Шарлатан

Глава 26

Немцы подписали капитуляцию в день моего рождения, то есть война продолжалась ровно три года без одного дня. И тому, что немцы полностью передали всю территорию Германии именно советским войскам, в немалой степени поспособствовали «союзнички»: они, вероятно опасаясь, что немцы нам Гамбург сдадут практически «в рабочем состоянии», произвели массированный налет и превратили город просто у груду щебня. А генералитет, уже зная, что в занятых нами городах жизнь потихоньку налаживается и жутких репрессий к немецкому населению Советский Союз не практикует, предпочли все же Германию оставить в относительно целом виде и с живым населением.

Конечно, и после подписания капитуляции местами еще боевые действия велись — главным образом с отрядами эсэсовцев, но именно что местами, а местами части вермахта их уничтожали еще до подхода советских солдат. А мирное население (правильнее было бы сказать просто «гражданское») особой вражды не проявляло, тем более что людям там сразу находилась работа, к тому же работа оплачиваемая: все промышленные предприятия, которые оказывались в состоянии хоть что-то производить, по возможности запускались и производили то, что было нужно. То есть и то, что было нужно самим немцам, и то, что требовалось уже Советскому Союзу.

Так у нас на МТС в Ворсме появилось сразу шесть немецких тракторов RSO, больше напоминавших грузовичок на гусеницах, а еще туда же привезли несколько таких же тракторов в варианте «самоходных пушек» и слесаря срочно их переделывали в машины, пригодные для работы в полях. То есть снять пушку и поменять броню на дощаныё кузов — это там и работой не считали, но у самоходок не было того, к чему цеплять те же плуги и сеялки, и эти железяки непосредственно в мастерских и «изобретали». То есть всерьез изобретали, просто сделать копии сцепного устройства от «настоящего» трактора было нельзя: немцы свои делали из каких-то специальных сталей, а на МТС стали имелась только «местная». Кстати, Меринка мне чуть позже рассказала, что наша «уникальная» сталь отправлялась на переплавку вовсе не по причине ее каких-то «выдающихся свойств»: за два года тонюсенькие рельсы на наших узкоколейках износились до полного неприличия, а вот рельсов Р24 внезапно стало много. Потому что после того, как советские войска освободили Мариуполь, на тамошнем металлургическом комбинате осталось неповрежденным только оборудование, позволяющее такие рельсы катать — вот их и катали, пока все прочее оборудование восстанавливалось. А так как Павловский район особенно много продуктов стране давал, у нас узкоколейки новыми, уже нормальными рельсами и обеспечили в первоочередном порядке: начальство уже осознало, что без постоянного подвоза хотя бы того же торфа для отопления «червячников» поток провианта усохнет слишком уж быстро.

А теперь-то торф и еще много где требовался: Василий Смирнов провел нужные эксперименты и доказал, что в газовый реактор можно и торф пихать в дополнение к соломе и прочей «органике». С одной стороны торф и сам неплохо горит, но с другой для того, чтобы он горел именно неплохо, его и высушить нужно было, и в брикеты как-то спрессовать — а если его «превратить в газ», то там ничего сушить и прессовать уже не требовалось. А к тому же ил, получаемый из этих биореакторов, был очень хорошим удобрением (по словам того же Смирнова, из реакторов вынимали «слегка недобродивший озерный сапропель»), а после печи из торфа получалась лишь мало на что пригодная зола. К тому же вроде бы подсчеты показывали, что энергии из «торфяного газа» можно вытащить больше, чем из исходного торфа. То есть, если затраты на просушку и прессование вычесть…

Поэтому в середине июля и в Грудцино народ бросился себе биогазовую станцию строить, причем строить они стали станцию уже такую же, какую на масложирокомбинате в горьком поставили. Сейчас это стало гораздо проще проделать, даже без привлечения дворничих и маломобильных молодых матерей: в район завезли еще довольно много немецких военнопленных. И не только немецких, но вот стройками типа Грудцинской только немцы занимались: их-то практически без конвоя строить что-то «местное» отпускали (пару охранников на германский взвод и охраной называть было неприлично), а вот некоторое количество венгров (которые, по слухам, рыли новые шахты у Выксы и Кулебак) вообще из лагерей не выпускали, и охраняли их солдаты с пулеметами. Правда, я не совсем уверен, что венгры могли сбежать. То есть могли, конечно, и — опять-таки по слухам — двоим сбежать даже удалось, однако в области было уже немало демобилизованных бойцов, воевавших на Украинском фронте, так что сбежавших в комендатуру отловившие их колхозники принесли вообще частями…

То есть среди мальчишек такие слухи ходили, я старался взрослых расспросами не напрягать. Потому что, хотя вопросов у меня было много, все они были какими-то уж очень «не детскими», а услышать вопрос уже встречный «а вы с какой целью интересуетесь» мне категорически не хотелось. Впрочем, ответы на некоторые вопросы я получил, даже их не задавая: в «Известиях» написали, что «проведенные экспертизы доказали», что Гитлера наши зенитчики уничтожили при попытке перебраться из окруженного Берлина в объявленный временной столицей Дюссельдорф.

А перед капитуляцией в Германии вообще военный переворот произошел, и, хотя в советской прессе этот момент не акцентировался, все же тот факт, что генералы вермахта арестовали, а затем просто расстреляли практически всю партийную верхушку НСДАП и довольно многих государственных чиновников, на такие мысли меня наводил. Я теперь каждый вечер радио слушал внимательно и там о прошедшей войне все же довольно много интересного рассказывали — но все же больше рассказывали о том, что у нас в стране творилось. А еще очень многое из творившегося я и сам на улице видел: например, в Кишкино поменяли всю уличную электропроводку. Старые железные провода сняли и повесили новые, алюминиевые. Тоже из Германии привезенные, но лично мне на происхождение проводов было плевать (как и на происхождение новых фарфоровых изоляторов), для меня главным было то, что электричество при этом отключили только на один день.

Вот только электричества снова стало меньше: двадцатого июля окончательно был остановлен наш «деревенский металлургический гигант» и «попутное электричество» с него поступать в деревню перестало. Тоже временно перестало, на котлозаводе наши мужики срочно изобретали для тамошней электростанции (которую все же у нас забирать не стали) уже газовый котел, но по их словам будет хорошо, если они работу к концу сентября доделают, так как планы завода в связи с окончанием войны не то что не сократились, а, напротив, сильно увеличились — ведь нужно было и в освобожденных районах срочно хоть какое-то электричество провести. Да и газ для котла когда еще будет…

Я в конце июня и первые три недели июля занимался большей частью сбором грибов — а их в лесу стало уже заметно меньше. Потому что новые жители Ворсмы в «наш» лес тоже повадились за грибами ходить. Оно и понятно, все же в городе изобилия продуктов не было, да и на рынке цены, хотя и были в разы меньше, чем в том же Горьком, народ отнюдь не радовали — а грибы-то, они и вовсе бесплатные! Но все же ближе к деревне ворсменские мальчишки не «браконьерили» (именно мальчишки, взрослые, несмотря на завершение войны, по прежнему работали «в мобилизационном режиме». А у Вовки Чугунова «участок радиоприборов», на котором изготавливались системы управления для самолетиков и ПТУРов, вообще превратился в настоящий (и очень большой) цех — и работа там шла в три смены. Так что я предположил, что это только в Европе война закончилась, а двадцатого июля выяснилось, что в этом я не ошибся.

Я даже примерно не представляю, сколько сил и средств потратило наше правительство для того, чтобы за месяц огромные армии перевезти на восток — но двадцатого в радио сказали, что «Советское правительство, выполняя союзнические обязательства, объявило войну империалистической Японии. И, похоже, советское правительство хорошо знало, что оно сделало: уже не следующий день в сводках Совинформбюро Левитан торжественным голосом стал радовать народ 'новыми победами». Небольшими пока победами, но мне-то было известно и кое-что другое, на что все остальные советские люди внимания в принципе не обращали. Не обращали не потому, что не хотели, а потому что Совинформбюро про войну американцев в Тихом океане просто не рассказывало. Об этой «войне» иногда кое-что в газетах промелькивало, но мне и того «мелькания» было вполне достаточно. И я уже знал, что янки все еще барахтаются возле разных островов в океане, а их британские союзнички колупаются на индийских задворках, мечтая хоть когда-то отвоевать обратно свои (и чужие) колонии. Потому что пока у японцев было достаточно нефти из Индонезии, все эти союзники ничего серьезного (с их-то коммуникациями через половину планеты) сделать не могли.

А вот СССР — очень даже мог. И особенно смог после того, как на Дальнем Востоке в море появился «Тирпиц»: его (вместе с еще двумя десятками трофейных кораблей) сумели в концу августа перегнать туда по Севморпути. И под прикрытием этого монстра наши даже высадили десант на Хокакйдо, а так как Маньчжурия к этому времени была окончательно зачищена, да и вся Корея от японцев была освобождена, Хирохито, почесав репу, тоже подписал акт о капитуляции. Потому что Советский Союз условия капитуляции выставил довольно лояльные к японцам: им просто предписывалось немедленно прекратить войну (в том числе и с американцами), вывести из всех оккупированных территорий свои войска и превратиться в мирную и пушистую страну. Довольно голодную и потерявшую изрядную часть в том числе и «исконно японских» территорий — но ведь альтернативой было полное уничтожение Японии как государства и японцев как народа, а то, что СССР на такое способен, японцы уже убедились. Товарищ Сталин еще и шикарный «международный жест» сделал, пригласив на подписание капитуляции и парочку американских адмиралов — и вторая Мировая в конце сентября сорок четвертого года закончилась полностью. Ну а я продолжил героически учиться в школе, уже в шестом классе…

А война действительно закончилась, в том числе и на заводах с колхозами, и начался уже мир. Вот только мир это для меня оказался несколько странным и непривычным. В особенности непривычным и странным, если посмотреть на карту мира. Потому что там, на этой карте, границы расположились совсем не так, как я в школе учил по географии (в той, первой еще для меня школе). То, что на этой карте теперь имелась только одна Корея, было в общем понятно: «не успели» американцы. А вот что Монголия стала заметно побольше, было понятно уже не очень. То есть тоже понятно: монгольская армия тоже против Японии успешно посражалась и все территории, заселенные племенами халха, к себе присоединили. Но вот то, что почти пятидесятитысячная монгольская армия смогла так ловко японцев уконтрапупить на этой территории, вызывало радостное удивление (особенно для меня радостное), но почему товарищ Сталин вынудил товарища Мао согласиться с ростом очень дружественной нам страны, мне было совершенно непонятно. Еще было непонятно, почему товарищ Мао признал Советскую Маньчжурскую республику. То есть в целом-то понятно, сейчас эта республика стала тылом уже Народно-освободительной армии Китая (которая, между прочим, теперь от японцев и Формозу зачистить успела), но было непонятно, почему американцы, скажем, всю это «конструкцию» признали. То есть тоже в принципе было понятно: Рузвельт из войны вышел победителем, не понеся огромных (для Америки) потерь и вдобавок практически на халяву Филиппины получили, а еще изрядно пощипали колонии других своих союзников — а скорость, с какой СССР разгромил Японию, с которой они несколько лет без особых успехов бодались, намекала, что против Союза пока что переть буром не стоит. Но это лишь пока — пока «союзники» не закрепили уже на бумаге состоявшийся «передел мира». Который не очень сильно наступал на гланды лично господину Рузвельту, но вот сэра Черчилля явно не устраивал. Настолько не устраивал, что даже в «Правде» появилась статья о том, что Советский Союз сам — по праву победителя фашистской Германии — будет определять и размер репараций, и — проведя должные референдумы и опираясь на волю освобожденный от фашизма народов — будет устанавливать новые границы этих самых освобожденных стран, а вот мнение «правящих кругов Британии» о том, как нам следует управлять освобожденными нами территориями, нас не интересует. То есть открытым текстом советское правительство намекало своим гражданам, кого нам следует считать следующим «вероятным противником».

Новые карты Европы и мира были опубликованы не где-нибудь, а в школьном учебнике географии — и в Восточной Европе изменения для меня оказались очень заметными. Греция «слегка похудела», а вот Болгария немного расширилась, сохранив за собой Средиземноморское побережье, на месте Чехословакии теперь были две независимых страны, а Польша совсем уже ужалась: мало что Сталин не передал ей Белостокский район, так еще от Германии ни клочка земли не прибавил, а наоборот, «Данцигский коридор» в Германию передал — и советско-германская граница проходила по Висле, а в Белоруссии появился еще один район, Сувалковский. Это потому, что даже после завершения войны поляки из Армии Крайовой продолжали потихоньку с советской армией воевать — а товарищу Сталину такая активность со стороны «польского правительства в изгнании» ну уж очень сильно не понравилась. Товарищу Завадскому это тоже очень сильно не нравилось, но он принял от Сталина руководство той страной, какую товарищ Сталин посчитал нужным ему передать.

Но в СССР не только внешние границы поменялись, внутри тоже случился небольшой передел. Мемель был включен в новую область РСФСР и (не повезло товарищу Калинину) именно его и переименовали в Калининград. А вот Кенигсберг получил название «Ватутинск», так как именно маршала Ватутина и «назначили» маршалом Победы: все же под его руководством войска взяли Германию практически целиком и именно он подписывал от Советского Союза акт о капитуляции. Слегка подсократилась в размерах Латвия, а в РСФСР появилась Двинская область. А Эстонской советской социалистической республики на карте больше не осталось: теперь на территории бывшей Эстонии осталась немного расширенная Ревельская национальная область (это для тех эстонцев, которые честно воевали на стороне Советского Союза), а большая часть бывшей республики преобразовалась в три области уже России. Заслуженно преобразовались, по праву победителя: если больше десяти процентов населения воевали за фашистов (даже в гитлеровской Германии против нас воевало в процентном отношении народу меньше), то получили эстонцы точно по заслугам. Латыши тоже свое заслужили, так что, с моей точки зрения, все было сделано правильно. То есть хорошо бы и Латвия в статусе понизить до автономии, но руководству страны виднее…

С румынами тоже весело вышло: все исконно-болгарские территории снова были включены в состав Болгарии, но на очень интересных условиях: в Добрудже, которая официально входила в юрисдикцию Болгарии, временно (на двадцать лет) действовало советское уголовное законодательство, а местные жители в процессе призыва в армию имели право выбирать, идти им служить в болгарскую армию или в советскую. Что тоже было в принципе довольно разумным: там почти четверть населения была все же русскоговорящей. Точнее, с русскими корнями, и болгарский язык они (как, скажем, другая половина населения, состоящая из болгар) не знали совсем.

В общем, географию мне пришлось учить заново, да и вообще всем ее пришлось переучивать. И не только мировую географию или географию СССР, даже в родном Павловском районе произошли серьезные изменения. Не территориальные, но вот с транспортом в районе все изменилось очень сильно, и особенно сильно начали меняться в районе дороги. Не железные, обычные: в СССР в больших количествах пошли германские грузовики, а для них и дороги требовалось нормальные все же обустроить — и теперь почти каждый проселок быстрыми темпами превращался в шоссе. А решением правительства завод автотракторного инструмента с этим инструментом начал быстренько завязывать и приступил к производству на германских шасси небольших автобусов. Эти шасси от «Опель-Блица» под автобусы годились куда как лучше, чем горьковские от полуторок, и их немцы могли поставлять очень много — а автобусов в стране точно не хватало. А раз уж на заводе (во времена еще инструментального производства) наловчились из разбитых машин делать вполне себе пассажирские локомотивчики для узкоколеек, то и с автобусами заводчане должны были справиться…

Должны были и уже справлялись. Даже успели до октября два автобуса сделать, и они теперь ходили на линии из Ворсмы в Горький и из Павлова в Арзамас. На другие маршруты их старались пока не ставить, так как не было ни малейшей уверенности в том, что эти автобусы внезапно не сломаются. Настолько уверенности не было, что на автобусах даже армейские рации поставили, чтобы при необходимости подмогу вызвать — но пока вроде все с ними нормально было. И приехавшие в Павлово инженеры-автомобилисты уже прикидывали, как бы наладить производство металлических кузовов из «местного материала» — но пока они прикидывали, были остановлены и две печи в Ворсме. Ну уж больно дорогим металл в маленьких печах оказывался, а кислородные машины, на них установленные, можно было и в более интересных проектах задействовать.

Можно стало их задействовать потому, что в Павлово «внезапно» появилась довольно мощная ГРЭС, то есть «государственная районная электростанция». Оборудование на ней, правда, было «не совсем новым», туда привезли полученные в качестве репараций из Венгрии две установки по шесть мегаватт, а местные умельцы (с Ворсменского котельного) венгерские (а на самом деле австрийские) котлы слегка так доработали и теперь электростанции прекрасно заработали на торфе. Но это тоже «временно»: еще в Павлово выстроили на самом деле здоровенный «биогазовый» завод и уже следующей весной электростанцию эту собирались переводить на газ: не забыли местные власти о расчетах товарища Смирнова по поводу «большей энергетической эффективности» вырабатываемого микробами из торфа газа. А «новую» электростанцию в Ворсме изначально собирались на газу запускать (туда прибыла новенькая, уже австрийская электростанция с одним девятимегаваттным генератором и под нее сразу же и новый «биогазховый» завод строить начали — и всем хотелось, чтобы эта станция работала именно максимально эффективно.

А чтобы эту «эффективность» на полную катушку использовать, снятые с Ворменского металлургического газоразделительые установки поставили для очистки получаемого в реакторах метана. Причем сразу же их и обкатали, на «старом» Ворсменском же газовом заводике — и у меня по этому поводу возникли определенные интересные мысли, вот только мысль о том, как остальные мысли реализовать, у меня так и не родилась пока. Пока не родилась, но я эту мысль постоянно думал. А еще довольно часто думал, а уж не ляпнул ли я во время разговора с товарищем Сталиным лишнего. То есть в целом я был абсолютно уверен в том, что сказанное мною лишним для страны точнее не будет, но вот как мои слова воспримут теперь «руководящие товарищи», у меня понимания не было. Впрочем, парочку кузявых отмазок я уже придумал, а вот уровень их кузявости покажет время. Или не покажет: я все же не был уверен, что на мои слова товарищ Сталин хотя бы минимальное внимание обратит…

Директор генераторного завода с интересом выслушал пришедшего к нему с очередной идеей Вовку-шарлатана. Фантазия у мальчишки действительно была уж очень необузданной, но ведь пока что практически все, что он предлагал, оказывалось очень для страны полезным. Ну и для Ворсмы, и для всего района тоже — так что прерывать мальчишку он точно не собирался. А когда мальчик закончил, он решил уточнить:

— А ты уверен, что мотор с алюминиевыми обмотками не развалится?

— Я-то уверен, да и вы тоже, потратив пять минут на расчеты, уверены будете. Там же нагрузка на мотор будет минимальной, он же только простенькую турбину вертеть будет — а пылесос в народном хозяйстве советских граждан много пользы принесет. А раз уж немцы нам этого алюминиевого провода по репарациям поставляют дофига, то если из этого дофига взять для повышения благосостояния маленькую фигнюшечку, то никто ничего и не заметит. Ну, кроме облагосостояеных граждан.

— Ну ладно, провод для мотора мы, допустим, раздобыть сможем, тем более что его и на самом деле не так уж и много потребуется. Но вот с прочим могут возникнуть проблемы уже более серьезные. Ты хорошо представляешь, как устроен мотор этот?

— Более чем, я же вам сам картинку рисовал.

— И картинка у тебя получилась замечательная, однако с вот этими мелкими деталюшками… тут с сырьем может возникнуть проблема практически неразрешимая.

— Это вы верно заметили, но я и тут заранее подготовился. У нас же в городе сейчас электричества много будет?

— Электричества много не бывает.

— Но ночью-то, когда заводы не работают, а народ спит, котлы все равно гасить нельзя будет? Вот мы… вот вы ночным электричеством и воспользуетесь.

— Хм… если поставить пару человек в ночную смену… а сколько, ты говоришь, времени весь процесс займет?

— Дяденька, мне всего восемь лет. Я где-то об этом прочитал и мне понравилось, но предсказать что там и как происходить будет, я точно не могу. Нужны умные дядьки и эксперименты. Умные дядьки в горьковском университете точно найдутся, и я даже знаю кто именно — а со всем прочим только после того, как они на рабочей установке исследования проведут, разбираться придется. Но если, как вы говорите, сырье у нас в дефиците, то может и выгода для страны получиться заметная, ведь моторы и генераторы не только наш завод производит и сырья, скорее всего, всем не хватает. А вот во что эксперимент обойдется…

— Да недорого он обойдется, и его можно будет и до постройки нашей новой электростанции провести. Ведь ночами теперь и в Павлово заводы стоят, и в Горьком. Думаю, никто нам головы за сверхлимитное потребление тока ночами не оторвет. А если мы еще под это дело науку подключим… Кто, ты говоришь, в университете такой эксперимент у нас поставить может?