Шарлатан

Глава 25

В апреле уже во второй половине месяца температура стабильно была плюсовой, а днем воздух прогревался до десяти градусов и выше — так что посевная прошла несколько раньше обычного. И прошла она более чем неплохо, были все поля засеяны и засажены — хотя потрудиться пришлось исключительно напряженно. Все же и с тяглом было неважно, а уж с техникой — совсем ситуация была аховой. Однако конкретно в Грудцинском колхозе картина получилась более оптимистической, все же обещанных лошадок в Кишкино из Тувы привезли еще в конце марта, так что нашлось, кому плуги и сеялки по полям тянуть. А плуги и сеялки все же за зиму на МТС подготовить смогли, так что кое-как с посевной справились.

В мае заработал в Павлово небольшой стеклозаводик, и довольно много крестьян принялись строить у себя на огородах небольшие теплички. То есть в масштабах не то что страны, но даже в масштабах района таких тепличек поднималось очень немного — но я искренне считал, что на следующий год соседи этих теплицовладельцев, посмотрев на получаемые результаты, полезный опыт переймут. Тем более переймут, что в значительной части этих теплиц хозяева старались и газовые отопители выстроить — а, соответственно, и газовые биореакторы строить у себя начали, а это ведь не только теплицам пригодиться может. Ведь в Теряево и Алешково (это уже Богородский район был) лесов вокруг вообще не было и с дровами там было исключительно грустно (они дрова за деньги покупали, к тому же в райцентре, то есть и на перевозку их очень много сил уходило), а если газом отапливаться, то картина сразу превращалась в радужную. И у меня потихоньку начинало складываться впечатление, что осенью, при раздаче «натуроплаты» в колхозах самым востребованным товаром станет солома: ее-то обычно просто в полях сжигали, она и не стоила ничего — и вдруг солома превратилась в ценнейший источник топлива! То есть и прошлой осенью ее мужики довольно много по домам растащили, червячков-то кормить чем-то нужно — но червяки просто не сжуют столько, сколько способны переварить биореакторы. Не способны, правда, лишь потому, что вермикультура требует много исключительно ручного труда, и колхозник просто не в состоянии червячное стадо увеличить — а вот с микробами такого ограничения нет, все же автоматика рулит.

А Теряево и Алешково я почему вспомнил: в колхозах там потребности своих членов прикинули, репы почесали и пришли к выводу, что «за казенный счет», даже имея заметные денежные накопления, потребности эти удовлетворить ну никак не получится. Потому что это мне ворсменские начальники отпустили тонну цемента на постройку биореактора, а им никто цемент не продаст в связи с полным отсутствием оного. То есть производство-то цемента в Ворсме работало, причем круглый год работало, но выпускаемого там цемента и на районные нужды не хватало, а уж соседнему району точно никто ни мешка не даст. Но так как работающая в Ворсме цементная печь образцом строительного хайтека вовсе не являлась, а за деньги (которые у колхозников точно были в достатке) можно для печи и все «железо» на заводах заказать, то Алешкинские и Теряевские просто скинулись и такую печь себе строить начали. Удовольствие получилось не из дешевых, все же для работы такой печки и электричества много требовалось, так что они еще (тоже за деньги, причем очень немаленькие) в Ворсме и два агрегата по сто двадцать киловатт заказали (а котлы этих генераторов тоже ведь топить нужно было) — но вроде выходило, что до осени они смогут обеспечить газовым отоплением почти все дома в селе и в деревне. Ну, если стройка кирпичного (и тоже «артельного») заводика в Демидово вовремя закончится и кирпич в массовом доступе появится…

Вообще в Алешкинском и Теряевском сельсоветах в проект вложились почти все жители четырех сел и половины из трех десятков деревень. А в половине деревень не вложились лишь потому, что там вообще мужиков не осталось, и в этих деревнях и избытка денег не имелось, да и с рабочими руками было крайне невесело. Но все равно бабы оттуда старались на стройках помощь оказать: цементную печь-то колхозники строили для обеспечения продукцией главным образом «пайщиков» заведения, а паи в деревнях издавна считалось возможным личным трудом «вкладывать».

Была в этом начинании одна мелкая засада: на местном сырье цемент получался качества не высокого, хорошо если трехсотой марки, а скорее в районе двухсот. И по-хорошему, из него строить камеры биореакторов было, мягко говоря, нерационально, так что «первомайский» номер «Шарлатана» был наполовину посвящен описанию пользы замешивания раствора для такого строительства на промытой от щелока и всего прочего растворимого золе. Я-то себе «дерьмореактор» именно так и строил: золы в деревне было много, причем именно промытой (в каждом доме щелок из золы добывали вместо остродефицитного мыла). А дома тут торфом не топили, так что и зола получалась «отборной» — но, надеюсь, и торфяная зола получится не сильно хуже…

А в Кишкино общее собрание (на котором, кроме дедов, только женщины присутствовали) было принято волевое решение больше «личных» биореакторов не строить, а построить один на всю деревню, неподалеку от школы. И тогда (это уже я посоветовал) по трубам газ в дома пойдет уже не вонючий, а очищенный. Проект нового сооружения составил все тот же Василий Смирнов, получивший, кстати, на тот, который на жирокомбинате запустили, орден «Знак почета». Не единолично проект составил, а в кооперации, как он сам сказал, с двумя горьковскими институтами и тремя заводами, не вообще не специально для нас — но в Кишкино он его привез, намереваясь меня использовать для агитации деревенского населения за принятие именно его проекта. Там вообще было штук пять составлено, разной мощности и даже под разное сырье — и один как раз под нужды деревни и подошел, будто его именно для Кишкино и готовили. Да, сооружение должно было выглядеть очень впечатляюще (для деревни на полсотни домов), но наши женщины решили, что отныне газом нужно и дома зимой отапливать, и в обязательном порядке придомовые теплицы. Ну а вопрос, где под такую махину сырья набрать, дамы рассматривать не пожелали: есть же мужья, пусть у них голова об этом болит…

Да и не только мужья есть, все же пока еще поток дембелей оставался немаленьким, да и вполне гражданский народ из только что освобожденных территорий, где фашисты уничтожили вообще все, старался в более обжитые места перебраться. То есть именно деревенских с освобожденных территорий почти и не было, а вот из разрушенных фашистами городов народ в наши края потихоньку уезжал: в деревнях хоть как-то могли и поля засеять, и огороды свои вскопать, тем самым гарантируя себе пропитание на предстоящую зиму, а в городах и жилья уже не осталось, и работы никакой — на что жить-то? А тут и хоть какое-то, но жилье подыскать можно, и работы внавал. Оплачиваемой работы, к тому же тут и по карточкам продуктов выдавали куда как больше, чем в других местах. Да и на рынках цены были относительно скромными — вот народ и потянулся. Конкретно в Кишкино потянулся так, что новые дома начали строить уже внизу, ближе к реке, после спуска, идущего от дома деда Митяя. А ведь там и водопроводом еще даже не пахло, и все прочие «удобства» выглядели довольно сомнительно. То есть не «те» удобства, а хотя бы огороды: все же земелька в районе была исключительно паршивой, и с огорода, разбитого в нижней части, приличных урожаев ждать пока не приходилось. Хотя если выбор идет между плохим урожаем и вообще никаким, то, получается, выбора-то и нет.

А до меня только сейчас дошло, почему в деревне с огородов урожаи собирают все же очень немаленькие. Да, землю тут описать словами «хотелось бы хуже да некуда»: тяжелый суглинок, причем истощенный уже буквально до предела. А вот в огородах люди и перекапывать землю не ленились, и всякой органики в нее добавляли много. А еще — в деревне люди мылись в бане. То есть в банях наш народ вообще везде почти мылся, но в деревне с мылом было плоховато, и люди использовали для мытья (да и для стирки) щелок, намытый из золы. А после процедуры воду грязную выливали исключительно в огороды — и поэтому калийных удобрений тут точно уже не требовалось. А еще практически не требовалось азотных: куры-то в каждом доме, а куриный помет от азотной кислоты, скажем, отличается лишь немного меньшей жгучестью. Ну и более пригодной для растений концентрацией. Так что, если издали на картину взглянуть, в земле лишь фосфора не хватало — но и тут все было не так печально: даже очень малые его количества из окрестной земли проходя через «пищевую цепочку» скотины (и людей тоже) потихоньку как раз в огородах и концентрировались. Просто процесс этот был небыстрым — но теперь, когда с нашего «металлургического гиганта» в больших объемах поступал перемолотый томас-шлак, все можно было прилично так ускорить.

И народ ускорял как мог, для начала поднатаскав с реки к себе на огороды песка. Не удобрение, конечно, но с ним земля уже не выглядит камнем, а если вместе с песком еще и лесной подстилки добавить, то уже появляется шанс грядущую зиму пережить не умирая с голоду. А вот в следующем году…

Конечно, в деревне кого угодно к себе не приглашали, и дома разрешали поставить лишь тем, кто — по мнению «женского вече» — мог всей деревне пользу все же принести. Это в Ворсме любого, кто у станка стоять мог, при этом его не поломав, на завод брали и даже жилье какое-то предоставляли. Неплохое, а по нынешним временам так вообще шикарное, буквально «евростандарт»: ворсменский архитектор из Харькова, с простыми русскими именем и фамилией Бахтияр Ильгаров после долгих, чуть не до драки доходящих, споров с немецким бригадиром (который, оказывается, и по довоенной профессии был инженером-строителем) разработал проект жилого дома довольно интересный, мало похожий на «традиционные» проекты этого времени: в каждом подъезде на этаже было по три двухкомнатных квартиры общей площадью в районе пятидесяти метров каждая и одна трехкомнатная, уже около шестидесяти метров. А предметом спора был даже не метрах, а коммуникации — и немец придумал, как все в жоме устроить так, чтобы на подъезд нужно было всего два стояка с трубами (что стоимость дома заметно сокращало). То есть спорили все же о метраже: у немца просто не получалось так трубы разместить, чтобы квартиры поменьше выходили — но когда «суровый тевтонский гений» принес сметы, споры утихли. То есть изначально-то споры шли о том, размещать в квартирах ванные комнаты или пусть народ в бани походит, но такие споры носили уже сугубо философский характер, так как ванн сейчас советская промышленность просто не производила, а «полупуская» ванная комната давала жильцам надежду на скорое и светлое будущее. Очень скорое: в Ворсму с фронта приехали и бывшие рабочие с какого-то чугунолитейного завода, так что литье ванн уже в планах просматривалось. Не в ближайших, но наш-то народ всегда был готов перетерпеть временные трудности.

Причем в то, что трудности будут уже очень временными, в стране, мне кажется, почти никто уже и не сомневался. В начале мая советские войска окружили Данциг, а восьмого мая в сводке Совинформбюро товарищ Левитан торжественно объявил о взятии этого города. Но что-то меня в этой сводке насторожило, и я — «отпросившись» предварительно у матери (а на самом деле она просто рукой махнула, мол «делай что хочешь») поехал в гости к Маринке. В надежде на то, что в обкоме-то у народа информации всяко побольше — и, как оказалось, в этом не ошибся. То есть сама Маринка мне ничего нового не рассказала, но она отвела меня к какому-то мужчине, который, взглянув на мои ордена, повел меня в буфет, там чаем напоил и дал информации побольше. Ордена я надел «для проезда»: орден Шарлатана давал право на бесплатный проезд (причем это право еще и горсовет Горьковский подтвердил) наравне со всеми военными, а «Знамя» было у меня «пропуском в обком»: мне Маринка по телефону сказала, что предупредила охрану на проходной, что «малыша с орденом к ней нужно пропустить».

Так вот, этот дядька поинтересовался сначала, зачем я с таким вопросом в обком вообще пришел:

— Ну как же! У нас неподалеку польский военный лагерь расположен, так что может мне надо в райвоенкомат бежать для наших немцев оружие просить? Мужчины-то все наши на заводе целыми днями, если поляки на деревню нападут…

— Не нападут, это наши поляки, советские. А в Данциге были поляки, которые служат… служили англичанам, и уж поверь: с теми наши поляки уж точно дружить не станут.

— Но товарищ Левитан сказал, что мы англичанам представление сделали за нападение поляков на советскую армию, а ведь англичане тоже как бы союзники наши.

— Ладно, ты мальчик вроде неглупый, и про военную тайну знаешь. Но чтобы ты тут дров не наломал, я тебе расскажу — но только тебе, ты понял?

Ничего нового, по большому счету, дядька мне не рассказал: о том, что АКовцы в Польше советским солдатам еще несколько лет после войны гадили, я вроде знал. А тут они (думаю, не по собственной инициативе) решили советскую армию в Данциг не пустить, причем как-то всерьез решили — и стало их гораздо меньше. Вообще-то это было уже третье крупное столкновение советской армии и АК, просто о двух предыдущих товарищ Левитан на всю страну не рассказывал, да и первые два пресекло в основном Войско Польское, а здесь поляки были лишь с одной стороны. Но были недолго — и вот то, что Левитан все же стране об этом рассказал… Понятно, что он всего лишь голос, сам не решает, что людям говорить, но, видимо, тех, кто решает, польское «правительство в изгнании» достало окончательно и наверху решили их «в последний раз предупредить». Надеюсь, предупреждение британцы поняли…

А девятого мая тот же Левитан рассказал на всю страну о результатах изучения архивов фашистского лагеря Биренау, который армия Рыбалко захватила настолько быстро, что немцы даже архив ни вывезти, ни уничтожить не успели. И он очень много жуткого рассказал, вот только кое-кому, подумал я, теперь будет очень сложно рассказывать страшные сказки: больше половины из убитых там трехсот тысяч человек составляли советские военнопленные, четверть были «гражданскими» — русскими, белорусами, цыганами и поляками, было убито много даже немцев — а вот зондеркоманды в лагерях комплектовались практически поголовно евреями…

Впрочем, эти новости по радио и в газетах практически мимоходом промелькнули — и пропали, а вот то, что советские войска почти окружили Берлин, было очень важно. И наши люди увлеченно обсуждали, капитулирует ли Гитлер или продолжит сопротивление. У меня было свое мнение по этому поводу — а у руководства страны свое, с моим, как оказалось, не совпадающее. По крайней мере вернувшийся с фронта из-за тяжелой контузии мужик из Грудцино в беседе с дедами сказал, что «приказ Ватутина про венгров Ставка распространила на всех эсэсовцев»…

Десятого мая «союзники» провели первую попытку высадиться в Нормандии. То есть, как я думаю, они провели «генеральную репетицию» такой высадки, просто выставив свой флот вдоль берега и проведя мощный артиллерийский обстрел германских береговых позиций. А может, просто решили немцев в заблуждение ввести относительно своих намерений и берег возле Дюнкерка обстреляли просто так — но главным было (по крайней мере для меня главным) то, что «союзники» явно опаздывали к раздаче плюшек. Двенадцатого мая советские войска полностью взяли Берлин (и, по бродившим по деревне слухам, Гитлера поймали и расстреляли), а уже двадцатого началась одновременно осада Гамбурга и Ганновера. У немцев стало совсем плохо с обеспечением армии чем бы то ни было (включая даже продукты в минимальных объемах) и солдаты вермахта довольно часто предпочитали просто сдаться, так как у них даже сил стрелять не оставалось. С эсэсовцами было с одной стороны сложнее (они как раз сдаваться никогда не собирались), а с другой легче: их, где бы они не встречались, просто расстреливали из пушек сначала, а потом из всего остального оружия. И хорошо еще было (для немцев хорошо) что эсэсовцы в городах все же старались не закрепляться. То есть иногда и старались — но тогда наши из города делали кучу щебня.

А в конце мая советские войска освободили Хельсинки и вышли на болгарско-греческую границу. А болгарский премьер-министр подписал договор о том, что в распоряжения Советского Союза для оборудования военно-морской базы передается порт Александрополь. И последнее событие сильно сказалось на нашем районе: вероятно, кто-то обратил внимание на то, что «железнодорожный» мост через Кишму за почти два года вообще нигде ржавчиной не покрылся и теперь на наших узкоколейках несколько отрядом саперов срочно заменяли «самодельные» рельсы на более тяжелые их обычной рельсовой стали, а наши, как сказали в районе, отправили на переплавку чтобы из этого железа мост построить через Дунай. То есть это было лишь слухами — но с транспортом на некоторое время в районе стало плоховато.

Я же потихоньку посмеивался от такой новости: ведь наверняка товарищ Сталин от порта на Средиземном море уже не откажется. А если учесть то, что болгарская армия под шумок забрала Солун, то перспективы послевоенного устройства Европы выглядели интересно.

Впрочем, я особо на перспективах не концентрировался: в самом конце мая благополучно сдал экзамены за пятый класс и продолжил свои сельскохозяйственные развлечения. Если говорить честно, то лепешки с кабачками мне уже изрядно поднадоели — но благодаря им наша семья все же была сыта и здорова, так что в теплице мне пришлось крутиться с утра и до вечера. Мне уже и Маруся активно в этом помогала, но вот ящики с червяками она все же ворочать не могла (хотя ростом меня уже догнала). Я тоже ящики ворочать не мог, но как раз их ворочали Валька, Настя и Васька — а вот указывать, очередь какого ящика сегодня подошла, я им был должен. Так что сестренке оставалось только кур червяками кормить — но ведь и такая помощь сколько-то времени мне высвобождала.

Но старшие дети в доме времени проводили немного, они (как и почти вся «взрослая» ребятня) целые дни проводили на стройке деревенской «газовой биостанции». Конечно, строители из них были практически никакие, но несколько ребятишек на переноске тех же кирпичей очень даже заменяли взрослого мужика. А совсем уже старшие помогали уже каменщикам раствор на воздвигаемую стену класть. По плану сооружение должны были в августе уже закончить — с тем, чтобы в сентябре газ можно было со станции получать. С колхозом тетка Наталья договорилась о том, что в деревню соломы много дадут, но ее всяко будет недостаточно для работы реакторов всю зиму, так что — по совету Василия Смирнова — для получения газа и торф стали в деревне запасать. В чтобы его запасать, нужно было соорудить хоть какие-то сараи, чтобы торф не намокал слишком сильно, так что снова после посевной никому даже толком разогнуться не удалось. А я с Валькой, Настей и Марусей приступил к запасанию камыша. Вообще-то по реке особых зарослей этого ценного растения практически не было, но за рекой на небольшом озерке камыша по берегам было более чем достаточно для питания очень одинокого газогенератора, и я с девчонками туда раза по два в день ходил. Собирали мы камыш прошлогодний, а чтобы его собрать, приходилось вообще в воду залезать, так что работенка эта была тоже не из самых приятных. Мама каждый раз на меня ругалась за то, что я в холодную воду залезал — то есть ругалась, когда об этом узнавала, поэтому юные родственницы предпочитали держать ее в неведении. Особенно Валька преуспевала в этом деле: она с такими честными глазами рассказывала о том, что мы «опять нашли место, где можно камыш с берега рвать», что я даже начинал думать, что кузине очень подойдет артистическая карьера.

А потом в лесу пошли грибы. И вместе с грибами пришла весь о том, что Германия подписала капитуляцию. Две капитуляции подписали немцы: одну — и том, что германия капитулирует перед Советским Союзом, а другую подписали немцы во Франции — и они там сдались союзникам. Откровенно говоря, я думал, что союзнички обязательно какую-нибудь провокацию учинят, ведь наши войска встали ровно по линии границы Германии, а напротив обосновались американцы и британцы. Но вроде пока все шло мирно — вероятно, янки была очень нужна наша помощь в войне с Японией. В «прошлой жизни» наши вроде ровно через три месяца после победы начали самураев контрапупить, и я подозревал, что и здесь что-то подобное произойдет. Причем произойдет в гораздо худшей (для американцев) ситуации, так что был шанс, что товарищ Сталин и из этого какую-то лишнюю выгоду для нашей страны извлечь сумеет. Вот только я даже не представлял, какую именно и до какой степени история успела свернуть на совершенно новую тропу. Но одно я знал, точнее подозревал, что знаю: янки бомбу до окончания войны с Японией сделать не успеют. И не сожгут Хиросиму и Нагасаки — а вот насколько это изменит будущее, было совершенно непонятно. Но ведь гарантированно изменит, и хотелось думать, что к лучшему…