Шаг третий. Ключи и калитки

Глава 8 Всякому плоду свое время

Отправив запись Грацу, я решил не терять время в ожидании, пока профессор наморщит лоб и выдаст какие-то идеи по полученной информации, и сам насел на характерника, проживающего при «медовом зале». Было, конечно, опасение, что Мирослав не захочет общаться с непонятными пришлыми на профессиональные темы, а то и вовсе отморозится сакральностью знаний и тайн, трепать о которых кому попало ему вера не дозволяет. Но нет, хранитель памятного камня оказался вполне вменяемым дядькой, и скрытничать особо не стал. Понятное дело, что углубляться в частности по поводу того же хранимого им объекта и его рунного «покрытия» он не стремился, но, если судить по узнанным мною руноставам, это и логично. За час всего не расскажешь, да и за месяц, пожалуй, тоже. А учить своему искусству посторонних характерник точно не собирался. Ни бесплатно, ни за деньги. Но в общих чертах, информацией о своей работе и обязанностях поделился без проблем, ещё и пару легенд рассказал, вроде как должных объяснить, откуда есть пошло искусство характерное.

И почему-то, слушая те легенды, я вспоминал Остромирова с его плеванием ядом в сторону древних основателей волхвовских школ. Точнее, рассказ об их бегстве из нашего со Светой мира с последующим запечатыванием той норы, в которую они и утекли от навалившихся проблем. Уж очень интересно коррелировали рассказы Мирослава с байками Переплутова волхва. Если их сопоставить, то выходило, что из мира Хольмграда могущественные старички слиняли и, побегав по мирозданию, обосновались именно здесь. Что подтверждалось не только легендой «о пришествии мудрых», но и именами почитаемых «светлых», просто-таки до буковки соответствовавших именам основателей волхвовских школ в нашем со Светой мире. Впрочем, и среди «тёмных» нет-нет да и поминались характерником то Чернобог с Мареной, а то и… Крон с Суртом.

И вот эти последние имена заставили меня залипнуть. Ну, положим, Сварог с Перуном — ещё ладно. По одной легенде — оттуда слиняли, по другой — здесь обосновались. Но, греков и скандинавов как сюда занесло? По той же путёвке прибыли? А если так, то не наткнёмся ли мы со Светой в этом мире и на упоминание иных древних, вроде каких-нибудь «детей Дану» или, пуще того, Кетцалькоатлей с Тескатлипоками, не к ночи будь помянуты.

А ведь получалось, что это вполне возможно! По крайней мере, Великого Тенгри, покровителя тех же кайсаков, Мирослав в своих рассказах упоминал несколько раз, и вполне уверенно. Более того, вечером, когда мы со Светой решили ещё раз взглянуть на руноставы памятного камня, при внимательном рассмотрении видеозаписи, запечатлевшей этот булыжник, среди нагромождений покрывавших его поверхность вполне знакомых славянских рез и черт мы обнаружили и руны Футарка, и… орхонское письмо.

Понятное дело, что и эта информация была отправлена Грацу с очередной запиской, а мы со Светой решили на следующее утро продолжить беседу с характерником в надежде выпытать у него побольше интересной информации. И ведь вытащили. По крайней мере, кое-какие непонятки из недавнего прошлого обрели своё объяснение. Так, стало ясным, что ощущавшееся нами воздействие инфополя в самые разные моменты нашего общения с местными жителями есть следствие работы так называемого «покона». Здесь, оказывается, это не просто традиция, а определённый набор правил, за соблюдением которых следит «воля светлых», по объяснению всё того же Мирослава. То есть, преломил хлеб с незнакомцем — значит, уже не враг ему. Нарушил правило — получил откат. Причём, возможно, до смерти.

Сам характерник утверждал, что за соблюдением ритуалов покона наблюдает некая сознательная сила, та самая «воля светлых». Но с другой стороны, если разобрать услышанные нами от него легенды «о пришествии мудрых, что дали миру покон и порядок» да взглянуть на ситуацию с несколько иного ракурса, то получалось, что слинявшие под давлением своей бывшей паствы из мира Хольмграда, «боги», обжегшись на молоке, стали дуть на воду. То есть, вместо игры в великих и могучих, изредка снисходящих до просьб и молений примитивных человеков, беглецы, поняв, что в мире с куда более агрессивным инфополем им, пусть не сейчас, а позже, но может прилететь ещё круче, чем в прошлом, сходу слепили систему правил игры, да и впаяли её в самую суть ментального поля мира, благо силушки у них на то было более чем достаточно. Местные же обитатели ещё находились в самом начале пути развития навыков ментального оперирования, и переплюнуть своей волей навязанные им правила не смогли. А потом и вовсе привыкли, и до сих пор живут по установленному пришельцами покону, а те, наверное, так и продолжают радоваться безоблачной жизни.

И ведь имеют право! Ошибки с поклонением им как богам основатели волхвовских школ мира Хольмграда избежали. Паства больше не травит их своим ментальным давлением в молитвах-просьбах-жалобах-проклятьях, а вот силушка от местных продолжает питать ушлых старичков, поскольку сам этот процесс изначально заложен в созданную ими систему «покона». Не зря же на сотню руноставов того же памятного камня приходится не меньше десятка упоминаний известных нам со Светой имён «светлых»… да и «тёмные», несмотря на явно отрицательное значение сих персонажей в местных реалиях, на том же камне упомянуты не единожды.

Но вот что интересно: как бы мы с подругой ни пытали Мирослава, тот не смог вспомнить ни единой легенды или былины, где бы упоминалось столкновение обычных людей с теми самыми «светлыми» или «тёмными». Совсем. То есть, все сведения о них и их жизни сводились к тому, что, дескать, да, приходили такие в наш мир, дали покон и порядок, после чего… всё. Ни куда ушли, ни где обосновались, ни-че-го. И этот факт вполне удачно ложился в строку нашей гипотезы о том, что обжегшиеся на рвении паствы в мире Хольмграда, здесь беглецы постарались сделать всё, чтобы не вляпаться в ту же историю, сохраняя при этом уже привычную им систему подпитки личных сил за счёт веры обычных людей. Созданный ими покон стал эдаким фильтром, очищающим поступающую энергию веры от ментального «мусора» эмоций.

В общем, интересно получалось… И нет, понятное дело, что не всю эту информацию мы получили непосредственно от характерника. Что-то опознали по зубодробительным связкам руноставов на памятном камне, какое-то количество сведений извлекли из нескольких книг, доверенных нам Мирославом, после того, как сам характерник убедился, что мы не станем драть из его личных инкунабул страницы и использовать их вместо лопуха в «скворечнике»… Правда, там информация оказалась подана едва ли не так же завуалированно, как в рассказанных нам Мирославом легендах, но… разобрались же. И более того, получивший тот же объём информации профессор Грац был вполне согласен с нашими выводами. А князь Старицкий…

Князь безапелляционно потребовал, чтобы мы со Светой не вздумали искать этих «беглецов»! С чего он взял, будто мы только и мечтаем пообщаться с этими реликтами, я так и не понял, но на всякий случай заверил его сиятельство, что иных идей, кроме мыслей о возвращении домой, в Хольмград, у нас и вовсе нет. Убедил или нет — не знаю, но более с неоправданными обвинениями князь к нам не приставал. И то хлеб.

А четвёртый день нашего пребывания в Усть-Бийском остроге ознаменовался сразу несколькими новостями. Первой из них стало вручение обещанной подорожной от полусотника, и это было замечательно. Точнее, было бы, если бы не другая новость, принесённая к порогу дома Стояна Смеяновича аккурат к обеду. Ворвавшийся в трапезную запыхавшийся стрелец, сорвав на ходу шапку, всучил опешившему Хлябе выуженную из неё записку и, получив из рук подскочившего мальчишки корец, забулькал холодной колодезной водой, только кадык задёргался. Отвлекать гонца от утоления жажды полусотник не стал и, развернув письмо, углубился в чтение. По мере того, как взгляд Стояна скользил по строкам оказавшегося довольно большим послания, выражение лица полусотника менялось от спокойного до недовольного. А к концу чтения хозяин острога и вовсе выглядел будто хмурая туча, готовая разразиться громом и молниями.

Отбросив на стол прочитанное письмо, Стоян обратил внимание на опустошившего корец гонца.

— Вот что, Гремич, прежде чем отправишься домой отдыхать, кликни десятников. Будем совет держать, — медленно произнёс он. Стрелец молча кивнул и, отдав посуду вновь подскочившему мальчишке, так же молча направился к выходу. Но не успел он шагнуть за порог, как его догнал голос начальства: — и не вздумай болтать об увиденном до окончания совета! Слышишь? Выйдем к полусотне — сами всё поведаем!

— Понял, воевода, — обернувшись, проговорил стрелец и, отвесив короткий, но вежливый поклон, исчез из виду.

— Что там стряслось, сокол мой? — поинтересовалась Неонила, едва дверь в трапезную захлопнулась.

— Чуры учуяли лесных находников, — глухо произнёс Стоян. — Здесь, по эту сторону Бия.

Оценить новость смогли даже мы со Светой, знать не знающие, кто такие чуры и с чем их едят. В остальном же, невелика загадка. Если уж самы пересекли необъятный Бий и оказались на землях словени, фактически под самыми стенами их порубежных острогов, значит, дело идёт к развязке и вскоре стоит ожидать прямой атаки находников на крепость. Вопрос лишь в одном: на какую из них?

— Понятия не имею, — пожал плечами Стоян в ответ на этот вопрос. — Вестников по ближайшим острогам я разослал сразу по возвращении, чуров обновили не только мы, но и соседи Поклест с Миряном прислушались к моим словам. А там, глядишь, и другие полусотники и сотники о том же озаботились. Но сведения о потревоженных чурах пока получили только мы трое. Или сведения об иных тревогах до нас ещё не дошли. Так что… не знаю.

— И что делать-то, батюшка? — явно встревожилась Неонила.

— А вот придут десятники — обсудим новости, да и решим, — улыбнулся жене Стоян. — Не горюй, Нилушка, рано. Повоюем мы лесников…

— Подкаменский воевода в прошлом году тако же мыслил, — хмуро заметила та. На что полусотник только головой покачал.

— Дурной он, воевода-то, молодой да резвый. Хотел удаль свою боярскую показать да полез в пасть к медведю, рогатины не изготовив, — произнёс Стоян Смеянович всё с той же улыбкой. — На том и погорел. Но, то в лесу самы-охотники сильны, а под стенами острога лесникам раздолья не будет. Зря мы, что ли, вокруг крепостицы весь лес на два перестрела извели, матушка? Не-ет, шалишь! Подойдут они к Усть-Бийску или тому же Хвалын-городку, так все у стен и лягут. Так что не переживай, Нилушка, справимся мы с этой напастью. Не впервой.

— А кайсаки? — вздохнула та.

— А что кайсаки? — пожал плечами полусотник. — Ежели и пойдут они в сговоре с самами, так и им здесь поживы не будет. Нешто конникам степным сподручнее крепости воевать, чем лесным находникам? Пустое, Неонила. Конь на камень не полезет, а леснику в стерне не скрыться. А с боевых галерей, что кайсака, что сама, стрельцам из ружей куда как способно бить будет. Сдюжим, милая. Не переживай.

— Ты вой, муж мой, я тебе верю, — после недолгой паузы произнесла супруга полусотника и, поднявшись из-за стола, павой поплыла прочь из трапезной. А следом за ней слиняла и Света. Из солидарности, или просто наелась… чёрт её знает.

— Вот-вот! И бабам нашим о том же скажи, — пробурчал в спину уходящей жене Стоян, на что Неонила кивнула на ходу, мол, услышала, да и скрылась за дверью под ручку с моей подругой. Проводив взглядом жену, полусотник одним глотком осушил серебряный кубок с холодным взваром и, недовольно цокнув, пробормотал: — Одной бедой меньше. Уж Неонила жёнок от бурленья удержит… Дело за нами.

— А что? Есть повод для беспокойства? — осведомился я.

— Находники — всегда повод для беспокойства, — скривился Стоян. — Острог им, конечно, взять не под силу, но какое-то количество людишек побьют. Хутора да погосты пожгут, а самое главное, всю торговлю здешнюю порушат и сообщение меж крепостями перекроют. А от того большой убыток не только воеводству, но и казне. И кого государь виноватить будет? Острожников, вестимо. Не уберегли, не отстояли, службу не справили! А такой укор от государя уже совсем худым делом обернуться может.

На совещание с десятниками я не остался, да меня и не звали. Вместо этого я отправился вновь тиранить характерника. А там мы с Мирославом заговорились настолько, что вышли из длинного дома лишь на закате, аккурат к тому моменту, когда Стоян Смеянович закончил свой совет с десятниками и оглашал принятое ими решение перед собравшейся на его дворе толпой обитателей острога.

Казалось бы, ну решили стрельцы ставить в крепости временные убежища для окрестных жителей. Так ночь на дворе, чего суетиться? Ан нет. Часть острожников, несмотря на темноту, отправилась ладить те самые навесы да сараи для гостей, а десяток стрельцов уже через полчаса стоял у ворот крепости в ожидании, когда для них поднимут решётку и выпустят гонцов по ближайшим хуторам да погостам с вестью для их обитателей о непременном и скором сборе в остроге.

Ночь-полночь, а крепость на берегу Бия всё никак не хотела засыпать. Слышался стук топоров и визг пил, плясали огненные отблески по стёклам домовых окон да метались тени от раздуваемого речным ветром пламени факелов. Острог гудел.

А к утру к его стенам начали подтягиваться окрестные жители. Да не пешком по одному, с котомками в руках, а на телегах, заваленных скарбом, да семьями в полном составе. Впрочем, нет… среди прибывавших гостей я вообще не видел стариков! Старые женщины нет-нет да цепляли взгляд, а вот их мужей не видал. Совсем.

— Да их у нас и нет почти, — пожал плечами в ответ на мой вопрос полусотник, устало развалившийся в кресле за столом и чуть не клевавший носом в опустевшую тарелку. Его можно понять. Стоян с ночи был на ногах, контролировал работу плотников, принимал доклады гонцов и разведчиков, а вот теперь, после сытного обеда, приготовленного руками жены, полусотника разморило. Тем не менее, он всё же нашёл силы, чтобы развернуть свой ответ. — Остроги-то бийские, почитай, все новые, и полусотни лет не каждому наберётся. Что уж тут про хутора да заимки говорить? Основавшие иные селения мужики только-только семьями обзавелись да детей тетешкать начали. Откуда ж тут старикам-то взяться? Ну… а те, что есть, часто не желают в остроге хорониться. Дескать, хозяйство присмотра требует, а в крепости от них никакой пользы, только рты лишние, что во время осады совсем негоже.

— А если самы на них наскочат?

— Пару болтов из самострела пустят. Ежели хоть одного татя положат — уже благо, — со вздохом отозвался полусотник. — Говорят, так и помирать легче.

Жестоко? Да. Но… видел я здесь в остроге, ещё по прибытии, пару дедушек. Один на деревянной ноге ковылял, а у другого лицо, будто тигры драли. И оба они тренировали стрельцов на огороде[1]. Первый огненному бою молодняк учил, а второй размахивал деревянной саблей так, что ученики словно кегли от него разлетались. Если и те старики, что на своих хуторах остались, такие же, то ничего удивительного в их решении остаться в родном доме и дать последний бой врагу нет и быть не может.

Если ночью острог напоминал разворошённый улей, то сейчас здесь и вовсе было вавилонское столпотворение! Мужские голоса сплетались с женскими, крики ребятни перемежались с мычанием и блеяньем скотины, кудахтаньем птиц, и всё вместе это порождало такую какофонию, что на площадь перед длинным домом лучше было вообще не выходить. Оглохнуть можно.

Народ прибывал в крепость весь день и всю ночь. Я, честно говоря, думал, что расселение такого количества людей в маленькой крепости должно неизбежно привести к скандалам и неразберихе, но ошибся. Подчинённые Стояна дело своё знали туго, и свары прибывающих «гостей» гасили влёт. А уж как растаскивали хуторян да селян по построенным для них на скорую руку обиталищам — любо-дорого посмотреть. Скотину, с которой прибывшие не желали расставаться из боязни лишиться её навсегда, опытные помощники полусотника тут же метили специальными клеймами и выдавали хозяевам бирки с аналогичными метками, после чего, не слушая ругани и причитаний владельцев, расталкивали их хрюкающую, мычащую, квохчущую и блеющую собственность по стойлам, загонам и птичникам. А шибко резвым, не желающим расставаться с имуществом, тут же отвешивали зуботычину, после которой недовольных уводил патруль… в длинный дом. А уж там задолбавшийся Мирослав объяснял непонимающим «политику партии и правительства». Спорить с характерником хуторяне не рисковали, и, выходя из его обители, вели себя куда спокойнее. Всё же, авторитет у хранителей памятных камней был на высоте. Чем и воспользовался ушлый полусотник, скинувший на Мирослава объяснения с самыми горластыми из «гостей».

Ввиду творящегося вокруг бедлама, требовавшего от хозяина острога постоянного внимания и контроля, мы со Светой оказались не у дел. Неонила тоже нашла себе заботу. Она «строила» жён прибывших селян. Те, оказавшись вне родного дома и лишившись необходимости вести хозяйство, поначалу неприкаянными тенями метались по острогу, а чуть пообвыкшись, начали выяснять отношения между собой, вовлекая в это действо и родню. Естественно, Стояну такой поворот событий по душе не пришёлся. Он разобрал одну жалобу гостей, другую… третью… А после не выдержал, рявкнул на очередных жалобщиков и, велев собрать весь новоприбывший женский коллектив перед длинным домом, вывел к ним супругу.

— Видишь, лада моя, этих баб? — громко, так, чтобы слышали все присутствующие, спросил он. Неонила не подвела.

— Вижу, муж мой, — кивнула она, обводя взглядом стушевавшихся от вида роскошно одетой женщины «гостий» острога.

— Так вот, Нилушка, как я беру под своё начало их мужей, братьев и отцов, так и тебе следует взять сих квочек в свои руки да назначить каждой урок. Дабы не достало у них времени на склоки, дрязги и драки. Пусть смотрят за детьми и скотиной. Ткут, готовят, хоть бесов в ступе толкут! Но чтоб всё было тихо и ладно, как в нашем доме, — произнёс полусотник в полной тишине.

— А ежели кто из них решит артачиться или урок мной назначенный не исполнит? А паче и вовсе от дела лытать начнёт? — вроде как исподволь поинтересовалась Неонила, и Стоян зло ощерился.

— Выдашь мне на правёж, — рыкнул он. — Раз уж мужья вбить ум им неспособны, я сам о том позабочусь, но потом пусть не плачут о слезшей с жопы коже!

Этот спектакль двух провинциальных актёров толпа «гостей» встретила гробовой тишиной. Поверили. И расползались с «представления» под огромным, я бы даже сказал, сильнейшим впечатлением.

Смех смехом, но с того момента, как Неонила взяла в свои руки управление бабским войском, гвалта и шума в остроге значительно поубавилось, и положение в городке наконец перестало напоминать пожар в борделе во время наводнения. Хуторянки и селянки были разбиты супругой хозяина острога на десятки, по очереди занимающиеся присмотром за детьми, готовкой на весь гостящий в крепостице табор и уходом за скотиной. Кроме того, Неонила привлекла молодых девчонок из прибывших семей к работе в травной избе[2], и тоже в определённой очередности. Кто-то помогал травникам формировать лекарственные сборы, кто-то ухаживал за растущими в огороде травами, а кто-то постигал науку врачевания. Дело нашлось всем.

Полусотник тоже не оставил мужиков без забот. В остроге кипела стройка, на которой любые руки, даже самые кривые, оказались в цене. Не можешь сруб сложить — будешь брёвна таскать, не способен комель удержать — будешь тачку с землёй толкать… и так далее. Честно говоря, хоть Стоян Смеянович и не говорил ни слова, и ни к чему нас со Светой не принуждал, но в этой вот атмосфере всеобщей занятости на благо одного отдельно взятого острога я сам не удержался и тоже нашёл себе занятие.

Мальчишки в возрасте тринадцати-пятнадцати лет из селян и хуторян как-то незаметно оказались не у дел. Нет, в строительных артелях их приняли бы без проблем, но больше чем на «принеси-подай-пшёл вон-не мешайся» ребяткам рассчитывать не приходилось. Да и силёнки у них, признаться, ещё не те. Не угнаться мальчишкам за старшими. К тому же хотелось им военного дела, а не подвизаться на стройке, получая оплеухи за слабость и нерасторопность! Вот и висли недоросли в любую свободную минутку на перекладинах ограды воинского огорода, подсматривая, как тренируются стрельцы и новики. Подсматривая и завидуя.

Там, собственно говоря, я и нашёл себе занятие. В прямом смысле слова наткнулся на него. Шёл уже привычным маршрутом к Мирославу и, проходя мимо воинского огорода, буквально споткнулся о выкатившееся в распахнутую калитку тело. Оно, тело, в смысле, вскочило на ноги, утёрло рукавом домотканой рубахи кровянку из-под носа и, поддёрнув широкие порты на завязках, погрозило мелким кулаком в сторону гогочущих за оградой голосов, после чего собралось было припустить бегом, развернулось и… правильно, наткнулось на меня. Отскочив резиновым мячиком в сторону, мальчишка поднял взгляд, но тут же насупился и, отвернувшись, поплёлся куда-то прочь, ссутулив плечи.

Я бы, наверное, так и прошёл мимо, забыв этот эпизод уже через несколько минут, если бы из той же калитки не выскочили двое лоботрясов из стрельцовых детей, принятых в новики, о чём говорил их наряд, почти полностью копирующий одежды отцов, служащих под началом Стояна Хляби, но отличающийся цветом. Уставные кафтаны им не положены, а потому одежда новиков была не серо-зелёного цвета, как положено, а просто серой, некрашеной.

Выскочившие с воинского огорода новики покрутили головами, заметили удаляющегося от нас загребающего босыми ногами пыль мальчишку, да и притопили следом за ним с целеустремлённостью бультерьеров. И что-то говорило мне, не для того здоровые лбы гнались за пацаном, чтобы угостить его конфетой. Впрочем, тот, услышав топот бухающих по утоптанной земле сапог, оглянулся, и, заметив погоню, вдарил по тапкам так, что только пыль за спиной взметнулась. Тоже, очевидно, не верил в добрые намерения догоняющих. Лбы прибавили ходу, а мне… мне стало интересно происходящее, так что, прикрывшись пологом невнимания, я тоже перешёл на бег.

Впрочем, далеко бежать не пришлось. Очевидно, мальчишке изрядно досталось на огороде, потому как довольно быстро он стал сбавлять темп, да ещё и явно стал придерживаться за бок, словно пытаясь унять колотьё. А там и новики его нагнали и толкнули в тёмный проулок меж двух лабазов.

Не узнать хеканье и буцкающие звуки, донёсшиеся до моего слуха спустя несколько секунд, мог бы только тот, кто никогда не видел уличной драки. Не той, где ухари сходятся с целью силушкой померяться, а той, где пара уродов месит беззащитную жертву, свернувшуюся калачиком на земле.

Влетев в проулок, я не стал орать или призывать взрослеющих бычков остановиться. Первый, стоявший ко мне спиной, получил мощный пенальти в развилку, а пока второй лупал глазами, не понимая, отчего его дружище, только что азартно вбивавший хуторянского щенка в дорожную пыль, вдруг взвыл и рухнул наземь, сворачиваясь в такой же калачик, только покрупнее, я влепил тормозу хороший такой удар по открытым рёбрам. А нехрен было руками размахивать, глядишь, и не схлопотал бы «плёточку».

Хрустнуло, грюкнуло, и проулок огласил второй крик, куда громче первого. Настолько, что пришлось вырубать эту сирену, пока зрители не набежали. А тут ещё и мой полог слез. Ну не предназначен этот приём для таких активных действий. Развеялся.

Осмотрев мальчишку, я вздохнул и, аккуратно подняв на руки его бессознательное тело, направился к травной избе, где сегодня как раз должна была практиковать Света. Да, моя подруга тоже не удержалась и присоединилась к общей движухе в остроге. Благо Неонила с благосклонностью отнеслась к желанию своей личной гостьи помогать в лечении защитников острога. Как нынешних, так и будущих.

Вот за лечением бедолаги мы и познакомились. Тот не стал ничего умалчивать, и на мой вопрос о причинах столкновения со стрельцовыми детьми тринадцатилетний мальчишка поведал историю о том, как двое новиков воспользовались его наивностью и пригласили на воинский огород для учёбы. Вот только не сказали, что учиться лупить они собираются не его, а на нём. Иными словами, решили ребятишки использовать мелкого хуторянина как «болвана». А когда тот понял, во что влип, и огрызнулся… ну, итог я видел.

Мальчишку по имени Радим Света поставила на ноги быстро. Пара ментальных конструктов незаметно превратили треснувшие рёбра в ушибы, а мазь из наших домашних запасов обещала и их свести на нет дня за три. Так что уже через полчаса после лечения я проводил Радима к навесу, где гостевали его родичи, и, застав там немаленькую компанию таких же мальчишек… завис. Впрочем, ненадолго.

Тряхнув головой, я кивком попрощался с Радимом и, развернувшись, быстрым шагом направился к дому полусотника. Появилась у меня идея, но без разрешения здешнего главнокомандующего воплощать я её не стал бы. Шёл, честно говоря, на удачу, поскольку осознавал, что шансов застать Стояна Хлябю дома в разгар дня очень и очень мало. С момента получения послания о появлении находников-самов на нашей стороне Бия у полусотника появилась куча дел, требовавшая его присутствия чуть ли не в десятке мест разом. Так что гарантированно застать хозяина острога дома можно было только после заката, на позднем ужине, к которому тот обязательно добирался до дома, не желая расстраивать свою жену. И так уже четыре дня подряд.

К счастью, в этот раз мне повезло. С полусотником мы столкнулись практически на пороге его дома. Понятное дело, Стоян опять куда-то спешил, но, пусть и на ходу, меня он всё же выслушал. И, что удивительно, даже не стал сходу отмахиваться от предложенной идеи.

— Это ж недоросли, Ерофей! — воскликнул он, останавливаясь в проёме распахнутых ворот. — Да какое там! Дети!

— Не дети, Стоян Смеянович, — покачал я головой. — Подростки. Силёнок у них мало, то правда, зато дури хоть отбавляй. И розги уже не помогают. А значит, след направить ту дурь в верное русло да приспособить к делу, пока они сами его себе не нашли, нам на голову.

— Кхм, слышал от Неонилы, разброд между нашими и хуторянскими детьми, до кулачков дело доходит, — задумчиво произнёс полусотник. — А то не дело, тем более, накануне такой беды… Что предлагаешь, купец?

Ну, я и предложил. И имел возможность наблюдать совершенно ошалевшую физиономию собеседника.

— Ерофей, если у тебя это получится, я сам перед кругом острожников за тебя голос подниму, — неожиданно хрипло произнёс полусотник. Ну, мне-то до этого таинственного круга дела нет, но разрешение… разрешение греет душу. Осталось только договориться о кое-каких мелочах с поставщиком. Возможным. А вот это уже совсем другое дело. Он ведь может не только поставлять, он и посылать умеет. Далеко.

— Шо? Опять⁈ — совершенно дикое восклицание заставило присутствовавших в зале оглянуться на нарушившего тишину приёмной гостя. Но его сиятельство, светлейший князь Старицкий-Зееландский, не обратил на вперившиеся в него взгляды ни малейшего внимания. Всё оно было отдано лежащему в его ладони клочку бумаги, на который Виталий Родионович взирал с непомерным изумлением и ещё более огромным возмущением. — Нет, ну это уже форменная наглость! Ну ладно, экипировка, в неизведанных местах без хорошего снаряжения делать нечего. Понимаю. Ладно, оружие. Замена негодных средств защиты в той же ситуации логична и жизненно необходима. Но зачем, скажите на милость, зачем ему понадобилось ещё тридцать два арбалета⁈ Солить он их собрался, что ли?

— Ваше сиятельство? — вежливый голос секретаря заставил князя опомниться. Он скомкал послание в руке и, вежливо улыбнувшись адъютанту, занялся дыхательной гимнастикой. Входить на доклад к государю, будучи в таком раздрае, Старицкий не собирался.

[1] Огород — здесь, специально огороженное место для тренировки воинов. Так называемый, воинский огород.

[2] Травная изба — здесь, аптека и аптекарский огород при ней.