценам, причем довольно много где мог и выбирать, что ему больше хочется — так что за пару буквально месяцев он свой дом вполне себе превращал в «полную чашу», так что в основном продукт шел именно на рынок. И если мужик этот вкалывал как раб на плантациях, то на танк он мог заработать вообще за пару месяцев…

И мужики вкалывали, а так же вкалывали и бабы, и дети. А когда они все выяснили, что мое «слово» реально удваивает укосы и удои, то отзыв получился более чем заметный. Не знаю уж, как в других местах, а во всем Павловском районе, да и в Богородском тоже почти в каждом доме и червяков разводили, и — благодаря червякам — кур завелось по два-три десятка. Ну да, цены на рынке это заметно так подсократило, как на яйца, так и на курятину. А попутно и свинина с говядиной прилично подешевели, и картошка — последняя проиграла ценовую войну с кабачками. Не то чтобы всухую проиграла, но процентов пятнадцать цены кабачки у нее отъели. Что, впрочем, на количестве «подарочных» танков и самолетов вообще не сказалось: той же картошки на рынке стало тоже гораздо больше.

Но это было «отзывом на слова», а вот подаренные горьковским заводчанам свежие кабачки (ага, в феврале, когда на дворе температура выше минус десяти не поднималась) отозвались куда как интереснее. Я-то из просто в теплицу свою пригласил, там пару кабачков сорвал. И их удивило не то, что кабачки в теплице растут (все же тепло, светло — чего бы им не расти-то), а тому, что они вообще завязались при полном отсутствии каких-либо пчел. Ну я им и рассказал, что кабачок — он, зараза такая, тепло очень любит, но если температура падает до плюс пятнадцати, то он все же еще не замерзает. Но при этом (видимо, сообразив, что с пчелками скоро будет совсем худо) он переходит на самоопыление. И что я раз в два-три дня устраиваю в теплице нужную для этого самоопыления прохладу. Но это дело времени много отнимает, а вот если на таком же сильфоном градуснике сделать автоматику, которая по утрам будет отопление отключать, чтобы в теплице получилось пятнадцать градусов на часок, то было бы вообще счастье и кабачковый рай. И, оказалось, мужики эти слова запомнили. А так как они работали на заводе, который какие-то автоматические приборы выпускал, то еще и не забыли про это.

Я ведь им еще что-то про автоматические отопительные котлы рассказать успел. То есть рассказал, что если к котлу для маленькой электростанции такую автоматику присобачить, то вот тогда… И рассказал, чем такой колет, собственно, и топить можно. То есть много я им всякого наговорил — а у них ведь и головы в наличии имелись с мозгами, и руки…

Февральский номер «Юного шарлатана» вышел вообще без моего малейшего участия. И в нем на первой странице (на отдельном вкладыше, приклеенном к этой странице) появилась самая настоящая реклама, в которой предлагалось колхозникам всего за две сотни яиц получить в заготконторе (пока что только в Горьковской области) заказать на заводе автомат для инкубатора. Причем там даже дефицитная лампочка с патроном не требовалась: в качестве нагревателя использовалось какое-то остеклованное сопротивление. За пять сотен яиц крестьянам предлагался уже готовый инкубатор, а на следующих пяти страницах приводились описания кучи конструкций, в которых этот автомат можно было поставить, причем там и поворачиватели для яиц были (чтобы их руками не переворачивать постоянно), и увлажнители воздуха — в общем, народ проявил инициативу по максимуму. Оно и понятно: в области только кур у крестьян насчитывалось, по самым скромным оценкам, не меньше двух с половиной миллионов, а это — если правильно дело поставить — не меньше миллиона яиц в день. Немного на почти четыре миллиона жителей, но это пока немного. А если появилась возможность кур в доме держать вдвое, а то и втрое больше, да резко увеличить поголовье леггорнов (которые сами на яйцах сидеть отказываются), то яиц можно получать аж впятеро больше — а это уж точно не хрен… в общем, не он. Маринка мне снова позвонила правда, пытаясь уточнить откуда я про леггорнов знаю и где я их видел — и оказалось, что в области их все же нет, но вот на Кавказе их все же уже разводят и туда уже обком специальную делегацию отправил. Но это еще в середине февраля было, а в конце она снова ко мне приехала.

То есть она в Кишкино тоже заехала, а приехала она в Ворсму, на генераторный завод. Ну и на турбинный тоже, и приехала она с поручением от обкома: выяснить, что заводам нужно для того, чтобы срочно нарастить производство маленьких электростанций (именно маленьких, двадцатипятикиловаттных, причем сразу уже смонтированных на автомобильном прицепе). Оказалось, что мои давешние гости, наслушавшись от меня всякого, взяли у себя в тарном цехе пару ведер опилок, сделали небольшую матрицу, нагретые опилки через нее прессом протолкнули — а сейчас сразу три завода занимались разработкой пеллетного агрегата, который прямо в лесу на лесосеке должен был всякие ветки в пеллеты превращать. И для агрегата требовалось как раз двадцать пять примерно киловатт электричества, а где его в лесу-то взять? То есть ясно где…

А ко мне она забежала просто так, все равно к бабке Анне заехала в гости. И привезла ей всякие нужные в хозяйстве подарки. Таких очень нужных у сельском быту вещей стали делать довольно много: все же половина города кормилась исключительно благодаря получаемым через заготконторы продукты, и сельское население за эти продукты требовалось материально отблагодарить. Это и раньше делалось, в тех же заготконторах все, что мужику потребоваться может, почти всегда имелось, а вот в городе (и вообще, насколько я выяснил, в городах) карточки на промтовары очень часто отоварить вообще не получалось. Однако без какого-то промтовара люди все же выжить могли, а вот без еды…

Так что деревня жила гораздо лучше города. Но и платила за это куда как серьезнее: в деревнях и селах брони от мобилизации не было и мужчин в армию призывали чуть ли не поголовно. А городах, особенно среди рабочих и инженеров, шансов попасть в армию было куда как меньше, из и добровольцами чаще всего не брали. В Кишкино, кроме дяди Николая, пока еще вообще ни одного человека не призвали, а вот в том же Грудцино уже больше девяноста процентов взрослых мужчин были мобилизованы. И уже процентов двадцать семей там получили похоронки…

А с полсотни человек уже из армии домой вернулись, но уже не совсем целыми, их по ранениям разным комиссовали. Инвалидов (то есть у кого руки или ноги потерялись где-то) было, правда, человек семь всего, но, по большому счету, все вернувшиеся именно инвалидами и были: кто почти оглох, кто глаз потерял, у родственника деда Митяя вроде все части тела на месте были, но он даже ходил с трудом. Однако все они по мере возможности тоже работали. Большинство пошли работать на МТС, и там — с помощью заводчан — они пытались реанимировать старые трактора, чтобы весной все же можно было поля распахать. И тут опять выяснилось, что «свой металлургический завод» в этом деле оказывается весьма полезен: на МТС стали делать для тракторов газогенераторы «из собственного металла». Возможно, именно благодаря газогенераторам и получилось в колхозе почти все поля вовремя вспахать и засеять: ведь и бензин, и лигроин в деревни почти не поставлялся. И керосина, кстати, тоже практически уже не было — зато в районе уже во всех деревнях был свет электрический. И не только в районе, все же вот уже год с лишним Ворсменские заводы каждый божий день выдавали по одной электростанции на двадцать пять киловатт, а еще по паре в неделю выпускалось совсем маленьких, двенадцатикиловаттных. Крохи — но если в деревне другого источника освещения просто нет, то и это было счастьем.

Тетя Маша по каким-то колхозным делам съездила в родное село и, вернувшись, рассказала, что в Ичалках ГЭС зимой все же полностью достроили. Очень солидная получилась ГЭС, почти что в триста киловатт — и она теперь освещала и Ичалки, и даже Пьянский Перевоз (то есть райцентр). Причем в Перевоз протянули настоящую ЛЭП на десять киловольт, и в селе стоял трансформатор, выдающий «стандартные» сто двадцать семь вольт — а в Ичалках (как и в большинстве сел в нашем районе) «электричество» было на двести двадцать. А в результате в Ичалках с лампочками проблем не было, а вот в Пьянском перевозе за одну лампочку (причем неважно какой мощности) меньше ста рублей и не предлагали. Как это называется, «причуды плановой системы». То есть, конечно, не причуды, а издержки войны: «стандартные» лампочки на весь Союз сейчас выпускались всего на двух заводах, в Ленинграде и где-то в Сибири, а в Горьком было производство, обеспечивающее потребности только промышленности одной области, причем с запасом обеспечивающее — вот в деревнях народ и подсуетился. Точнее, подсуетились где-то в облсовете, постановив, что для деревень «новое электричество» только таким и будет…

И оно таким и было, но чтобы оно и продолжало быть, все, как только снег сошел, снова стали вкалывать как проклятые. По крайней мере у нас в школе все мальчишки (начиная с третьего где-то класса) после уроков шли «копать руду», девчонки копались в большом, на пару гектаров, школьном огороде, таскали «корм для червяков», за курами ухаживали. Они для себя решили, что к лету им нужно так курятники обиходить, чтобы в дунь давать «бойцам и рабочим» минимум по сотне яиц. Я-то знал, что пока там сидят обычные наши пеструшки, этого им сделать не получится, но девчонкам этого не говорил. И Надюхе не говорил, которая над младшими школьниками кудахтала как наседка над цыплятами. И надо мной она бы кудахтала, но мы все же договорились, что «над собой кудахтать буду я сам»: мне просто некогда было заниматься выполнением разных домашних заданий и прочей ерундой. Да, так как я ростом не вышел (самым мелким из одногодков получился) меня ни «на руду», ни на «стекло» не то что не хвали, а вообще не пускали. Но с червяками-то дома мне никто заниматься не запрещал! И домашних кур обиходить — а они нам были очень важны, чтобы младшие всегда сытыми ходили. Опять же, за теплицей требовалось следить — но у меня возникла новая идея. Так что я скатался в Ворсму, поговорил с директором котельного заводика — и, взял специально изготовленную для меня небольшую, но крепкую лопату, приступил к воплощению задуманного. Отец, увидев, как я яростно вгрызаюсь в землю, поинтересовался, не нужна ли мне помощь со стороны сильного мужчины. Однако я, смахнув пот со лба, ответил, что «без сопливых разберемся». Хорошо, что у отца прекрасное чувство юмора осталось…