Шаг третий. Ключи и калитки

Глава 6 Незваный гость… а ты это ему в лицо скажи

Нойн Оорхан поднялся на лысую вершину холма, возвышающегося над Великой рекой, и, с удобством устроившись на нагретом за день камне, окинул взглядом небольшую, свободную от леса низину, расстилающуюся у подножия холма. Что видели потускневшие серые глаза старого нойна там, где в наступающих сумерках один за одним, словно звёзды Небесного ковра, загорались огоньки многочисленных костров? Костров, вокруг которых сейчас устраивались для вечерней трапезы воины его народа и пришельцы с полуденных степей. Видел ли он отражение неба в темноте долины? Или вглядывался в судьбу тех, кто ныне пришёл в эти места, чтобы ещё раз попытаться остановить медленное наступление чуждого самам порядка, с неотвратимостью зимнего ветра накатывавшегося на исконные земли его народа?

Оорхан неслышно вздохнул, когда один из духов, играющий с ветром в вышине над его головой, донёс до нойна предупреждение о поднимающемся в его сторону…

— Ясного неба тебе, собрат, — дочерна загорелый кайсак остановился рядом с сидящим на камне Оорханом. Нойн отвлёкся от созерцания лагеря воинов под холмом и окинул взглядом нежданного гостя. Немолодой, хотя до возраста самого нойна тому ещё очень далеко, седовласый и черноглазый степной гость красовался богато расшитым халатом, полы которого были по-походному подвёрнуты и заложены за пояс. Впрочем, для здешних лесов такой халат всё равно оставался весьма неудобной одеждой. Как ни подворачивай тяжёлую ткань, она всё равно норовит зацепиться за ветви кустов или низко склонённых ветвей. Да и через буреломы в таком наряде перебираться — одно мучение. А ещё при госте не было оружия… если не считать внушительного ножа на поясе. Нет, сам Оорхан, поднимаясь на холм, тоже предпочёл оставить копьё и лук в шалаше, под присмотром ученика… Но чтобы кайсак вышел из шатра без сабли на поясе⁈ Удивительно.

Впрочем, прислушавшись к всё тому же игривому духу, нойн понимающе кивнул. Да и обращение гостя свидетельствовало о том же, что шептал и насвистывал прикинувшийся сейчас ушастой совой дух. Для Говорящих во все времена и во всех землях, тварное оружие всегда было вещью второстепенной. Такие, как сам Оорхан и стоящий ныне рядом с ним кайсак, сильны не крепостью рук и ловкостью тела, а собственной волей, что подчиняет духов, зверей и… людей.

— И тебе попутного ветра, сын степей, — отозвался наконец старый сам, безмятежно взглянув в глаза собеседнику. Кайсак понимающе усмехнулся и, кивнув, присел на камень рядом с нойном.

— Я Урганбег, байи рода Орла, — после недолгого молчания произнёс кайсак.

— Оорхан, нойн Дома у Стылого камня, — так же не торопясь представился сам.

— О… я слышал, нойны ваших мест славятся своим умением обращаться с подземными духами, — с ноткой уважения и… вопроса в голосе протянул степняк. Оорхан усмехнулся, легко распознав причину столь резко повысившегося интереса со стороны собеседника.

— Думаю, и тебе, идущий путями небес, подвластны не только духи Великого Тенгри, — заметил нойн, кивнув в сторону пары змей, что улеглись на камне в нескольких шагах от собеседников.

— Ты много знаешь о степи, Оорхан, — медленно проговорил кайсак. — Хотя твои земли лежат далеко к полночи. Слишком далеко.

— Я долго живу, Урганбег, — пожал плечами сам. — И за прошедшие годы многое повидал, много где побывал и многое узнал. А куда не дошёл своими ногами, то видел глазами моих духов.

— Понимаю, — покивал кайсак и с неожиданной грустью произнёс: — А вот я впервые покинул степь и мне… неуютно.

— Для впервые вошедшего под сень Большого леса, ты удивительно хорошо говоришь на языке самов, — заметил нойн.

— Мы давно торгуем с твоими полуденными сородичами, Оорхан. А в степи ни одна сделка не совершается без одобрения байи, — ответил Урганбег, и тут же перевёл тему: — Мои духи волнуются. Чем дальше, тем больше, нойн. Но байи других родов, идущие с нами, не желают и слышать моих предупреждений. У них в друзьях нет младших слуг Тенгри.

— Как и у наших нойнов, — произнёс Оорхан, понимающе кивнув задумчивому собеседнику. — Меня они тоже не желают слушать. А духи Ветра ужевторой день отказываются даже приближаться к Великой реке.

— Ты чувствуешь их тревогу? — настороженно зыркнул на сама кайсак. Тот медленно кивнул.

— Чувствую, но… Дом у Стылого Камня — не самый сильный из родов Полночи. Даже в наших глухих местах найдутся Дома, голоса нойнов которых звучат громче моего.

— Тебя тоже не слышат, — зло сверкнув глазами, Урганбег скрипнул зубами. — Мы идём в пасть к зверю, но байи и воинам застит глаза блеск серебра…

— А нойнам и охотникам кружит головы жажда мести и запах крови грядущей добычи, — договорил Оорхан.

— Но ты, всё же, не ушёл, — заметил кайсак, справившись с приступом злости.

— В прошлом году я отговорил охотников нашего Дома от участия в походе на словен, — помолчав, произнёс старый нойн. — Восходные и Полуденные Дома взяли тогда знатную добычу, и моё слово даже в собственном роду изрядно потеряло в силе. Ныне же, узнав о грядущем походе, молодёжь нашего Дома и вовсе отказалась слушать мои советы. Даже мой собственный ученик собрался бежать на звон серебра и железа, забыв обо всём на свете… но хуже того… в глазах их я видел Тьму.

— Во-от как… — байи рода Орла задумчиво покивал. — Ты решил идти в поход, чтобы уберечь их…

— Если я не смог остановить их словом, если Тьма, принесённая извне, оказалась сильнее моих духов, то что мне оставалось, кроме как идти с ними? — отозвался Оорхан, согласно наклонив голову, и договорил с ощутимой горечью: — Дом у Стылого Камня слишком мал и слаб. Если погибнут молодые охотники и мой единственный ученик… боюсь, в этом случае род не переживёт грядущую зиму. А я… я уже слишком стар, чтобы искать себе нового ученика. Просто не успею закончить его обучение.

На поляне воцарилось молчание. Только ухала где-то в чёрной вышине ушастая сова да тихо шипели, свиваясь в клубок, греющиеся на всё ещё тёплом камне змеи.

— Как схожи бывают судьбы людей, — нарушил тишину байи. — И как одинакова глупость молодых… Род Орла уже несколько поколений гоняет отары и табуны на торг Аулиеколе, но стоило провезти через стойбища головы пленников, взятых в прошедшем году в битве со Словенью, как восходные и полуденные кочевья взбурлили. А уж когда появились ходоки, несущие слухи о грядущем находе на Словень, молодые воины будто сошли с ума… И в моём роду случилось то же. И я, как и ты, не смог остановить это безумие. И, как и ты, отправился вместе с родовичами, чтобы хотя бы попытаться их сберечь. Жаль, не удалось снять морок самому. Советники воеводы слишком хорошо знают своё дело. Их волшба слишком сильна. Без большого Круга их морок не пересилить.

— У нас есть Ветер и твари земные, — неожиданно глубоким, уверенным тоном заговорил старый нойн. — У меня есть связь с духами подземья…

— А я неплох в обращении с духами Воды, — растянув губы в злой улыбке, поддержал его байи. — Для полного круга не хватает лишь власти над Пламенем… Тогда мы легко смогли бы защитить наших родовичей от волшбы советников. Твой ученик?

Вместо ответа Оорхан вытянул перед собой руку, и камень под сидящими на нём кайсаком и самом пошёл трещинами, одновременно нагреваясь всё сильнее и сильнее. Змеи, лежавшие рядом, вдруг заволновались и скользнули в сторону, а образовавшийся под рукой нойна разлом заалел и… выплеснул на поверхность раскалившейся породы огненную плеть, почти моментально обернувшуюся пышущей жаром пламенной ящеркой.

— Огненная саламандра, — удовлетворённо произнёс байи. — Значит, духи меня не обманули. Прав был учитель: Тенгри не спасает, но всегда даёт возможность спастись. Я приведу воинов моего рода к кострам Дома у Стылого Камня, Оорхан. Сегодня же.

— Буду ждать, Урганбег, — кивнул нойн.

Кайсак исчез в наступившей темноте так же тихо, как пришёл. А следом за ним, погладив по клюву довольно жмурящуюся ушастую сову, с удобством устроившуюся на жёстком кожаном наплечнике, и Оорхан отправился к кострам своих родовичей. Юнцов надо было предупредить о скором появлении гостей.

А внизу его встретил встревоженный ученик, чем изрядно удивил старого нойна. Всё же, с момента начала всей этой безумной затеи, призванной уничтожить остроги словен в нижнем течении Великой реки, молодой Рорах предпочитал проводить время в кругу нойнов восходных Домов, составивших костяк идущего к реке войска. Он близко сошёлся с пятёркой учеников, сопровождавших двух своих учителей в походе, и, как и они, рвался в бой, совсем забыв своего старого деда. Но вот сейчас он стоял перед Оорханом и, запалённо дыша, пытался что-то ему сказать, а сбитое дыхание и общее волнение позволяли молодому Говорящему лишь сипеть да бестолково размахивать руками, что, разумеется, не добавляло ему уважения. Ведь настоящий нойн должен управлять своими эмоциями, держать их в железной хватке воли, без которой любой сильный лесной дух запросто оседлает незадачливого недонойна, и ладно если просто пошутит или закружит в лесу. Может ведь и в болота завести на радость корчам[1] да кикиморам. От того-то первое, чему учат наставники будущих нойнов — это сдержанность. В чувствах, словах и поступках. Именно спокойствие и хладнокровие выковывают железный стержень воли, из которого прорастает истинная сила Говорящих, позволяющая им повелевать сонмами духов. От порождений лесов и водоёмов до непокорных свободолюбивых стихийников.

Глядя на своего взволнованного родича и ученика, Оорхан только разочарованно покачал головой.

— У-учитель, там… там, — наконец выдавил из себя Рорах, тыча пальцем куда-то в темноту и не замечая насмешливых взглядов молодых охотников, устроившихся у костра и теперь с удовольствием наблюдающих за позором прежде такого высокомерного ученика нойна. Оорхан коснулся пальцами клюва совы, по-прежнему сидящей на его плече, и птица, тихонько ухнув, бесшумно сорвалась в полёт, выполнять безмолвный приказ хозяина. Сам же нойн тяжко вздохнул и, отвесив короткую, но неожиданно сильную оплеуху своему внуку, жестом указал ему на скромный шалаш, вход в который был прикрыт лёгким пологом.

— Иди, приведи себя в порядок, успокойся, а потом уже расскажешь, что именно привело тебя в такое расстройство, — ровным безэмоциональным тоном приказал Оорхан, и ученик, в кои-то веки, не осмелился спорить с учителем и дедом… На самом деле, прапрапрадедом, но кого интересуют такие мелочи? Уж точно не молодых охотников Дома у Стылого Камня… которые как раз сейчас зубоскалили по поводу поведения сородича. Впрочем, стоило им почувствовать на себе холодный взгляд старика, как насмешки и шуточки стихли, застряв в глотках самых шумных из собравшихся у костра самов.

Оорхан не стал ничего говорить. Молча он двинулся к своему шалашу, за пологом которого успел скрыться его нерадивый ученик. И ни один из оставшихся у костра охотников не посмел нарушить этой тишины. Так и провожали взглядом широкую спину легко, совсем не по-стариковски шагающего прочь от них нойна, которого сейчас отчего-то язык не повернулся бы назвать старым.

Впрочем, долго тишина, установившаяся под давлением Оорхана, не продержалась. Не прошло и сотни вдохов, как из-за полога его шалаша выметнулся взъерошенный, разгорячённый ученик. Рорах вылетел к костру, окинул шалым взглядом с интересом смотрящих на него охотников и, вдруг замерев на месте, глубоко вздохнул. А когда он заговорил, от бури эмоций не осталось и следа. Успокоился, всё же. Не зря по шее от наставника схлопотал.

— Готовьте ещё три костра, — заявил ученик нойна. Молодые самы переглянулись.

— Для чего? — осведомился старший из них.

— Рядом с нами встанут кайсаки из рода Орла, их байи принял приглашение нашего нойна, — выдал Рорах. Сборище охотников Дома загудело.

— Зачем это?

— Что ещё взбрело в голову старику⁈

— Этот трус боится, что нас мыши хвостами загребут⁈

— Этот трус заботится о том, чтобы люди его Дома не пострадали от Великого духа из-за Кромки, устроившего охоту на собравшихся здесь глупцов! — голос Оорхана легко перекрыл гомон молодёжи, заставив тех моментально заткнуться. Всё же, как бы ни сильна была застившая им глаза Тьма, но авторитет и опыт человека, которого все присутствовавшие у костра знали с пелёнок, задавить было не так просто…

Впрочем, самому Оорхану было не до этой маленькой победы. Принесённые учеником известия, полученные от нойнов восходных Домов, рядом с которыми тот крутился чуть ли не с самого начала похода, были куда важнее, и старому Говорящему не терпелось поделиться этими сведениями с новым знакомым. Поделиться и обсудить… благо было что.

— Дух из-за Кромки? — задумчиво протянул кайсак, рассеянно приглядывая за тем, как воины его рода устанавливают принадлежащий Урганбегу малый шатёр. — Да ещё и сожравший всю прикрывавшую переправу свору, бывшую под властью советников и нойнов? Это… обнадёживает, Оорхан.

— Я бы сказал, что это даёт нам время на большой разговор с духами, — заметил нойн. — Сам должен понимать: во время очищающего ритуала все мы окажемся беззащитны. Но если…

— Если договориться с духами, то можно будет не опасаться, что посреди ритуала нам ударят в спины эти… мавкины советники воеводы, — согласно кивнул байи. — Пусть трое из них сдохли вслед за своими чёрными тварями, благодаря охоте Духа из-за Кромки, двоих оставшихся в живых вполне хватит, чтобы отдать воинам приказ вздеть нас на копья, едва почуют, как проводимый нами ритуал рассеивает их морок. Понимаю, уважаемый Оорхан, прекрасно понимаю. И согласен с твоим решением. Но кто будет держать сговоренную свору духов-защитников, пока мы будем заняты ритуалом?

Взгляды Говорящих словно сами собой скрестились на ученике Оорхана, отчего тот отшатнулся.

— Я-а… — голос Рораха сорвался. Но, хотя в глазах нерадивого ученика плескалось непонимание, он всё же договорил, и на этот раз его голос был твёрд и уверен: — Я не подведу, учитель. Я справлюсь.

— А он не так плох, — протянул байи, на что его собеседник коротко кивнул. И от этого почти незаметного жеста учителя, Рорах неожиданно почувствовал, как в его груди разливается приятное тепло, а с плеч будто свалился тяжеленный камень.

Эти перемены в будущем нойне не ускользнули от внимания старших. Кайсак с самом переглянулись и кивнули друг другу. Оказывается, даже слабейшие из стихийных духов, призванные на скорую руку без всякого круга, способны положительно влиять на замороченных Тьмою людей. А значит… значит, тем больше надежда на успех их затеи.

— Что ж, уважаемый Оорхан, начнём? — спросил байи.

— Начнём, пожалуй, уважаемый Урганбег, — степенно кивнув в ответ, произнёс нойн.

Очередная охота Баюна оказалась куда более заметной по результатам, чем предыдущая. Нет, он не нападал на очередную переправляющуюся через Бий партию находников и не задрал ни одного человека, но вот духи… Духов, обеспечивавших движение плотов и их прикрытие от любопытных взглядов, котяра сожрал всех и очень быстро. Просто молниеносно.

И несмотря на всю стремительность этой расправы, я успел почувствовать какое-то совершенное довольство, накатившее на моего питомца в конце его охоты. Нет, он в принципе с немалым удовольствием рвал подчинённых самам нематериальных тварей, но в какой-то момент обычное удовольствие обжоры вдруг превратилось в… не знаю… экстаз гурмана, вкусившего амброзии? У меня просто нет слов, чтобы хоть сколько-нибудь правильно описать те эмоции, что транслировал мне двухвостый, пожиравший в этот момент неких совершенно не похожих на уже привычных по здешним реалиям духов, приручением которых так любили заниматься лесовики-самы. Пожалуй, увидев глазами Баюна уничтожаемых им тварей, я бы сказал, что они напомнили мне тех монстров, что порой ломились в тварный мир Хольмграда из-за Кромки.

Но была и разница. Те твари были чужими, совершенно чуждыми обычному миру, а нынешняя «деликатесная» добыча двухвостого хоть и напрягала некоторой инаковостью, всё же была явственно вплетена в здешнюю реальность. Эти чёрные, бугристо-амёбистые в восприятии Баюна твари были «местными»… хотя и казались неправильными. Искажёнными. А уж флёр гнили, исходивший от них и исправно передаваемый по нашей связи двухвостым, и вовсе наводил на идиотские мысли вроде тех, что Баюну пришлось столкнуться с какими-то невообразимыми духами-зомби.

Как бы то ни было, сожрал он этих «неправильных духов» с превеликим удовольствием, а пока я разбирался с валом накативших от Баюна эмоций и вяло кивал в ответ прицепившемуся с какими-то дурацкими вопросами полусотнику Стояну, дела вокруг завертелись с совершенно бешеной скоростью. Сначала над ночной рекой с нашего берега на противоположный с фырчанием ушла пороховая ракета. Вихляя по пути, словно пьяный матрос, идущий противолодочным зигзагом из кабака в припортовый бордель, горящая дымным фейерверком ракета на полном ходу впилилась в воду на полпути до противоположного берега Бия, а следом, чуть в стороне от неё, замелькали сигнальные огни. Пока я приходил в себя, собравшиеся с трёх острогов стрельцы перешли к следующей части плана и принялись переправляться через реку.

Я ещё успел удивиться тому, что в этот раз Стоян не рвётся в первые ряды, и вообще до сих пор не присоединился к своим воинам, сейчас обеспечивающим свободное место для высадки основного отряда на той стороне Бия, но… моргнуть не успел, как мы оказались в одной из лодок, а потом последовал рывок и… Ну да, не одни находники умеют пользоваться лебёдкой для переправы. Целая вереница нагруженных стрельцами лодок потянулась через широченную реку. Впрочем, придя в себя и оглядевшись по сторонам, я понял, что не одними воинами были забиты эти плавсредства. Так, оказалось, что вместо обычной лодочной банки я сам сижу на стволе солидного такого орудия. Может быть, и не слишком пригодного для каких-нибудь осад, но в качестве полевой артиллерии то что надо. Не удивлюсь, если у Стояна для этой пушки не только ядра и дроб найдутся, но и какой-нибудь прообраз гранат. А что, здешние технологии такой фокус позволяют, я точно знаю. Инструментарий у того же Умила-оружейника видел…

А пока мы переправлялись через Бий, стрельцы Любима Усатого прореживали тех находников, плоты которых Баюн лишил «двигателей» и маскировки. Я даже далёкие звуки стрельбы ещё успел расслышать, а потом… потом наша лодка оказалась слишком далеко от берега, и звуки пропали, будто их не было вовсе. Нет, я отчётливо слышал плеск волн вокруг, редкий скрип дерева и звуки дыхания сидевших рядом, но практически невидимых в темноте стрельцов, но… Ночная тьма и звёзды над головой, ночная тьма и рябящее отражение всё тех же звёзд за бортом… и полное ощущение, что наш караван не идёт по реке, а медленно ползёт по бескрайнему космосу. Чудовищно-прекрасное чувство. Захватывающее и чертовски страшное. До ёканья сердца и спазма дыхания. Но вот тихо вздохнул один стрелец, сдавленно выматерился другой… и всё очарование момента пропало, заодно окончательно прочистив мои коротнувшие от недавних эмоций Баюна мозги.

Зачем я рванул следом за Стояном и его людьми, чётко зная, что они идут в бой? Наверное, из любопытства, желания быть уверенным в том, что в атаке их не встретят твари вроде тех, которых не далее как полчаса назад с таким удовольствием жрал двухвостый? Да… кому я вру. Меня тянуло на тот берег Бия. Тянуло со страшной силой ровно с того момента, как я отправил котяру на охоту. Опасно-не опасно… в моей жизни бывало всякое, но! Это «всякое» и приучило меня в обязательном порядке слушать свою чуйку. Эта ленивая жопа просыпается довольно редко, но если уж почтит своим вниманием, то лучше прислушаться к тому, что она настоятельно советует. В противном случае последствия могут быть… фатальными. От миномётного обстрела по квадрату, в котором затихарилась группа вооружённых товарищей, в этом месте конкретно и стране в общем быть не должная, до забившегося унитаза, бег к которому был быстр… и безнадёжен, хотя «этот туалет ближе»… кхм… В общем, чуйку слушать надо, иначе будет а-та-та или ой-ёй-ёй. Вот и в этот раз я её послушал, и теперь мне оставалось лишь надеяться, что она не подведёт меня и в ходе предстоящего боя… в который я, кстати, обещал своей Свете не лезть. Эх, чуйка! Что в лоб, что по лбу! Не убьют, так мозг выедят… десертной ложечкой. Серебряной, чтоб заразу в межушное пространство не занести.

Впрочем, в своё оправдание могу заметить, что лезть в драку с режиком наперевес я всё же не собирался. Не чувствовал в этом необходимости, да и чуйка, вроде бы, свершения таких подвигов от меня не требовала. Всё что мне было нужно, это оказаться на том берегу Бия, в определённое время и определённой точке. Не более. Ни стрелять по лесовикам со степняками, ни ещё как-то участвовать в их истреблении, ничего столь безумного. Просто добраться в нужное время до нужного места. Точка.

И ведь добрался. Аккурат к тому моменту, когда сосредоточившиеся в восходной, практически не охраняемой стороне лагеря находников, стрельцы начали бой, я уже взобрался на лысую плешь на вершине холма, с которого открывался замечательный вид на узкую долину под ним, песчано-галечный пляж Бия и… собственно, соседний, северный холм, на котором в этот момент как раз что-то полыхнуло. Раз, другой. А после донёсшийся из долины грохот пальбы стрелецких пушек и пищалей напрочь заглушил крики и визги, каким-то чудом успевшие донестись с того самого холма, на котором творилось… нечто. Рёв пламени, осветившего со свистом рванувшие в небо столбы водяного пара. Прорезающие их разряды молний и грохот камнепада… всё это оказалось лишь лёгкой подтанцовкой того ада, что разверзся внизу. Там, где выкатившие на прямую наводку свои пушечки стрельцы гвоздили лагерь находников из всех стволов, перемешивая с землёй самов, кайсаков, их лошадей и шатры, шалаши и кострища. Огонь и дым, мечущиеся тени и крики раненых. Гранаты, которыми всё же были снаряжены пушки Стояна, заливали лагерь багровым пламенем и едким чёрным дымом, в котором задыхалось всё живое. Задыхалось, горело, стонало.

На каких-то несколько минут я застыл, поражённый чудовищностью происходящего. В темноте поле боя выглядело натуральной адской фантасмагорией, и я мог только порадоваться, что нахожусь достаточно далеко и… высоко от этой бойни. Но от этого чудовищного зрелища меня отвлекло происходящее на северном холме. Светопреставление, устроенное нашим противником для каких-то своих целей, уже практически закончилось и, по идее, ночная тьма, пусть и подсвеченная пожаром, бушующим в долине под нами, должна была надёжно скрыть происходящее на вершине соседнего холма, но… каким-то чудом по имени Баюн мне было отчётливо видно, как двое стоящих у костра дядек, покачиваясь на месте, бормочут что-то в такт, а чуть в стороне от них, с напряжённым лицом, оперевшись коленом и ладонью о землю, упрямо наклонив голову, смотрит куда-то в темноту молодой парень, за спиной которого столпились явно изготовившиеся к бою самы и кайсаки. Такие же молодые, можно сказать, юные… они ощетинились охотничьими копьями и дрянными саблями, прикрылись щитами и напряжённо вглядываются в ту же темноту… из которой нет-нет да и вырывается очередной дух. Вырывается и, ударившись о выставленную коленопреклонённым самом защиту, вновь скрывается во тьме. Вот только с каждым разом духов становится всё больше, темнота подбирается всё ближе, а силы молодого шамана убывают всё быстрее и быстрее.

Двухвостый стоял рядом со мной, шипел, хлестал себя хвостами по бокам, но не смел рвануть на охоту без приказа. А я… сначала я и не думал помогать столпившимся на соседнем холме людям. Это, в конце концов, враги, что пришли грабить живущих на другом берегу Бия словен. Так с чего бы мне им помогать⁈ Кто их знает, может те два шамана, что сейчас камлают над костром, творят какую-нибудь бяку сражающимся внизу стрельцам? Духов своих натравливают, допустим? Если так, то двухвостому найдётся работа, а пока…

Впрочем, спустя несколько секунд я переменил мнение. Аккурат в тот момент, когда в грудь одного из самов на том холме впилась стрела. Самская. Да не обычная, а просто-таки пропитанная теми же проклятыми миазмами гнили, что и недавно сожранные двухвостым искажённые духи. А уж когда следом за той стрелой на изрядно ослабевшую защиту, удерживаемую молодым шаманом, навалились очень похожие твари, словно соткавшиеся из ночной тьмы… я не выдержал и:

— Баюн, фас! — на мои слова двухвостый отреагировал, как и положено коту. Взглянул удивлённо-презрительно, чуть повернув голову, словно спросил: «Хозяин, ты меня с барбосом перепутал?»

Но в атаку рванул. Ещё бы! Это ж, какая вкусняшка! Я, честно говоря, уже приготовился глушить нашу с котярой связь, чтоб меня не накрыло очередной порцией гурманского оргазма, но… не понадобилось. Баюн хватанул тварей, словно языком слизнул. А у меня разве что табун мурашек по спине промаршировал да тихое мурлыканье из горла вырвалось. На миг… задавил, конечно. Привыкаю, должно быть. Эх…

А тем временем двухвостый дотянулся до хозяев чёрных потусторонних тварей. И вот здесь я уже его сдерживать не стал. Двоих шаманов, спускающих с поводка очередных искажённых духов, Баюн разорвал сходу. Пополам. Третий, вроде бы, что-то почуял, но увернуться от атаки котяры не успел. Только сплетённая из всё той же мразотно воняющей псевдоматерии плеть в его руках безвольно скользнула по земле, заставляя и без того не шибко зелёную траву превращаться в пыль. Да и растворилась во тьме, едва Баюн откусил державшую плеть руку. А там и защита молодого шамана взбурлила. Поднялась над столпившимися на вершине холма находниками огромным, видимым даже невооружённым взглядом радужным пузырём… да и полоснула грозовыми разрядами и огненным шквалом по взбирающимся по склону, окутанному тьмой, словно противной, пульсирующей паутиной, самам да кайсакам. А потом… потом я вдруг увидел прижимающегося к моему бедру встопорщившего шерсть на загривке Баюна и… сидящую на знакомом сундуке по левую руку от меня закутанную в одну простынку Свету, изумлённо озирающуюся по сторонам. Её-то зачем⁈

«Надо», — пришёл мгновенный ответ от котяры, не сводящего взгляда с неожиданно замерших в нелепых позах шаманов на том холме.

— КТО ПОСМЕЛ⁈ — голос… не голос, грохот разнёсся на долиной, рекой и холмами и… даже умирающие внизу люди вдруг замолкли, придавленные чудовищным прессом чужого, даже чуждого внимания. Ой, мама… это ж кого эти идиоты призвать-то умудрились⁈ И на хрена?!!!

[1] Корча — в повериях самов, болотный утопленник, переродившийся в хитрую тварь, способную завести незадачлвого путешественника в топь и там играть с ним, пока не надоест… обычно, до самой смерти жертвы. Одной из излюбленных «шуток» корчей считается прервщаение в крепкую слегу для заплутавшего в болотах путника. В один «прекрасный» момент, идущий по болоту горе-путешественник шагает в то место, которое только что проверил с помощью слеги и… проваливается в топь. А слега в тот же момент оборачивается змеёй и, выскользнув из рук жертвы, душит его или, обвившись вокруг ног, утягивает вниз, время от времени ослабляя хватку, дабы жертва подольше потрепыхалась. И лишь когда та полностью выбьется из сил, корча окончательно душит или топит жертву, питаясь её бессильной агонией и ужасом.