Шарлатан

Глава 12

Как любил говорить мой отец (не Василий, а в «прежней жизни»), женские ручки сродни детским: дай им двухпудовую гирю, так ручку отломают. Насчет женских у меня теперь были некоторые сомнения, а вот насчет детских… Динамка велосипедная, которую мне дядя Николай отдал, была неразборной — но я ее разобрал. И до глубины души осознал, что Прометею боги дали еще очень мягкое наказание, а Прометей этот людям не просто огонь какой-то принес, а электрический свет — как раз эту динамку и изобретя. Тут, конечно, и рабочие рукожопые свою лепту внесли (в динамке ротор вообще скреб по статору, а в зазоры в магнитной системе можно было спичку просунуть), но и конструктор постарался так, что вырывать ему печень было проявлением милости. Я просто очень внимательно прочитал инструкцию, затем еще раз прочитал, решив, что я что-то пропустил — но нет, все оказалось верно: если к ротору приложить двадцать пять ватт механической мощности, то на выходе получится целых полватта электрической!

Одно меня с этой конструкцией примирило: в динамке уже был щеточно-коллекторный узел и вырабатывала она постоянный ток. То есть все же пульсирующий — но мне-то на форму тока было вообще плевать. Потому что я ток из динамки и получать не собирался, я же помнил, что «электрические машины в большинстве случаев обратимы». А в переводе на русский язык это означало, что если на динамку электричество подать «снаружи», то она превращается в мотор. Эта динамка превратилась в мотор исключительно хреновый, но мне повезло в том, что отец (нынешний, Василий) решил, что хорошо, когда сын к технике тянется, и помог моторчик улучшить. Сильно помог: сделал нормальные магнитопроводы с минимальными зазорами, корпус вместо отлитого чуть ли не из чугуния сделал стальной, тонкий и легкий, и даже посадил ось моторчика на шариковые подшипники — хотя последнее вообще случайно получилось: когда еще товарищ Каганович распорядился турбины и генераторы в серию запустить, снабженцы что-то напутали и на завод пришли шарики для опорных подшипников не в две линии, а в два миллиметра. Нафиг никому не нужные, вот отец немножко и взял «для домашнего пользования»…

Однако тогда (а это в начале прошлого года все происходило) проект заглох. А когда я «все вспомнил», у меня возникла очень интересная идея. Потому что ранее проведенные эксперименты показали, что моторчик получившийся не сгорает ярким пламенем даже при подаче на него напряжения в сорок восемь вольт (хотя и прилично при этом греется), а ток через него течет с силой аж до двух ампер — ну, это если к нему подключить сразу четыре автомобильных батареи. Правда, у меня именно автомобильных не было, да и не поднял бы я столько — но еще до конца июня я купил в Ворсме две коробки с забавными батарейками под названием «Гном» — их какая-то артель производила. А если соединить двенадцать таких батареек последовательно, то напряжение подучается довольно высоким — при том, что данная конструкция весила меньше двух килограммов. А если две таких «конструкции» соединить уже параллельно…

Все остальное я сделал сам. Простенькая логическая схема на релюшках (я их сам лично мотал), сердечник релюхи делал из обрезка гвоздя-двухсотки, замыкатель прекрасный получался из обрезка консервной банки. С проводами у меня тоже было все прекрасно: по моей просьбе еще в прошлом году, когда у меня оставались идеи по доработке моторчика, дед Митяй купил мне несколько катушек к Горьком: страна активно поощряла радиолюбительство и в городе даже специальный магазин был, где всякое для радиолюбителей продавалось. Правда, в первый раз дед ошибся и приволок мне большую катушку с проводом ЛЭШО: литцендрат, да еще в сине-фиолетовой шелковой оплетке. Но сейчас оказалось, что и этот провод вполне для моей затеи подходит, вот только отматывать по одной жилке длиной в полкилометра было ой как не просто. Но я справился (а заодно у меня появился и клубок темно-синего шелка размером с мой кулак — вещь пока вроде и не нужная, но неизвестно, что будет дальше).

Еще мне в работе прилично так помог Васька-старший (который сын дяди Алексея). Когда еще мы с отцом «улучшали мотор», отец принес несколько довольно мощных маленьких магнитов (в генераторе и магниты были, мягко говоря, ублюдочным), а Васька помог мне из непригодившихся сделать еще два маленьких моторчика. То есть он из тогда для себя сделал, для игрушечной лодки-аэроглисера, но после того, как оказалось, что моторчики эти «высасывают» квадратную батарейку для фонарика минут за пятнадцать, и у него проект заглох — а у меня появились два небольших мотора.

Все остальное было сделано из… ну да, из палок, а большей частью все же из оберточной бумаги. То есть из крафт-бумаги, склеенной во много слоев столярным клеем. Не сказать, что конструкция подучилась прочной, но для «показа» жесткости ее хватало, просто не стоило на нее ставить разные тяжелые предметы. И в Павлово я поехал, все свое «оборудование» уложив в большой короб, крепко привязанный к багажнику мотоцикла, а сам я поместился на специальную сидушку-подушку, которую тетка Наталья на бензобак мотоцикла приделала. Именно для перевозки мелких детишек приделала, причем для того, чтобы заболевшую детишку очень быстро в больницу привезти…

Но я был пока еще вполне здоров и прокатился с удовольствием — а потом остался «караулить» теткин мотоцикл, а сама она ушла в военкомат. Народу там было немного: все же понедельник, утро, да еще, видимо, в этот день мобилизованных собирать не предполагалось, а добровольцев сотрудники военкомата еще в начале августа «поставили не место»: рабочим с заводов объясняли «в письменном виде», почему им придется и дальше на заводе работать, а разную особо патриотичную молодежь сотрудники военкомата просто пинками разгоняли (настоящими, причем «от души»), и все местные уже знали, что «сюда без повестки ходить не нужно».

Насчет повода для разговора с военкомом я, похоже, сильно ошибся, а разговор получился очень уж «горячим»: минут через пять Наталья с военкомом вышли на улицу «остыть». Военком закурил, а тетка продолжила:

— Ты когда свою бумажку писал, каким местом думал-то? В Кишкино даже в мирное время хорошо если сотню пар валяли!

— Но сейчас-то война!

— Вот именно, все мужики на заводе сутками работают, в деревню не каждое воскресенье возвращаются, а бабы валенок свалять вообще не может: тут сила нужна, а у баб-то откуда такие силы возьмутся?

Насчет «баба не может» тетка Наталья явно врала: сама-то она своим детям валенки валяла, и на рынок с моими тетками пар пять, а то и десять отправляла — правда, тоже детских. Но, может, детские валенки валять проще? Да и тетка была, пожалуй, самой сильной в деревне…

— Так что писульку свою исправляй быстро, — продолжала тетка, — я тебе так скажу: выйдет хоть сколько валенок для армии свалять — мы сделаем. Но уж точно не две сотни, а может и вовсе ничего не дадим. Не потому что мы против Красной армии, а потому что…

— Да понял я уже, могла бы и не приезжать, а на бумаге все написать.

— А ты бы нашей бумагой подтерся. Нет уж, в глаза оно вернее получается! Да, тут наш шарлатан Вовка что-то для армии придумал, говорит, штука очень полезная.

— Шарлатан? Вы там что, всяким шарлатанам…

— Да нет, прозвище у него такое просто, а так парень-то шустрый и умный. Ведь это он придумал, как электростанции для деревень делать, так что ты его выслушай и то, что он покажет, посмотри внимательно. Если по совету мальчонки сам товарищ Каганович велел три завода в Ворсе выстроить…

— Ну, раз Каганович… и где этот твой шарлатан?

— Да вот он стоит. Вов, показывай, что там у тебя для военкома было?

Товарищ военком постепенно после спора с теткой Натальей успокаивался, аккуратно достал из пачки еще одну папиросу, прикурил, посмотрел на меня с усмешкой:

— Да, мальчик, показывай, что ты для армии придумал.

Я подошел к мотоциклу и достал из привязанного к нему короба бутылку. Винную, на три четверти литра:

— Вот, дяденька, представьте, что это снаряд.

— Что-то не очень похоже… но допустим…

— А теперь посмотрите на меня: я мальчик, мне всего пять лет.

— Я думал, меньше.

— Просто недоедал в детстве, — и после этих слов пожилой военком действительно заулыбался — но силушку я уже наел. Вы бутылку-то в руки возьмите, только она очень тяжелая, не уроните.

— Действительно тяжелая. Интересно, чего ты в нее напихал-то? — поинтересовался он, вглядываясь в черноту за стеклом.

— Железо всякое, обрезки. Я хотел в нее дроби насыпать чтобы она потяжелее была, но в деревне только у деда Ивана картечь нашлась, да и то в спичечном коробке, для грузил к удочке. А еще я туда печного лака долил для тяжести. А это я к чему: вот эту бутылку, даже если бы она была дробью заполнена, я могу забросить… — в оглядел окрестности. Военкомат находился на улице, шедшей вдоль берега Оки, почти что напротив дебаркадера, а совсем уже по берегу шла дорога к парому (который, как я увидел, стоял возле противоположного берега). — Я эту бутылку могу вон до причала парома забросить, и не просто забросить, а в будку паромщика попасть.

— Ну давай, а я посмотрю. Посмеюсь заодно, а то что-то давно в цирке не был…

— Хотите увидеть чудо? Ну, смотрите, показываю один раз. Пока только один, а там посмотрим. Но вы паромщику сами потом скажите, что, если бутылка разобьется, я не из баловства ему там все испачкал.

— Скажу, ты ее докинь сначвла…

Тетка Наталья не знала, что я военкому собрался показывать, так что она просто стояла в стороне и с легкой улыбкой смотрела на мои «упражнения»: все же в деревне привыкли к тому, что я если что и показываю, то это по меньшей мере интересно. И, подозреваю, она уже просчитывала в уме, что сможет от военкомата еще получить для того, чтобы людям в Кишкино жилось хоть немного получше. И я ее не разочаровал.

Достал из короба толстую бумажную трубку, из которой слегка торчал носик моторчика с насаженным на него пропеллером — я этот пропеллер из клена вырезал. Сзади в трубу воткнул «кормовую часть» фюзеляжа, в которой «из задницы» торчал проводок, аккуратно присоединил крылья (очень аккуратно, ведь при этом нужно было и тяги зацепить правильно), хвостовое оперение. Над хвостом на проволочных стойках была прикреплена хитрая металлическая (и телескопическая) трубочка, из которой вытарчивал хвост бенгальского огня. Аккуратно воткнул болтающийся на конце проводка разъем в пульт управления, соединенный с оставшимися в коробе «батарейками». Достал зажигалку, (я с ней после «обретения» вообще больше не расставался), зажег бенгальский огонь, быстро пояснив при этом, что «это для того, чтобы было видно, куда летит», надвинул на огонь наружную трубку, чтобы искры самолет мой бумажный не сожгли, а затем с криком «смотрите теперь» нажал кнопку на пульте и изо всех сил запустил руками самолетик в небо. Сил у меня все же было маловато, самолетик едва пузом (со вставленной в держатель бутылкой) не чиркнул по дороге. Военком при этом успел сказать «ну куда же ты» — так как я самолет не совсем в сторону парома направил, но мотор все же «игрушку» вытянул и она пошла вверх. Ну да, почти полсотни вольт, два с лишним ампера — для пятикилограммовой игрушки силы достаточно. А я, нажимая кнопки деревянного «джойстика», самолетик довернул в нужном направлении и повел его в сторону будки паромщика:

— Я попробую я трубу попасть, но будка далековата, отсюда уже плохо видно… а, нет, вроде попадаю!

В трубу я не попал, но самолетик врезался в стенку будки почти точно под ней: просто я слегка высоту не выдержал. И бутылка разбилась, только не об стену, а когда уже на землю упала. Военком несколько секунд смотрел на будку, замерев на месте, а потом с криком «ну как же ты это так?» бегом побежал смотреть, что в будке случилось. Хотя ничего особенного и не случилось, все было просто и понятно: дешифратор двух команд на маленьких релюшках (четырех, если «вверх» и «вниз» разными командами считать), исполнительных механизм на двух маленьких моторчиках, четыре пружинки для «возврата нейтрали» элеронов — и четыре проводка. Ну, еще катушка с которой эти проводки, скрученные в один жгут, аккуратно разматывались…

В принципе, у меня был еще один комплект крыльев и «запасной» хвост самолетика с катушкой, но второй раз я показать девайс дядьке не смог: пропеллер сломался, а вот его запасного у меня просто не было. К тому же я хотел ему уставить именно «рабочий экземпляр», чтобы у него было что показать уже совсем серьезным военным дядькам. И до меня дошло, что он действительно кому надо мою игрушку покажет: после «демонстрации» мы все уже пошли в военкомат и там я долго ему рассказывал, как вся эта штука устроена. Действительно долго: военком отослал тетку Наталью домой, сказав, что меня домой он лично на машине отвезет, и то, то я ему говорил, он понимал. Довольно легко разобрался в релейной схеме, довольно долго выслушивал мои объяснения почему катушка с проводом не вертится, разматывая этот провод и что такое решение дает — и не отставал от меня пока не разобрался в этом вопросе. Причем он даже пересчитал диаметр проводов питания и пришел к выводу, что провод можно делать заметно тоньше, а следовательно и длиннее.

В общем, поговорили мы, думаю, с пользой, причем этот капитан и внимание на мой возраст очень быстро обращать перестал. Мы с ним буквально как равные обсудили вопрос о том, где лучше наладить производство нужных электромоторов и релюшек, как пионеров на изготовление «бумажно-деревянных» деталей самолетиков массово посадить, что лучше не бенгальчкие огни использовать, а заряды от трассирующих снарядов, многие прочие касающиеся производства вещи. Но не сразу, а после того как он поинтересовался, долго ли я учился так метко самолетик мой в цель направлять. Правда, на этот вопрос я внятного ответа не дал: сам-то я беспилотниками управлять научился когда с внуками на даче их пускал, но и мой ответ «грамотные солдаты это быстро освоят» его вполне удовлетворил. Затем я ему показал, как собирать самолетик и как его обратно разбирать для перевозки, рассказал, как им управлять. И домой он меня отвез уже ближе к вечеру, причем даже подарил канистру с бензином для моей зажигалки. Маленькую, литров на пять — но и это было очень неплохо, так как с бензином в наших краях совсем грустно стало. У тетки Натальи в сарае две бочки стояли, для мотоцикла запас — но его пополнить она уже очень давно не могла, и сама на последних остатках как-то перебивалась, мотоциклом пользуясь лишь в самых важным случаях…

Спасть в этот лень я ложился в каком-то странном настроении: вроде я все нужное сделал, то есть все, что сам мог сделать — но ощущение неудовлетворенности оставалось. Я чувствовал, что на самом деле могу сделать гораздо больше, но что именно и как — не понимал. И именно с этой мыслью уснул, в проснувшись, пришел к очень простому выводу: я не понимаю, как и что нужно сделать потому что я не знаю, как и что сейчас сделать можно. А чтобы с этим разобраться, нужно просто учиться, учить то, чему сейчас людей учили. А людей, особенно маленьких сейчас учили в школе.

С этой мудрой мыслью я пошел, как и всегда, в детский сад. А там, собрав «команду» ребятишек постарше, сообщил матери, что мы теперь идем учиться в школу. Она, конечно, посмеялась, а затем, что-то видимо придумав, сказала:

— Ну идите. Но если вас учитель выгонит, вы с ним не спорьте, а сразу возвращайтесь.

Наивная селянка! То есть это я исключительно мысленно произнес, а вслух сказал «Спасибо, мама!» И мы всемером потопали в школу. Школа вообще-то располагалась на другом конце деревни, но дошли мы быстро. Правда, сразу в нее ломиться не стали, дождались перемены…

Со школой в деревне все было непросто. То есть и раньше было непросто: учителем работал парень из Богородска. Будучи правоверным комсомольцем конца двадцатых, он, когда партия сказала «надо», немедленно ответил «есть» и, закончив месячные учительские курсы, стал учителем в Кишкинской школе. И жил он в течение учебного года в здании школы, а на лето уезжал в Богородск, к матери и сестре. До начала своей учительской карьеры он работал столяром, а в результате вся кишкинская молодежь (включая девчонок) с деревом работать умела довольно неплохо, а вот с остальным… Впрочем, читать и писать он детей все же обучал, и считать все выпускники Кишкинской школы первой ступени не только до ста, а даже до тысячи, и многие умели даже цифры в столбик умножать и делить «уголком» — и вроде всем этого хватало. Потому что мальчишки после окончания этой школы в большинстве своем шли в какие-нибудь ФЗУ, а девчонки… девчонки сильно по разному. И всех такое положение дел удовлетворяло.

Но этим летом учитель еще в июне записался добровольцем в Красную армию, а о том, что деревня без учителя осталась, народ узнал лишь в последних числах августа. Узнал, собрался, посовещался — и на освободившуюся должность «глас народа» назначил Надежду Ивановну Векшину. Надьку Векшину, шестнадцати лет от роду, которая чуть ли не единственная из всех деревенских девчонок закончила семилетку в городе. Ну да, читать и писать она умела хорошо, да и считать наверняка уже до миллионов научилась, а вот все прочее… Однако тетка Наталья ее немедленно записала на заочный курс в педучилище, и теперь в школе детей обучала эта девчонка. Вероятно, с большим успехом: в большинстве своем в деревне дети в школу шли в восемь лет, заканчивали ее кто в двенадцать, а кто и в более старшем возрасте — и вот справиться шестнадцатилетней девахе с великовозрастными балбесами было не очень-то и просто. По крайней мере, когда она вышла на перемене на свежий воздух, в ответ на мое сообщение она лишь кивнула. Потом, правда, до нее что-то, вероятно, дошло и она переспросила:

— Ну-ка, повтори, что ты сказал?

— Надюха, мы пришли учиться в школе, давай, записывай всех нас. Только побыстрее, сейчас перемена закончится…

— Шарлатан, мне твои шутки не нравятся, так что возвращайтесь в детсад!

— А я и не шучу, нас мама из сада отпустила и отправила как раз в школу.

— Она что, совсем спятила? Мне еще только малышни в школе не хватает!

Малышня в рядок стояла на краю дороги, школьники побежали играть во двое и довольно громко галдели, так что наш разговор уже в паре шагов слышно почти и не было — и мы с Надюхой были «акустически вдвоем», поэтому я понизил голос и сказал:

— Дура ты, Надька! У тебя первоклассники все читать и писать уже умеют, а это я их научил. И другому тоже научу, буду тебе помогать. Половину школьников возьму, тебе уже первый и второй класс учить и не придется, а со старшими я тоже договорюсь и порядок наведу.

— Это ты серьезно говоришь?

— Конечно серьезно. Мама и тетка Наталья же понимают, как тебе трудно учителем быть, вот и придумали, как полегче тебе сделать.

— Ага, полегче! У меня сорок два человека, они уже в комнату с трудом помешаются…

— Сегодня у нас пятница, завтра мои малыши к школе как следует подготовятся, а с понедельника первый и второй класс будут учиться с восьми до двенадцати, а третий и четвертый с часу и до пяти. И в комнате даже посвободнее станет. Ну, чего расселась, иди, записывай нас в школу!

Мама тому, что нас все же в школу взяли, очень удивилась, и даже немного расстроилась: все же я ей в саду действительно много помогал. Но спорить не стала: Надюха-то по документам числилась «директором школы» и ее полномочий хватало и на прием детей, и на установление расписания занятий. К тому же я ей пообещал в школе только до обеда учиться (а на обед вместе со своими новыми одноклассниками все равно в сад приходить — по крайней мере до Нового года: дома-то на них никто уже обеды не готовил). В целом, мы с мамой «разошлись мирно», а тетке Наталье о таком изменении в «системе образования» вообще никто не сказал. Зачем, у нее и без того забот выше крыши!

Как раз в начале октября деревенские тетки закончили добычу торфа, и даже немного его перевезли в деревню. В виде плохоньких брикетов перевезли: перетащили туда парочку наших «кирпичных прессов». Конечно, на пароме много не навозишься, но то, что привезти успели, использовали только для проверки: сможет ли электростанция на таких работать. Выяснили, что сможет, только очень плохо — а чтобы она хорошо работала, эти рыхлые брикеты нужно еще по два в кирпичный пресс запихивать и еще раз прессовать. А так как у нас в деревне теперь самым сильным человеком осталась только тетка Наталья (муж ее тоже вроде мог брикеты улучшать, но тогда кто будет котлами-то управлять?), она целыми днями на электростанции и крутилась. Туда еще по тетке из каждой деревни приходили, каждый день приходили, чтобы «плохие» брикеты в прессы укладывать…

А в середине октября в деревню к ней приехала машина военная. Я как раз из школы домой шел и увидел, как немаленький такой старшина лупит в двери ее дома. Подошел, вежливо поинтересовался:

— Эй, дяденька, ты чего двери-то ломаешь? Не видишь разве: нет никого дома.

— А где хозяева-то? У меня приказ посылку ей доставить, а времени ждать у нас нет.

— Так доставляй, положи вон под дверь, у нас никто ее не сворует.

— Такую под дверь не положишь, — и он кивнул на кузов полуторки.

— Но, положи во двор, я сейчас ворота открою…

Старшина и два бойца выкатили из кузова две здоровенные железные бочки и закатили их под дровяной навес во дворе. А на мой вопрос он ответил:

— Приказано доставить две бочки бензина для мотоцткла и масло… Сураев, куда ты масло дел? Забыл? Я сейчас тебе забуду, неделю сесть не сможешь! Вот, масло тоже сюда ставим. Мальчик, а ты письмо хозяйке отдать можешь? Письмо не простое, приказ ей из военкомата… велено в почтовый ящик не опускать, да и не вижу я тут ящика никакого…

— Давай, дяденька, письмо, я обязательно передам. Как она вечером вернется, так и передам…

Военные дядьки уехали, а я просто зашел в тетке Наталье в дом и хоткел письмо ей на стол положить. Однако конверт оказался незаклеенным…

В конверте был специальный ордер на мотоцикл, удостоверяющий, что у тетки Натальи этот мотоцикл не может быть ни для нужд армии взят, ни для любой другой цели никем и ни при каких условиях. И пописан этот ордер был командующим Приволжским военным округом.

Еще в конверте была записка, которой военком сообщал тетке, что ей «бензин нужнее», а если и этот кончится, то пусть в Павлово заедет, там ей еще дадут.

А третья бумажка заставила меня напрячься: на ней,напечатанной на бланке какой-то «горьковской комиссии», тетке предлагалось некоего «Владимира Васильевича Шарлатана» доставить (именно доставить!) в Горьковский обком партии в понедельник третьего ноября в одиннадцати часам утра…