Шарлатан

Глава 21

Девятнадцатого июня ко мне приехал какой-то дядька из Горьковского университета, довольно молодой, лет так под сорок — и приехал он, чтобы «кое-что уточнить» про мой дерьмореактор. И у меня получилось кое-что от него уточнить, хотя лично для меня уточнения эти были довольно неожиданными:

— Молодой человек, — обратился он ко мне очень вежливо и «официально», хотя по его физиономии было заметно, что он думает, будто сопровождающий его инженер с котлозавода просто водит его за нос, приведя именно ко мне, — я бы хотел кое-что уточнить. Насколько я понял, вы у себя в… в огороде выстроили некое подобие метанового тенка Кожуховской станции водоочистки, так?

— Ну, — про то, что на Кожуховке когда-то стояли метатенки, я и понятия не имел, но виду не подал.

— Так вот, мне интересно, каким образом у вас получается, что здесь выработка газа в сутки больше, чем в Москве… с одного кубометра больше, почти в двадцать раз больше, вот что я спросить хотел.

Дядька замолчал, и мне показалось, что он, высказав что хотел, даже вздохнул с облегчением — но ответа, он, похоже, вообще не ждал. Но я ответил, просто потому что ответы были весьма просты:

— Тут два момента, и эти, которые с водоочистки, все сделали правильно, но у них и задача была другая. Они же дерьмо обеззараживали, правильно я понимаю?

— В целом… да.

— И задача у них была просто сделать дерьмо безопасным — и они с ней прекрасно справились, а у меня задача другая — получить больше газа. Они ведь у себя наверняка просто отстой канализационный в танки заливали — а в нем газового сырья просто маловато. Я же в реактор сыпал то, что газа дает больше, то есть то, что эти газовые микробы жрут с удовольствием. Поэтому у них в танке дерьмо плавало, да еще отстоянное, из которого много газа при отстое еще вышло, а я навоза подкинул только чтобы микроб в танке завелся, тот, который коровам сено переваривать помогает и попутно газ делает, а в основном я микробам как раз соломы накидал, да и то, которую в курятнике с пола смел, ботву всякую. Проще говоря, целлюлозосодержащий корм, а целлюлоза у нас что? Она как раз углевод, и микроб ее радостно жрет, попукивая от счастья. А чтобы ему лучше пер… пукалось, я температуру в реакторе держу в районе тридцати пяти градусов, как у коровки в пузе — а на Кожуховке, уверен, никто дерьмо в танках не подогревает.

— И это всё? — очень удивился дядька. — Я думал, вы нашли какую-то особо продуктивную бактерию.

— У меня всё, и микробы обычные, из коровьего навоза, а на заводе в танк еще мешалку вкорячат, у них газ еще шибче попрет: он же вымешиваться будет и микробам глаза есть уже не станет, и они от этого еще быстрее сырье жрать будут.

— У микробов нет глаз…

— Дяденька, вы такое слово «сарказм» слышали? То есть другое слово, «метафора поэтическая», так будет правильно.

— Да уж, поэзия так и прет, — рассмеялся дядька и перестал чувствовать себя идиотом, которого заставили рассказывать основы квантовой физики в младшей группе детсада. — А как ты там температуру поддерживаешь?

— С трудом. То есть я воткнул в танк терморегулятор, который для инкубаторов делают, и когда температура сильно падает, у меня в комнате лампочка зажигается. И я иду сюда и подкидываю вот в эту печку дров, а из печки в дно реактора труба проложена, по которой вода горячая идет. Но это пока, я уже почти доделал релейный автомат, который будет по сигналу от датчика насос включать, который туда воду горячую качает, но его в систему воткну, когда мне на котлозаводе газовый котел наконец сделают! — последние слова я произнес с некоторым надрывом, глядя на инженера с завода, но тот тоже рассмеялся и уверил меня, что уже в начале июля котел мне привезут:

— И даже лично приеду его ставить помогать, мне уже интересно, что ты еще со своим дерьмореактором придумаешь. Опять же, украду у тебя схему, мы на заводе тоже такую же автоматику поставим…

— Схему я хоть сейчас вам дам… на бумажке, сами ее спаяете. Так вот, — я повернулся к горьковчанину, — когда все нужное здесь появится, то температура сама уже поддерживаться будет.

— От газового котла? А сколько газа этот котел потреблять будет?

— Я исхожу из предположения, что котел получится паршивым… да не морщитесь, я же его сам и придумал, так что вашей вину тут нет, — уточнил я для котловика, — с КПД в районе пятидесяти процентов. Так что, если по справочникам, выпущенным институтом теплотехники считать, на поддержание температуры в реакторе у меня уйдет процента четыре получаемого газа, то есть зимой столько. А вот у этих, на котлозаводе, уже около процента: я видел, они вокруг танков теплоизоляцию делают метровую. Но у них есть кому землю между кирпичными стенами набивать, а я тут в одиночку тружусь аки пчёлк, у меня теплопотери большие получаются…

— Тогда последний вопрос: ты говоришь, что солому всякую туда суешь, ботву, сорняки — а сколько ее нужно, чтобы много газа вырабатывать?

— Тут все просто считать: килограмм сухого сырья дает в среднем около трехсот литров газа, реактор одну загрузку перерабатывает примерно дней за тридцать. Чтобы сырье можно было перемешивать, нужно в него воды две трети добавлять, не меньше, а если как у меня, то в принципе и половины воды достаточно. Но чем больше воды, тем больше в продукте будет углекислого газа, а чем меньше, тем больше другой всякой дряни, вплоть до ацетона. Меня лично мой газ устраивает, а если всерьез им заниматься, установки даже не такие, как на котлозаводе, а настоящие промышленные, на тысячи кубов строить, то нужно вопрос доисследовать.

— Мальчик… Вова, а тебе на самом деле только шесть лет?

— Завтра семь будет.

— Осенью уже в школу пойдешь?

— Я уже третий класс закончил!

— Ну да, извини, глупость спорол. А почему только третий? Ты, поди, и за семилетку экзамены уже сдать сможешь?

— Нет, не смогу, еще минимум годик поучиться нужно будет.

Котельщик в ответ на мои слова расхохотался, а на удивленно-возмущенный взгляд горьковчанина пояснил:

— Врет он, не зря его все тут Шарлатаном кличут. Не сдаст он через год экзамены за семилетку, там же и норматив ГТО сдать нужно, а он пока для этого маловат. Но вот по прочим предметам он, мне кажется, и за десятилетку ответить сумеет…

— Почему-то не могу в ваших словах усомниться, — ответил горьковчанин, с улыбкой на меня посмотрев.

— Да, дяденька, вы насчет автоматики для подогрева сразу на завод приборный идите, сейчас в дом зайдем, я вам номер дам. И тогда метатенки спроектируете сразу уже автоматические.

— Я не инженер, я в университете микробами занимаюсь только, сюда приехал потому что подумал, что для диссертации что-то интересное получу.

— С биофака, значит? Но все равно на завод зайдите, а потом со всеми выкладками идите прямиком к товарищу Кирееву, он вам поможет это дело наладить. А когда все заработает, у вас с защитой и проблем не будет.

— Думаешь, товарищу Кирееву это хоть немного интересно будет выслушивать?

— Уверен, если ему правильно информацию подать. В Горьком сейчас народу сколько живет, миллион четыреста? И каждый, заметьте, даже по военной норме питания, производит ежесуточно дерьма, достаточно дл получения сотни литров метана. Если все это дерьмо просто собрать, то можно в городе газовые заводы закрывать, а если в танки еще солому, прочий мусор накидать… а заодно и в Заречной части может канализацию нормальную построят, а то летом там просто дышать нечем.

— Я знаю, сам там живу…

— Ну тем более вам этим заняться стоит. Идемте в дом, я вам все адреса и явки напишу.

— Что напишешь⁈

— Адреса, телефоны, к кому обратиться и когда человека застать можно.

День рождения у меня пришелся на воскресенье, поэтому отмечали его всей семьей. И даже дядька из Богородска приехал, подарил мне настоящий кожаный ремень, по виду как офицерский, только размерами поменьше. И пряжка была как на военном ремне, со звездой — а отличием было то, что прямо на ремне был приделан карманчик для моей зажигалки. С кнопкой, которой запирался верхний клапан карманчика. Еще на ремень надевались небольшие ножны для «взрослого» перочинного ножика, который мне еще на пять лет сделал и подарил дядя Алексей, так что я в любой момент, пока на мне штаны были надеты, мог теперь «все мое носить с собой». И мне больше всего понравилось то, что зажигалку уже не нужно было носить в кармане и постоянно опасаться ее потерять.

Вообще зажигалок у народа стало довольно много, практически все мужчины, вернувшиеся с фронта, с собой приносили «солдатские», сделанные из стреляных гильз (причем я обратил внимание, что использовались для изготовления зажигалок гильзы исключительно вражеские, латунные), но моя была куда как лучше самодельных. И даже лучше заводских, которые тоже довольно в больших количествах разными заводами делались. А самое главное с зажигалками заключалось в том, что кремни для них достать вообще труда не представляло.

Когда я «вновь обрел» свою зажигалку, с сильно переживал по тому, что «вот кончится кремешок — и превратится зажигалка в бесполезный сувенир». У меня был, конечно, один запасной (несколько раз столкнувшись с тем, что кремешок заканчивается в самый неподходящий момент, я парочку запасных всегда держал под «подкладкой» тампона в самой зажигалке). Но переживать мне пришлось только полгода: я все же старался изыскать источник получения столь нужной запчасти и по возможности искал любые упоминания о кремешках в прессе, ведь где-то они точно делались, раз в магазинах зажигалки продавались! И в январе сорок второго узнал (из газеты «Горьковская Правда», что по приказу наркомата местной промышленности за номером 600−199, изданном в декабре сорок первого, в Горьком на заводике как раз этой самой промышленности уже наладили выпуск столь нужного мне «дефицита». А затем, во время очередной поездки в Горький, и закупил пяток кремешков в запас: их продавали по «промтоварным» карточкам, причем по одному отрезному талону их как раз сразу пять штук и продавали. То есть «дефицит» дефицитом не был, ведь за простые ботинки таких талонов нужно было минимум двадцать штук отдать, а талоны у нас дефицитом не были, все нужные промтовары в семье брали в заготконторах. Осенью прошлого года кремешки и в заготконторах появились: кремешок выдавался за десяток яиц, причем выдавался исключительно как «дополнительное поощрение»: за него и платить было не нужно, и весь десяток учитывался как взнос за любые другие промтовары. Ну и деньги за яйца (хотя и невеликие) тоже платились — так что проблема добычи огня у меня полностью исчезла. И не только у меня: в Грудцино, в артели имени Чкалова (которая снова начала полноценно работать после возвращения с фронта шести ее «довоенных» участников) один мужик моей зажигалкой заинтересовался, причем «нужный» мужик: артель-то тоже ножи всякие делала, и конкретно этот товарищ изготавливал декоративные латунные накладки на эти ножи. То есть с латунью работать он точно умел — и артель наладила выпуск довольно неплохих копий «моей Зиппо». Лично мне показалось, что в артели зажигалки даже лучше американских делали: у них и детали много точнее друг к другу были подогнаны, и — что тоже мне показалось нелишним — у них фитиль, когда зажигалка закрывалась, тоже отдельно закрывался плотным колпачком. По крайней мере в «фирменной» бензин уже через сутки почти полностью испарялся, а в «чкаловской» он больше двух дней держался. Это я точно знал, мне артельщики одну такую зажигалку на день рождения подарили.

А еще «подарок» сделала Красная Армия: вечером двадцатого июня товарищ Левитан торжественным голосом сообщил, что «наши войска отразили попытку немецко-фашистских войск перейти в наступление в сторону Смоленска» и сами очень неплохо наступили, по ходу дела «на плечах в панике отступающего врага» освободив город Витебск. Еще товарищ Левитан упомянул о том, что в ходе отражения вражеского наступления и последующего контрнаступления «было уничтожено свыше четырехсот танков захватчиков». Я, по приобретенному еще «в прошлой жизни» цинизму, эту новость всерьез не воспринял: оно, конечно, очень духоподъёмно, и чем дальше от фронта, тем такие новости духоподъёмнее работают, но все же меру-то знать надо. А вот что Витебск освободили — этому я порадовался: все же «история изменилась» в явно положительную сторону. Вообще-то я историю, особенно историю Отечественной войны, помнил крайне поверхностно, но основные-то вехи каждый советский человек знал — а тут и Сталинград не разрушили (и танков там выпускалось очень много), и у членов «Молодой гвардии» не получилось продемонстрировать героизм за ненадобностью. Героизм — это, конечно, дело хорошее, но куда как лучше, если геройская молодежь остается живой и спокойно трудится на благо Советской родины…

Иосиф Виссарионович с веселым прищуром поинтересовался у Николая Федоровича:

— Товарищ Ватутин, мы большим уважением относимся в вашим победам, ваше наступление в Белоруссии стало неожиданностью не только для фашиста, но и, признаюсь, для многих из нас. И ваши успехи мы ничуть не умаляем, но все же, вы и вправду считаете, что говорить советскому народу про уничтожение четырех с лишним сотен германских танков было верным? Я понимаю, что советский народ с восторгом принял это сообщение и, в чем у меня сомнений нет, с еще большим энтузиазмом стал работать для скорейшего достижения победы, однако товарищ Жуков в своем рапорте отдельно указал, что по его мнению столь явно завышать потери врага…

— Мы потери врага не завышали, товарищ Сталин, мы их, должен со стыдом признаться, даже сильно приуменьшили. Это моя вина, это я приказал сообщать только о подтвержденных потерях, причем подтвержденных уже только трофейными командами, поэтому успехи некоторых подразделений оказались неотмеченными командованием. Но мы уже исправляем эту ситуацию…

— То есть, если я вас верно понял, вы хотите сказать, что за первый день операции вашим фронтом было уничтожено больше четырехсот танков? Товарищ Ротмистров сообщил, что его потери приближаются уже к трем сотням, то есть мы жгем фашистских танков больше, чем они наших? Но у товарища Ротмистрова статистика… несколько иная.

— Именно так. Товарищ Ротмистров считает только наши потери — и потери врага — во встречных боях, и тут мы действительно немцу пока еще проигрываем. Однако большую часть танков наши войска уничтожили еще до подхода частей Ротмистрова к линии сражения. Пехота с большим успехом применила при отражении танковых атак врага как уде известные в войсках «чик-чики», так и новые противотанковые ракеты.

— Но ведь «Чик-2» для борьбы с танками не предназначен…

— Это верно, однако если он попадает в башню даже «Пантеры» или «Тигра», эта башня просто отрывается, ведь взрывчатки в нем самую малость меньше, чем в снаряде гаубицы Б-4. А на средник немецких танках от взрыва такого заряда на броне, даже если она и не раскалывается, что бывает крайне редко, экипаж полностью выводится из строя. Что же до противотанковых ракет, то тут и обсуждать нечего, при попадании ей любой вражеский танк уничтожается гарантированно. А пехота только при отражении вражеской танковой атаки и при преследовании немецких частей, окончившемся освобождением Витебска, использовала более четырех тысяч беспилотников «ЧиК» и почти две с половиной тысячи управляемых ракет.

— Как вы назвали их, беспилотники?

— В паспорте на изделие именно так самолетики эти и названы.

— То есть вы потери врага в бронетехнике приуменьшили. И сильно приуменьшили?

— Трофейными командами только в полосе отражения немецкой танковой атаки вывезено на металлолом триста восемьдесят шесть германских и чешских танков, но мы считаем, что свыше пятидесяти поврежденных машин немцы успели эвакуировать для ремонта. Еще уничтожено около двухсот германских полугусеничных броневиков и, скорее всего, чуть меньше тысячи артиллерийских орудий и минометов, но точные данные трофейщики предоставят лишь к концу недели.

И вы остановились после взятия Бешенковичей…

— Чтобы пополнить запасы ЧиКов и ракет. Особенно ракет не хватает, а обещанные поставки более чем тысячи ракет задерживаются уже почти на две недели.

— Товарищ Устинов? — Сталин повернулся к наркому вооружений.

— Этот вопрос курирует товарищ Ванников, а насколько я в курсе, двадцать первый завод снова несогласованно поменял конструктив систем управления и нам приходится переделывать полторы тысячи уже почти готовых ракет.

— Товарищ Шахурин, это правда, что у вас поменяли конструктив без согласования с наркоматом вооружений?

— Да, но вы же сами распорядились, что Кириллов пусть делает что хочет, лишь бы на пользу шло. В новом конструктиве опытный участок у товарища Чугунова уже увеличил производство вдвое, а если изделие, как просит руководство двадцать первого завода, передать на другой, уже специализированный завод…

— Погодите. Это что, у нас и ракеты используют систему управления, которую Шарлатан придумал?

— Да, и оба «ЧиКа», и ракета использует одну и ту же управляющую систему. Которую до сих пор делает опытный участок экспериментального цеха двадцать первого завода. Потому что мы все еще не нашли производство, готовое взяться за его серийный массовый выпуск, ведь это вообще в компетенцию нашего наркомата не входит!

— Вы предлагаете сейчас обсуждать, в чью компетенцию входит производство остро востребованной на фронте продукции?

— Нет, и двадцать первый завод пока еще в состоянии обеспечить текущие потребности производителей всех систем вооружений, в которых используется управляющий блок Шарлатана. Но это лишь пока…

— Я вас понял, спасибо. То есть получается, что наш успех в Белоруссии в значительной степени обусловлен изобретением одного-единственного… Да уж. Вопрос закрыт, переходим к следующему: план второго этапа наступления в Белоруссии нам доложит товарищ Ватутин. Надеюсь, он уже утвержден товарищем Шапошниковым?

Вечером, точнее уже ночью того же дня Иосиф Виссарионович задал собеседнику давно мучающий его вопрос:

— Лаврентий, я все же не могу понять, почему немцы не наладили свое производство этих бумажных самолетиков? Ведь штука-то простейшая!

— Сам самолетик — да. Но вот система его управления…

— И она простейшая, мне ее разработчик за пять минут рассказал, как она устроена — и даже я все понял! А у немцев что, инженеров больше не осталось?

— Инженеры у них есть, и самолетики она уже делали. Вот только… я тут беседовал об этом с математиком одним из ЦАГИ, Келдыш его фамилия, и он сказал, что система только выглядит просто. Но даже для ВШ разделенная система математически очень непростой оказалась, а немцы так и не разобрались, как нажатием одной кнопки с пульта подавать на самолетик три, а то и четыре управляющих сигнала, и как по четырем проводам таких сигналов разных посылать уже больше десятка. У них самолетиками такими одновременно два пилота управляли, и на небольших скоростях они с управлением кое-как справлялись, а если скорость будет побольше, как на тех же ЧиКах, то двое куда надо его направить уже не успевают. Потому что друг другу мешать начинают.

— А пульты…

— Пока у немцев пульт заполучить не вышло, а с новыми системами… там же такая система самоликвидации предусмотрена, что целыми при любой неисправности ни самолетик, ни ракета врагу не достанутся. Да и конструктив — это я уже с Чугуновым говорил, он на него как раз больше всего ругался — сделан так, что после взрыва вообще невозможно по обломкам понять, как и из чего все это делалось. Да, производство получается непростое, но и надежность высочайшая. Честно скажу, я не знаю, кого у тебя под шифром «Шарлатан» прячут, но товарищу минимум орден Ленина уже давать нужно. Даже если он вообще царский наследник и последний контрреволюционер. Такую простую вещь придумал, что фашисты за два года с ней разобраться не могут! А пользы от нее…

— Орден Ленина, говоришь… — Сталин перешел на русский. — Орден Ленина он действительно заслужил. Надо послать Михаила Ивановича, пусть ему орден вручит… по месту жительства. А заодно и прогуляется, ему для здоровья это полезно будет.

— Он что, инвалид, в Москву приехать сам не может?

— Не инвалид, но, думаю, вручать его нужно будет именно дома. У него дома, а ты с Калининым своего человека пошли. Там есть такая молодая женщина, Марина Чугунова, она лучше всех знает, что еще этот Шарлатан напридумывал. А нам было бы очень интересно тоже обо всем этом узнать. Только вот что: там все друг другу родня, так что человек должен быть очень вежливым: мы же не хотим обижать Шарлатана? — Сталин весело рассмеялся. — Хотя его, пожалуй, обидишь…

Двадцать пятого июля сорок третьего года снова было воскресенье. С снова вся семья собралась дома: отец все же получил выходной. И дядя Алексей тоже в этот день не работал, хотя по другой причине: получил травму на работе. Не особенно серьезную, но, как сказали врачи, с недельку ему придется отдохнуть: правая рука у него была вся в бинтах. Правда он на работе не работал, а дома ему и присесть было некогда: мы с ним (и с отцом) налаживали в доме «водяное отопление». С котлозавода мне обещанный котел привезли и поставили, но сделали его все же не по моим корявым рисункам, а «как надо», и разработчики его заодно просчитали и сколько он тепла дать сможет. Тепла получилось уж очень много, на три теплицы его бы хватило — а я подумал, что если в доме восставить обычные батареи…

Батареи мне привез Вовка, причем он их из металлолома какого-то вытащил. Не сам вытащил, лом-то в Сормово привезли на переплавку, а у него там приятель работал. Но главное, что батареи у меня появились, насчет труб я через тетку Наталью договорился с павловским трубным (пообещав и для школы потом такое же отопление устроить, ну и ей домой… потом, когда и там газовые реакторы соорудят). Так что к полудню, когда в деревню прибыл «высокий гость», мы все были уже по уши перепачканы в ржавчине, в отработанном машинном масле (им отец клупу смазывал, а я ему… помогал, причем скорее помогал пачкаться). Так что когда тетка Наталья вся в мыле к нам забежала и сказала всем срочно бежать в школу, лишь мое присутствие не позволило ей узнать, куда следует бежать уже ей. Но тетка оказалась настырной (как, впрочем, и всегда) и через минуту мы все же в школу пошли. Не бежали, но шли все же довольно быстро — а когда туда пришли, выяснили, что возле школы уже вся деревня собралась, включая убеленных сединами и не оторвавшихся от сиськи. А еще там собрался Вовка Чугунов с сестрой, еще человек пять каких-то незнакомых мне дядек. И один дядька очень знакомый, правда, до этого момента лишь по портретам в газетах. Лично и персонально «всесоюзный староста» Калинин Михаил Иванович…