Шаг третий. Ключи и калитки

Глава 8 В дороге всякое бывает…

Ехать всю ночь без остановок мы не собирались. Хотелось лишь убраться наконец подальше от Усть-Бийска с его приключениями и мутными интригами, а потому остановились, добравшись до развилки, где от тракта, идущего на запад, в сторону Усолья ответвлялась вторая дорога, ведущая на север, к мосту через Вихорку, к Верть-Бийску, и далее на Хвалын-городок. Здесь-то мы со Светой и решили устроить ночную стоянку. Благо у перекрёстка нашлось и подходящее для ночёвки место, расположившееся аккурат меж двух расходящихся в стороны трактов. Очевидно, мы были не первыми, кто присмотрел эту полянку для отдыха, поскольку здесь обнаружилось не только обложенное камнями кострище, но даже сколоченная на скорую руку коновязь с длинным деревянным жёлобом поилки под нею. Ну а воду и искать не надо. Мост через Вихорку находился буквально в двух десятках шагов по тракту. В общем, удачное место для короткого отдыха в пути, всего в нескольких часах пути от Усть-Бийска. Думаю, только из-за слишком близкого расположения к острогу здесь до сих пор не построен постоялый двор.

Ну, а нам в самый раз. Правда, сегодня бивачным «колдовством» занимался не я, а Света, в качестве тренировки. На мою же долю достался уход за нашим транспортом: как его колёсной частью, так и четвероногой. Один Баюн остался не у дел, да и то лишь до тех пор, пока не попался на глаза моей подруге. Несмотря на то, что я уже оградил нашу стоянку отвращающими мороками и сигнальными наговорами, неугомонная Света, отыскав в телеге дрыхнущего двухвостого, тут же отправила его в дозор. Впрочем, судя по тому, с какой готовностью котяра откликнулся на её просьбу, он и сам был не прочь размять лапы, так что исчез из виду ещё до того, как Света договорила своё предложение. Ну а мы поужинали пирогами, собранными нам в дорогу домочадцами Стояна Хляби, и отправились инспектировать созданный Светой шалаш. И никакие ночные птицы-звери не помешали нам в этом благом мероприятии… равно как и неожиданно часто разъездившиеся туда-сюда по тракту люди… Вот не думал, что в здешних местах столь много путешественников-полуночников!

Острог Усолье мы миновали на следующий день, аккурат в полдень. И здесь стала совершенно ясна этимология названия этой небольшой крепостицы. Перевалив через холм, на вершине которого и расположился острог, мы увидели на дне раскинувшейся перед нами долины сверкающее в лучах солнечного света почти идеально круглое озеро… соли, вдоль которого и должен был пройти наш дальнейший путь.

Именно там, почти у самой кромки огромного солевого пятна, похожего на покрытое весенним ледяным крошевом озеро, был проложен тракт с беспрестанно скрипящими по нему пустыми и гружёными телегами, запряжёнными огромными флегматичными волами. Впрочем, не только путь на запад был запружен транспортом. Само «озеро» было опоясано довольно широкой дорогой, по которой ехали чумаки[1], сверкая искрящейся соляной бахромой на деревянных бортах телег. Пустые, добирались они до дальнего берега, где расположилось длинное и приземистое каменное здание, словно морозным инеем покрытое разводами соли чуть не до самой крыши. А оттуда выезжали уже гружёнными мешками с солью и, сделав круг по дороге вокруг «озера», вливались в поток телег на тракте, чтобы взобраться на седловину меж двух дальних от нас холмов и скрыться за перегораживающим её частоколом. И лишь немногие из чумаков, выезжая с круговой дороги, сворачивали не на запад, а на восток, к Усолью. Ну да, там, за нашими спинами, покупателей соли, надо думать, куда меньше, чем на западе… Хотя, думаю, если бы словене договорились с забийскими самами о торговле вместо того, чтобы устраивать резню по поводу и без, трафик в ту сторону стал бы куда серьёзнее. Ну да это не моё дело.

До противоположной стороны долины мы добрались, когда солнце уже часа четыре как перевалило за полдень. И виной тому… не пробка, нет. Но как оказалось, даже по сравнению с нашей идущей шагом лошадкой, волы были натуральными тихоходами! Учитывая же, что влекомые ими повозки ехали не сами по себе, а целыми караванами, или, как здесь принято говорить, «поездами», обогнать эти медленно плетущиеся вереницы телег было сложновато. Я попробовал. Чуть не огрёб хлыстом от возницы, перед которым попытался встрять в «поезд», чтобы пропустить идущую навстречу порожнюю телегу, «водитель» которой даже не подумал сдать чуть в сторону, чтобы мы могли разойтись краями, не задев друг друга. Хотя места для такого манёвра было вполне достаточно, тракт здесь широкий. Но этот хрен пёр по центру, как по нитке, и объехать его не было никакой возможности. Разве что съезжать на обочину… но там склон, а я не был уверен, что моих куцых навыков кобыловождения хватит для того, чтобы удержать наш фургон от падения.

Понятное дело, что попытавшийся ударить меня и нарвавшийся на простейший кинетический щит, идиот в тот же миг огрёб ответку и с матами скатился с телеги в поисках шапки, сбитой с его головы обычным телекинезом. А упрямому вознице пустой телеги, ехавшему навстречу и заржавшему, когда его коллега решил попотчевать мою спину ударом хлыста, смешинка попала в рот. Воздушное ядро в исполнении Светы, запущенное ею на минимальную мощность, а потому практически невидимое, влетело в щербатую пасть чумака, заставив его подавиться собственным хохотом. На этом, впрочем, дорожные приключения у Усолья для нас и закончились. «Хохотун» скуксился и, спрятав взгляд, молча проехал мимо, а отыскавший слетевшую с его головы шапку, возница вполне успешно догнал свою медленно катящуюся по тракту телегу и, взгромоздившись на «водительское» место, ограничился ещё одной матерной руладой в нашу сторону. Впрочем, она быстро оборвалась. Стоило перебравшейся в корму нашего фургона Свете продемонстрировать извергающему ругань чумаку заряженный арбалет, как тот, оценив демонстрацию, булькнул и умолк. Я же дождался, пока мимо нас проползёт очередной чумацкий поезд и, выбравшись на пустую пока дорогу, «дал газу». Хорошо отдохнувшая, полная сил кобылка чуть всхрапнула, почувствовав шлепок вожжей по крупу, и, ускорившись, довольно резво потянула наш фургон вперёд к голове каравана, в который мне пришлось столь спешно встраиваться минутой ранее.

Ворота в частоколе, выстроенном в седловине меж двух холмов прямо поперёк тракта, мы миновали без проблем. А вот за ними нас тормознули двое стрельцов. Один из них придержал нашу лошадку под уздцы и, словно заправский дирижёр полосатой палочкой, крутанув перначом, указал на небольшую площадку перед шестиугольным блокгаузом, выстроенным рядом с воротами. Другой же, мазнув равнодушным взглядом по фургону, ни слова не говоря, полез под полог, будто так и надо. За моей спиной раздался звон пощёчины, и через секунду наглый стрелец пулей вылетел из фургона. А следом за ним из-за полога выбралась и Света, сжимающая в руке всё тот же заряженный арбалет. Хорошо хоть целить в стрельцов не стала.

— Спокойней, милая, — проговорил я. — Это не грабёж, а таможня.

— А есть разница? — удивилась Светлана и я… задумался.

— Должна быть, — неуверенно пробормотал в ответ, окидывая взглядом опешивших стрельцов. Впрочем, долго их бездействие не продлилось. Но хоть орать и тыкать оружием в нашу сторону не стали.

— А ну, не балуй! — старший из стрельцов, тот, что орудовал перначом, будто ДПСник жезлом, перехватил инструмент поудобнее и, нахмурившись, толкнул своего молодого коллегу в плечо. Тот встрепенулся и… задал стрекача! Только облачко пыли повисло на месте старта.

— Не балуем, не балуем, — отозвался я. — А ты бы, господин десятник, поучил младшего уму-разуму. А ну как моя невеста в фургоне переодевалась бы, да он её без платья увидал?

— Ништо, с неё б не убыло, — не почуяв от нас угрозы, чуть расслабился стрелец. Я усмехнулся.

— С неё — может быть, а твой молодой мог бы и лишиться чего нужного. Колокольчиков, например. Ножом Светлана орудует не хуже чем арбалетом, знаешь ли, — протянул я в ответ. Стрелец хохотнул и, повернувшись к Свете, отвесил её короткий, чуть насмешливый поклон.

— Прощенья прошу, барышня. Новик наш Ровен, из черносошных поселенцев. Обхожденью не научен да ума толком пока не нажил. Ты уж не серчай на него. Привык сиволапый с чумаками возиться, где уж тут вежеству взяться!

— Добро, господин десятник, — выпрямив спину и водружая арбалет на бортик фургона, отозвалась Света, отвечая стрельцу вежливым, я бы даже сказал снисходительным кивком. Я чуть заметно хмыкнул. И откуда что берётся-то? А хотя-а… если вспомнить её матушку… м-да.

Десятник тоже оказался не дурак и поведение моей подруги заметил. Посерьёзнел.

— М-м, чую, вы не соль на торг везёте, — медленно проговорил он, уже совсем иным взглядом окидывая нас и нашу повозку. Скользнул вниманием по нашей одежде и обуви, добротной и совсем недешёвой по местным меркам, между прочим. Отметил и стати лошадки, запряжённой в фургон, тоже мало похожий на обычную крестьянскую телегу. Не избежали его внимания перевязь с ножами на плече Светы и подаренная Стояном сабля в дорогих ножнах, на эфес которой я опирался, сидя на облучке фургона. Ну, а арбалет… Впрочем, самострел он рассмотреть просто не успел. Уж больно скоро Света вернула его под полог повозки.

— Не соль, и не на торг, — согласился я с выводами десятника. — Путешествуем по зароку. Новые места ищем, с людьми знакомимся, дабы в будущем я мог по стопам батюшки пойти. Торговым гостем.

— Дельно, — протянул стрелец. — Но досмотра сие не отменит. Порядок государем установленный не нам менять.

— Так мы и не возражаем, — пожал я плечами, протягивая десятнику подорожную, выданную Стояном Хлябей. Тот развернул бумагу и довольно шустро вчитался в написанный текст, время от времени прерываясь, чтобы бросить на нас со Светой изучающий взгляд. Да-да, в выданном нам документе была и такая вещь, как словесное описание. Вот с ним-то десятник и сверялся.

— Вот! Вот они! — наши молчаливые переглядывания прервало появление того самого новика Ровена. Обернувшись в ту сторону, откуда раздался его крик, я невольно фыркнул. Происходящее было до боли похоже на то, как обиженный ребёнок тащит за собой старшего брата, чтобы тот покарал его обидчиков, отнявших у бедняжки совочек в песочнице. Правда, в данном случае старшего брата заменяла пара габаритных стрельцов, молодых мордоворотов, похожих друг на друга, как близнецы-братья. Но были они не одни. Сии медведеподобные товарищи в трещавших от распиравшей их мышечной массы уставных серо-зелёных стрелецких кафтанах сопровождали похожего на дьяка из советских фильмов тщедушного козлобородого мужичка в чёрной, расшитой серебряной нитью тафье, длиннополом чёрном кафтане, перетянутом широким боевым поясом, к которому вместо сабли на подвесе крепилась серебряная чернильница. В руках же у сопровождаемого был солидный гроссбух.

«Дьяк» остановился в пяти шагах от нас, вздёрнул вверх козлиную бородку-клинышек и, окинув презрительным взглядом присутствующих, обратился к десятнику.

— Кто таковы? — м-да, а голосок-то у дядечки аккурат впору к бородёнке. Козлиный.

— Купцов сын Ерофей Хабаров из гостей торговых с невестою Светланой из Багалеев, — лениво отозвался десятник. — Путешествуют по собственной надобности. Товара для мыта не имеют. Не имеете же? — на этих словах он повернулся ко мне.

— Не имеем, — согласился я, одновременно отдавая валявшемуся в фургоне Баюну команду скрыться из виду вместе с ящиком Граца. Ещё не хватало, чтобы местные этот пепелац увидели!

— Это что ж за купец без товара? — скривился «дьяк». — Диво дивное, чудо неслыханное!

— Не купец, а купцов сын, — поправил я его, отчего чернокафтанник состроил ещё более кислую мину.

— Всё едино, — отмахнулся он свободной рукой и кивнул одному из своих сопровождающих. — Обыскать. Утаённое снести в подклеть.

— Ежели найдётся, — уточнил десятник, явно демонстрируя своё командирское положение и власть над стрельцами, что оба габаритных охранника мытаря и подтвердили, согласно кивнув в ответ на его слова, и лишь после двинулись к фургону. Мытарь же, получив этот укол, недовольно фыркнул. А вот прыткий Ровен явно понял слова начальства как-то не так… потому что рванул он, растопырив руки, прямиком к Свете. Да так споро, что десятник его и перехватить не успел. Уж не знаю, что именно этот идиот намеревался найти на теле моей невесты, но задумка его провалилась. Дважды.

Первый раз, когда он потянул к ней грабки… и взвизгнул. Молниеносно выхваченный из ножен перевязи, нож мелькнул в Светиной ладони и явно кольнул напавшего в пах. И второй, когда я оказался за его спиной и прижал свой кинжал к длинной шее придурка.

— Я ж тебя, сучёныш, за обиду моей невесты на ремни порежу, — тихо шепнул ему на ухо, пока стрельцы и чернокафтанник обтекали от дури новика.

— Без бубенцов останешься, — разъярённой кошкой прошипела ему в лицо Света в тот же момент. Новик побелел.

— Ровен, дурень огородный! Потрох сучий! Ты у меня на стене сгниёшь! — взревел десятник и договорил уже куда тише: — ежели ныне жив останешься.

Остался. Не убивать же дурака! Взял я его за шкирку да оттащил от Светы. Ну а что под ноги десятнику убогого швырнул… Так мог бы и вовсе ногами запинать… Повезло дебилу.

— Повезло, — протянул в голос, словно соглашаясь с моими мыслями, десятник и, придавив ногой спину попытавшегося было подняться ошалевшего новика, кивнул охранникам мытаря, застывшим у фургона. — Ну, чего тянете? Нам что, век здесь куковать?

Те, опомнившись, рванули к корме фургона и, с неожиданной для таких бугаёв грацией, перемахнув через довольно высокий бортик, скрылись за пологом… чтобы уже через пару минут выбраться наружу.

— Соли нет, — отрапортовал один из них.

— А что есть? — встрепенулся мытарь.

— А то не твоего ума дело, — неожиданно резко отозвался десятник. — Ты, Шилок, сюда поставлен вести учёт соляному торгу да взимать с него мыто. Вот сим и занимайся, а чужого не замай!

От такой отповеди чернокафтанник аж отшатнулся. Но… промолчал, проглотил обиду, хотя и видно было, если бы не чужие люди рядом, точно в амбицию полез. Видно по нему, вон как глазами сверкает.

Как бы то ни было, но на этом наше общение с таможней завершилось. Мытарь в сопровождении своих охранников удалился встречать следующий чумацкий поезд, успевший проползти через ворота и остановившийся в десятке шагов от нас у обочины тракта. Ровен, кряхтя и сопя, уполз куда-то за блокгауз, а оставшийся на месте десятник помог Светлане забраться в фургон и, когда та уже готова была скрыться за пологом, неожиданно глубоко ей поклонился.

— Благодарствую за брата, барышня Светлана, — прогудел он. — Он ныне в Усть-Бийском остроге служит, в десятке под началом Лихобора Лиса. Говорил, кабы не твоя помощь ему в травной избе после ранения в ночной сече у Палого холма, помер бы непременно. Так-то… ну а теперь, езжайте со Светом! Ежели поторопитесь, то до заката успеете добраться до постоялого двора Синяя Жжёного. Он хоть и пройдоха, каких мало, но двор его один из лучших на тракте. Передадите привет от Лавра Бобыля, и Синька примет вас со всем вежеством. Ну, прощевайте!

Ха, а я думал, откуда такое благоволение⁈ По уму-то десятник, ввиду наших действий в отношении его подчинённого, вполне мог арестовать нас и доставить в Усольский острог для разбирательства. Понятное дело, что я ему этого не позволил бы, и желающих выполнить приказ об аресте просто раскидал, невзирая на чины и звания, не чураясь и применения наговоров и наработок Яговичей, но… не пришлось. Ну, да оно и к лучшему.

Когда частокол и блокгауз таможни уже скрылись из виду, я вновь позвал Баюна и даже почувствовал, как качнулась на ременных рессорах наша телега, когда ящик Граца, притащенный двухвостым, вернулся на своё законное место. А… ну и Света тихим матерком уведомила меня об этом событии. Собственно, больше никаких происшествий до самого приезда на разрекламированный таможенным десятником постоялый двор не было. А туда мы добрались в тот момент, когда на небе высыпали первые звёзды и солнце уже коснулось горизонта.

Вообще, лесная дорога, по которой катился наш фургон, не особо помогала рассмотреть тот самый горизонт, но постоялый двор Синяя Жжёного, как оказалось, расположился на вершине холма, значительно выше таёжного моря, посреди которого был проложен чумацкий тракт. И для того, чтобы добраться до этого очага цивилизации, нам пришлось свернуть с дороги, следуя указателю, а потом довольно долго карабкаться вверх по широкой тропе, проложенной эдаким серпантином для облегчения пути впряжённой в повозки животине. Но добрались. Почти к самому закату, которым и успели полюбоваться, пока слуги Синяя загоняли под навес наш фургон и выпрягали из него уставшую кобылку. А там и сам хозяин постоялого двора выскочил на широкое крыльцо-веранду, чтобы поприветствовать путников.

— Добро пожаловать на мой постоялый двор, — он растянул губы в радостной улыбке. Выглядел Синяй, как клишированный средневековый кабатчик. Безразмерная рубаха из белёного полотна, без воротника, но с завязками на вороте, вздувалась парусами рукавов, но при этом обтягивала основательное пузо хозяина, кушак вместо ремня на поясе, тёмно-синие портки, заправленные в сапоги из мягкой кожи… без каблука. Синяй оказался невысоким, круглолицым и почти лысым «колобком». Громогласным, улыбчивым и стремительным, как капля ртути. Большая такая капля… со свинорезом на боку. Ну, а куда ж без него-то? В здешних местах без ножа даже детишки не ходят. По крайней мере, те из них, что уже сменили детские длиннополые рубахи на штаны или юбку.

Мы со Светой опомниться не успели, как хозяин постоялого двора затянул нас в дом, оказавшийся довольно просторной двухэтажной постройкой, на первом этаже которой, как выяснилось из торопливой речи Синяя, располагался обеденный зал, кухня, подсобки и баня в пристрое, а на втором находились гостевые покои. Обеденный зал оказался заполнен едва на половину, да и выбор комнат оказался довольно богат. Даже удивительно.

— Смотрю, народу нынче здесь немного. А что, чумаки у тебя не останавливаются? — поинтересовалась Света, устраиваясь за обеденным столом, который усилиями подозванной хозяином двора служанки тут же начал заполняться тарелками и мисками с пирогами, соленьями и прочими холодными блюдами. Ими гостеприимный хозяин предложил нам «размяться», пока готовится горячее, в качестве которого сегодня выступала запечённая в углях речная рыба, свиной бок с гречневой кашей и жирный суп из каплуна… «с кружевом», под которым местные, как мы успели узнать, понимали домашнюю лапшу. Ну а в довесок… Синяй было предложил пиво или мёд, но мы со Светой ограничились квасом, благо тут он оказался на поверку выше всяких похвал. Пока же мы дегустировали здешний квас, Синяй начал отвечать на вопрос моей подруги, на полуслове оборвав собственный же рассказ об устройстве его постоялого двора.

— Здесь им неудобно, — пожал он плечами, и тут же с готовностью пояснил: — Время на подъём, время на спуск к тракту… да и поезду, пусть даже самому малому, тут толком не разместиться и не развернуться. Так что сюда солевозы не заглядывают. Но я не внакладе. Внизу, на тракте, устроил несколько мест для их отдыха. Заимки невеликие, но чумакам от непогоды спрятаться да ночь переночевать хватает. Там же и всё потребное для обихода животины имеется. За деньгу малую мои люди и присмотрят, и ужин сготовят. Чумаки не жалуются. Кстати, баньку после ужина не желаете? Омыться, пыль дорожную стряхнуть? У меня и прачки имеются, так что ежели есть надобность, они и платья ваши выстирают да высушат. К утру готово всё будет…

— Баня… — протянула задумчиво Света, окинула меня долгим изучающим взглядом и уверенно кивнула. — Баня — это хорошо. Да и одежду нашу постирать не помешает. Соль да пыль…

— Верно! — закивал китайским болванчиком Синяй. — Здешняя соль для одежды — та ещё погибель!

— Тогда решено, — улыбнулся я. — Вели своим людям готовить баню. А пока мы с невестой париться будем, пусть служанки займутся нашим платьем. И… Синяй…

— Ась? — уже отходя от нашего стола, замер на миг тот.

— Горячее где? Есть охота!

— Всё будет! Всё сейчас будет! — с этим возгласом хозяин постоялого двора стремительно выкатился из обеденного зала, а мы со Светой, наконец, получили возможность как следует здесь осмотреться. Хотя, на что тут смотреть-то? Деревянные стены, масляные светильники, развешенные на подпирающих потолок столбах. Широкие и длинные столы, грубо вытесанные, но чисто выскобленные, а кое-где и выглаженные до блеска сотнями елозивших по ним рукавов. Тяжёлые лавки со спинками и без… Сидящие за теми столами гости-путешественники. Усталые лица, тихие разговоры под стук ложек-кружек да хруст рызгрызаемых хрящей и сёрбанье. Обычный обеденный зал обычного постоялого двора… средневекового. Ну, край, начала Нового времени. Эх.

— Домой хочется, — будто прочитала мои мысли Света, тыкая извлечённым из ножен на перевязи неожиданно ставшим «столовым» ножиком в стоящее перед ней блюдо с нарезанной на толстые куски кровяной колбасой.

— Ты же понимаешь, что без приличного числа экспериментов с полученными от… неё знаниями мы рискуем улететь отсюда чёрт знает куда? — вздохнул я.

— Понимаю, — вздохнула подруга, и… хлопнула ладонью по столу. — Но это только значит, что мы должны начать эти самые эксперименты!

— Ты сначала попытайся осознать то, что она вложила нам в головы, — я хмыкнул. — Это ж не современные математические модели ментальных конструктов, которые можно активировать вообще без какого-либо понимания процессов! Здесь без точного понимания принципа производимых воздействий на одной силе не уедешь. В трубочку свернёт и в двухмерное пространство выплюнет… через неё же! Это я тебе говорю как человек, неплохо разбирающийся аж в трёх волхвовских школах.

— А в каких именно, кстати говоря? — заметив, что я начал нервничать, Света тут же постаралась переключить моё внимание на менее раздражающую тему. Спасибо ей, заботливой. Эх…

— Школы Перуна, Макоши и… Яги, — вздохнув, ответил я.

— Э-э… Той самой Яги? — удивилась Света и, поймав мой взгляд, уточнила: — Ну, той, которая «Костяная нога»?

— Полагаю, да, — пожал я плечами. — Или ты знаешь другую мифологизированную персону в славянских сказаниях, что носит то же имя и курирует ту же сферу деятельности?

— «Курирует»… «сфера деятельности»… — подруга покачала головой. — Мы говорим о легендарном существе, Ерофей, ничего?

— А что тут такого? — я отхлебнул из кружки квасу и, подцепив пальцами кусок кровянки, отправил её в рот. Прожевав аппетитный кусочек, проследил за тем, как дородная подавальщица выставляет на наш стол горшочек с супом-лапшой из каплуна, дождался, пока она скроется из виду, и уже тогда договорил: — Какой бы легендарной не была Яга, по заверениям волхвов она такой же реальный исторический персонаж, как и Перун с Макошью, хольмградские государи или тот же князь Старицкий, например.

— М-м, ладно. И какую же «сферу деятельности» «курировала» сия легендарная личность? — осведомилась Света, поняв, что говорить с придыханием о «мифических» персонажах я не собираюсь.

— Ту же, что теперь будем «курировать» мы с тобой, с лёгкой подачи Мораны… кстати, её обращение к нам тебя в религиозный экстаз не ввергло, верно? — я развёл руками, а лицо Светы вдруг застыло, словно восковая маска. — Светик… Света?.. Светлана!

— А? Да… я тут… да… — вздрогнув от моего окрика, подруга будто очнулась и, тряхнув головой, испытующе уставилась мне в глаза. — Ероша… ты хочешь сказать, что мы с тобой должны будем встать между тварным миром и миром потусторонним, как легендарная Баба Яга? Я правильно тебя поняла?

— По-моему, это было ясно из того массива информации, что вложила нам в головы Морана, нет? — отозвался я.

— Ключники… — простонала Света и неожиданно уткнулась лбом в сложенные на столе руки, из-за которых до меня донеслось глухое: — Мама меня убьёт!

Как говорила одна шустрая девочка, выросшая в не менее неугомонную девицу с мечом: «Интересненько».

— Я прошу содействия, — стоящий у памятного камня человек приложил руку к его верхней части, и вершина камня вдруг запульсировала светом в такт прозвучавшему голосу.

— Ты обещал справиться сам, настаивал, что не нуждаешься в помощи, а теперь… просишь содействия, — ответ был сух и… неприятен. — Почему я должен менять свои распоряжения в угоду твоим метаниям?

— Я… был не прав. Не предусмотрел, — сглотнув вязкую и горькую слюну, отчего-то наполнившую его рот, с натугой произнёс стоящий у сияющего памятного камня мужчина.

— Не предусмотрел, — в интонациях его далёкого собеседника проскользнули нотки задумчивости. Холодной, не сулящей ничего доброго просителю. — Предусмотрительность, мой любезный друг, суть одна из добродетелей сильных мира сего. Ибо без неё они недолго будут сильными и немногим дольше пребудут в мире… сем. Рассказывай.

Последнее слово было произнесено так, что и полному дураку станет понятно: это не просьба старшего к младшему. Это приказ того, кто обладает достаточной силой, чтобы его распоряжения исполнялись быстро и чётко. И стоящий у памятного камня покорился. Правда, поначалу его рассказ был чересчур сумбурен, но после волны света, окатившей камень и его самого, речь рассказчика приобрела должную гладкость, а изложение стало чётким, последовательным и… прозрачно ясным.

— И теперь ты хочешь, чтобы мои люди воевали за твои подозрения и ничем не подкреплённые измышления, — после минуты тишины, последовавшей за окончанием рассказа, произнёс всё тот же голос. Мужчина у камня нервно облизал пересохшие губы.

— Они подкреплены рассказами очевидцев, — выдавил он.

— Сиволапым мужичьём, ты хотел сказать, — в голосе говорившего послышались нотки насмешки, но тут же пропали. — Ладно. Езжай в Подкаменск, там тебя встретят мои люди. Приказ об их подчинении тебе я вышлю сегодня же.

— Слушаюсь, — мужчина облегчённо выдохнул и, окинув взглядом погасший памятный камень, быстрым шагом покинул Медовый зал Усолья.

[1] Чумак — возчик, солеторговец. Чумацкие ватаги сотавляли целые караваны из гружённых солью телег запряжённых волами и вели их с мест добычи на торги в города, проделывая иной раз путь в тысячу и более километров.