Шаг третий. Ключи и калитки

Глава 11 Когда нас в бой, иных в отбой

Как бы ни хотелось Всеславу Мекленовичу Грацу порадовать своего покровителя, доложив ему о решении поставленной князем задачи, увы… скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Но ведь делается же, пусть и не так быстро, как хотелось бы самому Грацу.

— Всеслав Мекленович, дражайший, вы зря так нервничаете, — усмехнувшись, Старицкий подлил сыну своего покойного друга коньяка из стоящего на столике между ними крутобокого, сияющего надраенным стеклом графина. — Вот, глотните-ка да расслабьтесь.

— Благодарю, ваше… Виталий Родионович, — последовав совету князя, Грац смочил губы в ароматной жидкости и, откинувшись на спинку широкого и мягкого кресла, глубоко вздохнул. — Мне и в самом деле не помешал бы небольшой отдых. Но…сейчас это решительно невозможно. Присылаемые Ерофеем данные настолько интересны, что я просто боюсь упустить в наплыве получаемой информации хоть что-то. Ведь любая мелочь, пусть даже кажущаяся на первый взгляд сущей ерундой, может стать тем ключиком, что позволит нам открыть дверь в мир ушедших богов!

— Богов? — Старицкий насмешливо приподнял бровь, и неожиданно нарвался на совершенно несвойственную профессору горячую порывистость.

— Именно, ваше сиятельство! — воскликнул он. — Мы можем со всем апломбом утверждать, что ушедшие главы волхвовских школ и их скандинавские и греческие коллеги провозглашались таковыми лишь в силу дремучего невежества наших предков, но, расшифровывая данные, присланные Ерофеем и его подругой, я всё больше и больше убеждаюсь в том, что и ныне знания ушедших превосходят известное нашим философам многократно! Настолько, что их впору и сейчас почитать за богов!

— Полно, Всеслав Мекленович, полно! Вы опять горячитесь, — покачав головой, отозвался Старицкий. — Если вам угодно считать основателей волхвовских школ богами — пожалуйста! Я не собираюсь с вами спорить по столь незначительному поводу. В конце концов, это лишь семантика. Куда больше, мой дорогой друг, меня интересует практическая сторона начатого нами дела. Вы говорите о большом объёме информации, присылаемой нашим невольным разведчиком… и мне хотелось бы знать, помогают ли эти сведения в решении основной задачи, поставленной перед нами Государем?

— Разумеется, Виталий Родионович! — закивал Грац и, осушив бокал с коньяком, пустился в рассуждения, довольно пространные и слишком уж заумные даже с точки зрения самого Старицкого, а ведь он весьма подкован в вопросах философии, чтобы не плавать в терминах, сыпавшихся из Граца, как из рога изобилия. Как бы то ни было, Виталий Родионович спокойно выслушал длинную речь своего собеседника, а когда тот, наконец, выдохся, даже наградил его очередным бокалом коньяка. Но стоило Всеславу Мекленовичу пригубить терпкий напиток…

— И всё же, любезный мой профессор, я хотел бы услышать более чёткий ответ на вопрос: «Когда мы сможем отправить в тот мир первый разведывательный отряд?» — сохраняя на лице благожелательную улыбку, произнёс князь, а когда нахмурившийся собеседник отставил в сторону бокал с коньяком, договорил: — И это не мой личный интерес, Всеслав Мекленович, понимаете? Это наш Государь спрашивает. Причём уже не в первый раз, если помните.

— Я… — Грац отвёл глаза от испытующе взирающего на него князя и, дёрнув шеей, попытался ослабить вдруг показавшийся слишком туго затянутым узел франтоватого шёлкового галстука. — Ваше сиятельство…

— Виталий Родионович, — поправил его князь. — Оставьте титулование, в который раз уже прошу, профессор. Итак?

— Мы добились определённого успеха, — после небольшой паузы заговорил справившийся с нервами Грац. — На данный момент я с уверенностью могу утверждать, что мой… наш коллектив смог локализовать местоположение интересующего вас мира, если, конечно, можно так выразиться. Маяк работает безупречно, и, теоретически, используя наработки Остромирова, мы могли бы уже сейчас попытаться открыть переход.

— Это же замечательно! — улыбнулся князь, но, заметив, как Грац вновь отводит взгляд, прищурился. — Есть препятствия?

— Куда же без них? — развёл руками окончательно справившийся с собственными эмоциями профессор. — Приём, использованный Переплутовым волхвом, попросту не рассчитан на переход целого отряда… Если быть точным, он вообще был создан для путешествия в один конец одного-единственного разумного, причём с немалым шансом донести до точки назначения лишь его ментальные оболочки… без тела.

— О как… — во взгляде Старицкого проскользнули искры гнева. — А ведь волхвы ни о чём подобном даже не заикались. Опять в тайны поиграть решили, пердуны старые?

— Как бы отрицательно не относился я сам к этому сборищу ретроградов, — мягко встрял Грац, — но здесь, Виталий Родионович, я вынужден заступиться за них.

— С чего бы это вдруг? — неподдельно удивился князь.

— Ради истины, — с лёгкими нотками пафоса в голосе ответил Грац, но тут же улыбнулся… попытался, по крайней мере. С непривычки получилось не ахти как замечательно, разумеется, но попытку князь ему всё же зачёл. — Видите ли, Виталий Родионович, волхвам использованный их коллегой приём, очевидно, был незнаком. И в этом нет ничего удивительного. Переплутов волхв не вытаскивал этот приём из закромов каких-то древних библиотек. Вовсе нет. То, что он сотворил там, на Урале, было переработанным лично Остромировым каскадом старых замшелых наговоров в связке с вполне современными ментальными манипуляциями. Весьма сложными, между прочим…

— Насколько сложными? — поинтересовался князь.

— Настолько, что самому волхву их расчёт был не под силу, — вздохнул профессор и, заметив, как нахмурился его собеседник, поспешил договорить: — Виталий Родионович, если вы сейчас задумались о том, чтобы объявить в розыск неизвестных философов, помогавших волхву в создании математических моделей этих ментальных манипуляций, то спешу вам сообщить: в этом нет никакой надобности.

— Отчего же? — искренне удивился Старицкий, и Грац вздохнул. Опять.

— Видите ли, ознакомившись с ситуацией и разобрав происшедшее с Ерофеем и его подругой на Урале, я пришёл к однозначному выводу: этим помощником, невольным, конечно, был ваш покорный слуга, — скороговоркой произнёс профессор. Князь крякнул и изумлённо уставился на виляющего взглядом собеседника. Наконец Грац не выдержал и принялся оправдываться: — Понимаете, я же не рассматривал подкидываемые Остромировым задачки как прикладные! Для меня это была лишь разминка для ума, не более!

— Иными словами, — медленно проговорил Старицкий, — ушлый старик просто воспользовался вашей увлечённостью и фактически заставил создать для него портальный переход в иной мир. Бесплатно. Боже, какое счастье, что Остромирову не было дела до политики! С его талантом он мог бы править как минимум половиной мира!

— Почему половиной? — удивился Грац.

— Чтоб было на кого сваливать любые неудачи. Происки врагов и прочее, в том же духе, — отмахнулся князь, и вновь вернулся к основной теме разговора: — Итак, любезный мой Всеслав Мекленович, из всего вами сказанного я могу сделать следующий вывод: маяк работает, местоположение интересующего нас мира установлено, но процесс переноса ещё не отработан. Так?

— Увы, да, — развёл руками Грац. — Но мы усиленно работаем над оптимизацией той системы, что оставил нам Остромиров. Более того, я прогнозирую, что через месяц мы уже будем готовы к переброске единичных объектов. К сожалению, имеющаяся схема, доставшаяся нам от Переплутова волхва, требует едва ли не полной перестройки при смене перебрасываемого объекта. Правда…

— Что ещё? — недовольно спросил князь. — Ну же, профессор, неужели я должен тянуть из вас каждое слово клещами?

— Простите, — тряхнул головой тот. — У нас имеется один интересный объект, исследовав который мы вполне можем получить новые данные, которые, в свою очередь, могут серьёзно ускорить процесс отладки межмирового перехода!

— Что за объект? — насторожился Старицкий, явно почуяв подвох в словах собеседника. И тот его не разочаровал.

— Спутник Ерофея, как вы знаете, обладает удивительной способностью путешествовать из нашего мира в тот, где застрял его хозяин, без всяких маяков и осознанных ментальных манипуляций, — воодушевлённо проговорил Грац. — И если бы мы получили возможность исследовать этот феномен, то это несомненно значительно ускорило бы наши работы по открытию межмирового перехода.

— М-да-а, — протянул князь, рассматривая профессора с интересом энтомолога, разглядывающего неизвестное ему насекомое. — Я правильно понимаю, что вы предлагаете лишить Хабарова и Багалей единственной связи с нашим миром ради возможного, подчеркну, лишь возможного ускорения работ по проекту?

— Я уверен, что исследование этой потусторонней твари даст серьёзный толчок для наших исследований! — произнёс Грац.

— Вот что я вам скажу, дорогой мой Всеслав Мекленович, — тихим, невыразительным тоном заговорил князь. — Ваша безалаберность вкупе с абсолютно ничем не сдерживаемой увлечённостью естествознанием, ваше нежелание глянуть чуть дальше кончика собственного носа привели к тому, что два молодых человека ныне выживают в ином мире, не имея возможности вернуться домой. Выживают, слышите вы, болван напыщенный⁈ А чем же заняты вы, тот самый гений, благодаря близорукости которого эта ситуация вообще стала возможной? Пытаетесь исправить собственную оплошность, вернув ребят домой? Не-ет!!! Вы и здесь увидели лишь повод к новым исследованиям! Обкатываете одну гипотезу за другой, играете с физикой пространства-времени, как ребёнок с кубиками, да ещё и смеете требовать отдать вам для исследования единственную ниточку, связывающую наших соотечественников с домом! Профессор, вам мозг не жмёт?

— Ваше сия…

— Нет уж, господин Грац! Раз на то пошло, извольте обращаться ко мне согласно Табели о рангах! — резко поднявшись с кресла, холодно потребовал Старицкий.

— Ваше высокопревосходительство, — вскочив на ноги следом за хозяином кабинета, исправился профессор. Нервно облизнув пересохшие губы, он отступил на шаг от явно взбешённого Старицкого.

— Молчать, — процедил князь, и его собеседник не посмел нарушить приказа. — Пользуясь всеми привилегиями участников нашего маленького «клуба», профессор, вы позабыли об обязанностях. Ну, так я вам о них напомню. Что должно делать участнику Железной Своры, если другой нуждается в помощи?

— Оказать всемерную поддержку — словом ли, делом ли, недеянием, — пробормотал опешивший Всеслав Мекленович.

— Я представил членам клуба Ерофея Хабарова как своего протеже, — прохаживаясь из стороны в сторону, проговорил Старицкий тоном экзаменатора. — Что сие значит?

— Он кандидат в члены клуба? — после небольшой паузы произнёс Грац, кажется, начиная понимать, что в своей тяге к чистому знанию он вновь перешагнул границы дозволенного.

— А как надлежит относиться к кандидату? — замерев в шаге от профессора, спросил князь, чуть склонив голову к плечу.

— Как к действительному участнику, — хмуро отозвался Всеслав Мекленович.

— Надо же! Вы и это помните… очаровательно, просто великолепно, — Виталий Родионович демонстративно хлопнул в ладоши, словно аплодируя собеседнику, и даже изобразил было довольную улыбку, но, впрочем, почти моментально стёр её с лица. — А если вы так хорошо помните устав, то что ж вы его так легко нарушаете? Или считаете, что правила «клуба» вам не писаны?

— Извините, ваше высокопревосходительство, — Грац склонил голову. — Виноват, увлёкся.

— Извиняться вы будете перед Ерофеем и Светланой, когда они вернутся домой, — отозвался князь. — А до тех пор я поставлю над вашей лабораторией наблюдателя, который будет одёргивать некоторых чересчур «увлекающихся», когда тех снова начнёт заносить. Это понятно, профессор?

— Да, ваше…

— По имени-отчеству, Всеслав Мекленович, — вновь усевшись в кресло, отмахнулся князь. — Наблюдателем и контролёром будет ваш старший лаборант, Свен Ратиборич Велле. И, профессор, не дай бог я узнаю, что вы саботируете его работу или вновь «увлеклись» очередной «интересной и перспективной теорией». Поверьте, я найду вам замену, более адекватную и настроенную на результат, а не на игрушки за чужой счёт! Это вам ясно?

— Кристально, Виталий Родионович, — отозвался профессор.

— Ступайте, Всеслав Мекленович, — вздохнув, произнёс Старицкий, кивнув стоящему перед ним собеседнику на дверь. А когда тот уже взялся за тяжёлую медную ручку, договорил ему в спину: — и постарайтесь меня не разочаровать… более, чем вы уже умудрились это сделать. Право слово, мне очень не хочется лишаться такого замечательного специалиста в естествознании и философии.

— Я не подведу, Виталий Родионович, — обернувшись, коротко кивнул в ответ профессор и скрылся за дверью. Князь же покачал головой и, вновь поднявшись с кресла, подошёл к стоящему на рабочем столе старомодному и массивному чёрному телефону с дисковым номеронабирателем и лежащей на затейливо изогнутых латунных рычагах трубкой. Потянувшись к ней, Старицкий на миг замер, но почти тут же решительно снял трубку и, крутанув диск номеронабирателя, не дожидаясь гудков, заговорил в микрофон.

— Сварт, сделай одолжение, загляни к нашим архивариусам, пусть внесут новые данные в укладку дела Велле. Да, и напомни им провести приказ через присутствие ректора Хольмского университета. По государевой квоте, да… Благодарю, — трубка легла на рычаги, а задумчиво уставившийся в окно князь тихо договорил: — Таких ответственных поощрять надо непременно, и желательно новой ответственностью. Эх, профессор-профессор… А ведь если бы не внимательность Свена, я бы, пожалуй, ещё долго не совал нос в вашу лабораторию. Ладно. Всё, что ни делается, к лучшему!

Оставлять без присмотра отправившихся воевать стрельцов я не собирался. Нет, бегать по их следам я не стал. Зачем, если есть Баюн, которому любая движуха в радость? А уж когда он получил от меня разрешение сожрать любое количество приручённых самами духов, ежели те обнаружатся, энтузиазму двухвостого и вовсе не было предела. Правда, в результате наш острог остался без глаз и ушей поблизости… но эту проблему оставшийся на хозяйстве десятник Анфим решил самостоятельно, попросту разослав мой отряд недорослей по окрестностям с наказом бдить, и, буде увидят подбирающегося врага, мухой лететь в крепость с докладом.

Опасно? Ну да, есть такое дело. А как иначе? Поставить в наблюдатели мужиков, так те скорее сами погибнут, а мальцы могут и ускользнуть. Стрельцы же… оставшимся в остроге воям и новикам нашлась иная забота. Их Анфим Клёст выставил на стены и башни. Да и селян из охотников и бывших стрельцов отправил к ним же для усиления. Острог невелик, и расставленные по его стенам два десятка бойцов без проблем контролировали все подходы к крепости, включая и самые невероятные — со стороны Бия и Вихорки.

С уходом стрельцов под руководством Стояна в остроге явно прибавилось тревожных настроений. Они и без того были не самыми радужными, надо признать. Но к вечеру второго дня, когда острожные воины должны были по всем прикидкам выйти к лагерю самов и кайсаков, над крепостью и вовсе словно грозовая туча повисла. Не слышно было детского смеха и вечерних распевок девиц, повадившихся собираться перед закатом у колодца, даже дворовые пустобрёхи и те почти не подавали голоса. Тихо было в остроге. Пасмурно и нервно.

Не добавляла спокойствия и Неонила. Чем темнее становилось на дворе, тем дёрганее становилась хозяйка дома, так что к моменту, когда солнце полностью скрылось за горизонтом и на острог опустилась прохладная ночная тьма, Свете пришлось позаимствовать из нашей аптечки успокоительное, лишь после применения которого нам удалось усыпить переволновавшуюся женщину «детским» наговором, применяемым, по словам Светы, мамами к детишкам, у которых режутся зубки. Удивила, что тут скажешь? Вот не думал не гадал, что моей подруге знакомы и такие вот приёмчики из арсенала почтенных домашних хозяек.

Очевидно, лица я не удержал, потому как рассказавшая мне об этом наговоре Света, едва бросив один-единственный взгляд в мою сторону, тут же зарделась, а после и вовсе вытолкала взашей из хозяйской опочивальни, куда Ряжен по нашей просьбе перенёс хозяйку дома… под надзором своей жены — кухарки в доме полусотника, разумеется! Иначе же — натуральная поруха чести и достоинства, а как же!

Баюн заявился к нам в спальню, едва солнце вызолотило верхушки гольцов над Бием. Котяра был доволен как… как кот, сожравший миску сметаны и сумевший удрать от гнева хозяйки, вот!

— Обожрался, поди? — спросил я двухвостого, когда тот, растолкав меня, улёгся между нами со Светой и принялся мурчать… урчать… дизель, а не кот! Пусть даже и потусторонний. Впрочем, величать эту зверюгу, по размерам уверенно догоняющую среднестатистическую пуму, котом было уже невозможно. Здоровенная тварюга вымахала.

В ответ на моё ворчание двухвостый довольно облизнулся и, дёрнув ухом, неожиданно завалил меня целым потоком мыслеобразов, в которых я, к своему удивлению, увидел бой стрельцов полусотника Хляби с самами и кайсаками. Впрочем, назвать происшедшее этой ночью в лагере находников боем значило бы погрешить против истины. И сильно. Это была натуральная бойня!

Стоян провёл операцию как по учебнику. Предупреждённый мною о местонахождении секретов противника, он ночью, в темноте умудрился провести стрельцов по старице ручья, когда-то протекавшего под Палым холмом, после чего отправил нескольких опытных бойцов к расположившемуся на вершине холма секрету. Надо сказать, что ночная темнота, в которой пришлось действовать стрельцам, им вовсе никак не мешала, что наводит на мысли об использовании бойцами Хляби амулетов вроде того, что демонстрировал нам со Светой сам Стоян во время памятной стоянки на реке.

Поднявшиеся практически бесшумно по почти отвесной стене холма, стрельцы без шума и пыли взяли сонный секрет находников в ножи, после чего скинули к подножию утёса верёвки, по которым и подняли наверх остальных бойцов. Я даже уважительно крякнул, по достоинству оценив действия острожников. Чёрт его знает, как там насчёт лесных умений, но в резьбе по горлу эти дядьки толк знают. Профи, не хуже наших!

Накопившись на вершине, стрельцы не стали терять время зря и, рассыпавшись на десятки, неслышными тенями скользнули вниз по пологой части Палого холма. Уверенно и беззвучно. Вот ручаюсь, что без оберегов дело не обошлось!

Впрочем, почуяв мой интерес к странному бездействию охраны… ну не могли же они все заснуть сном праведника, верно? Баюн лишь довольно уркнул и… показал свою часть боя.

Охрана лагеря находников действительно была, как бы это сказать повежливее… не очень бодрой. Иными словами, большая часть секретов, окружавших совместный лагерь самов и кайсаков, лениво кемарила, положившись на тех, кому сон был нужен, как собаке пятая нога. Да-да, на призванных духов Запределья! Да вот досада, к тому моменту, когда стрельцы взобрались на Палый холм, Баюн успел не только сожрать большую часть потусторонних охранников лагеря, он ещё и их поводыря пришиб. Просто снёс тому голову одним ударом лапы. А следом и сменщика его в Поля Вечной Охоты наладил. Благо тот храпел рядышком… И ведь умудрился, охотник, подгадать атаки так, чтоб «духовод» самский, что призванных тварей контролировал, даже понять не успел, что его питомцев кто-то жрёт.

Честно говоря, когда Баюн показал, как он разделывался с потусторонниками, призванными проспавшим атаку шаманом, я даже невольно захихикал. Ну а что, сам привязал своих «питомцев» к собранным в длинные чётки костяшкам-позвонкам какой-то животины, так что двухвостый, грызший эти самые «дома духов» был похож не на кота, а на натурального собакина, хрустящего вкусной косточкой. Впрочем, судя по тому довольству, которым так и фонил Баюн, костяные домики для потусторонников оказались для него вкуснее, чем самая сахарная из всех сахарных костей для какого-нибудь дворового пса.

А вообще, Баюн меня порадовал. Двухвостый словно знал, что мне будет интересно, так что за устроенной стрельцами резнёй он следил во все глаза и старательно запоминал всё происходящее, чтобы теперь продемонстрировать увиденное мне. И ведь посмотреть было на что. Разделившиеся поначалу на десятки, бойцы Хляби бесшумно скатились с холма прямо на стоянку находников, где рассыпались на более мелкие группы и… ну да, резня спящих, как она есть. Жестоко? Неблагородно? Пусть!

В лагере находников собралось больше трёхсот человек, и все они пришли на этот берег Бия вовсе не по грибы-ягоды. Потому никакого отвращения при виде устроенной стрельцами бойни я не испытывал… точнее, не так. Видеть, как хлещет кровь и бьются в агонии получившие кинжалом в грудь самы и кайсаки было очень неприятно, порой до тошноты, поскольку любопытный котяра временами только что под руку орудующим ножами стрельцам не лез. Благо те его не видели и не чуяли. Но сам факт резни во вражеском лагере оставил меня равнодушным. Как говорил один режиссёр устами киношного князя: «Кто к нам с мечом придёт, тот от меча и погибнет!» Вот и гибли пришедшие за зипунами самы и кайсаки под ударами кинжалов и ножей стрельцов.

Понятное дело, что долго такая тихая бойня продолжаться не могла. Где-то чересчур громко захрипел зарезанный степняк, у кого-то из молодых стрельцов звякнула не вовремя «сбруя»… у кого-то из самов сон оказался не так крепок… И вот уже звучат тревожные крики, вспыхивают ярким пламенем костры и факелы, а по лагерю мечутся злые тени. Время тишины закончилось. Стрельцы, оставив ножи, схватились за сабли и… гранаты⁈

Когда один из шатров вдруг с грохотом подпрыгнул на месте, после чего обрушился наземь пылающим ворохом ткани и дерева, я было решил, что кто-то саданул по обиталищу богатого кайсака чем-то вроде Перуновой длани! Но увидев, как стрельцы мечут в своих противников искрящиеся баклажки, коими они были увешаны, а те разбиваясь о землю и тела врагов, вдруг вспыхивают ярким пламенем и взрываются, расплёскивая вокруг целые потоки ярко-алого огня… Гранаты, натуральные гранаты!

Надо отдать должное находникам. Что самы, что кайсаки, из тех, что выжили в первые четверть часа, дорого продали свои жизни. Бойня закончилась, и стрельцы, добив последние очаги сопротивления, занялись собой и своими товарищами. Именно в этот момент Баюн умудрился подобраться вплотную к полусотнику и его десятникам. Сам Хлябя в бою не пострадал, а вот Лихобор и Любим целостностью шкуры похвастать не могли. Лис баюкал посечённую то ли саблей, то ли кинжалом руку, а Усатый явственно прихрамывал и морщился от боли, ступая на левую ногу. Кафтан на бедре у десятника был разрезан, и видневшаяся сквозь прореху штанина явно напиталась кровью. А вот Буривой, как всегда невозмутимый, оказался невредим, под стать полусотнику.

— Что скажете, десятники? — обозрев подошедших к нему подчинённых, спросил Хлябя.

— Побили находничков, — словно нехотя протянул Усатый. Буривой хмыкнул, а Лихобор вздохнул.

— У меня в десятке двое убитых да четверо посечённых, — хмуро буркнул Лис.

— Та-ак, — Стоян повернулся к Любиму. — А у тебя?

— Один убитый да пяток порезанных. Легко, уж перевязались да по лагерю рыщут, добро собирают, — отозвался Ус.

— Буривой? — полусотник взглянул на рыжего десятника.

— Моих трое полегло. Остальные без царапинки, — ровным тоном ответил Рудый.

— Да у меня в десятке двоих не стало, — задумчиво протянул Стоян и, окинув взглядом разорённый лагерь, втянул носом гарь от пожара. Утерев чумазое, забрызганное кровью и замаранное сажей лицо, полусотник щёлкнул эфесом сабли об устья ножен и неожиданно белозубо, довольно ухмыльнулся. — А всё ж, сладили мы с напастью, а, старшина Усть-Бийская? Почитай три сотни находничков здесь положили! Победа! Как есть, решительная победа.

— Сладили, Стоян Смеянович, как есть, сладили, — так же весело откликнулся Лихобор. Усатый с Рудым лишь кивнули. Хотя тень улыбки по не менее чумазому, чем у его командира, лицу Любима всё же проскользнула.

— Да, победа, конечно, вышла славная… — неожиданно протянул Буривой. — Да вот, боюсь, подкаменскому воеводе она поперёк горла встанет, а, Стоян Смеянович?

— Ничто, Рудый, — неожиданно жёстко усмехнулся полусотник. — Воевода пусть щерится, пока может. А мы подождём-посмотрим. Глядишь, год-другой, и будет у нас новый воевода вместо этого.

— А ну как он раньше тебя куда ни то отправит? Не думал о том, Стоян Смеянович? Особливо после нынешней победы-то? Ты же ему теперь — укор немой. Шутка ли, полсотни стрелков взяли на саблю три сотни находников! — покачал головой Рудый.

— Меньше сабли не дадут… — весело усмехнулся полусотник в ответ и договорил в один голос с десятниками, тут же подхватившими явно хорошо известную им поговорку: — Дальше Бия не сошлют!

— И то верно, — согласно кивнул Любим, когда острожная старшина отсмеялась. — Но, Стоян Смеянович, ты уж прими добрый совет: поберегись, не лезь на рожон. А лучше бы… а лучше бы и вовсе не появляйся в Подкаменье. В этом году, хотя бы. А то ведь воевода наш молодой да дурной. Может и злое затаить. И ладно бы, если государю отпишет, там нас Сколские да Онежские в обиду не дадут, особенно, если первыми отписаться о бое сможем. А ежели он своей волей тебя наказать решит? Мало ли лихого люда по здешним местам шарится? А ну какой шпынь на деньгу соблазнится, да и…

— Прав ты, Любим, прав, — после недолгого размышления согласился с ним Хлябя. — Поберегусь. И да, о победе нашей доподлинно Ермилу Ватеевичу отпишу. А уж боярин Сколский точно до государя наш подвиг донесёт. Верьте, без награды не останетесь. А пока… Эй, кто там! Никша, жук ты эдакий! А ну собирай стрельцов! Дуван дуванить будем!

И загудел разбитый лагерь, расслабились бойцы. Ну как же, раз пошёл делёж добычи, значит, поле боя точно осталось за ними. Теперь и отдохнуть можно, и пошутить да мёдом согреться. Хотя… при пламени, которым полыхают кайсацкие шатры, не так чтобы и холодно, а?